Константин Гнетнев

       Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

       РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Г >


Константин Гнетнев

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


БИБЛИОТЕКА
А: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...
Б: Бажанов, Базарный, Базили...
В: Васильев, Введенский, Вернадский...
Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...
Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...
Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...
Ж: Жид, Жуков, Журавель...
З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...
И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...
К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...
Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...
М: Мавродин, Майорова, Макаров...
Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...
О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...
П: Павлов, Панова, Пахомкина...
Р: Радек, Рассел, Рассоха...
С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...
Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...
У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...
Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...
Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...
Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...
Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...
Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...
Э: Энгельс...
Ю: Юнгер, Юсупов...
Я: Яковлев, Якуб, Яременко...

Родственные проекты:
ХРОНОС
ФОРУМ
ИЗМЫ
ДО 1917 ГОДА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ

Константин Гнетнев

Тайны лесной войны

Глава первая

Путь в отряд

Иностранные писатели излагают законы военного искусства не для нас,  
русских, а для государств,  коими принадлежали они, следовательно, по масштабу
и по свойству военной силы, им известной, а не по масштабу государства,
коего военная сила, средства и местность, и поныне находятся за пределами понятий
и расчетов их, столь резко разнствуют с другими государствами.

Денис Давыдов. О партизанской войне. 1836 год.

Во время Великой Отечественной войны в списки партизанских отрядов, действующих в полосе обороны Карельского фронта, на территориях нынешней Мурманской области и Республики Карелия, с июля 1941 по октябрь 1944 года был зачислен 5101 боец (по другим данным – 5286 человек).

Это были самые разные люди – по возрасту, по  жизненному и боевому опыту и готовности воевать в столь необычных условиях походной лесной войны. И если в начале войны отряды создавались по существу из знакомых, проверенных в довоенной работе, а также за месяц-два службы в истребительных батальонах людей, как правило, из партийного, советского, комсомольского и хозяйственного  кадрового корпусов целых районов (Медвежьегорского, Беломорского, Прионежского, Кондопожского и других), то уже осенью 1941 года, и в особенности во второй половине войны, когда кадровый ресурс оказался  исчерпан, в партизаны зачисляли кого только было возможно.  Мало того, оружие стали выдавать и тем, кого немыслимо было представить в отряде. Вот как записал об этом 8 августа 1941 года в своем дневнике политрук партизанского отряда «Сталинец», созданного в Архангельской области, Григорий Григорьевич Сажин, бывший сотрудник НКВД, погибший в бою 15 января 1944 года:

«Сформировали взвод. Едем в Югорлаг. В г. Архангельске на пересылке много хлопот. Среди бойцов много разложившихся, пьют день и ночь, подобрали со всего Ягринлага».

            И хотя среди карельских партизан количество бывших заключенных оказалось, в общем,  незначительным, то обстоятельство, что требования к зачислению в отряды вынужденно были снижены, повлияло и на итоговую статистику. За период войны на территории республики каждый второй партизан погиб или ранен в бою, умер от истощения и ран, был  отчислен из строя по состоянию здоровья. Основные потери в 1941 году связаны главным образом с тем, что партизан использовали на передовой в качестве обычных солдат, к чему они не были готовы. В 1942 и последующих двух годах войны наиболее значительные потери связаны только с просчетами и ошибками командования. Поэтому нам представляется очень важным в первой же главе  показать, с каким жизненным и боевым опытом пришли бойцы в  партизанский отряд, и откуда пришли, из города или деревни, кем были их родители.

Лесная война оказалась очень жестокой, и нам важно понять, что придавало физических и духовных сил совсем еще молодым девчонкам и мальчишкам, многим из которых едва исполнилось по 17 лет, равно как и мужикам, с точки зрения военных комиссариатов, -- нестроевикам-перестаркам. Ведь им пришлось противостоять не только хорошо подготовленному противнику из регулярной армии, но и крайне неблагоприятным природно-климатическим условиям Карелии.

 

 

«Мои несбывшиеся смерти»

Рассказывает Дмитрий Степанович Александров

АЛЕКСАНДРОВ ДМИТРИЙ СТЕПАНОВИЧ

Александров Дмитрий Степанович родился 21 февраля 1918 года в селе Ругозеро, в большой  крестьянской семье, карел. Окончил среднюю школу, работал счетоводом-бухгалтером в колхозе и райземотделе. Участник советско-финляндской войны 1919-1940 годов. Великую Отечественную войну встретил председателем Ругозерского сельсовета. Участник истребительного батальона, с осени 1941 года пулеметчик в партизанском отряде «Вперед». До октября 1944 года был в отряде командиром отделения, политруком взвода и комиссаром. После войны на партийной, советской и хозяйственной работе. Награжден  орденами Красной Звезды, Отечественной войны и многими медалями.

 

Родители у меня были очень трудолюбивые люди.  Соседи об этом долго потом напоминали. Помню, привезли к нам в колхоз, в Ругозеро,  первую молотилку. Она была ручная, нужно крутить, а это тяжело. И снопы в нее следовало понемножку пускать, по чуть-чуть, для чего руками нужно было  быстро работать. И вот председатель колхоза пришел к нам и говорит: «Елена Михеевна, ваши руки нужны туда. Очень тяжело получается. А вот вашими руками будем быстрее молотить».

Семья у нас должна была быть большая, -- я был последним  ребенком и, как мне говорили родные, двенадцатым сыном у отца.  Еще у него было четверо дочерей от первой жены. Однако на самом деле она была очень маленькой. При мне в доме жили только старшие братья Федор, Петр, Алексей и Василий. Все остальные дети умерли в маленьком возрасте.

Брат Василий участвовал в финской и Великой Отечественной войнах. По Ладоге на грузовике возил продукты в блокадный Ленинград, а оттуда эвакуиировал детей, стариков и женщин. В 37 лет он умер.

Брат Федор был сапожник.  В 1921 году, когда в Ругозере расстреляли коммунаров, финны угнали в Финляндию целую группу активистов. Среди них оказался и Федор. После окончания Гражданской войны, когда все эти межгосударственные перипетии поутихли, он вернулся на огромного размера черной лошади. Купил каким-то чудом в Финляндии. И уже не сапожничал, вступил в колхоз и со своей лошадью помогал.  Вдруг его ставят председателем колхоза. После стольких лет, когда на руках только гроши, он получает 10 рублей аванс. Помню это  как чудо!

В Ругозере я окончил восьмилетку, а затем поехал в Ухту (это нынешняя Калевала), и там закончил девятый и десятый классы. В 1937 году вернулся домой, в Ругозеро. Оказалось, что меня здесь уже ищут, мол, среднее образование, хотим счетоводом в колхоз определить. А я не хочу на работу. Я сразу в лес, на охоту. 

С раннего детства я был охотником. У меня до сих пор где-то храниться чудо-документ. «Вы назначаетесь общественным инспектором по соблюдению правил охоты на территории  Ругозерского сельского Совета…» А я мальчишка совсем, ходил в восьмой или девятый класс. Помню, гордился: «Меня, как охотника, в Петрозаводске знают!»

И вот дома каждый день стал уходить на охоту. По моей просьбе в пять часов отец будит: «Пора!» Поздно вечером возвращаюсь и сразу спать. Бывало, по двое суток бродил. Собачка у меня тогда была красивая, карельская лайка. В какой-то год на ВДНХ эту породу признали лучшей охотничьей собакой.

