|
|
Константин Гнетнев |
|
- |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
БИБЛИОТЕКАА: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...Б: Бажанов, Базарный, Базили...В: Васильев, Введенский, Вернадский...Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...Ж: Жид, Жуков, Журавель...З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...М: Мавродин, Майорова, Макаров...Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...П: Павлов, Панова, Пахомкина...Р: Радек, Рассел, Рассоха...С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...Э: Энгельс...Ю: Юнгер, Юсупов...Я: Яковлев, Якуб, Яременко...Родственные проекты:ХРОНОСФОРУМИЗМЫДО 1917 ГОДАРУССКОЕ ПОЛЕДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ |
Константин ГнетневБеломорканал: времена и судьбыПРИЛОЖЕНИЯГлава втораяДостоинство правды«Я все делала, как он велел…» Маленькая тесная комната на три стола где-то очень высоко, на девятом, кажется, этаже. Окон нет. Комнату «выкроили» из лестничной клетки: забрали дверью выход на этаж и такой же дверью заперли спуск на лестницу – дешево и сердито. Нижняя лестничная клетка закрыта также, но там чуть больше комфорта, обшиты стены, мебель поновее, здесь сотрудники, стучат на машинках ответы на запросы. Запросов горы, и работы у них, бедных, всегда выше всяких человеческих возможностей. Самое главное хранилище документов страны – Государственный архив Российской Федерации. В этом крыле на моем этаже хранится фонд 8409, «Политический Красный Крест Е. П. Пешковой» -- так его называют в обиходе исследователи сталинского периода. Правильно он именовался, начиная с 1922 года, следующим образом: «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным». «Хозяин» фонда, внешне недружелюбный, даже угрюмый Борис Михайлович Садовников привел меня сюда длинными и путаными переходами вверх-вниз, вправо-влево, молча указал на стол и велел ждать. Он вообще с полным правом мог со мной не разговаривать: материалы в ГАРФе положено заказывать за неделю и более. Но я приехал из Карелии, и Борис Михайлович проникся, бросил текущие дела и вот устраивает меня для работы. Позже мне в очередной раз пришлось убедиться, насколько обманчива бывает внешность. При ближнем знакомстве Б. М. Садовников оказался в меру разговорчивым и душевным человеком. Я его хорошо понимаю. Многие годы он связан с трудоемкой, малодоходной и во многом мало (всё-таки) благодарной работой архивиста. Каждый день из года в год общается он со многими тысячами документов, которые буквально перенасыщены людской болезненной энергией и страданиями. Тут невольно станешь замкнутым, если ни чего хуже. Фонд «Помощь политическим заключенным» открыт для исследователей относительно недавно. До начала 1990-х годов он был строго засекречен и только с передачей его на хранение в ГАРФ с ним позволяют знакомиться. Всего фонд содержит около 2000 дел. В каждом из этих дел-папок, что горкой лежат сейчас передо мной, по 200-300 страниц. Запросы, ответы, официальные письма, неофициальные письма, даже просто клочки бумаги с короткими словами поддержки или благодарности, переданные когда-то на волю или, наоборот, с воли. Тот «Помполит», документы которого я изучаю, был зарегистрирован как организация в 1922 году и формально был новой структурой для помощи политзаключенным. Фактически же он продолжал дело, начатое еще при царе. С начала 1880 года в России уже действовали подобные организации, оказывающие помощь политзаключенным и ссыльным. Эта работа была продолжена уже в марте 1917 года, а затем набирала силу до начала 20-х годов. В начале 1918 года Московский комитет Политического Красного Креста возглавил известный юрист Н. К. Муравьев, составивший себе имя на политических процессах как, говоря современным языком, -- правозащитник. Товарищами Муравьева, то есть заместителями, стали первая