А.Л. Никитин

Одним из главных вопросов изучения русского летописания XI-XII вв. до последнего времени оставалась проблема идентификации инока Киево-Печерского монастыря, называвшего себя в ПВЛ “учеником Феодосия”, с монахом того же монастыря Нестером, как он именовал себя, или “Нестором-летописцем”, как привыкли называть его историки. Традиция, одновременно исправляющая древнерусское имя в соответствии с исходным греческим и усвояющая Нестеру/Нестору раннее киевское летописание, в том числе и ПВЛ, прослеживается уже в XIII в.[1] Так, в Арсеньевской 1406 г. редакции Патерика Киево-Печерского монастыря, в слове о Никите Затворнике, которое входит в состав послания инока Поликарпа игумену Киево-Печерского монастыря Анкидину, что позволяет датировать этот текст 30-ми годами XIII в., в числе других замечательных иноков при игумене Никоне (1078-1088 г.) прямо указан “Несторъ, иже написа л[е]тописець” [Патерик, 201].

Из следующей по времени составления Кассиановской 1462 г. редакции Киево-Печерского Патерика выясняется, что помимо Жития Феодосия, Нестеру/Нестору принадлежат: 1) “Слово 7-е. Нестера, мниха обители монастыря Печерьскаго, сказание что ради прозвася Печерьскыи монастырь”, где автор говорит, что к Феодосию “приидох же азъ, худыи и недостоиныи рабъ Нестер, и приятъ мя, тогда ми л[е]тъ сущу 17 от рожениа моего” [Патерик, 14], находящееся в составе ПВЛ под 6559/1051 г. без упоминания имени автора, и 2) “Слово 9. Нестера, мниха монастыря Печерьскаго, о принесении мощемъ святаго преподобнаго отца нашего Феодосиа Печерьскаго августа 14”, в котором сказано, что этому делу “и азъ, гр[е]шныи Нестеръ, сподобленъ былъ, и пръвие самовидець святыхъ его мощеи, по повелению игуменову; еже исв[е]стинно изв[е]стно вамъ пов[е]мъ, не от инехъ слышахъ, но самъ начальникъ былъ тому” [Патерик, 59], находящееся в составе ПВЛ под 6599/1091 г. также без указания имени. Примечательно, что в последнем тексте, как в ПВЛ, так и в Патерике, автор называет себя “учеником Феодосия”.

Столь прямое указание Нестера/Нестора на принадлежность ему двух ключевых новелл ПВЛ, тесно связанных с рядом других, написанных тем же автором (об успении Феодосия под 6582/1074 г., о смерти старца Яня под 6614/1106 г. и пр.), казалось бы, должно было бесповоротно решить вопрос об авторе по крайней мере этой части ПВЛ, тем более, что в отношении Нестера/Нестора это находит подтверждение в других текстах. Так, все исследователи согласны, что принадлежащее Нестеру/Нестору Чтение о погублении Бориса и Глеба, равно как и Житие Феодосия, написаны им в Печерском монастыре в 80-х гг. XI в., когда произошла окончательная канонизация Бориса и Глеба, однако до перенесения мощей Феодосия в 1091 г., поскольку в Житии печерского игумена ничего об этом не сказано. Такие соображения находят подтверждение в уже упомянутом рассказе о Никите-затворнике, так как там Нестер/Нестор перечислен вместе с живым еще игуменом печерским Никоном, который умер в 1088 г., и это позволяет считать Нестера/Нестора не только современником, но и участником описываемых событий.

И все же сомнения в том, что Нестер/Нестор был автором ПВЛ и “учеником Феодосия”, существуют уже давно, поэтому вкратце рассмотрим основания, которые на протяжении почти двух веков заставляли сомневаться в летописной традиции и привели к выводу, что хотя Нестер/Нестор действительно был одним из выдающихся писателей конца XI в., работавших в Киеве и в Печерском монастыре, однако к собственно летописанию и к тому тексту, который мы традиционно называем ПВЛ, он не имел никакого отношения. Наличие подробного историографического обзора этой темы, выполненного относительно недавно А.Г.Кузьминым[2], освобождает меня от необходимости обращаться за поддержкой к авторитету исследователей минувших эпох и спорам вековой давности, позволяя ограничиться указанием на основные факты, вызывающие сомнения и дискуссии.