Ходил, ходил, но все равно поймали меня и устроили счетоводом в колхоз. Неполный год отработал, переводят инструктором-бухгалтером колхозного учета районного земельного отдела Ругозерского райисполкома. Хотя от рождения глаза у меня были очень худые, и я со школы начал носить очки. Помню, как стыдно мне было в очках ходить в школу.

Начали укреплять руководство колхозами. Моего учителя на всю оставшуюся жизнь, прекраснейшего человека, сына коммунара, заведующего  райземотделом Федора Ивановича Еремеева назначили председателем ругозерского колхоза. При разговоре в райкоме партии он сказал, что пойдет, если ему разрешат взять меня с собой счетоводом.  Ему ответили: «Так он у тебя работает, возьми, да и все». А Еремеев перед этим меня в дом отдыха отправил. А я и знать-то не знал, что это такое – дом отдыха.  Поехал, куда сказали, а там, под Ленинградом, -- дворец Бельведер!  Красота неописуемая!

 Возвращаюсь в Ругозеро, иду на работу в свой райземотдел, а мне говорят: «Ты у нас не работаешь.   Иди в обратно колхоз». В отделе я уже и деньги получал, зарплату, а в колхозе опять на трудодень садиться… До 1939 года мы с Федором Ивановичем вместе работали в колхозе. И вдруг -- война с Финляндией!

 На призывной комиссии меня не приняли.  «Куда, -- говорят, – с твоими глазами». Иду по горе (село Ругозеро расположено на высокой горе над озером – прим. К. Г.) и думаю: вот вернуться ребята с войны и скажут: «Мы Родину защищали, а он с девками гулял». Домой пришел и за вещевой мешок, собираться. Мать спрашивает: «Ты чего это?» Я говорю: «Меня приняли». Она плакать… Я бегом к дому культуры. Там военкоматовский работник рассаживает призванных в машину, чтобы везти на железнодорожную станцию в Кочкому. И я тоже в машину. В Кочкоме он построил всех и по списку стал проверять.  Прочитал.  «Все? – спрашивает. Я кричу: «Меня не считали». Он: «Как это не считали? Записать!» Так я оказался в Петрозаводске, на улице Гоголя, в армейском штабе. Ну а там мне вручили пулемет Дегтярева, тогда еще секретный. Не знаю, с какой стороны его и в руки-то брать. Ведь и винтовки даже в руках не держал. В армии ведь не служил из-за зрения. Потом в поезд и на войну.

Но о финской войне я расскажу в другой раз. Очень интересные остались у меня воспоминания о ней. Теперь случай не тот.

Вернулся я в Ругозеро в 1940 году. Все «сватают» на работу: заведующим пунктом государственного семенного фонда, кассиром на промкомбинат, внештатным секретарем сельского совета. Даже с метеостанции пришли с приглашением. Осенью объявляют выборы председателей сельских советов. Говорю: «Только без меня, ради Бога! Какой из меня председатель? Деревенский парень, чего я знаю?»

А в совете работала секретарем Лесонен Мария. Маленькая росточком, умная, толковая девушка. Говорю: «Вот и председатель будет!» Но нет, вцепились в меня. А Мария твердит: «Я помогу, я помогу». Так в 21 год я стал председателем Ругозерского сельского совета.

22 июня 1941 года, уже кандидат в члены партии, я заступил на дежурство в райкоме. А у нас с Марией накануне вышел разлад, хотя перед этим уже собирались пожениться. И вот поздно вечером она пришла ко мне на дежурство. Мы помирились. Ушла она, и где-то в половине пятого утра военком вызывает по телефону: «Немедленно ко мне!» Отвечаю: «Да я же на дежурстве». Военком орет в трубку: «Какое, на х…,  дежурство! Война!!»

А я ничего не понимаю. Причем тут война? Какая еще война, если у меня уже свадьба назначена?! Звоню Коллиевой. Бегу к военкому. Завертелось по мобилизационному плану дни и ночи напролет: мобилизация, призыв, эвакуация…

Когда эвакуация почти подошла к концу, получаю из МВД бумагу: «Назначаетесь комиссаром истребительного батальона…» Собрали и батальон – 70 «истребителей». Вооружаемся, обучаемся, готовимся к боям.

Однажды вызывают к первому секретарю райкома А. В. Коллиевой. В кабинете заведующий военным отделом райкома Иван Петрович Мартынов и еще какой-то неизвестный мне человек. Спрашивают как-то туманно:

-- Ну, война вот, защита Родины. Ты как?

-- Да вот, говорю, закончу эвакуацию и готов. У меня есть опыт, достану пулемет и на передовую.

-- Ну, а может быть в тыл?

-- Пойду с пулеметом на передовую.  Не представляю даже, что это значит -- оставаться в тылу? И каким образом?

Оказывается, под большим секретом создавался партизанский отряд.  И странное у них вышло положение – как бы человеку ничего не сказать, а в отряд его пригласить. Так два или три раза меня спросили про тыл.  Я ничего не понимаю и конечно отказываюсь.  Какой еще может быть тыл, когда немец  наступает?

Этот разговор получил продолжение, причем для меня оно могло выйти ужасное. Дальше было так. Прихожу через день домой. А я уже к свадьбе успел подготовиться. Кладовку перестроил в комнату, стены обтесал, купил деревянную кровать, окно вырубил. И вот только лег отдохнуть, в дверь стучат. Приходят И. П. Мартынов, завторготделом (не помню его фамилии) и завскладом Кузнецов.  Говорят:  «Одевайся!»  «Зачем? Куда?»  «Там увидишь».

Идем прямо в склад. Они берут водку, закуску, то да сё. Смотрю, а там всякого добра целые горы. Вышли и прямо на склоне горы залегли в травку и наливают: «Давай!» Я говорю, что не пью. Они настаивают: «Да ты что?! Такая, мол, обстановка в стране», и прочее. «Давай!»

Выпил глоток-два и отставил стакан. Напротив меня лежит Левошкин, он секретарем райисполкома работал. Потом он тоже в нашем отряде был, пока не перевели комиссаром в другой отряд. Лежит Левошкин на травке, а в руках у него веревка какая-то, и он эту веревку все время дергает. Полежал так немного, потом смотрю, встает, всех нас, лежащих, обходит и позади меня становится.

Чувствую, что-то здесь не так. Поворачиваюсь и вижу, что он эту веревку вот-вот мне на горло накинет… Левошкин молча вернулся на свое место. Я тогда ничего не понял. Потом поднялись и идем улицей по домам. Мартынов вслух говорит: «Надо было мелкашку (П) взять. Не было бы ни звука, ничего.  И все было бы нормально».

А я опять никак в толк не возьму – при чем тут мелкашка? Что это значит – «все было бы нормально»?

После войны я жил у своей двоюродной сестры Ярвинен. Однажды она приходит домой вечером и спрашивает: «За что тебя хотели убить в начале   войны?» Меня как колуном по голове: «Откуда ты это взяла?» «Да вот, говорит, по деревне идет Савельева Аня, работник райисполкома, и ведет разговор, что тебя должны были убить».

Я сразу к Мартынову: «Иван Петрович, хоть ты мне что-нибудь растолкуй?» Мартынов вскочил со стула, побегал по кабинету туда-сюда, а потом махнул рукой, ладно, мол, расскажу.

