|
|
Ю.М. Федоров |
|
2009 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
БИБЛИОТЕКАА: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...Б: Бажанов, Базарный, Базили...В: Васильев, Введенский, Вернадский...Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...Ж: Жид, Жуков, Журавель...З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...М: Мавродин, Майорова, Макаров...Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...П: Павлов, Панова, Пахомкина...Р: Радек, Рассел, Рассоха...С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...Э: Энгельс...Ю: Юнгер, Юсупов...Я: Яковлев, Якуб, Яременко...Родственные проекты:ХРОНОСФОРУМИЗМЫДО 1917 ГОДАРУССКОЕ ПОЛЕДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ |
Ю.М. ФедоровКосмо-антропо-социо-природогенез человека
Глава 4. СОЦИОГЕНЕЗ ЧЕЛОВЕКА4.3. СТРУКТУРА СОЦИАЛЬНОЙ МЕНТАЛЬНОСТИ Утилизирующее Я, которое властвует... рассматривает людей,
Социальный субъект — это долженствующий человек, укорененный в онтологию социального универсума, наделенный нормативным сознанием, воспроизводящий свое Я в системе субъектно-объектных отношений. Структура ментальности социального субъекта по сравнению с субъектом антропным представляет собой еще большую эклектику из истинных и ложных форм сознания с еще большим объемом перманентно вытесняемого онтологического опыта в сферу бессознательного. Сознание социального субъекта представляет собой симбиоз истинного прескриптивного (нормативного, социального) сознания и двух ложных форм сознания: псевдотрансцендентного (псевдосимволического, псевдокосмического) и псевдоэвалюативного (псевдоценностного, псевдоантропного). Структура его бессознательного включает две формы актуализированного бессознательного: трансцендентное (символическое, космическое) и эвалюативное (ценностное, антропное), а также потенциальное дескриптивное (рациональное, телесное) бессознательное (схема 8). Рассмотрим каждый из выделенных нами компонентов ментальности социального субъекта.
Астральный субъект ▼ Антропный субъект ▼ Антропный Субъект ▼ Космическое (символическое) бессознательное Антропное (ценностное) бессознательное Ложное социальное посткосмическое сознание Ложное социальное постантропное сознание Социальное (нормативное) сознание Социальное прототелесное сознание ▲ ▲ ▲ Символы Ценности Нормы
Схема 8. Структура менталитета социального субъекта.
Прескриптивное сознание социального субъекта — это сфера осознания субъектом своего совокупного нормативного опыта, отражающего ту часть реальности, с которой он деятельностно связан. Субъектом социальной формы сознания выступает и не Микрокосм, и не Родовой Человек, а частичный, нецелостный Индивид, нормами долженствования интегрированный в сверхцелостность социального универсума. Семантической основой социальной формы сознания выступают явные нормы — прескриптивные значения. Если Дух символичен и трансцендентен, а человеческая душа ценностна и эвалюативна, то душа социальная нормативна и прескриптивна. Ценностное сознание, обособившееся от символического сознания и в конечном счете вытеснившее его в глубины бессознательного, со временем превратившееся в симбиоз истинных и ложных представлений о Мире и месте в нем Человека, не могло не породить еще более овнешненную форму сознания — сферу осознания социального во внутреннем и внешнем мирах человека. Социальное сознание, с одной стороны, может рассматриваться как инверсия в глубинных слоях ценностного сознания, "выбросившего" на поверхность ментальности прескриптивные значения, "освободившиеся" от эвалюативной оболочки и обнажившиеся до явных прескрипций, предписаний. Действительно, вне эманирования ценностного ядра культуры вряд ли когда-нибудь появились бы нормы цивилизации. С другой стороны, их генезис вполне объясним и энтропией, самораспадом ценностного сознания в связи с переходом на коррумпированную фазу своего функционирования. Семантической предпосылкой формирования эпифеноменального социального Я выступает процесс постепенного распада ценностей, в результате которого неявные, эвалюативные, нормы превращаются в явные, прескриптивные. Идея наведения порядка в разросшемся родовом именитстве со временем превращается для антропоса чуть ли не в главную мирожизненную проблему, вызывающую к жизни глобальную псевдообщность — государство с его разветвленным аппаратом насилия. Репрессивному социуму необходимо было столь же жесткое и агрессивное самосознание, и оно обрело его в нормативном, прескриптивном Я. В онтологическом аспекте сознание социального субъекта является вторичным по отношению к сознанию антропного субъекта и третичным по отношению к сознанию астрального субъекта. Разграничение антропного и социального сознания связано с распадом субъекта в форме Я-Ты на собственно субъект и собственно объект. Объект в качестве отчужденной части субъекта не только суверенизируется от субъекта, но и насильственно конституирует суверенную экзистенцию последнего как средство своей плоской автоэволюции. Субъекту в качестве социальной субъективации начинает тотально противостоять его же собственная социальная объективация, и осознание необходимости подчиняться социально овнешненному миру явилось конститутивной предпосылкой, легшей в основу генезиса как социального Я, так и социального не-Я и разветвленной системы нормативов внешнего долженствования, придающей их отношениям известный гомеостазис. Если символическое первосознание было погружено в космическую первореальность, а ценностное сознание — в глубины родовой феноменальности человека, то нормативное сознание как бы впечатывается в ментальность под давлением мощного социального пресса. Если по отношению к человеку