Начать целесообразнее с личности и произведений Нестера/Нестора, поскольку он сам озаботился осветить важнейшие факты своей биографии и творчества в каждом из двух безусловно принадлежащих ему произведениях. С уверенностью можно считать, что из-под пера Нестера/Нестора вышло только два сочинения – Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпца Бориса и Гл[е]ба, наиболее ранний список которого представлен в Сильвестровском сборнике XIV в.[3], и Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерьскаго” древнейший список которого сохранился в Успенском сборнике XII-XIII вв.[4]. Оба эти произведения заключают в себе сведения об их авторе и позволяют представить вероятную хронологию его творчества.

Заканчивая Чтение, автор писал: “Се же азъ, Нестеръ гр[е]шныи, о житии и о погублении и о чюдес[е]хъ святою и бл(а)ж(е)ную страстотерпцю сею, опасн[е] в[е]дущихъ исписавъ я, другая самъ св[е]ды, от многыхъ мала въписахъ…” [Чтение, 26]. В Житии Феодосия Нестер/Нестор говорит о себе и своем творчестве значительно подробнее. Приступая к повествованию, он упоминает, что “се бо испьрва писавъшю ми о житие и о погоублении и о чюдесьхъ святою и блаженою страстот(е)рьпьцю Бориса и Гл[е]ба”, и хотя не достоин сего, поскольку “гроубъ сы и неразоумичьнъ” и “не б[е]хъ ученъ”, однако, исполнився веры, “азъ гр[е]шньныи Нестеръ приимъ (се)” и решился “по ряду съписати о житии богоносьнааго отца нашего Феодосия” [Усп. сб., 71-72]. Заключая этот свой труд, Нестер/Нестор отмечает, что “о блаж[е]немь и велиц[е]мь отци нашемь Феодосии оспытывая слышахъ от др[е]вниихъ мене отець, бывъшиихъ въ то вр[е]мя. Та же въписахъ азъ гр[е]шьныи Несторъ, мьнии вьс[е]хъ въ манастыри блаженаго и отца вьс[е]хъ Феодосия. Приятъ же быхъ въ нь преподобныимь игоуменъмь Стефанъмь, и яко же от того остриженъ бывъ и мьнишьскыя одежа съподобленъ, пакы же и на дияконьскыи санъ от него изведенъ сыи, ему же и не б[е]хъ достоинъ: гроубъ сыи и нев[е]глас, наипаче же и множьствъмь гр[е]ховъ напълъненъ сыи от оуности” [Усп. сб., 134-135].

Не менее примечательно и следующее за этим признание Нестера/Нестора, что он от братии монастыря “многажды” слышал “доброе и чистое житие преподобьнаго и богоносьнааго и блаженааго отца нашего Феодосия”, которое однако же до того времени “не б ни от кого же въписано”. Из этого можно заключить, что, во-первых, Нестер/Нестор никогда не встречался с Феодосием, поскольку поступил в монастырь уже после его смерти, почему и был принят его преемником, игуменом Стефаном; во-вторых, сведения о Феодосии собирал от знавших его монахов; в третьих, к моменту написания Жития Феодосия в Печерском монастыре еще не был создан текст ПВЛ со статьями об основании монастыря, успении Феодосия и, что особенно важно, с рассказом об обретении его мощей, который отсутствует в Житии. Таким образом Нестер/Нестор не знал тех самых текстов, которые оказались в Кассиановской редакции Патерика с его именем и некоторые сведения которых, как мы увидим далее, противоречат аналогичным сведениям агиографа.