Оказывается, раз беседа со мной была проведена, но я отказался от предложения «идти в тыл», они решили, что я мог догадаться об их секретной работе по организации партизанского отряда. И, чтобы я не предал их великого секрета, приняли решение меня убить. Ни больше, ни меньше...

За войну было еще два случая, когда меня свои собирались прикончить.   Расскажу о них в свое время.    

Так летом 1941 остался я со своим истребительным батальоном в Ругозере. А тут финны нажали, нас придали пограничному полку, который действовал между Ругозером и Ондозером. Командир полка Семенов все время меня в разведку посылал. То финнов он «потерял» впереди, то в Ондозеро или Коргубу «сбегай» -- ты же, мол, местный, давай…

Вскоре наступил момент, когда Семенов пришел и говорит, что у него на передовой людей больше нету, давай истребительный батальон на передовую. Я забрал у батальонного пулеметчика пулемет, и мы двинулись на передовую. А там бои, бои, бои… После очередной разведки докладываю в штабе Семенову о положении дел. Вдруг звонок по телефону: «Финны захватили Ругозеро. Скорее отводите полк.  Отход!» Семенов мне приказывает: «Срочно в Рокшозерскому мосту. Прими оборону. Будешь прикрывать отход полка».

Выхожу из штаба на дорогу, где меня ждал  наш боец Терентьев с двумя лошадьми. В это время финны с конца Ругозера как дадут из артиллерии по штабу! То в одном месте снаряд по сосне ахнет, то в другом! Только вершины в стороны летят. Лошади дрожат крупной дрожью. Под обстрелом они еще не бывали, бояться.

Терентьева нигде нет.  Зову его: «Ваня! Ваня!» Наконец вылез откуда-то Терентьев, скорее на лошадей и вперед. Видим: полная дорога бегущих из Ругозера.  Бог знает, сколько там народу шло! Кое-как по лесу обогнали беженцев, собрали своих истребителей и к Ондозеру. Лодки на берегу все разбиты.  Починили шесть штук, погрузили батальон и выплыли на озеро. Тут финские самолеты нас и поймали! Как пошли из пулеметов нас разделывать, Господи ты мой!

…Сколько в эти дни пришлось испытать событий, ни в одной книге не напишешь! И сколько повидать довелось – не пересказать. Да и слава Богу! Не все из пережитого тогда следует тащить за собой в будущее. Пусть кое-что остается там, в 1941-м.

В конце концов оказались мы с истребителями на железнодорожной  станции Кочкома. Я со своим пулеметом, мои оставшиеся товарищи из батальона -- кто с чем. Не знаем,  куда идти и что делать.  Крутимся на вокзале.

Вдруг вижу и глазам своим не верю: Иван Иванович Вахрамеев, бывший олонецкий учитель, а перед войной секретарь ЦК комсомола. Я к нему:

-- Бог тебя послал, Иван Иванович! Не знаю, куда деть ребят. Подскажи.

Вахрамеев рассказал, что Петрозаводск занят финнами, центр уже в Беломорске.  Пусть, мол, все едут туда. Потом помолчал немного и добавил: «А ты отбери, кого хорошо знаешь, и с ними вон в тот лесок.  Там у меня грузовая машина. Вечером будем в партизанском отряде».

Так 12 сентября 1941 года вместе со своим пулеметом я оказался в партизанском отряде «Вперед».

И. И. Вахрамеев был в нем первым комиссаром. Несколько месяцев я  воевал пулеметчиком, затем меня назначили командиром отделения разведки, потом политруком взвода разведки, а незадолго до окончания боевых действий на Карельском фронте в 1944 году комиссаром отряда.

 

Голубятник с улицы Красной

Рассказывает Борис Степанович Воронов

ВОРОНОВ БОРИС СТЕПАНОВИЧ

Воронов Борис Степанович родился 27 августа 1924 года в Петрозаводске в семье работников железнодорожного транспорта. Трудовую деятельность начал на автомобильном ремонтном заводе.  Войну встретил в истребительном батальоне. После эвакуации в Пудож, в 18 лет вступил в партизанский отряд «Мстители».  Был связным командира отряда А. И. Попова, затем комиссара партизанской бригады Н. П. Аристова(У) и самым молодым участником похода первой партизанской бригады И. А. Григорьева (У) в июне-августе 1942 года. Войну закончил зимой 1944 года. Всю последующую жизнь до 75-летнего возраста работал водителем автомашины. Страстный коллекционер значков. Награжден орденами Красной Звезды, Красного Знамени, Отечественной войны первой и второй степени, медалью «За отвагу» и многими другими.

Б.С. Воронов погиб в ДТП в Петрозаводске 19 января 2005 года.

 

До войны я жил с родителями в Петрозаводске, на улице Красной. Отца звали Степан Федорович, он работал машинистом на железной дороге, мама, Августа Андреевна, была билетным кассиром на городской железнодорожной станции. Учился я неважно, больше гонял голубей, и накануне войны успел  окончить только пять классов. А перед самой войной устроился работать на авторемонтный завод.

            Когда война началась, на заводе начали формировать истребительный батальон. У нас работали Терентьев, Масляник, Охотин, Медведев, которые втихаря стали выезжать на полуторках в пригородные леса и зарывать в землю продукты и прочее снабжение.   Они создавали базы. Мы с приятелем Димкой Вдовиным выследили их и все тайны разузнали.

            Потом началась эвакуация населения и заводов. Эвакуировали на баржах в Пудож и нас. Мы оказались именно в том караване, в котором финны обстреляли и утопили баржу -- вместе со всеми, кто на ней оказался.

            В Пудоже мы Димкой записались в истребительный батальон. Записались и снова оказались под Петрозаводском – батальон бросили на оборону города. Привезли в «Совхоз №2», он тогда назывался еще «финским совхозом». Это там, где сейчас расположена Петрозаводская птицефабрика.

Нас больше  100 «истребителей», все пацаны с немецкими карабинами. Был там командир, военный по фамилии Чемодаев. Батальон придали его полку. Окопы к тому времени здесь уже выкопали. Как сейчас помню, Чемодаев показывает нам на эти окопы и говорит: «Ни шагу назад! Тут вам и смерть будет, но ни шагу назад!»

            Ждали финнов со стороны Пряжи, а они подошли от Ладвы, точнее прикатили на «самокатах» – велосипедах. Первого Диму Вдовина убили, нашего истребителя и моего дружка. Мы с ним вместе на авторемонтном заводе работали. Убили прямо рядом со мной, в окопе. Помню свое тогдашнее состояние: скорее в бой! Скорее!

            Петрозаводск сдали, и наш истребительный батальон пешком пошел в Пудож, где формировалась партизанская бригада. Шли через Медвежьегорск и Повенец, Мы шли, а нас на ЗИС-101 и «эмках» обгоняло правительство. Мне было тогда 18 лет.

            В Пудоже Александр Иванович Попов формировал партизанский отряд «Мстители» и весь наш истребительный батальон целиком перешел к нему. Это был тот самый партизанский отряд, который пропал, а точнее погиб при возвращении из похода бригады И. А. Григорьева на Поросозеро в августе 1942 года.

Из этого отряда остался в живых только я один, да и то случайно. Я тогда хорошо бегал на лыжах, охотником был заядлым. Ох и любил я это дело – с ружьецом по лесу побродить! А. И. Попов взял меня к себе связным. А потом в деревне Теребовской на пудожском берегу я нечаянно встретил Ивана Антоновича Григорьева. Он меня знал по отцу, с которым вместе работал.