символическое сознание было протофеноменальным, а ценностное — феноменальным, то нормативное сознание по своему онтологическому статусу — сознание эпифеноменальное, оно скорее всего принадлежит обществу, а не индивиду. Оно лишь формально принадлежит внутреннему миру человека, реальным же его господином является вне- и надчеловеческое общество. Не случайно эту форму сознания довольно часто именуют общественным сознанием, или сознанием общества. Посредством него не человек управляет своей судьбой, а, как утверждал Воланд в "Мастере и Маргарите", человеком управляет Некто. Этим Некто и выступают социум и интроецированное социумом в человеческую ментальность уже не только коррумпированное, но и явно коллаборационистское по своим истинным онтологическим целям и задачам социальное сознание. Нормативное, прескриптивное Я человека, хотя и выступает инфраструктурой ценностного ядра личности, является лишь производной от так называемого общественного сознания, сознания социума. "Взаимосвязь индивидуальной психической сферы и социоэкономической структуры я называю социальным характером, — писал Э. Фромм. — ...Социоэкономическая структура общества формирует социальный характер своих членов таким образом, что им хочется делать то, что они должны делать. Вместе с тем социальный характер оказывает влияние на социоэкономическую структуру общества, действуя при этом либо как цемент, придающий ей еще большую стабильность, либо, при определенных обстоятельствах, как динамит, готовый взорвать ее"29. Человек катастрофически утрачивает социальные качества, дезынтегрируется в качестве социального существа, как только оказывается вытесненным социальными обстоятельствами за пределы совокупного деятельностного процесса. В отличие от человеческого в ментальности человека, организованного по принципу антропологического единства онтологических различий, общественное держится на принципе социального единства антропологически не различимых, но деятельностно проявленных ролевых личин. Бесконечное множество социальных качеств огромной массы индивидов генерализируется в условную ментальную целостность процессом их совместной деятельности. За пределами совокупной деятельности социальные субъекты оказываются онтологически не различимыми ("все на одно лицо"). Если человеческое в ментальности конституируется самим фактом родового со-бытийствования человека, то социальное в ней — принудительным содержанием индивида в одном из "общественных присутственных мест". Социальная форма сознания субъекта есть не что иное, как осознание человеком своего ограниченного присутствия во внешнем социуме, с которым он связан внешними же нормами долженствования. Нормативная (прескриптивная) форма сознания представляет собой и воспроизводит социальную онтологию человека, основу которой составляют субъектно-объектные отношения. Здесь не столько Человек ментализирует Социум, сколько Социум онтологизирует Человека. В семантическом плане социальный мир — это мир норм долженствования. В процессе совместной деятельности люди, вписываясь в социальную целесообразность, расширенно воспроизводят нормативную систему посредством объективации и последующего отчуждения в ее пользу своих, может быть, самых сокровенных ценностных смыслов и надежд. В обществе человек не столько живет по своим внутренним установлениям, руководствуясь интенциями души, сколько проигрывает свою жизнь по правилам, принятым в нем еще задолго до его индивидуального социального рождения. Вступление субъекта в совокупную деятельность и есть перманентный процесс внутреннего принятия им внешних норм долженствования и их актуализации в ролевом взаимодействии с другими, успевшими получить опыт в игровой интеракции, "социальными актерами". В нормативах, этих элементах "игровой динамики", воплощены уже не интенции внутренней культуры, а экстенции внешней цивилизации. Деятельность может организовываться лишь нормативами внешнего долженствования, — вне их прескриптивного обеспечения социальная машина была бы не в состоянии двигаться. От человека здесь не требуется осуществления символической креации Сущего или ценностного добродеяния; во имя порождения себя в другом, он должен скрупулезно и стереотипно выполнять предписанные ему сложившимся характером общественного разделения труда клишированные поведенческие акты — функции целостного социального организма. Как и в любой строго упорядоченной общими правилами игре, социальная интеракция возможна лишь в том случае, если все ее участники не только признают единые нормы поведения, но и осознают их (нормативное сознание) как свои собственные. Если же каждый будет придерживаться только своих оригинальных правил, то до общей "игры" дело так и не дойдет. Социальное взаимодействие подчинено единому алгоритму, содержащемуся в глубинах социального сознания. Чем активнее человек играет свои социальные роли, тем более плотной и непроницаемой для внутреннего сакрального света становится его социальная личина, которая настолько "прирастает" к его лику, что человек становится антропологически не различимым. Сакраментальный призыв к обладателю социальной маски "Будь же ты человеком!" не доходит до ценностного ядра его личности, так как не в состоянии преодолеть "нормативный фильтр". Онтологическая эпифеноменальность "социальной психеи" является уже не обителью Бога и Человека, а одним из множества социальных присутственных мест, перемещенных извне вовнутрь. Применять здесь антропные мерки бесполезно, так как они вряд ли обнаружат в социальном субъекте что-либо человеческое. Антропно не различимыми в принципе являются дебилы не только природные, но и социальные, так как их общественная сущность — сугубо