Вместе с тем оказывается, что изложенные автобиографические данные Нестера/Нестора решительно расходятся с автобиографическими данными “ученика Феодосия”, которые содержатся в написанных им, но в Патерике усвоенных Нестеру/Нестору новеллах. “Ученик Феодосия” был принят в монастырь самим Феодосием: “Федосьеви же живущю в манастыр и правящю добродтельное житье и чернцьское правило, и приимающе всякого приходящего к нему; к нему же и азъ придохъ, худыи и недостоины рабъ, приять мя лтъ ми сущю 17 отъ рожения моего” [Ип., 149]. По своим впечатлениям, а не понаслышке, этот человек рассказал о замечательных иноках монастыря, обладавших провидческими и врачебным дарами, причем подвизался в монастыре не только при Феодосии, но и при его преемниках, Стефане, Никоне и Иоанне (“При семь бо старьци Федосии преставилъся, и бысть Стефанъ игуменъ, и по Стефани Никонъ, и сему старцю и еще сущю” [Ип., 182]), а при Иоанне раскапывал мощи Феодосия и жил в монастыре позже 1106 г., когда в Печерской церкви был похоронен “старец Янь”, о котором он вспоминал в связи с погребением его жены, Марии, через день после перезахоронения мощей Феодосия.

Кроме того, между новеллами “ученика Феодосия”, рассказывающими об истории Печерского монастыря, и Житием Феодосия о тех же событиях существуют непримиримые противоречия, которые нельзя объяснить ни забывчивостью автора, ни последующей редактурой переписчиков, как это осторожно попробовал сделать я в предыдущей книге.

А.Г.Кузьмин, работу которого я упоминал выше, следом за Н.И.Костомаровым составил выразительную таблицу расхождений между сведениями, которые сообщает Нестер/Нестор о Печерском монастыре, его монахах и о себе самом в Житии Феодосия, и теми, которые принадлежат “ученику Феодосия” в ПВЛ. Вот они[5]:

Житие Феодосия	Летопись

Ярослав погребен Изяславом	Ярослав погребен Всеволодом

Новый Печерский монастырь основан Феодосием в 6570//1062 г.	Новый монастырь основан Варлаамом (дата не указана).

Антоний ушел в затвор, когда собралось 15 иноков.	Антоний ушел в затвор, когда собралось 12 иноков.

Студийский устав получен из Константинополя от постриженика Печерского монастыря Ефрема, позднее переяславльского епископа.	Студийский устав получен в Киеве от монаха Студийского монастыря Михаила, который пришел на Русь с митрополитом Георгием.

Перед смертью Феодосий ставит игуменом монастыря Стефана “с совета всех”.	Феодосий первоначально назвал Иакова, которого не приняли монахи, после чего согласился благословить Стефана.

До созыва братии Феодосий болел три дня.	Болезнь продолжалась пять дней.

Феодосий поведал Стефану, что умрет в субботу после восхода солнца.	Феодосий умер утром, но никакого предсказания не было.

Нестер был принят и пострижен Стефаном.	Автор статьи 1051 г. был принят Феодосием, когда тому было 17 лет и о его постриге ничего не сообщается.

Нестер с особым почтением говорит о “великом Никоне”.	“Ученик Феодосия” относится к Никону с неприязнью, почему прозорливец Матвей видит “на месте игумена осла”, а старец Исакий “принимал от игумена Никона раны”.

Умирающему старцу Дамиану явился образ Феодосия, и Феодосий затем разъясняет, что это приходил ангел.	Феодосий не объясняет умирающему видения, но утверждает верность предсказания: “еже есмь обещал, то ти буди”.

Столь же существенными предстают расхождения в содержании Чтения Нестера/Нестора и летописной Повести об убиении Бориса и Глеба[6].

Чтение	Летопись

Борис княжил во Владимире Волынском.	Борис княжил в Ростове.

В момент смерти Владимира Святополка в Киеве не было, он приходит туда сам.	Святополк находился в Киеве.

Убийцы добили Бориса, когда раненый он выскочил из шатра.	Бориса добили два варяга по приказу Святополка между Киевом и Вышгородом.

Глеб до смерти отца жил в Киеве, а с вокняжением Святополка бежал “в полунощные страны” на “кораблеце”.	Глеб не был в Киеве и не знал о смерти отца.