-- А ты откуда тут взялся? – спросил он меня. – Ну-ка, ну-ка пойдем со мной.

Привел к Аристову и говорит: «Вот тебе связной!» И я у Николая Павловича Аристова остался связным. Это было уже перед походом бригады в 1942 году. А до этого всю зиму я ходил с отрядом А. И. Попова через озеро на лыжах в Шокшу, в Заонежье – Воевнаволок, Косельга и в другие деревни.

Наша база была в поселке Стеклянном, а напротив, в Шале, «шестерка» стояла. Отряды тогда не имели названия, поэтому отряд еще не был «Боевыми  друзьями» а просто «шестой». Жили, где попало, – в палатках, землянки копали, в домах местных жителей. Побережье-то почти все было выселено. Марнаволок, Перхнаволок, Ялгонсельга, Пустошкина Мельница, Никиткина Мельница…         Здесь стояли дома, многое из утвари и вещей было в них оставлено, хотя крестьяне все, что было для них особенно ценно закопали. В Пустошкиной Мельнице, -- а это недалеко от Шалы, по реке Шалице (ох и рыбная была река!) жили все Пустошкины. В Никиткиной Мельнице жили все Амосовы. Там всего семь-восемь домов было. Вот на этом берегу мы и отдыхали, отсюда уходили на задания, сюда возвращались.  И не  всегда с легким сердцем.

 

«Двухмесячная командировка»

Рассказывает Михаил Иванович Захаров

ЗАХАРОВ МИХАИЛ ИВАНОВИЧ

Захаров Михаил Иванович родился 7 ноября 1922 года в Калининской (ныне Псковской) области, неподалеку от Великих Лук. В октябре 1938 года приехал в Петрозаводск, на работу на Онежский тракторный завод, работал техником-нормировщиком, специалистом техотдела, с марта 1941 года – секретарь комсомольской организации завода.  В партизанском отряде «Красный онежец» с момента его формирования – пулеметчик, секретарь комсомольской организации, помощник комиссара отряда по комсомолу. После войны на комсомольской и партийной работе. Избирался депутатом Верховного Совета Карелии. Награжден орденами Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета» и многими медалями.

 

Жили мы в  Псковской области (в довоенные годы это была Калининская область), в деревне, неподалеку от Великих Лук. Отца звали Иван Григорьевич, он был 1895 года рождения, а маму Дарьей Филипповной – она 1901 года рождения. Оба самоучки.  Отец ни одного дня в школу не ходил, мать тоже. Семья крестьянствовала и жили мы, в общем, неплохо. После коллективизации землю у нас отобрали и передали подсобному хозяйству завода. Отец пошел работать на производство, получал мизерную зарплату, а у мамы пятеро детей на руках. Жизнь стало очень тяжело. Семью спасал только огород.

            В Петрозаводск, на Онегзавод, я приехал один, в октябре 1938 года,. Поселили меня в общежитие на улице Калинина, 2, определили техником-нормировщиком в цех № 5. Это был большой, «оборонный» цех. После учебы в институте повышения квалификации Наркомлеса, -- тогда Онегзавод входил в систему Наркомлеса, -- перевели нормировщиком в техотдел, а вскоре избрали в заводской комитет комсомола, в начале заместителем секретаря, а в 1941 году и секретарем.

            Нужно сказать, что все мы в ту пору к войне готовились на полном серьёзе. Это не было игрой, как это теперь иногда изображают. Каждый комсомолец обязан был сдать нормативы на значок «Ворошиловский стрелок», а девушки проходили обучение по программе «Красного креста». Не было  выходных без кроссов, занятий в кружках и каких-нибудь собраний. Как тогда мы пели:

            Если завтра война,

            Если враг нападет,

            Будь к походу сегодня готов…

            В июне я собрался в отпуск, но мне сказали: «В выходной съездишь за старшего с группой молодежи в Лососиное, на заводскую базу отдыха, а по возвращении будем оформлять отпуск». Дали бортовую машину, и мы уехали.

            Нужно сказать, что дорога до Лососиного в ту пору была неважная. Это была обычная лежневка. Мы добирались туда два часа. На базе разместились, покушали и разбрелись кто куда. На вечер был намечен кросс. И все было замечательно. Но вдруг телефонный звонок. Вызывает секретарь партбюро завода Николай Петрович Лукин.  Голос тревожный: "Михаил, собирай команду и срочно выезжайте в Петрозаводск. Война…»

            Стали собирать ребят, но двоих-троих так найти и не удалось. Выехали без них. Город уже не узнать. Выступления, песни, листовки… Все ждут выступление Сталина.  Вот выступление объявляют по радио, но говорит Молотов(У). Вечером в парке культуры и отдыха организовали митинг. Я тоже пошел. Выступил Ю. В. Андропов(У), призывал молодежь идти в армию, защищать Родину.

            Но призывать нас было не нужно. Мы все буквально рвались на фронт. И я тоже пошел в военкомат, просить, чтобы побыстрее отправляли. Образование в то время у меня было небольшое, семь классов, и мне предложили поучиться  военному делу, поступить в пехотное училище в Великий Устюг. Нас таких собралось семеро.

Как же долго мы ехали! К фронту один за одним -- эшелоны, эшелоны, эшелоны… А мы стоим на какой-нибудь станции. Потом обратно – эшелоны, эшелоны, эшелоны… Мы все еще стоим.  Добирались через Волховстрой, Вологду, Котлас, потом на пароходе по Северной Двине до Великого Устюга. Когда наконец добрались до училища, нам говорят: «Ой, миленькие, да занятия уже давно идут. Опоздали вы…»

            Обратно ехали еще дольше. В Петрозаводске оказались уже после выступления Сталина(У) 3 июля. А он говорил и о необходимости создавать партизанские отряды на оккупированных территориях, «не давать врагу покоя ни днем, ни ночью».

            Директора завода, секретаря парткома и меня вызвали в горком партии и сказали, что принято решение ЦК из рабочих и служащих Онежского завода скомплектовать партизанский отряд. Мне дали поручение подобрать 30-35 лучших комсомольцев, физически крепких и преданных, желательно служивших в армии и владеющих оружием. Мне это удалось. Каждого из 32  активистов-комсомольцев обсудили на комитете комсомола и зачислили в отряд. Всего в комсомольской организации завода перед войной было примерно 300 комсомольцев.

            Мне самому седьмого ноября 1941 года должно было исполниться 19 лет, я ждал призыва в армию. А тут и ждать не нужно. Директор завода Владимир Владимирович Тиден(У) стал командиром отряда, комиссаром Владимир Ильич Васильев – секретарь горкома партии. Мне вручили пулемет.

            Интересно, что на войну нас отправляли… только на два месяца. За два месяца вперед выплатили зарплату и сказали: «Сообщите дома, что направляетесь на два месяца в командировку». Я так и написал домой в Великие Луки.  Однако вместо двух месяцев «командировка» растянулась у нас на три с половиной года.

            В течение десяти дней мы изучали оружие, проходили различную подготовку.  Я без конца собирал-разбирал свой пулемет. Несколько раз довелось из него и пострелять. 29 июля отряд погрузили в теплушки и доставили на станцию Масельгская. Потом на берег Сегозера, на пароход и в Паданы. Именно из Падан мы вышли в первый поход в тыл противника, на дорогу Реболы – Кочкома и к деревне Муезеро. На дворе уже был август 1941 года.