постродовая, постчеловеческая. "Чистые" социальные субъекты — это всего лишь индивиды — носители масок и личин, тиражируемые безликим Социумом. В обществе клишируются не только денежные, но и личностные знаки. Но если общество усиленно борется с денежной инфляцией, то личностную гиперинфляцию оно столь же сознательно и усиленно воспроизводит. Если станки по печатанию денежных знаков иногда останавливаются, то "станки" по изготовлению личностных знаков всегда работают на пределе своих технических возможностей, и имя им — средства массовой информации и коммуникации. Одиночество иерархического человека в социальном муравейнике формально компенсируется лишь системой массовой коммуникации. Она создает иллюзию причастности человека к миру отчужденных ценностей и смыслов, за пределами же массовых коммуникаций человек с большими трудностями устанавливает нормальные индивидуальные контакты с другими людьми, так как они в качестве персонифицированных социальных функций в состоянии органически сопрягаться в общность лишь в деятельности, но отнюдь не в "бездеятельном", социально не мотивируемом общении. Прескриптивные, социальные Я взаимопритягиваются лишь в процессе нормативной деятельности и взаимоотталкиваются в ценностном общении. Под социальной маской скрывается не Бог и не Человек, а само персонифицированное Общество. "Как правило, наше сознание, — писал Э. Фромм, — ограничивается тем, что разрешает нам воспринимать общество, к которому мы принадлежим. Человеческий опыт, который не вписывается в эту картину, вытесняется. Поэтому наше сознание представляет главным образом наши собственные общество и культуру"30. На социальном карнавале ("карнавальное сознание" М.М. Бахтина) с его бесконечной сменой масок и личин, с бесконечными переодеваниями в многократно пере-лицо-ванные социальные одежды не человек ценностно удваивает себя в обществе, а общество нормативно тиражируется в его суверенных личинах. Актуальные формы бессознательного социального субъекта — это совокупность вытесненного сакрального, символического и антропного, ценностного опыта человека из сферы его социального, нормативного сознания. «Бессознательное, — пишет Э. Фромм, — это целостный человек, за вычетом той его части, которая соответствует особенностям его общества. Сознание представляет социального человека, случайные ограничения, наложенные исторической ситуацией, в которую заброшен человек. Бессознательное представляет универсального человека, целостного человека, истоки которого в космосе; оно представляет его прошлое, восходящее к заре человеческого существования, и его будущее вплоть до того дня, когда человек станет человечным в полном смысле слова, когда природа гуманизируется, а человек "натурализуется"»31. Процесс формирования социальных характеров и типажей невозможно понять без уяснения негативной функции общества. Бессознательное, подобно сознанию, — феномен сугубо социальный, считает Э. Фромм. По его мнению, социально-бессознательное — это такой вытесненный психологический материал, который является общим для большинства членов данного общества. Общество препятствует человеку правильно осознавать всю многомерность реальности, формируя специальные фильтры, пропускающие в сферу сознания лишь только то, что релевантно актуальному состоянию социума, то, что возвышает его в глазах человека ("нас возвышающий обман"). Процесс вытеснения обществом из сознания человека нежелательного опыта дополняется процессом наполнения сознания человека идеологическими фикциями. Однако общество не может беспредельно дегуманизирозать, деформировать человека, так как тот боится изоляции от Абсолюта и Человечества. Вторым видом бессознательного, согласно концепции Э. Фромма, выступает универсальное социально-бессознательное, которое "представляет всего человека со всеми его возможностями к темноте и свету". К нему Фромм относит все то, что составляет имманентное содержание человеческой природы. Именно оно способно вызвать к жизни новую социальную структуру, более соответствующую человеческой природе, именно в нем содержатся глубинные истоки гуманизма. На наш взгляд, формы сознания и бессознательного, о чем мы писали в "Расширяющейся вселенной Абсолюта", целесообразно обозначать по названиям релевантных им онтологических ниш человеческого бытия. По отношению к бессознательному сознание выступает внутренним вытесняющим фактором. Бессознательное же должно именоваться, как и та форма сознания, которая оказалась вытесненной из сферы осознания сущего. "Социальное сознание, торжествующее в цивилизациях, — писал Н.А. Бердяев, — требует от человека, чтобы он вытеснил происходящее в глубинах подсознательного, изгнал из своей памяти, согласовал с требованиями цензуры сознания"32. Актуальное бессознательное социального субъекта в отличие от унитарного бессознательного антропного субъекта имеет свою структуру, в нем погребен не только Бог, но и Человек. Если в антропогенезе вытесняющим фактором выступает Культура, то в социогенезе — Цивилизация. Цивилизация и социальная технология по своему имманентному содержанию не только нормативны, но и антисимволичны и антиценностны. Они губительны и для Культа, и для Культуры. Что же конкретно мешает социоэволюции? Конечно же, культура, которая связана с антропогенезом Человека. Мешает ей и космогенез Человека, связанный с перманентным строительством ноосферы — сферы вселенского Разума. Социоэнолюция отбирает лишь те факторы, которые ей необходимы для "исторического прорыва", одним из которых является сам человек, но не как Целостный Субъект, а как "средство производства", как его покорный исполнитель. Все же остальное Социумом вытесняется из внутреннего и внешнего