Несмотря на столь разительные расхождения, которые были известны задолго до написания А.А.Шахматовым своего итогового исследования о ПВЛ, исследователь и в нем отстаивал принадлежность ее первой редакции “преподобному Нестору”, который якобы составил ее в 1112 г.[7], объясняя разночтения тем фактом, что Чтение и Житие Феодосия были составлены автором между 1081 и 1088 гг. (датировка по отсутствию упоминания смерти Никона и его преемника, переноса мощей Феодосия и пр.), тогда как время составление ПВЛ “отделено от первых литературных его (т.е. Нестора. – А.Н.) опытов промежутком в 25 лет, приемы его творчества за это время могли измениться и усовершенствоваться”[8].

Именно такими словами Шахматов заканчивает свое исследование, оставляя без рассмотрения два, пожалуй, самых неопровержимых факта, убеждающих в невозможности идентификации “ученика Феодосия” и Нестера/Нестора: 1) свидетельство “ученика”, что он пришел в монастырь именно к Феодосию, а не к Стефану, и 2) его свидетельство о себе как непосредственном ученике и “рабе” преподобного, не позволяющее иносказательных толкований. Столь же убедительным доводом невозможности их отождествления может служить разница в стиле и в освещении одних и тех же фактов двумя авторами, объяснить которую протекшим временем или “усовершенствованием приемов творчества” не представляется возможным, как можно видеть, например, при сравнении одного и того же сюжета об успении Демьяна/Дамиана, рассказанного “учеником Феодосия” в ПВЛ, а Нестером/Нестором – в Житии Феодосия:

Убийцы добили Бориса, когда раненый он выскочил из шатра.	Бориса добили два варяга по приказу Святополка между Киевом и Вышгородом.

Глеб до смерти отца жил в Киеве, а с вокняжением Святополка бежал “в полунощные страны” на “кораблеце”.	Глеб не был в Киеве и не знал о смерти отца.

ПВЛ	Житие Феодосия

Первыи Д[е]мьанъ прозвутерь, бяше постьникъ и въздерьжьникъ, яко разв[е]е хл[е]ба и воды ясти ему до смерти своеи. Аще бо коли кто принесяше д[е]тищь боленъ, кацимъ любо недугомъ одерьжимъ, приношаху в манастырь, или св[е]ршенъ челов[е]къ, кацимъ любо недугомъ одръжимъ, прихожаше в манастырь къ блаженому Федосьеви, и повел[е]ваше сему Демьяну молитву творити надъ болящимъ; и абье створяше молитву и масломъ святымъ помазаше, и абье исц[е]л[е]ваху приходящии к нему. Единою же ему разбол[е]вшюся, кон[е]ць прияти лежащю ему в болести, и приде к нему ангелъ вь образ[е] Федосьев[е], даруя ему цесарство небесное за труды его. Посемь же приде Федосии съ братьею, и с[е]доша у него. Оному же изнемогающю, вьзр[е]въ на игумена и рече: “не забываи, игумене, еже ми еси ночесь об[е]щалъ”. И разум[е] Федосии великии, яко вид[е]ние вид[е], и рече ему: “брате Д[е]мьяне, еже ти есмь об[е]щалъ, то ти буди”. Онь же см[е]живъ очи и предасть духъ в руц[е] Божии. Игуменъ же и братья похорониша т[е]ло его. [Ип., 180]	И б[е] въ манастыри его единъ н[е]кто чьрноризьць, санъмь прозвутеръ, имьньмь Дамианъ, иже рьвьние подражааше житию и съм[е]рению преподобнааго своего отца Феодосия. О немь же мнози съв[е]д[е]тельствують: о добр[е]мь его съм[е]рении, и житии и послушании; и еже къ вьс[е]мъ покорение сътяжа, наипаче же бывъшеи съ т[е]мь въ келии, ти вид[е]въше кротость его и несъпание по вся нощи; и почитающа съ прилежаниемь святыя книгы, и участяща пакы на молитву. Сии же и нам многа съпов[е]даху о мужи томь. Тому же н[е]коли болящю и при коньци уже сыи, моляшеся Богу съ сльзами, глаголя: “Господи мои, Исус Христе, съподоби мя съобьщьнику быти славы святыихъ твоихъ и съ т[е]ми причаститися царствию твоему, и не отлучи мене, молю ти ся, Владыко, отца и наставьника моего, преподобнааго Феодосия, нъ съ т[е]мь убо причьти мя въ св[е]т[е] томь, еже еси уготовалъ правьдьникомъ”. Сице же ему пребывающю и молящюся, и се вънезаапу предъста у одра его блаженыи Феодоси и иже и падъ на пьрсьхъ его, и любьзно ц[е]луя и глаголаше к нему: “се, о чадо, о немь же молися Господеви, се нын[е] посла мя изв[е]стити ти, яко сице по прошению твоему будеть ти: и съ святыми причьтенъ будеши, и съ т[е]мь въ царствии у небеснааго Владыкы обьщьникъ будеши; и егда пакы Господь Богъ повелить ми отъ св[е]та сего преставитися и приити ми къ тебе, и тъгда не имав[е] разлучитися от себе, нъ въкуп[е] будев[е] въ св[е]те ономь”. И се рекъ, невидимъ бысть отъ него. Тъгда же тъ разум[е]въ, яко явление от Бога бысть ему, не бо его вид[е] двьрьми изл[е]зъша, ни пакы двьрми въл[е]зъша, нъ на немь же м[е]ст[е] явивъся, на томь же пакы и невидимъ бысть. И въскор[е] же пригласивъ служащааго ему и пославъ по блаженааго Феодосия. Тому же въскор[е] пришедъшю, и глгола ему онъ веселъмь лицьмь: “се, отче, буде ли тако, яко же нын[е] явивъся об[е]ща ми ся”. Блаженыи же, яко не в[е]дыи того, отв[е]ща: “ни, чадо, яко не в[е]мь того, еже глаголеши об[е]щание”. Тъгда же съпов[е]да ему, како молися и како явися ему тъ самъ преподобьныи. Тоже услышавъ богодъхновеныи отць нашь Феодосии, осклабивъся лицьмь и мало просльзивъся, глаголаше тому: “еи, чадо, будеть ти, яко же ти ся об[е]ща англъ, явивъся въ образ[е] моемь; азъ же гр[е]шьныи, како могу обьщьникъ быти славы оноя, еже уготована есть правьдьникомъ”. Обаче онъ слышавъ об[е]щание, радъ бысть. И тако братии малу събьравъшюся ц[е]ловавься, и сице съ миръмь предасть въ руц[е] душю пришедъшимъ по нь ангеломъ. Тъгда блаженыи повел[е] ударити въ било, да съберуться братия, и тако съ л[е]потьною чьстию и съ п[е]ниемь погребоша чьстьное тело его, идеже и всю братию погр[е]баху. [Усп. сб., 102-103]