 

Всесоюзный легкоатлетический кросс 22 июня 1941 года

Рассказывает Иван Александрович Комиссаров

КОМИССАРОВ ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ

Комиссаров Иван Александрович родился 7 июля 1922 года в деревне Талашнаволок, в месте впадения реки Верхний Выг в Выгозеро, Сегежского района Карелии. В связи со строительством Беломорско-Балтийского канала деревня попала в зону затопления, и семья Комисаровых переселилась в Сегежу. С 1938 И. А. Комиссаров работал на Сегежском ЦБК – учеником токаря, токарем, аппаратчиком в химическом цехе. В июле 1941 года вступил в партизанский отряд «Боевые друзья», окончил курсы минеров-подрывников и до лета 1943 года воевал в качестве бойца разведвзвода.  Затем назначен помощником комиссара отряда по комсомолу. Войну закончил на Дальнем Востоке в боях с японскими милитаристами. Демобилизован из рядов Советской Армии после излечения в госпитале в марте 1946 года.

После войны И. А. Комиссаров на партийной, советской и хозяйственной работе в республике. Награжден двумя орденами Красной Звезды и многими медалями.

 

Родился я и детские годы провел в деревне Талашнаволок, в месте, где река Выг впадает в Выгозеро. Место это, где река подходит к озеру, словно большой пролив, и называлось оно «салма».  Деревня стояла на северной стороне салмы и была русская, у нас жила только одна карелка. Но карельские женщины охотно выходили замуж за наших мужиков. По семейному преданию, карелка была женой моего прадеда, бабка Дарья. А вот уже у деда жена была русская, хотя и тоже Дарья. Мой дед по матери, Семен Березин  был высокий, стройный светловолосый красавец. Такой же статной красавицей была и моя бабка по матери. Когда я родился, они уже были старые.

            Отца моего звали Александр Михайлович, маму Александра Семеновна (в девичестве Березина). Родители занимались сельским хозяйством, которое было у нас мизерным. Собственного хлеба хватало месяца на три и то не каждый год. Часто в начале лета бывали заморозки, и хлеба перемерзали.

 Жили в основном озером и лесом, охотились, рыбачили, собирали грибы и ягоды. Занимались также отхожими промыслами – заготавливали и сплавляли лес.

С началом 30-х годов у нас в деревне и в колхозе начали проводит общие собрания и агитировать на переезд. Объясняли, что будет построен канал, деревня окажется в зоне затопления и утонет. Нужно разбирать и переносить в другое место дома.

Мой дед по отцу Михаил Павлович Комиссаров был человек по-настоящему лесной, лес очень хорошо знал и очень берег.  Его в деревне считали даже колдуном, он умел лечить скот и женщин.  Дед обязательно ходил на все собрания и брал меня с собой. Почему-то из всех внуков он выделил меня, везде водил за собой, обо всем, что я мог понимать и запоминать, рассказывал, и запомнил я многое. Почему он выбрал меня себе в «приближенные», я не знаю. Но помню эти собрания.

Однажды на одном из таких собраний представитель местной власти  Корнилов Андрей Митрофанович снова стал говорить про будущий потоп в деревне. Мой дед начал перечить.  «Не верю, -- говорит. – Большевикам перекрыть Выг не удастся! Царя выгнали, но ведь царь – человек, мужик, того можно выгнать. Но Выг перекрыть – такой силы не хватит у советской власти! Бревно падает в Надвоицкий падун и пополам ломается на камне. Где же тут его перекроешь!»

Подошло время, в 1932 году канал в основном построили, и вода стала подниматься. Дед так никуда и не поехал и дом ломать не дал. Он и жил в этом доме до тех пор, когда лодку приходилось уже к крыльцу привязывать. И немного погодя дом наш и вовсе водой унесло.

Мы, да и многие другие жители Талашнаволока, может быть, и переехали бы на другое место, если бы его выбрали поудачнее. Но нашу деревню  перевезли в Ворожгору. Глухой темный ельник вокруг, в котором ничего не растет, никакой воды поблизости нету. Дома мы жили в 50 метрах от берега, а тут ни речки, ни озера. Поэтому на новое место перебрались только те, кому и вовсе деваться было некуда.

Отец перевез нас в Сегежу. Мы поселились на так называемом «700 пикете», что в километре от Сегеже на север. Поскольку «организованно» мы переезжать отказались, нам никаких денег не дали и здесь не помогли.

Первый год в Сегеже мы жили очень трудно, в углу какого-то барака. Отец у меня служил в царской армии, после революции вернулся домой и работал стрелочником, потом снова ушел воевать, теперь на Гражданскую войну, и снова работал на железной дороге. А когда я закончил семилетку, отец умер.

Жить стало вообще не на что, и я пошел работать на бумкомбинат, учеником токаря. Комбинат расширялся, модернизировался, монтировалось новое оборудование, жизнь в коллективе бурлила. Через несколько лет, к началу войны, я работал уже старшим аппаратчиком, прошел обучение по курсу помощника машиниста. Мы все очень серьезно готовились к войне и много чего успели. Я занимался лыжами, плаванием и стрельбой, имел по стрельбе первый разряд, досконально знал все виды оружия, состоящие на вооружении пехоты.

Однако с армией у меня возникла большая проблема. Во время нашего переезда из деревни в Сегежу куда-то пропали документы. И когда пришла пора получать паспорт, оказалось, что моей метрики нету.   Стали разыскивать и не нашли.   Тогда определили мой возраст «медицинским путем», заявили, что 16 лет мне еще нет, а есть только 15. Так я стал на один год моложе своего настоящего возраста. У брата тоже с этим вышла проблема: он с 1925 года рождения, а на войну взяли с 1924-м.

Хорошо помню начало войны. В воскресенье, 22 июня 1941 года, был объявлен всесоюзный легкоатлетический кросс. Он проводился везде, по все стране. В Сегеже 22 июня оказалось первым теплым днем. В тот год весна у нас  оказалась очень холодной. И вот иду по дистанции и чувствую, что у меня хорошо получается, никого уже не обгоняю, думаю, первым приду. А оказалось, мои соперники, как узнают, что война началась, так с дистанции и сходят. Пришел я на финиш радостный, а мне говорят: «Иван, война сейчас».

Нас, комсомольцев, было много на бумкомбинате, и всех распределили на оповещение – приглашать людей на общегородской митинг. Вот на этом митинге мне в первый раз пришлось выступать перед большим стечением народа. Я был щупленький, в рубашке с коротким рукавом и легких штанишках. Помню, когда завершил выступление словами, что, когда нас позовут, не пожалеем своей жизни для защиты Родины, старушка рядом как заревет в голос. Наверное подумала: да, если уж такой станет на защиту, то, конечно, победим…

А 15 июля меня уже зачислили в партизанский отряд и отправили в Медвежьгорск на курсы минеров-подрывников. Отучился, вернулся домой. А комбинат вовсю эвакуировали, демонтировали оборудование, грузили в баржи. А поскольку я помощник машиниста паровой машины, то до 15 сентября работал на погрузочном кране, с машинистом Желнаковым, хорошим пожилым мужиком, которого из-за возраста не брали в армию.