мира Человека. Цивилизованный мир отличается от мира культуры тем, что в нем человеческие индивидуальности стягиваются в особую целостность социальным, а не сакральным или антропным принципом. Социальный принцип нивелирует сакральные и антропные свойства и усиливает социальные различия в ментальности человека. Если ценностный мир культуры герметичен и непроницаем для откровений внешнего Бога, то нормативный мир цивилизации — непроницаем уже и для интенций внешнего Человека. Над социальными масками сияют не ореол святости или человечности, а персонифицированные общественные значимость и деловитость. Социумом в сферу бессознательного перманентно вытесняются не только архетипы и символы культа, но и ценности культуры. Социальное бессознательное состоит из символически-архетипического ядра и эпистемологической его периферии — вытесненных культурных матриц, несущих в себе излишне высокий для деперсонифицированных структур социума потенциал человечности. Бытование человека в социальном пространстве ставит известный предел его ценностному, культуротворческому инновированию. Как особая онтология субъектно-объектных отношений социум может эффективно развиваться и функционировать за счет не только последовательной социализации, но и десакрализации и деантропологизации человека. Человеческая жизнь "отныне и вовек" принадлежит уже обществу, а не Богу или самому Человеку, а потому он не должен особенно отвлекаться от выполнения своего социального долга на нечто несущественное и даже фиктивное с точки зрения общественного сознания. Если антропное время вывело человека из "плена" Вечности, то социальное время ввергает его в плен внешней социоэволюции. С нарастанием темпов социоэволюции человек катастрофически мельчает как существо онтологическое. В эпоху индустриальной революции он превращается в индивида безликой социомассы. "Политическое животное", перебрав всевозможные формы социально-стадной жизни, на завершающем этапе социогенеза избирает самую "рациональную" форму коллективного бытования — нормативно упорядоченный "социальный муравейник". Деятельность частичного человека, возведенная в глобальный мирожизненный принцип, не могла не раздробить его феноменальность на дурную бесконечность социальных обязанностей и обязательств. Именно осознание человеком "добровольно" взятых на себя обязанностей перед обществом (так называемый первичный общественный договор), трансформировавшихся в его суверенное социальное сознание, позволило обществу столь стремительно развиваться "по пути прогресса". Все, что мешает "общественному прогрессу", цивилизацией вытесняется, а Богом, его забвением возвращается в бесконечную пустотность Бессознательного. Естественно, что вытесняется и предается забвению все то истинное, что не соответствует социальному Времени и подлежит хранению в Вечности. По мере того как история Человека все более вытеснялась историей Общества, ценностное ядро культуры все более обрастало инфраструктурой из принудительных социальных прескрипций, предписаний. Как только нормативистика достигла своей ментальной псевдоцелостности и обрела форму социального Я, она сразу же превратилась в мощный репрессивный вытесняющий фактор. "Конфликт цивилизованного и социализированного человека со своим подсознательным, — писал Н.А. Бердяев, — есть основной конфликт, порождающий неисчислимые последствия. И если человек находится в гармонии с нормами и законами цивилизации и социальности, если он даже сам их создает и поддерживает, то это еще не значит, что эта норма и закон овладели его бессознательным"33. Нормативная инфраструктура, развившись в тотальную структуру социального сознания, сразу же постаралась "забыть" породившее ее ценностное Я. Человек феноменальный, "задвинувший" Бога в свое антропное время, за кулисы исторической площадки, сам оказывается "на свалке истории", когда "истинным" субъектом социального времени становится Индивид Социальной Массы. Сфера бессознательного социального субъекта хранит в себе не только положительный "опыт" экзистирования, но и истинные знания о реальной социальности и социальной реальности. Именно они не дают человеку полностью раствориться во внешнем социуме, интенции бессознательного позволяют в определенной мере блокировать репрессалии коррумпированного и коллаборационистского социального сознания. "Только если человек прочувствовал размах бессознательного в своей личной жизни, — писал Э. Фромм, — он может полностью оценить, как это возможно, чтобы общественная жизнь определялась идеологиями, не являющимися ни правдой, ни ложью, или, иначе говоря, и правдой, и ложью — правдой в том смысле, что человек искренне верит в них; ложью в том смысле, что они представляют собой рационализации, призванные скрывать подлинные мотивы социальных и политических действий"34. Ложные формы социального сознания (псевдотрансцендентное и псевдоэвалюативное сознание) — вторая историческая форма ложного сознания. Если плоская социоэволюция вытесняет в бессознательное высшие экзистенциальные динамики (космодинамика, антроподинамика), то апологетизирующие ее социальные идеологемы не могут не лжесвидетельствовать о них. По Э. Фромму, именно социальное сознание выполняет функцию лжесвидетельствования о надсоциальных формах человеческого присутствия в мире. Сознание социального субъекта — симбиоз истинных и ложных представлений, и ложные представления в нем доминируют. Социальное сознание лжесвидетельствует обо всем том, что находится выше "отражаемой" им социальной онтологии, т.е. искажает и образ Бога, и образ Человека. "Социальные категории власти и господства я считаю непереносимыми на Бога и Его отношение к человеку и миру", — писал Н.