жена пролетарского писателя и не менее известного в свое время женолюба А. М. Горького Екатерина Павловна Пешкова, а также Михаил Львович Винавер. Почетным председателем избрали писателя В. Г. Короленко. Задорно по тем временам звучал манифест Московского комитета ПКК, опубликованный в газетах сразу после регистрации в мае 1918 года: «В момент наивысшего государственного и общественного развала, в эпоху обострившейся классовой вражды и ненависти Московский Политический Красный Крест с верой в успех своих усилий вновь поднимает свой прежний стяг, -- уважения к человеку, заботы о человеческой личности, стремления облегчить страдания людей…» Но молодая советская власть все больше входила во вкус и ей эти «игры в права человека» становились помехой все более и более. ПКК, который старался всеми силами помогать явным «врагам» попросту стал надоедать. Ведь осужденные по 58-я статье УК РСФСР считались государственными преступниками, контрреволюционерами. На уровне тюремной и лагерной обслуги они считались «чуждыми» всему строю, в отличие от «своих», то есть уголовников и бытовиков. Власть не долго мучалась над вопросом о нейтрализации ПКК. В конце 1918 года был сделан ловкий ход. В России организовали общество Красного Креста, которое уже через год, в октябре 1921 года, юридически признали международным. Из этого следовало, что во всех остальных, неподконтрольных власти организациях, нужды больше не было. Летом 1922 года был арестован и выслан из Москвы Н. К. Муравьев, и ПКК закрыли. С великим трудом, только благодаря своему статусу жены «великого пролетарского писателя» и друга высоких чинов из ОГПУ – Ф. Э. Дзержинского, В. Р. Менжинского и других Екатерине Павловне Пешковой удалось зарегистрировать «Помполоит». Согласно новому статусу, в организации уже не было почетных председателей, а руководителем стала сама Е. П. Пешкова при заместителе М. Л. Винавере. Однако в тех общественно-политических условиях, в которых все более и более оказывалась страна, ни о какой бурной общественной деятельности в помощи политзаключенным думать было невозможно. Постепенно прекратилась работа местных организаций, значительно сузились (до справочно-информационных) возможности и в Москве. Это было вызвано тем, что, с одной стороны, стремительно увеличивался поток заключенных и расширялась лагерная «география», на просторах которой люди исчезали тысячами, а, с другой стороны, все меньше и меньше поступало средств, которыми ПКК мог распорядиться. Была и третья сторона. Власти всё меньше обращали внимание на хлопоты Е. П. Пешковой. 15 июля 1938 года «Помполит» был ликвидирован. За неделю работы с фондом 8409 мне удалось просмотреть 15 дел, датированных в период конец 1931-го – 1933-й годы, подержать в руках и прочесть более 4000 документов. Разумеется, прежде всего меня интересовал Беломорско-Балтийский исправительно-трудовой лагерь ОГПУ НКВД СССР, заключенные которого трудились на строительстве канала. И должен отметить, что писем, жалоб и обращений из Карелии нашел немного. Гораздо больший поток шёл от заключенных Северного края, Соловков, Казахстана, из-за Урала. Однако и тех, что удалось найти и прочесть, достаточно, чтобы понять, в каком положении можем оказаться все мы, если власть в государстве станет бесконтрольной и безотчетной перед кем бы то ни было. В настоящей публикации приводятся письма и разного рода обращения, в том числе, и официальных органов, в организацию «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным», написанными как самими заключенными, так и их родными и близкими. Документы, как правило, даются в выдержках. Напомню, что «Помполит» не имел дела с заключенными, осужденными по уголовным и бытовым статьям Уголовного кодекса.
Письма и материалы из фонда «Помполита» («Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключенным». 1922-1937).
