|
|
А.Л. Никитин |
|
1998 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
БИБЛИОТЕКАА: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...Б: Бажанов, Базарный, Базили...В: Васильев, Введенский, Вернадский...Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...Ж: Жид, Жуков, Журавель...З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...М: Мавродин, Майорова, Макаров...Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...П: Павлов, Панова, Пахомкина...Р: Радек, Рассел, Рассоха...С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...Э: Энгельс...Ю: Юнгер, Юсупов...Я: Яковлев, Якуб, Яременко...Родственные проекты:ХРОНОСФОРУМИЗМЫДО 1917 ГОДАРУССКОЕ ПОЛЕДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ |
А.Л. НикитинСлово о полку ИгоревеТексты. События. Люди
ЛЮДИ И ТЕКСТЫВместо предисловияЗанявшись составлением в известной мере итогового сборника своих исследований по “Слову о полку Игореве”, охватывающего период с 1975 по 1995 годы, я не ожидал, что встречусь с трудностями, о которых считаю необходимым предуведомить читателя. Работу по изучению этого замечательного памятника древнерусской культуры я начал в 1971 г. после выхода книги Л.Н.Гумилева “Поиски вымышленного царства”1, не думая, что она продлится столь долго, захватив меня на все последующие годы жизни. Сейчас я понимаю, что иначе и не могло быть. “Слово о полку Игореве” не есть собственно только литературное произведение, как его обычно “проходят” в школе или изучают на семинарских занятиях филологических факультетов. Возникнув из текстов предшествующих эпох и произведений X-XI веков, а затем испытывая на себе влияния других произведений, стилей, языка и орфографии, изменяясь под влиянием политических требований времени, “Слово о полку Игореве” предстает сейчас перед нами огромным компендиумом сведений о древней Руси в целом — о ее литературе, людях, событиях, природе, истории, взаимодействии языков и народов на огромной территории от славянского Подунавья до Средней и Верхней Волги. 2779 языковых элементов текста первого издания “Слова...” вмещают в себе огромное количество спрессованной информации о прошлом, о наличии которой только теперь, спустя два века после начала работы над этим текстом, мы начинаем в какой-то степени догадываться. Удивляться этому не приходится. К тому времени, когда я начал ломать голову над загадками “Слова...”, все его исследования, все споры и битвы его толкователей были связаны с изучением сюжетного пласта, связанного с событиями лета 1185 года, хотя, как я показываю в своих работах, уже давно имелись все необходимые предпосылки для того, чтобы начать изучение содержащихся в нем текстов Бояна — сюжетного пласта событий конца 70-х годов XI века. Насколько трудно было сделать столь очевидный теперь шаг в прошлое, показывает тот факт, что, даже не будучи связанным предвзятыми мнениями и используя самый широкий комплексный подход к исследованию текста от палеографии до палеогеографии, мне удалось прийти к этому несомненному выводу только четыре года спустя, когда была написана первая итоговая работа, ставшая основой доклада на объединенной научной конференции ИМЛИ АН СССР и СП СССР2 и ряда последующих научных и журнальных публикаций3. Как часто бывает, выдвинутая мною концепция, объясняющая историю текста “Слова о полку Игореве”, причины его загадок, противоречий и “темных мест”, опиралась на наблюдения моих предшественников и являлась новой только по своим формулировкам и перспективам дальнейшей работы. Главным же выводом для меня самого был тот, что подлинный исследователь “Слова...” не может рассчитывать не только на сколько-нибудь исчерпывающее объяснение всех загадок и реалий памятника, но и на какой бы то ни было “результат”, заранее ограниченный сроками выполнения работы. Исследователь, неосторожно прикоснувшийся к загадкам этого единственного в своем роде текста, должен в полном смысле слова “жить в нем”, не насилуя свою мысль, не пытаясь вырвать силой у “Слова...” его тайны, не обольщаясь множеством мнимых, вполне правдоподобных открытий, которые очень скоро заводят в тупик, повергая в отчаяние своей противоречивостью. И выход здесь только один: нести в себе магические сплетения “старых словес”, открывая в них время от времени — при сравнении текстов, при изучении событий древней русской истории — ту или другую возможность истолкования какого-либо слова или факта. Я считаю необходимым подчеркнуть эту особенность “Слова...” не только для того, чтобы удержать от неизбежных ошибок и последующих разочарований энтузиастов его изучения, готовых в упоении первых догадок объяснить все и вся в “Слове...”, но, главным образом, чтобы объяснить неизбежность для любого его исследователя определенной “камерности” и “фрагментарности” работы. Выстраивая самую безупречную, казалось бы, систему доказательств по тому или другому вопросу “Слова...”, никто из нас не может быть уверен, что