А. Бердяев35. Социальная (социоцентристская) форма идеологии ставит в центр мироздания не Бесконечного или Родового Субъекта, а всего лишь одну из социальных функций, и именно ту, которая замыкает пирамиду иерархии власти в обществе, т.е. самую что ни на есть расчеловеченную, секуляризированную. Ложные ментальные формы в симбиотическом сознании оказываются все более преобладающими, доминирующими, по мере того как наращивается объем социальных объективаций в человеческой экзистенции. По мере усиления социального отчуждения человека усиливается и их присутствие в его внутреннем Я в качестве интериоризаций отчужденностей. Именно они в первую очередь экстериоризируются во внешней деятельности, превращаясь в еще более репрессивные самообъективации, еще более искажающие социальную реальность. В социально преобразованной форме они вновь приоритетно интериоризируются индивидом, окончательно модифицируясь в ложные ячейки его социальной самости. Идеологический процесс есть не что иное, как перманентный процесс порождения гиперсоциальной реальностью ложных структур как в ментальном пространстве Бытия, так и в онтологическом пространстве Менталитета. С момента возникновения социума и его отпадения от родового человека идет не прекращающаяся эскалация ложных объективаций и во внешнем, и во внутреннем мирах человека. Псевдотрансцендентное сознание — это ложное осознание социальным субъектом целостности мироздания. Нецелостный, частичный субъект совокупной деятельности посредством идеологического завышения онтологической значимости социального в человеческом пытается придать своей экзистенции в социуме вселенский статус, превратить мироздание в объект приложения социальных сущностных сил. Если антропная гиперментальность кладет начало истории "несчастного сознания", то в социальной ментальности оно достигает своей явной онтологической конституированности. Основными чертами этого сознания являются преходящий характер настоящего, служение внешнему социальному долгу, жертвенность во имя великих социальных свершений и преобразований, представление о человеке как винтике социальной машины и проч. Гиперсоциальное в человеке есть самый мощный фактор окончательного разрушения в нем интеллигентности, доставшейся ему на начальных стадиях антропогонии. "Чем интеллигентнее человек, — писал В.В. Берви-Флеровский, — тем более он поглощен своим развитием, приобретением знаний и заботами об успехе своего дела, тем менее его интересует обстановка богатства и власти, за которой так жадно гоняются неинтеллигентные и тщеславные блюдолизы и сластолюбцы. Самое возрастание интереса к этой обстановке служит несомненным признаком упадка интеллигентности, интереса и годности к делу"36. Интеллигент в социуме — скорее антропный реликт, нежели социальный эпифеномен. Семантической объективацией нормативной психеи выступает социальная форма мифа. "Никакое время, — писал С. Кьеркегор, — не было столь расторопно, как наше, в создании мифов рассудка, причем это время само создает мифы, пытаясь выкорчевать все эти мифы до основания"37. Социальная идеология — процесс искусственного запаковывания в оболочку нормативного значения символов и ценностей (прескриптивные символы, прескриптивные ценности), которые выступают ложными знаками, используемыми гиперсоциализацией, порождающей бесчисленные социальные мифологемы. В отличие от ценностного мифа, завышающего человеческую и занижающего сакральную значимость в целостной экзистенции, миф нормативный гипостазирует социальное присутствие человека в качестве самого возвышенного и сакрального. Социальная идеология есть не что иное, как секуляризованная вера в некий Социальный Абсолют. Социальное Я по своей онтологической структуре изоморфно текстовому массиву средств массовой информации общества. Текст социального мифа — удвоенная проекция нормативных интенций макро- и микросоциума на пространство безличных субъектно-объектных отношений. Известно, что в редакции газет поступают письма от читателей, являющихся в душе такими же графоманами, как и журналисты-газетчики. Подобное формируется подобным. Общественное сознание — это совокупность индивидуальных сознаний, им же и сформированных в качестве суверенных носителей социальных мнений и суждений. Изоморфизм политической графомании властной элиты и подвластной массы особенно наглядно проявляется в так называемых народных волеизъявлениях на референдумах. Народная воля изъявляется, как правило, в политических формулах, которые заранее разрабатываются политической машинерией, весьма далекой от трансцендентных интересов народа. "На род, — писал Н.А. Бердяев, — живший иррациональными верованиями и покорный иррациональной судьбе, вдруг почти помешался на рационализации без всякого иррационального остатка, поверил в машину вместо Бога"38. Ложное псевдотрансцендентное социальное сознание продолжает традицию разрушения сакрального в человеке, начало которой положило коррумпированное антропное гиперсознание, но уже с иных, социальных позиций. Социальной идеологией религия квалифицируется не только как "опиум для народа", но и как страшное социальное зло, которое необходимо всячески искоренять, прибегая к самым решительным мерам. Однако святое место не может долго пустовать. И если культура замещает Бога Кумиром — Родовым Человеком, то цивилизация замещает его Культом Личности, культом Социальной Маски, которая вследствие явной своей некомпетентности, согласно принципу Питера, возносится на социальный олимп механизмом "вытеснения дурака". Если социальная энергетика цивилизации кумулятивно направляется в сферу внутрисубъектных отношений, то она способна до основания разрушить своды космоса. Не случайно очень