«Уважаемая Екатерина Павловна! Вновь обращаюсь к Вам с просьбой по делу моего мужа Огородова Ивана Николаевича, мелиоратора г. Вятки, приговоренного Московской Коллегией ОГПУ от 28 июня 1931 года на 5 лет в к/лагерь. Начало своего наказания он отбывал на Беломорском строительстве, где был несколько раз премирован – раз льготой, кажется, на 2 месяца, раз деньгами, и по окончании строительства дана была льгота 4 мес [яца]. Таким образом, по его подсчетам, срок должен закончится числа 20-25 ноября 1933 года. После окончания Беломорского строительства он был переброшен на станцию Сорока, затем в Сосновец Мурманской железной дороги и 19/Х-33 его отправили в Медгору, где он работает по специальности…» Жена пишет отчаянное письмо из Вятки: честно заработанную льготу мужу в лагере не дают, работа ужасная – в лесу, под открытым небом, в сырости, а у него ревматизм, дома остались дети и жить совсем не на что. «…самое главное для меня, чтобы мужа не закрепили, а дали бы ему возможность вернуться в семью». (ед. хр. 880, л.73)
«Тов. Пешкова! Вы жена печальника Трудового Народа, не можете быть не похожей на Своего Великого Друга и потому горе бедняка должно, вне сомнения, найти отклик в Вашем большом сердце».
(ед. хр. 882, л.70)
Из письма инженера Михаила Александровича Соловцева из Соловецкого ИТЛ домой семье в Свердловск: «…Много вам пришлось перенести тяжких страданий и лишений, много приходится переносить и теперь… Я тяжело болен и чувствую, что мне к жизни не вернуться. Найдите в себе мужество перенести и этот последний удар. Он последний. Моя жизнь все равно кончена. В настоящих условиях я являюсь той мучительной болячкой, которая ежедневно, ежечасно заставляет страдать всех – за близкого человека. Не будет меня, и останутся одни воспоминания; с ними легче ужиться…» (ед. хр.717, л. 81)
«Жены осужденного бывшего Начальника военно-хозяйственного снабжения Азиатской Дивизии Ислам-Гирея Дагирова – Джамили Дагировой, проживающей: г. Баку, Набережная, 5, заявление. …при рассмотрении моего заявления прошу принять во внимание, что муж мой по специальности является агрономом и может быть использован в качестве такового в сельском хозяйстве». Джамиля Дагирова сообщает в «Помполит», что после полутора лет следствия и предварительного заключения её муж был осужден по ст. 58 на 5 лет и «принужден продолжать тягостное пребывание на Крайнем Севере, где суровый непривычный климат является губительным для его и без того слабого здоровья». «Для сведения сообщаю, что муж мой сейчас находится в совхозе Тунгуда, 3-го лагерного пункта 6-го Пало-Коргского отделения СЛАГ, Разъезд 24-й Мурманской железной дороги. 19 сентября 1932 года, г. Баку» (ед. хр.719,л.164)
Из полного недоумения и обиды письма жены профессора Ленинградского государственного университета Владимира Платоновича Вощинина Т.А. Ельченковой, от 11 мая 1932 года (г. Ленинград, ул. Красных Зорь, 1/3). 23 августа 1931 года В. П. Вощинин приговорен Коллегией ОГПУ к 10 годам заключения «за участие в работе по составлению проекта орошения Голодной Степи 1926 г. под руководством профессора Г. К. Ризенкампфа, в настоящее время освобожденного». Весной 1932 года профессор работал при Техническом бюро № 1 Беломорстроя в Ленинграде, то есть в «шарашке», ярко описанной А. И. Солженицыным в романе «В круге первом»: «… он (В. П. Вощинин – прим. К. Г.) во всём всегда за последние годы стремился лишь к одному – к работе на пользу нового общества, к полному слиянию с ним, к коренной своей переработке. На пороге успеха он был арестован… По окончании следствия его следователь открыто разрешил ему передать мне и детям (больная туберкулезом дочь – полуинвалид и сын – ученик техникума), чтобы на него отнюдь не смотрели, как на преступника, что он весьма скоро, надо полагать, будет на свободе. Вслед за тем – приговор из Москвы, ставящий его в ряды не возвращающихся к жизни. Ему вменено лишь одно: вредительство (пункт 7)…» (ед. хр. 721, л. 182)