все звенья в ней достаточно надежны и не будут когда-либо пересмотрены в результате открытия новых фактов. Многое, что казалось мне на первый взгляд несомненным, в последующие годы было отброшено или подверглось значительной трансформации; и, наоборот, многое, что я не мог с достаточной убедительностью доказать, но что казалось мне заслуживающим внимания для работы последующих исследователей, я считал нужным упомянуть в своих работах. Отсюда — новые возвращения к уже рассмотренным фактам, повторение уже высказанной аргументации в связи с находкой новых свидетельств или же изменение в их трактовке, что безусловно отметит читатель. Но есть еще одна особенность работ этого сборника, обусловленная обстоятельствами моей личной и творческой жизни. Будучи одновременно исследователем и популяризатором “Слова о полку Игореве” и возглавляя с конца 70-х годов Постоянную комиссию по изучению “Слова о полку Игореве” при СП СССР (позднее — Постоянная комиссия по проблемам “Слова о полку Игореве” СП СССР), в 1984 году я неожиданно подвергся яростным гонениям со стороны академика Д.С.Лихачева. Формально этот известный литературовед выступил против моей документальной повести “Испытание “Словом...”, напечатанной в журнале “Новый мир” (1984, №№ 5-7)4, фактически — против меня лично, воспользовавшись своим полуофициальным положением “придворного интеллигента” при Генеральном секретаре ЦК КПСС М.С.Горбачеве и его жене. Им была организована подлинная “облава” на меня, к которой были привлечены два его сотрудника — Л.А.Дмитриев, проведенный после этого в члены-корреспонденты АН СССР, и О.В.Творогов, и два ученика — Л.И.Сазонова и ее муж М.А.Робинсон. О.В.Творогов обвинил меня в “антинаучности”, “уничтожении науки, как таковой”5, Л.И.Сазонова и М.А.Робинсон — в том, что “научный анализ произведения подменяется “логикой” и “здравым смыслом”6, а мое прямое указание, что “в этих выписках я позволил себе дать текст, который мог читаться у Бояна”7, было подменено утверждением в “исправлении текста” самого “Слова о полку Игореве” и, соответственно, в “антинаучности” и в “сознательном введении читателя в заблуждение”, не говоря обо всем прочем, то есть в том самом подлоге, который может обнаружить любой непредвзятый читатель именно в их сочинении. О том, что за этим последовало, я изложил, спустя год, в письме на имя того же М.С.Горбачева. Привожу его полностью, как печальный памятник советской эпохи со всеми особенностями тогдашней обязательной стилистики.
Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич! Дело, с которым я обращаюсь к Вам, столь исключительно и, на первый взгляд, невероятно, что оно требует Вашего личного вмешательства, поскольку речь идет не только о моей собственной судьбе, но и о серьезных вопросах идеологической политики. Я — писатель, член СП СССР с 1973 г., действительный член Географического Общества СССР, по образованию — историк и археолог, член Совета по международным связям СП СССР. Последние 10 лет в качестве ученого секретаря направлял работу Постоянной комиссии по проблемам “Слова о полку Игореве” СП СССР. Основные темы моих книг и выступлений в печати — научная публицистика, охрана природы, охрана памятников истории и культуры, проблемы сельской экономики. Как ученый секретарь Комиссии и давний исследователь “Слова о полку Игореве” (я был одним из организаторов юбилейной конференции в Москве в 1975 г. и последующего научного сборника 1978 г.8) в течение последних пяти лет в нашей стране и в славяноязычных странах я вел подготовку 800-летнего юбилея “Слова...”, не без оснований полагая, что он станет одним из крупных мероприятий нашего государства в области идеологии и культуры на мировой арене. В ноябре 1983 г. на XXII Генеральной конференции ЮНЕСКО по моим разработкам была принята соответствующая резолюция о праздновании 800-летия “Слова о полку Игореве” в 1985 г. В следующем, 1984 г. журнал “Новый мир” (№№ 5, 6, 7) напечатал мою документальную повесть “Испытание “Словом...” (позднее она вошла в книгу “Точка зрения” — М., “Советский писатель”, 1985 г.), где рассказывается история открытия “Слова о полку Игореве”, история его изучения, научные и политические причины споров, борьба со скептиками, несостоятельность их аргументов и перспективы исследований. Совершенно новым для читателей это не было: основные идеи были доложены мною в октябре 1975 г. на научной юбилейной конференции в Москве, опубликованы в виде очерка в журнале “Октябрь” (1977, № 7) и в научном сборнике АН СССР в 1978 г. Как историк и археолог, я утверждал безусловную подлинность текста “Слова...”, древность и самобытность русской культуры, ее независимость от норманнов и Византии. Редколлегия журнала “Новый мир” и его читатели высоко оценили повесть, призванную поднять интерес к “Слову...”, подготовить общественность к юбилею памятника. И все же публикация вызвала яростные нападки группы ленинградских филологов во главе с академиком Д.