часто онтологическая сущность социальной революции предстает в образе "народных масс, штурмующих небеса". Все революции заканчиваются стереотипно: небеса оказываются на земле, и лишь титаническими усилиями чудом сохранившегося сакрального в человеческом их вновь удается несколько приподнять над землей. Однако от революции к революции, от реформации к реформации небо все ниже и ниже опускается над землей, уменьшая и без того довольно узкий онтологический зазор между Жизнью и Смертью, в котором теплится человеческая экзистенция. Но Трансценденция в космологическом пространстве Духа не может быть замещена Социализацией, Свобода — Долгом, а Креация — Деятельностью. Однако именно это и пытается безуспешно осуществить во вселенских масштабах цивилизация. Она стремится нормативно, а не символически воспроизводить целостность мира, насильственно "внедряя" в пустоту содержания Абсолюта дурную бесконечность "социальных вещей" — масок, личин. Социальная форма тоталитаризма — это открытый, цивилизованно оформленный террор конечного субъекта над Субъектом Бесконечным, это социальная форма богохульства. "Дух, — писал Н.А. Бердяев, — не может быть эпифеноменом, он изначален, он есть свобода. Эпифеноменом экономики может быть лишь ограничение и искажение духа и духовности. Классовые интересы могут породить ложь, но никогда не могут породить истины. Отношения между духовностью и социальной жизнью могут быть определены в такой форме: зависимость духовности от социальной среды есть всегда ее извращение и искажение, есть всегда рабство духа и символическая ложь, истина же, правда, справедливость, свобода есть результат активного действия духа на социальную среду и социальные отношения людей. И если дух пассивен в отношении к социальной жизни, к социальным отношениям людей, если духовность совершенно отрешается от социальной жизни и покорна социальным формам, как данности, то этим искажается самая духовность, замутняется и порабощается"39. Ложный императив свобода ради долга неявно направляет все усилия человека на освобождение от сакрального внутри своей собственной души во имя еще большего ее социального закабаления. Здесь внутреннее и внешнее в онтологии свободы меняются местами. Человек не может быть освобожден внешним образом более, чем он свободен внутренне. Чем более он освобождается внешним образом, тем более рабским и несвободным оказывается его внутренний мир. "Внешняя свобода, — писал И.А. Ильин, — необходима для внутреннего самоосвобождения; она священна только как верный залог внутренней свободы; но предоставлять ее человеку для унизительного и преступного заполнения — поистине нет никакой крайности. Свободен не тот человек, который предоставлен сам себе, которому нет ни в чем никаких препятствий, так что он может делать все, что ему придет в голову. Свободен тот, кто приобрел внутреннюю способность созидать свой дух из материала своих страстей и своих талантов и, значит, прежде всего — способность владеть собою и вести себя; а затем — и внутреннюю способность жить и творить в сфере духовного опыта, добровольно, искренно и целостно присутствуя в своей любви и в своей вере. Воистину свободен духовно самостоятельный человек; человек же, освобожденный только во внешнем, может злоупотреблять своей свободой и превращать ее в совершенную внутреннюю несвободу, в ужасающее внутреннее рабство"40. Второй ложной формой социального сознания выступает псевдоэвалюативное сознание — ложное представление о Целостном Человеке как совокупности лишь одних общественных, субъектно-объектных отношений. В формуле "человек — совокупность всех общественных отношений" выражена суть социоцентризма. Эта посылка является истинной по отношению к социальному Я и ложной по отношению к Целостному Человеку. Во-первых, сущность Человека здесь выносится за его трансцендентную беспредельность и антропную феноменальность. Во-вторых, она ограничивается лишь совокупностью общественных отношений, а не всей системой универсальных связей, существующей в Макрокосме. Пределами Человека, таким образом, выступают обозримые Границы им же самим созидаемого Социума. Сущность Человека многоуровневая: он является носителем не только социальных, но и космических, родовых, природных сущностных сил и отношений. Сведение же всей тотальности отношений лишь к сумме социальных связей объективно ведет к разукоренению человека в высших онтологических слоях бытия, влечет за собой десакрализацию и дегуманизацию его многомерной экзистенции. Марксизм как особое мировоззрение, чей генезис можно обнаружить в истории естественного распаковывания ценностного континуума значений (гуманистическая традиция), со временем выродился в тоталитарную идеологему, репрессивное социальное сознание, пытавшееся спровоцировать процесс искусственного запаковывания всех форм мироздания в Сверхсоциум, Сверхобщество. В качестве антропологической идеи коммунизм вобрал в себя мощный заряд гуманизма, к сожалению, замещенный позднее чистой "социальной идеей", где гуманизму уже не оставалось места. Инверсия (вернее, контринверсия) антропологического основоположения в социетальную идеологическую конструкцию и есть генезис человеконенавистнической сверхидеологемы. Социальная идеологема грубо разделяет человеческое Я на социальное и досоциальное. Досоциальные общности — лишь пре-людия людности, человечности. Социальная идеологема еще более усиливает тему животного рождения и социального преображения человека. Человек — существо социальное, перманентно преодолевающее в себе атавизм животного предсуществования. Социологизм признает лишь социальную сущность человека и крайне отрицательно относится к полемике, которую периодически навязывают "биологизаторы", утверждая, что человеческая сущность — биосоциальная. О космических же и собственно человеческих сущностных силах социальные идеологи даже и слышать не хотят. Социальная форма варварства как раз и проистекает из идеологического обоснования превосходства общественно-нормативной формы жизни над всеми остальными формами существования человека. Более того, псевдоэвалюативным сознанием наиболее истинной и приоритетной каждый раз объявляется новейшая из "прогрессивных" форм социального существования. Социальный варвар — это человек, безжалостно разрушающий как предсоциальные, так и менее "прогрессивные", но более жизненные традиционные уклады социального бытия (достаточно вспомнить хотя бы разрушение так называемых неперспективных деревень). Если антропным компромиссом между Богом и Человеком стали монотеистические религии, то социальным компромиссом между Человеком и Социумом — различного рода утопии. Они должны были не только "свидетельствовать" о возможном рае на земле, но и тотально подчинять целям его достижения целостную жизнь человека. Псевдодобровольное подчинение человека ("общественный договор" Жан-Жака Руссо) этой идеологизированной химере и служило внутренним импульсом для самовытеснения человека из реального мира в мир несбыточных социальных иллюзий. Общество в состоянии делать рывки в своем эволюционировании, лишь меняя одну утопию на другую, еще более несбыточную. Социальный человек движим не столько внутренними интенциями, сколько надеждами на "светлое будущее", а потому весьма падок на различные онтологически не обоснованные обещания. Цивилизация развивается за счет перманентной революции социальных ожиданий. Человек предсуществует в ожидании и ожидает в своем предсуществовании (абсурдистская пьеса Беккета "В ожидании Годо"). Современный человек не столько бытийствует, сколько ожидает смены форм бытования на еще более комфортные и безмятежные, не требующие большого напряжения духа, а потому и особо восприимчив к самым невероятным и фантастическим прогнозам, содержащимся в калейдоскопически вытесняющих друг друга программах и проектах социального развития. При этом все такие социальные доктрины предпочитают скромно умалчивать о тех издержках, которые человек должен будет нести в качестве компенсации за обретение дополнительных внешних социальных благ. Как подчеркивал Э. Фромм, бегством от свободы в еще большую социальную зависимость человек стремится обеспечить себе гарантированное сытное и комфортное рабство. Цивилизация, основывающаяся на явных деятельностиых актах, становится экзистенциально деструктивной, как только начинает осуществлять экспансию за онтологические пределы социальной формы человеческой экзистенции, в глубь антропно-трансцендентного пространства человеческой души. Признавая огромную позитивную роль цивилизационных процессов в истории становления человечества, мы не можем не быть в оппозиции к стремлениям цивилизации заменить собой Культуру и Культ. Цивилизация, вытесняющая из человеческой экзистенции Культуру, и есть социальная форма варварства. "Торжествует цивилизация, но культура склоняется к закату, — писал Н.А. Бердяев об эпохе, современником которой он был. — Это не означает, что культура умирает. В более глубоком смысле — культура вечна. Античная культура пала и как бы умерла. Но она продолжает жить в нас как глубокое наслоение нашего существования. В эпоху цивилизации культура продолжает жить в качествах, а не в количествах, она уходит в глубину. В цивилизации начинают обнаруживаться процессы варваризации, огрубления, утраты совершенных форм, выработанных культурой. Эта варваризация может принимать разные формы. После эллинской культуры, после римской мировой цивилизации началась эпоха варварства раннего средневековья. Это было варварство, связанное с природными стихиями, варварство от прилива новых человеческих масс со свежей кровью, принесших с собой запах северных лесов. Не таково варварство, которое может возникнуть на вершине европейской и мировой цивилизации. Это будет варварство от самой цивилизации, варварство с запахом машин, а не лесов, варварство, заложенное в самой технике цивилизации. Такова диалектика самой цивилизации. В цивилизации иссякает духовная энергия, угашается дух — источник культуры. Тогда начинается варварство над человеческими душами не природных сил, сил варварских в благородном смысле этого слова, а магического царства машинности и механичности, подменяющей подлинное бытие. ...На пути этом погибает образ человека"41. Будучи искусственно оторванной от высших и неявных мировоспроизводящих практик, формальная социальная деятельность, превращающая в объект своих репрессивных преобразований все то, что лежит за верхней границей социального универсума, становится не только ложной, но и опасной для человеческого существования формой антиантропной и антисакральной активности. Если идет нечестная, гиперсоциальная политическая игра, то в нее порядочному "социальному актеру" не следует и ввязываться. А если и стоит, то лишь с целью "переиграть" политическое жулье. Однако, как показывает история многих крупных политических акций, подобного рода "честные" игроки, переигрывая игроков нечестных, но по их же нечестным правилам, незаметно нарушают ту некую неявную социальную норму, на которой зиждется устойчивость социума, и еще более его дестабилизируют. Такова участь многих диктаторов, начинавших свою политическую карьеру в качестве убежденных реформаторов. «В сущности, — писал Н.А. Бердяев, — у меня отвращение к "политике", которая есть самая зловещая форма объективизации человеческого существования, выбрасывание его во вне. Она всегда основана на лжи. ...