Письмо от Людмилы Благодаровой со станции Усольская Пермской железной дороги (Чуртан), датированное сентябрем 1932 года, полное хлопот о заключенном М. И. Шеханове. Педагог, участник Гражданской войны, награжденный за отвагу, проявленную в боях, красный командир М. И. Шеханов арестован в апреле 1931 года по статье 58 на 5 лет лагерей «за связь с духовенством, с чуждым элементом». «Чуждый элемент» -- его жена, дочь священника, а «духовенство» -- тесть священник. Дело усугубило то обстоятельство, что М. И. Шеханов некоторое время вынужден был жить в доме тестя. «Я не жена ему и не родня, -- пишет Л. Благорадова. -- Я чужая ему… Его жена отказалась хлопотать за него, она нервнобольная…» Из письма следует, что Людмила Благодарова приехала в Москву из Березника, из-под города Верхнекамска, побывала на приеме у В. П. Пешковой и во многих других учреждениях. «Ничего не добившись, вынуждена была вернуться, т.к. мне негде было жить…» «Он осужден и искренне не знает, за что, -- пишет эта самоотверженная женщина о самом главном, о необходимости немедленно вмешаться и помочь человеку. -- Пожилой, порок сердца, а находится на общих работах в Карелии, в Повенце…» (ед. хр. 722, л. 32)
Вот еще один документ, свидетельствующий о человеческом благородстве, во все времена очень редком, а в те и вовсе сродни героизму: «Агроному Г. П. Кулову. Я считаю своим долгом поставить Вас в известность, что мною возбуждается перед прокурором Республики ходатайство о пересмотре моего дела по так называемой «трудовой крестьянской партии». В ходатайстве я указываю, что мои показания во время следствия даны при чрезвычайно нервном потрясении, под влиянием страха смерти и страха за судьбу своей семьи и являются, в подавляющей части, в том числе, и во всем, касающемся Вас – несоответствующими действительности. Какая бы то нибыло своевременная ревизия моих показаний мне была категорически запрещена. Позднее, словесно, я неоднократно говорил представителям и руководителям Северо-Кавказского ППО ГПУ, что меня чрезвычайно угнетает мысль о том, что в моих показаниях указаны лица, ни в чем не повинные. Но, по-видимому, эти заявления не были достаточны. Н. П. Соколов, 21/VII-1932 г.»
В переписке с Н. П. Пешковой состоял брат агронома Георгия Павловича Кулова -- Всеволод Петрович Кулов из Ростова-на-Дону. Как «ударник-просвещенец», он прислал копию покаянного письма бывшего коллеги брата и просит «Помополит» ходатайствовать о пересмотре дела. Он сообщает, что его брат по навету агронома Соколова вот уже два года ни за что отбывает наказание в лагере «при ст. Медвежья Гора». В то же время дома у него гибнут от голода малолетние дети, а жена отправлена в психбольницу. (ед.хр. 722, л. 67)
«Гр. Пешкова! Я, Анна Подат, арестована органами КОС ОГПУ Краснодара 19/2-32 г. и обвиняюсь по ст. 58.10 УК. Из 2-х всего допросов я узнала, в чём меня обвиняют: 1) я, якобы, не покупала Осавиахимовские билеты; 2) что я и сослуживцы читали и обсуждали статьи газет…» Анна Подат откровенно недоумевает по поводу причин своего ареста и отсутствию всякого желания у ГПУ разобраться в существе обвинений. Билеты она покупала, а вот газетные статьи не обсуждала, хотя странно это – для чего же они пишутся, если обсуждать нельзя? Анна возмущается и тому, что вот уже шесть месяцев сидит в домзаке в ожидании приговора, а тем временем дома остались два ребенка трех и пяти лет, а мужа нет, она «разведенка». К сожалению, никаких документов, проливающих свет на дальнейшую судьбу А. Подат в её деле нет. (ед. хр. 722, л.192)