15 сентября наш партизанский отряд  «Боевые друзья» собрался в Медвежьегорске и вышел в сторону Поросозера. Нас отправили в подкрепление  126-му стрелковому полку, которым командовал майор В. И. Валли (У). Там, у Поросозера мы впервые увидели вблизи, что такое война.  Там же понесли первые жертвы, познали горечь отступления, приобрели первый боевой опыт. В этих оборонительных боях меня в первый раз тяжело ранило. Молодые ребята предвоенного поколения, мы очень спешили на войну. Нам казалось, что можем не успеть повоевать, и от того потом будет обидно. Но успели, успели.

 

Моя родная «четверка»

Рассказывает Петр Федорович Кузнецов

КУЗНЕЦОВ ПЕТР ФЕДОРОВИЧ

Кузнецов Петр Федорович родился 23 июня 1923 года в деревне Улялеги, что неподалеку от Эссойлы, в большой крестьянской семье, карел. После окончания семилетки поступил в петрозаводское педучилище, затем в пединститут.  После эвакуации в Пудож был направлен на оборонные работы, а затем зачислен в партизанский отряд «За Родину». Участник похода первой партизанской бригады в июне-августе 1942 года, в котором был тяжело ранен. После войны работал в МИД Карело-Финской ССР, исполнительных органах власти республики.  Награжден орденами Отечественной войны первой степени, Трудового Красного Знамени, медалью «За отвагу» и многими другими.

 

Деревня, где я родился и вырос, расположена всего километрах в шести от Государственной границы СССР и называлась по-карельски Ювякюля, что означает «деревня от реки». Правда, потом ее почему-то стали писать как Улялега. Это рядом с рекой Шуей, за современной Эссойлой, на северном берегу Шотозера.

            Семья была большая, семеро детей,  и только пятеро из нас выжили. Я был самым младшим, и в 1937 году закончил в деревне школу-семилетку и поехал в Петрозаводск поступать в училище. Но возраст у меня оказался не подходящим, пришлось возвращаться домой и помогать матери по хозяйству. Отца к тому времени у меня уже не было.

            Отец был старше моей матери больше чем на 20 лет. История их женитьбы очень интересная. Рассказывали, что однажды молодым парнем мой отец оказался в другой деревне, в доме, где в тот день родилась девочка. Отец посмотрел на младенца и сказал: «На этой девочке я женюсь».  Все думали, что он пошутил. Ан, нет. Отец дождался, пока девочка вырастет и взял ее в жены.

            Мы в деревне всегда очень много работали. Сколько себя помню – все работа, работа, работа. Отец у меня так во время работы и умер. Целый год я помогал матери, а потом снова поехал в Петрозаводск определяться на учебу.

А в это время что-то здесь переменилось. Куда не приду, всюду требуют знание русского языка. У нас в деревне по-русски не говорили, и я, разумеется, русского не знал совсем. А было мне в ту пору 15-й год.  Прихожу на экзамены, стою перед комиссией и вижу, что половина сидящих понимает, что я говорю, но… молчит.  «Говори по-русски!»  В одном месте нас с приятелем не приняли, в другом. Оказались в педучилище, хотя быть учителями и не хотели. Снова экзамен перед комиссией. Точные науки сдаю без всяких проблем, а на устных экзаменах хоть плач.

И вот в педучилище за меня вступилась одна из членов комиссии. Она и до войны и после войны преподавала, кажется, географию, очень авторитетный специалист. Так я поступил на учебу. Это был 1938 год.

Преподаватели договорились между собой дать мне полгода на изучение русского языка. Не спрашивать это время. А одна из наших преподавательниц, финка, приводила меня к себе домой и буквально по словам учила русскому: «Это так, это так…». Через три месяца я уже понимал по-русски любой разговор, а во второй половине первого учебного года учился на четверки и пятерки, как все.

Накануне войны я закончил педучилище и поступил в пединститут, успев сдать самые первые экзамены. На фронт меня не взяли – не хватало года. Мой старший брат Василий в это время занимался радио и радиофицировал Петрозаводск. Когда со стороны Деревянного финны подошли к городу, он погиб в обороне.

Мы с друзьями сходили в военкомат, в ЦК комсомола, к Ю.В. Андропову, но везде нам говорили одно и тоже: «Подождите, дойдет время и до вас». Но разве можно ждать? И мы самостоятельно отправились на линию обороны. Шли по каким-то лежневкам, мимо каких-то деревень… Но на линии обороны нам воевать не позволили, дали лопаты и велели копать ходы сообщения. А через некоторое время команда на отход, причем быстрый, стремительный. Вокруг Петрозаводска уже оказалось кольцо из наших войск, проверка документов, нервозность.

Началась эвакуация по озеру. Нас посадили на баржи и потянули буксиром на юг, к Свири. Помню, разыгрался сильный ветер, поднялся шторм, громадные волны. И где-то в районе шелтозерских деревень у одной из барж лопнул буксирный трос. Баржу поставили на якоря, и буксир ушел, как нам сказали, ремонтироваться. Наша баржа была первой в караване, и когда буксир вернулся, он взял нас, объявив, что за второй вернется, мол, две баржи буксирный трос не выдержит. А когда мы отправились, вторую баржу порывом ветра сорвало с якорей и выбросило на берег. Оказалось, берег занят финскими войсками, и всех, кто был на барже, со всем грузом, финны забрали. Еще бы несколько минут, и там же, в руках финнов, могли оказаться и мы.

В течение нескольких дней мы оставались в устье Свири. Затем из нас  отобрали человек шесть-восемь и дали поручение отправиться по каналу вдоль Онежского озера с военным грузом для Пудожа. Там были какие-то ящики, 50 пар обуви, продукты. При этом сказали, что если по каналу пробиться не удастся, груз следует передать воинской части. Так мы и сделали, а сами добрались до Пудожа.

В Пудоже местное население с побережья было выселено. Велись большие работы по строительству подъездных путей к причалам, сооружались укрепления. Ждали потока эвакуированных грузов из оккупированных районов республики.

Нас тоже определили на работу, причем меня назначили старшим. Мы возили бревна, строили лежневки и мосты. Иногда налетали финские самолеты, бомбили и обстреливали, но особого урона не нанесли.

Однажды ко мне подошли и объявили, что я зачислен в армию, что теперь могу «считать себя военным». А тут объявили по радио, что немцы вплотную подошли к Москве, идут ожесточенные бои. Я решил, что раз  уж я  военный, пойду проситься на фронт, под Москву. Пошел  в местный совет. Там мне сказали, куда обратиться.  Показал документы, рассказал, откуда и где уже побывал. Мне ответили: «Хорошо. Мы зачисляем тебя в партизаны». Я же не знал, что в это время в Пудоже формировалась партизанская бригада.

А я отвечаю: «Какие партизаны? Я же хотел под Москвой воевать. Слышали, фашисты уже на Москву идут!» Мне отвечают: «Здесь они идут тоже. Как-то надо их остановить, или нет?»

Вернулся в общежитие, все свои вещи, часы и вообще все, что у меня к тому времени накопилось, раздал товарищам, а сам налегке пошел в партизаны. На мне был только полушубок и ботинки, больше ничего. В отряде меня встретили: «Ну вот, ты уже и партизан».

Я попал в партизанский отряд, в котором воевал до конца войны. Тогда он назывался просто: «четверка», «четвертый». Только потом, после бригадного похода, осенью 1942 года, он стал называться «За Родину».  Хотя все равно партизаны знали, что это все та же «четверка». 