Политика в значительной степени есть фикция, владеющая людьми, паразитарный нарост, высасывающий кровь из людей. ...Все политическое устройство этого мира рассчитано на среднего, ординарного, массового человека, в котором нет ничего творческого»42. Нормаль в "социальной игре" всегда содержится во внешнем долженствовании, подкрепленном антропным добродеянием и астральной креацией, а не в благих намерениях отдельных индивидов, преследующих корпоративные интересы узкой социальной группы, если даже она и именуется элитой. Шквал социального варварства пронесся над "социалистической" Россией, упразднив целые культурные ареалы антропного существования, "устаревшие" уклады жизни многочисленных народов и этносов, внедрив в жизнедеятельность огромного евразийского континента сциентистски обоснованную социальную систему открыто тоталитарного толка. Торжественное объявление о том, что сформирована единая социальная общность — "советский народ", имело своей целью идеологически закрепить социальную форму варварства, тотально разрушавшую культурную самобытность всех без исключения народов. Социальный варвар — это человек, окончательно преодолевший в себе сакральную духовность и родовую культурность, превратившийся в "социального дебила" — адепта тоталитарного общества, готового беспрекословно и в срок выполнить свой "общественный долг", даже если он влечет за собой полное уничтожение человечества. Распространение влияний долженствования на систему отношений человек — человек объективно ведет к сужению в ней гуманистических начал и резкой поляризации сил добра и зла. Милосердие и человеколюбие вытесняются из морального сознания в связи с тем, что вступают в явное противоречие с ригоризмом долженствования, опирающимся на насилие. "Псевдоэтика, истомленная страстными желаниями поскорее отдаться новой формации социальных насильников, готова не только окончательно предать человека, но и сама стать Стражем у Врат его Души"43. Если в антропоцентризме свобода и креативный процесс ограничены рамками добродеяния, то в социоцентризме само добродеяние и гуманизм ограничиваются пределами гипердолженствования, представляют собой сверхцелостность Социума. Нормы цивилизации — результат разрушения, а не созидания ценностей культуры. Цивилизация — это деантропологизированная культура, и потому она не может не выступать деструктивным фактором по отношению к ценностному ядру личности. Она разрушает не только креативные способности человека, но и его возможности актуализироваться в других людях, его потребность любить все надвещественное, внеобъективированное. Цивилизованный человек в отличие от человека культурного онтологически одинок и хорошо себя чувствует лишь в пространстве безличных социальных связей и отношений. Чем более общество развивается в надчеловеческую сверхцелостность, тем более банальной оказывается личина индивида, тем более она вынуждена прикрывать собой волющую социальность. "Социальное зло, — писал С.Н. Булгаков, — есть лишь одно из проявлений зла космического, и притом не высшее, не предельное. Социальный прогресс, наряду с успехами гуманности, а отчасти и в связи с ними, может сопровождаться и самыми утонченными формами зла духовного, как и сама она может в конце концов стать личиной антихриста"44. Итак, второй исторической формой тоталитаризма выступает социальное насилие над Абсолютом и Человеком, закрепляемое псевдотрансцендентной и псевдоэвалюативной формами сознания, основу которых составляют псевдоморальные категорические императивы свобода ради долга и добро ради долга. Социальный мир конституируется цивилизацией в качестве социализации, а социализация — в качестве социального мира, и вырваться из этого замкнутого онтологического круга социальной целесообразности человек может, лишь убегая в еще более репрессивную телесно-рациональную гиперреальность полностью обнаженной витальности, в которой социальная утопия вытесняется, в свою очередь, примитивным сиюминутным гедонизмом, основанным на насилии и сексе. Человек-Социум, если он противостоит Человеку-Ноумену и Человеку-Феномену, а не выступает их социальной вложенностью, постепенно вырождается в технологическую функцию, по мере того как с помощью все большей лжи самосоциализирует свои трансцендентные и родовые сущностные силы. Примечания 29 Фромм Э. Иметь или быть? – М., 1986. – С. 156, 157. 30 Фромм Э. Душа человека. – М., 1992. – С. 68. 31 Фромм Э. Иметь или быть? – С. 350. 32 Бердяев Н.А. О назначении человека. – С. 74. 33 Бердяев Н.А. О назначении человека. – С. 75. 34 Фромм Э. Душа человека. – С. 352. 35 Бердяев Н.А. Самопознание. – М., 1990. – С. 143. 36 Берви-Флеровский В.В. Азбука социальных наук: XIX век современной западно-европейской цивилизации // Берви-Флеровский В.В. – Избр. произв.: В 2 т. – М., 1959. – Т. 2. – С. 363. 37 Кьеркегор С. Понятие страха // Кьеркегор С. Страх и трепет. – М., 1993. – С. 147. 38 Бердяев Н.А. Самопознание. – С. 102. 39 Бердяев Н.А. Дух и реальность // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. – С. 450. 40 Ильин И.А. Путь духовного обновления // Ильин И.А. Путь к очевидности. – М., 1993. – С. 175. 41 Бердяев Н.А. Смысл истории… – С. 249-269. 42 Бердяев Н.А. Самопознание – С. 101. 43 Федоров Ю.М. Космологическая парадигма этики Севера // Этика Севера: экспертный потенциал. – Тюмень, 1991. – С. 32. 44 Булгаков С.Н. Свет невечерний. – М., 1994. – С. 348. Далее читайте:Фёдоров Юрий Михайлович (1936-2001), русский мыслитель. Философы, любители мудрости (биографический справочник). Русская национальная философия в трудах ее создателей (специальный проект ХРОНОСа). |
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании всегда ставьте ссылку |