[Примечание WEB-редактора: вместо знака "ять" здесь в ходе преобразования текста в электронный вид была поставлена современная буква "е", взятая в квадратные скобки.]

Вряд ли требуется и далее приводить доказательства, что Нестер/Нестор и “ученик Феодосия” являются двумя разными лицами, одинаково тесно связанными с Киево-Печерским монастырем и оставившими свой след в историографии древней Руси, при этом сохраняя известную “литературную дистанцию”.

К сожалению, все, что мы знаем о каждом из них, почерпнуто исключительно из их собственных произведений, причем сведения эти крайне скудны, особенно в отношении Нестера/Нестора, судьбу которого до сих пор не удается проследить дальше точки, которая им поставлена в конце Жития Феодосия. В самом деле, оба сохранившихся его произведения отмечены столь яркой печатью индивидуальности, включая обязательную автобиографическую справку об их авторе и его имени, что отсутствие каких-либо сведений о нем в последующем, как и отсутствие других подписанных им сочинений, заставляет предполагать смерть Нестера/Нестора, последовавшую вскоре после завершения им Жития Феодосия. Можно не сомневаться, что в противном случае он не оставил бы ни своих литературных занятий, ни дальнейшего продвижения по ступеням духовной иерархии, став в последующем одной из приметных фигур русской Церкви начала XII в.

Отсутствие о нем каких-либо свидетельств, начиная с конца 80-х гг. XI в. и далее, на протяжении всей первой половины XII в., заставляет также отказаться от попыток идентифицировать этого Нестера/Нестора с малоизвестным епископом суздальским Нестером, жившим в середине XII в., поэтому остается думать, что Нестер/Нестор не пережил рубеж 1088/1089 г., когда игуменом Киево-Печерского монастыря стал Иоанн, почему дальнейшие поиски литературного наследия этого талантливого агиографа 80-х годов XI в. оказываются до сих пор бесплодными.