 

Самая молодая партизанка Карельского фронта

Рассказывает Наталья Никитична Пастушенко (Сидорова)

ПАСТУШЕНКО (СИДОРОВА) НАТАЛЬЯ НИКИТИЧНА

Пастушенко (Сидорова) Наталья Никитична родилась 30 сентября 1922 года в деревне Онигма ныне Сегежского района в большой крестьянской семье, карелка.  После окончания восьми классов средней школы начала работать в начале  МТС, затем в редакции районной газеты «Ругозерский коммунист», литературным сотрудником приложения на финском языке. С началом войны зачислена в партизанский отряд «Вперед» медицинской сестрой первого взвода (взвод разведки). В этом качестве воевала до октября 1944 года. После войны на партийной работе, затем трудилась в медицинских учреждениях Карелии. Награждена орденом Красной Звезды, медалью «За боевые заслуги» и многими другими.

 

Родилась я в карельской семье на хуторе Онигма, что примерно на полдороги от Кочкомы до Ругозера. У нас было всего шесть домов, причем в четырех домах жил три наши брата: старший Филипп, средний Иван и младший Никита, мой отец и старик Иван Иванович.  Еще два дома стояли отдельно, в двух километрах.

            Отец Никита Семонович был совершенно неграмотный крестьянин --  колхозник 1888 года рождения. Мама Пелагея Семеновна, тоже колхозница, родом из Коргубы. В то время мимо Онигмы, по Ругозерскому тракту проходила дорога из Повенца на север. Девчонкой помню, как вели по ней заключенных на строительство Беломорско-Балтийского канала. Вспоминается, например, колонна священнослужителей. Одного священника почему-то оставили у нас на хуторе. Уж не знаю, почему. Кажется, он не мог идти дальше из-за сбитых ног.  Он любили заниматься с детьми и был удивительно добрым. Помню колонну распущенных, разбитных женщин-проституток.

            Весной 1938 года моего отца репрессировали. И вообще всех мужиков до 17 лет на нашем хуторе забрали. Особой «тройкой» НКВД КАССР от 22 сентября 1938 года его осудили по статье 58, п.2 и 6 и расстреляли 2 октября того же года около Ругозера. Нам же прислали извещение, что отец «умер по болезни». Отца и остальных Сидоровых реабилитировали в 1958 году.

            В то время я закончила в Ругозере восьмой класс, но о дальнейшей учебе мне думать было нечего – дочь «врага народа». Директор МТС взял меня к себе на работу секретарем. Так и жили: мама на хуторе в Онигме, я у хозяйки в Ругозере, брат Миша в Петрозаводске, студентом первого курса лесотехникума.            Я хорошо знала финский язык и меня пригласили на работу в редакцию районной газеты «Ругозерский коммунист». Газета выходила на двух языках – русском и финском, и мне поручили заниматься финскими страницами.

            Началась война. Мишу взяли на оборонные работы. Мама потом писала мне с хутора, что с оборонных работ Миша вернулся домой голодный, грязный и вшивый. Только-только она его отмыла и переодела, призвали в армию и отправили на фронт, откуда он уже не вернулся.

            В июле-августе 1941 года в Ругозере начали формировать партизанский отряд. Записалась туда и я. С седьмого сентября 1941 года по октябрь 1944 года я была медицинской сестрой в партизанском отряде «Вперед».

            В 1943 году нас, четверо девушек из Карелии, направили в Москву на всесоюзный слет партизан всех фронтов. Там были Наташа Малая, Клава от подпольщиков, Вера и я. Вера была с высшим образованием, учительница, и ее оставили в Москве, в ЦК комсомола.

Мы все ждали выступления Сталина, но он извинился, что не может придти в связи с наступлением под Ленинградом. Тогда как раз освободили город Пушкин, и Москва салютовала артиллерийскими залпами. Помню, как белорусские и ленинградские партизаны удивлялись и не верили, что мы в Карелии воюем в таких жестких условиях. У них-то не только свои хутора и села, а целые районы на оккупированной территории были. Они всегда могли в походе найти место для отдыха и питание. Нам приходилось все свое носить на спине сотни километров.

За войну меня наградили медалью «За боевые заслуги», орденом Красной Звезды, несколькими почетными грамотами Верховного Совета,  Президиума Верховного совета и ЦК комсомола Карелии. Позже вручили орден Отечественной войны второй степени и медали.

На параде партизан в Петрозаводске восьмого октября 1944 года меня пригласили на трибуну как самую молодую партизанку Карельского фронта, и я с трибуны смотрела, как идут по площади мои боевые товарищи, мой отряд. С ними я прошла тысячи километров, была в 25 многомесячных боевых походах во вражеский тыл.

 

Ярославцы

Рассказывает Сергей Павлович Татаурщиков

ТАТАУРЩИКОВ СЕРГЕЙ  ПАВЛОВИЧ

Татаурщиков Сергей Павлович родился 21 марта 1923 года в Ярославле.  В 1941 году окончил среднюю школу, работал секретарем комитета комсомола на Ярославском механическом заводе, в аппарате Ярославского обкома ВЛКСМ и секретарем райкома комсомола. Окончил спецшколу Центрального штаба партизанского движения в Москве (ЦШПД), с 1942 года политрук взвода партизанского отряда «Железняк». После войны на  комсомольской и партийной работе. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, «Знак Почета» и многими медалями.

 

Родился я и жил до войны в Ярославле. В 1941 году окончил среднюю школу. 17 июня у нас был выпускной вечер, а 22-го, как известно, началась война. Год у меня был призывной, мы знали, что поступить учиться в гражданский институт нам не удастся. К тому времени Сессия Верховного Совета СССР приняла закон о всеобщей воинской обязанности. Все чувствовали, что война на носу.

            Но учиться хотелось, и я подал документы через военкомат сразу в два военных учебных заведения, причем выбрал наугад, ничего не зная о будущей специальности. Одним вузом оказалось морское военно-инженерное училище, вторым военно-морская медицинская академия. Оба в Ленинграде и из обоих пришел вызов: «Зачислены кандидатом, экзамены тогда-то, с собой иметь то-то».

            Подумал, какая теперь учеба, и пошел в военкомат забирать документы. Но мне говорят: «Нет, пойдешь учиться.  Выбирай, в какой вуз проездные оформлять?». Выбрал военно-медицинскую академию, поехал.  Первые дни войны. Ленинград в тревожном напряжении. Частые зенитные залпы – на город уже начались налеты вражеской авиации.

            В академии объявили, что вступительных экзаменов не будет. Прием по конкурсу аттестатов об окончании средней школы. Аттестат у меня был хороший, по-моему, только одна четверка была по русскому языку, остальные пятерки. Мне сказали: «Вот пройдешь медицинскую комиссию, и будешь принят». И случилось то, чего я никак не ожидал: комиссия меня забраковала. Там такой жесткий оказался отбор!

            Но я не очень сожалел. Сама обстановка прифронтового военного города действовала на меня угнетающе. Помню, купил батон хлеба и пачку «Беломорканала»  -- тогда я начинал баловаться куревом, сел в поезд и поехал домой. Думал, в поезде или на станции что-нибудь из еды перехвачу, -- ехать-то всего несколько часов. А ехать пришлось двое суток! При этом никакой еды нигде не продают. А у меня только один батон. Вот тогда я впервые испытал, что такое голод.