Письмо Перовой-Кулеша Раисы Павловны (г. Ленинград, ул. Красных Зорь, от 9/ХII.-32 г. с просьбой похлопотать о муже, инвалиде с детства (парализована правая рука), художнике Юрии Георгиевиче Кулеша. Он осужден по ст. 58, пункт 10 и с приговором 3 года концлагеря находится в ББЛаге, в Надвоицах (в начале сидел в Лей-губе, под Сегежей). «…Обвинения, предъявленные моему мужу, состояли в следующем: 1) что-то в 1919 году Кулеша, еще будучи школьником, не имея со стороны помощи, добывал себе средства к существованию, занимаясь переводами в английской миссии; 2) дворянское происхождение…» Однако из пространного заявления Раисы Павловны становятся более-менее ясны и истинные причины ареста мужа. Оказывается, отец Кулеша был известным врачом, профессором и еще в юности участвовал в студенческих беспорядках, за что подвергался высылке. Дядя художника Андрей Степанович был крупным социал-демократом и большевиком, при царе его неоднократно высылали на Крайний Север… Все эти биографические данные, вроде бы, должны были способствовать укреплению положения сына и племенника в обществе большевиков-ленинцев. Однако вот незадача. Оказывается, дядя учился в Казанском университете, к несчастью, вместе с Рыковым, председателем правительства, к тому времени репрессированном. И, более того, оказался женат на двоюродной сестре В. М. Скрябина (Молотова). Одним словом, с такой родней художник-инвалид оказался заведомо обречен. Осталось только подождать повода. И он не замедлил явиться. Кулеша обвинили в том, что «рисуя картину в Кронштадте по общественной работе от Горкома ИЗЕ, идеализировал, якобы, дворянство…» «Условия его личной жизни, -- пишет жена, -- страшно трудны, т.к. инвалидность делает его в жизненном обиходе… совершенно беспомощным. Потеря трудоспособности Кулеша составляет 75%». (ед.хр. 722, л.305-307)
Из лагерного письма священника о. П. Трифонова супруге, матушке Марусе 4 июля 1932 года: «…Я думаю, что меня осудили за то, что я долго служил священником и мог иметь влияние на своих прихожан» (ед.хр.723, л.182)
Из письма А. Сахарусовой от 13 августа 1931 года: «Я была арестована 16/Х-30 г., то есть, вернее, не была арестована, а сама пришла в ГПУ за ключами от квартиры, которая была без меня опечатана. Там меня не арестовали, а сказали, что надо съездить за ключами в Ленинград, что их туда увезли. Я с радостью поехала, думала, и правда, а меня обманули и оставили совсем в тюрьме. Статью мне дали 58, п. 10 и 11. … В последний допрос я чуть не умерла, у меня сердце очень плохое, всё платок мочила и прикладывала, а он велел мне писать чистосердечное признание, что читала книгу Сионских мудрецов, запрещенную. Я говорю: «Не читала». А он говорит: «Пишите, что читала». Ну, я побоялась, что он опять меня продержит, и худо-то очень было. Всё писала, что он говорил, скорее бы только отпустил. Он велел писать, что разные лица, фамилии, – я сейчас не помню, даже незнакомые двое, – советовали читать эту книгу. А я всё писала, что он велел. Потом говорит, чтобы я подписалась. Потом взял от меня этот большой лист и что-то сам долго-долго писал, а я сидела и плакала от того, что у меня очень болело сердце… Он написал и говорит, чтобы я подписалась. Я всё делала, как он велел. …А ведь сам обманул, что мы все трое: я, муж и Вадим через 10 дней пойдем домой. Не отпустили, а приговор зачитали…» (ед. хр. 723, л. 113)
Гнетнев К. В. Беломорканал: времена и судьбы. Далее читайте:Гнетнев Константин Васильевич (авторская страница).
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании всегда ставьте ссылку |