Иначе обстоит дело с “учеником Феодосия”. Обращаясь к этой загадочной фигуре, исследователь невольно погружается в пучину ожесточенных споров и личных пристрастий исследователей ПВЛ, использующих друг против друга “тяжелый арсенал” доказательств, в первую очередь текст Анонимного сказания о Борисе и Глебе, имеющий, с одной стороны, бесспорные текстуальные соответствия в Повести об убиении Бориса и Глеба ПВЛ, а с другой – столь же бесспорные сюжетные соответствия с Чтением Нестера/Нестора (посмертные чудеса мучеников). В результате при изменении конфронтации происходит и полная переориентировка защиты и нападения, на дискуссионное поле выводятся совершенно иные тексты, практически не принимавшие участия в прежних диспутах, а, стало быть, и в их аналитической разработке, причем они вводятся уже не для определения возможного тождества Нестера/Нестора с “учеником Феодосия”, а для решения вопроса гораздо более масштабного: определения автора одной из редакций ПВЛ.

Надо признать, что проблема “треугольника” – Чтение – Повесть - Сказание – действительно существует, однако в отношении ПВЛ возникает на уровне не ранее ее “второй редакции”, поскольку Повесть об убиении Бориса и Глеба представляет собою безусловную вставку, разрывающую первоначальный текст повествования о борьбе Ярослава и Святополка за Киев (ср. двукратные упоминания Святополка, который “седе в Киеве начал раздавать имение…”). Другими словами, речь должна идти уже не о Нестере/Несторе, а о загадочном “ученике Феодосия”, который, в отличие от своего антагониста, ни разу не назвал себя по имени, однако с 6559/1051 г. по 6622/1114 г. несколько раз выступает на страницах летописи от первого лица. Таких новелл, сохранившихся во всех древнейших списках ПВЛ, не так уж много, хотя определяющими следует считать статьи 6559/1051, 6582/1074 и 6599/1091 гг.

Три выделенные новеллы ПВЛ содержат основной материал, характеризующий как “ученика Феодосия”, так и наиболее достоверные сведения об истории Киево-Печерского монастыря, поскольку их изложил человек, стоявший в непосредственной близости к Феодосию и пришедший в монастырь значительно ранее Нестера/Нестора, застав не только самого Феодосия, но и Антония, с которым он, как можно понять, неоднократно встречался. По его собственному признанию, к моменту поступления в монастырь ему исполнилось 17 лет, причем случилось это уже после того, как первый печерский игумен Варлаам, поставленный Антонием, по настоянии Изяслава Ярославича ушел на игуменство в новопостроенный княжий монастырь святого Димитрия, о чем с явным осуждением писал наш автор, и место Варлаама занял Феодосий, который успел не только отыскать, но и ввести в действие устав Студийского монастыря.

Здесь оказываются небесполезны некоторые хронологические расчеты.

Как известно, свою новеллу о начале Киево-Печерского монастыря “ученик Феодосия” приурочил к 6559/1051 г., в котором киевский князь Ярослав Владимирович возвел на митрополичью кафедру священника дворцовой церкви в Берестовом Илариона. Последний, уходя на митрополию, оставил выкопанную им “печерку” в холме над Днепром. “По немногих днях”, что могло составлять от одного месяца до 2-3 лет, ее занял Антоний, основатель Печерской обители, прослывший вскоре “великим”. В переводе на современный язык это означает, что он принял “полную схиму”. Слава Антония как схимника и затворника впервые была официально подтверждена визитом к нему Изяслава Ярославича с дружиною, имевшим место уже после смерти Ярослава Владимировича и занятия Изяславом киевского стола в 1054/1055 г. На протяжении последующих десяти лет произошло много событий вокруг этой “печерки”. Сначала был выкопан собственно пещерный “старый” монастырь с церковью и кельями для братии, когда же число монахов превысило 12 (по числу 12-ти апостолов?), Антоний возложил игуменство на плечи Варлаама, а сам удалился “в затвор”, откуда, как сказано в летописи, не выходил “лет 40 николиже”.