            Дома в Ярославле военкомат решил направить меня в военное училище. Я взял документы и пошел к друзьям-одноклассникам прощаться. Вот подошел к дверям одной девчонки, помню, дернул дверной звонок… и потерял сознание. Когда падал, ударился головой о приступок у двери и чудом не погиб. Вызвали «скорую», забинтовали, дали лекарства, и в таком виде я явился в училище. Там посмотрели на меня и с порога повернули обратно. И вот когда во второй раз меня не приняли в военное училище по здоровью, военкомат оставил попытки сделать из меня кадрового военного.

            Нужно сказать, что к окончанию школы я был секретарем комсомольской организации,  школьником же стал кандидатом в члены партии. В ту пору это было редкое явление. В нашей школе таких было всего двое: я и мой предшественник на секретарском посту Виктор Захаров. И как известного в городе комсомольского активиста, меня направили секретарем комитета комсомола механического завода. Оттуда перевели инструктором обкома комсомола.   Через непродолжительное время избрали первым секретарем Кагановического райкома комсомола города Ярославля. И вот недолго пребывая в этой должности, получил телеграмму из ЦК комсомола за подписью первого секретаря Михайлова(У). Текст ее помню дословно и поныне:

            «Обкомол. Первому секретарю Костакову. Предлагается вам отобрать группу добровольцев из числа комсомольцев и молодежи, в количестве 50 человек.  В их числе должен быть секретарь райкома комсомола – на должность комиссара группы.  Снабдить их тем-то, тем-то и тем-то, вплоть до финских ножей и направить в ЦК ВЛКСМ…»

            Я прихожу к первому секретарю обкома комсомола и говорю: «Владимир Никитич, держать меня бесполезно.  Военкомат меня бракует, время идет, а среди секретарей из мужского пола я у вас второй, -- первый старше меня, больной и непризывной. Мне надо ехать, тем более, в телеграмме ЦК об этом говорится. Я как раз подхожу».

            Привез группу в Москву, оттуда нас доставили в спецшколу МВД, в город Покров, в Подмосковье, и в течение 26 дней обучали приемам обращения с различными типами оружия, включая иностранное, основам подрывного дела и борьбе в тылу противника. До сих пор помню наказ одного из инструкторов: «Если будут преследовать, первое, что вы должны сделать – убейте собаку».

            В школе работала мандатная комиссия. Ее целью было отобрать людей надежных и выбраковать ненадежных. Возглавляла комиссию одна из сотрудниц Центрального штаба партизанского движения Сысоева – женщина очень боевая. Все допрашивала меня: «Ну почему тебя два раза не приняли в военное училище и браковали по здоровью? А вот тут-то как? А вот если попадешь к немцам? Выдержишь ли?» Я во все эти рассуждения – «если да кабы» – пускаться не стал и отвечал односложно: «Это случайно». «Я здоров». «Выдержу».

Это была жесткая, даже унизительная проверка, основанная на психологическом давлении. И некоторые ее не выдерживали, допускали слабину. Расплата следовала немедленно. На следующий день выстраивали всю школу и под барабанный бой этого откровенного в своих сомнениях парнишку возвращали в комсомольскую организацию, которая его послала учиться, но с уведомлением: «струсил…» Помню, что для нас это было шоком.

После окончания спецшколы вернулись в ЦК комсомола. Михайлов вышел с поздравлениями. Ребята ему говорят: «Николай Александрович, шампанского бы надо по такому случаю».  Он настроение поддержал: «Вернетесь с победой – пробка в потолок!»

Нашу группу снабдили богатым военным снаряжением. Дали толовые шашки, гранаты и автоматы, которых в партизанских отрядах еще не было. Командный состав получил американские «кольты». Выдали и хороший харч на дорогу. Мы погрузились в отдельный пассажирский вагон и через Обозерскую направились в Беломорск, в штаб партизанского движения Карельского фронта.

Это было в начале июня 1942 года.

 В Беломорске встретились с начальником штаба С. Я. Вершининым (У), тогда еще комбригом, а позже генерал-майором, начальником военного отдела ЦК компартии КФССР Н. Ф. Карахаевым (У)и секретарем ЦК ЛКСМ КФССР Ю.В. Андроповым.

-- Это все ярославцы? – спросил Андропов. – Откуда?

-- Все ярославцы, -- отвечаю и рассказываю, кто из ребят где работал.

-- А вы где работали? – интересуется у меня. Я рассказываю, где довелось поработать за этот первый военный год.

-- О-о-о, да вы ведь уже комсомольское начальство, -- удивляется Андропов. Но я отвечаю, мол, какое там начальство, если на каждой из должностей оставался считанные месяцы.

Интерес Ю.В. Андропова к нашей группе был понятен. Мы оказались земляками. Правда, разница в возрасте была весьма заметной: в 1938 году, когда он стал первым секретарем Ярославского обкома комсомола, меня только приняли в комсомол.

Группу пополнили десятком подрывников из другой спецшколы, бойцами, по разным причинам (ранения, болезни и так далее) отставшими от своих отрядов и перебросили в Сегежу. Так был сформирован наш партизанский отряд «Железняк». В нем было три взвода. Меня избрали  секретарем комсомольской организации отряда и назначили политруком взвода разведки. Позже, когда ввели институт помощников комиссара по комсомолу, эту обязанность также так же возложили на меня.

Завершая представление своего недлинного предвоенного пути, хочу рассказать о родителях. Оба они – и мама Лидия Геннадьевна, и отец Павел Александрович были коренными ярославцами и работали простыми бухгалтерами. Кроме меня в нашей семье был еще один ребенок – моя сестра.             Во время войны в наш город стало поступать много детей из блокадного Ленинграда. Они были больные, изможденные, потерявшие родителей. Мой дядя, директор школы, которую с началом войны преобразовали в школу-интернат, часто приходил к нам и подолгу рассказывал, как ему жалко этих детей и какие они болезненные и несчастные. Особенно много он рассказывал об одном умненьком, ласковом, добрым «мальчишонке», который своей крохотной душой искал привязанности у кого-нибудь из взрослых.

И вот дядя все приходил и все рассказывал об этом мальчике, а я точно знал уже, что уйду на войну. А потом стала известна и дата отправки.  Мы с сестрой уговорили маму, а потом и отца взять мальчишку в семью, усыновить.  Они так и сделали. О себе он мог рассказать только следующее: «Зовут меня Толик, фамилия Иванов, мне 3 года, мама Клава».

Мальчишка закончил школу, медицинский институт, работал в Новосибирске, в знаменитом Научном городке, а потом, по линии все того же известного всему миру Министерства среднего машиностроения СССР, был переведен в Обнинск, где работал начальником Обнинской медсанчасти. Учитывая, что это все-таки Обнинск, статус у него был, условно говоря, как у министра здравоохранения.

Мой брат, к сожалению, уже умер. Исполняя профессиональный долг, он значительное время работал в Чернобыле, получил сильную дозу облучения, стал болеть сердцем и до 60 лет не дожил. Во время пышных похорон, при огромном стечении людей его жена обратилась ко мне с просьбой: «Расскажите о нем правду». Оказывается, брат никому никогда не говорил о своем сиротстве. И я рассказал.

Гнетнев К. В. Тайны лесной войны. Партизанская война в Карелии в 1941-1944 годы в воспоминаниях  участников, фотографиях и документах.


Далее читайте:

Гнетнев Константин Васильевич (авторская страница).

 

 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании всегда ставьте ссылку