Последняя цифра достаточно существенна, чтобы на ней остановиться, поскольку Антоний умер 07 мая 1073 г., и, если следовать такой хронологии, его уход в затвор и предшествующие события придется перенести в 30-е гг. XI в., что является безусловным нонсенсом. Чтобы избежать этого, следует прислушаться к замечанию В.Н.Татищева, о котором напомнил А.Г.Кузьмин[9], что в ряде летописных списков на этом месте вместо цифры “м” стоит “и” (т.е. вместо 40 указано 8), которое при неисправности текста вполне могло быть принято переписчиком за полустертое “м”. Последнее наблюдение чрезвычайно важно, поскольку в новелле об успении Феодосия “ученик Феодосия” сообщает, что в результате обострившихся отношений Антония с Изяславом Ярославичем из-за Всеслава Брячиславича, князя полоцкого, Антоний вынужден был по возвращении Изяслава в Киев в мае 1069 г. воспользоваться приглашением Святослава Ярославича и ночью из своей пещеры бежал в Чернигов, где пробыл достаточное время, чтобы обустроиться на Болдиных горах и заложить новый пещерный монастырь Богородицы, после чего только согласился вернуться в Киев к устыдившемуся Изяславу.

Теперь, отсчитывая от событий 1069 г. не сорок, а только восемь лет назад, мы попадаем в 1061 г., когда Антоний ушел в затвор, а Варлаам приступил к обязанностям игумена, что точно соответствует действительной хронологии. Как известно, при Варлааме братия вышла из старой пещеры и был создан новый Печерский монастырь на горе вместе с церковью, кельями, двором и оградою. Все это произошло до того, как Изяслав Ярославич “свел” к себе Варлаама в Дмитриевский монастырь, а Антоний рукоположил игуменом Печерского монастыря Феодосия[10].

Примерное время последнего события дает столь же приблизительное время обретения монахами Печерского монастыря Студийского устава, чем активно занялся Феодосий сразу после своего назначения. По словам “ученика Феодосия”, искомый устав был найден у чернеца Студийского монастыря Михаила, “иже б[е] пришедъ изъ гр[е]къ с митрополитомъ Георгиемъ”. Поскольку такой митрополит, согласно изысканиям А.В.Поппэ, появился в Киеве только “около 1065 г.”[11], то обретение устава Печерским монастырем следует отнести ко времени не ранее 1066 г., после чего начинается бурный рост монастырской братии с 20 до 100 человек.

Именно тогда, то есть не ранее 1067-1068 г., в ворота монастыря постучался семнадцатилетний юноша, который в новелле 6599/1091 г., обращаясь в умершему Феодосию, называл себя “твой раб и ученик”.

Обо всем, что далее за этим последовало, нам предстоит узнать из летописи, которую он писал и переписывал на протяжении многих лет.

Примечания

[1] [Творогов О.В.] Нестор. // СККДР, вып. 1. Л., 1987, с. 274-278.

[2] Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977, с. 133-145.

[3] Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пг., 1916, с. 1-26 (Памятники древней русской литературы, вып. 2-й).

[4] Успенский сборник XII-XIII вв. М., 1971, с. 43-71.

[5] Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания…, с. 146-147.

[6] Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания…, с. 146.

[7] Шахматов А.А. Повесть временных лет, т. I…, с. XLI.

[8] Шахматов А.А. Повесть временных лет. Т. I…, с. LXXVII.

[9] Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания…, с. 157.

[10] Согласно Житию Феодосия новый монастырь был построен в 1062 г. уже при Феодосии [Усп. сб., 89].

[11] Поппэ А.В. Митрополиты киевские и всея Руси (988-1305 гг.). // Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси X-XIII вв. М., 1989, с. 191.

Никитин А.Л. Инок Иларион и начало русского летописания. Исследование и тексты. М., 2003.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Н >

А.Л. Никитин

2003 г.

Родственные проекты:

Инок Иларион и начало русского летописания

1. НЕСТЕР/НЕСТОР

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании всегда ставьте ссылку