С.Лихачевым, считающим изучение и толкование “Слова о полку Игореве” исключительно своей монополией. Академик Д.С.Лихачев, его сотрудники О.В.Творогов и Л.А.Дмитриев, его ученики Л.И.Сазонова и ее муж М.А.Робинсон немедленно развернули настоящую травлю, продолжающуюся и по сей день. В “Литературной газете” (от 21.11.1984 г. и 28.08.1985 г.), в газете “Советская культура” (от 17.9.1985 г.), в журналах “Вопросы литературы” (1984, № 12; 1985, № 9) и “Русская литература” (1985, № 2) появились статьи этих филологов, искажающих мои слова и мысли и прямо приписывающие мне то, чего у меня нет и быть не может, против чего я как раз и выступаю. Эта оголтелая травля с подлогами, клеветой, наклеиванием политических ярлыков, недостойная нашего общества, не имеет ничего общего с научной полемикой и невольно заставляет вспомнить методы расправы с неугодным “конкурентом” во времена, бесповоротно осужденные нашей партией и народом. Меня искажают, перетолковывают вкривь и вкось, обвиняют в “разрушении текста””, в “болгарском национализме” (почему не в турецком, например?), в том, что я “подарил” болгарам “Слово о полку Игореве”9, на том лишь основании, что — по моему мнению — Боян, древнерусский поэт XI века, был потомком болгар, бежавших в X веке на Русь от византийского ига. И в этом меня упрекает академик Д.С.Лихачев, утверждающий в своих трудах, что вся древнерусская литература была “трансплантирована” (т.е. пересажена на пустое место) через Болгарию из Византии только после “крещения Руси” в 988 году! Наверное, я не стал бы писать это письмо, если бы следом за клеветой не началась прямая расправа. Обращение в печатные органы оказалось бесполезным. Попытка ответить клеветникам встречала стереотипный отказ, мотивированный неким “указанием из ЦК” не выступать против академика Д.С.Лихачева. Столь же бесполезным оказалось обращение в Президиум АН СССР. Академик-секретарь Г.В.Степанов ответил мне, что “выступления академика Д.С.Лихачева... Отделение в основном поддерживает”, т.е. поддерживает подлоги и фальсификации. Без ответа остались мои письма, адресованные Секретарям Правления СП СССР Г.М.Маркову, С.В.Сартакову, Е.А.Исаеву, в которых я просил помочь мне с публикацией ответа. Ответственный Секретарь СП СССР Ю.Н.Верченко просто отказался со мной говорить, уверяя, что выступления академика Д.С.Лихачева — только “научный спор”. Однако такая формулировка не помешала ему и перечисленным секретарям вскоре после моего к ним обращения, в угоду академику Д.С.Лихачеву, без каких-либо объяснений, снять меня с поста ученого секретаря, вывести из состава Комиссии, парализовав ее деятельность накануне юбилея, вывести из состава редколлегии юбилейного сборника, готовящегося в издательстве “Советский писатель”, изъять из этого сборника мою статью, обосновывавшую празднование юбилея именно в 1985 г. и за год до этого принятую Редколлегией, вывести меня из состава Юбилейного комитета, отказать в издании “Избранного” (на что я имею право в этом году и что ранее мне было обещано), потребовать моего выведения из состава конкурсного жюри “Недели” (и из помещения редакции, что было сделано Ю.Т.Грибовым с удивительным хамством в присутствии пораженных лауреатов конкурса, опять-таки со ссылкой на “указание ЦК”), и так далее. На этом дело не остановилось. Письма, адресованные мною в Отдел пропаганды ЦК КПСС Б.И.Стукалину, А.А.Беляеву, в отдел науки Д.В.Кузнецову, остались без ответа и были пересланы ими в Секретариат Правления СП СССР, на действия которого я и жаловался. В.А.Степанов, к которому я обратился по телефону, ответил, что не намерен заниматься разбирательством моего дела. Вслед за этим для меня оказались закрыты практически все печатные органы, “заморожены” все положительные рецензии на мои работы (даже не относящиеся к “Слову...”!), а мои книги, которые находятся в издательствах — остановлены производством или рассыпаны10. Журналу “Новый мир” запрещено печатать обзор читательских писем и обсуждение моей повести, поскольку они свидетельствуют об ее безусловной поддержке читателями всех категорий — от рабочих до специалистов ученых. И, наконец, в отделе культуры ЦК КПСС, опять же со ссылкой на академика Д.С.Лихачева, было отказано в утвержденной СП СССР моей творческой командировке в ЧССР для подготовки международной конференции по “Слову...”, по поводу которой, как и в других странах, была достигнута предварительная договоренность, и которая теперь, благодаря отказу, не состоится. Другими словами, в отношении меня осуществляется прямой “запрет на профессию”, вызывающий удивление и возмущение как писателей, так и моих читателей, поскольку я лишен возможности заниматься профессиональной деятельностью писателя-публициста, качество которой никто и никогда не ставил под сомнение. Поражает, что никто из людей, принявших участие в расправе со мной, не только не попытался разобраться в чем же дело, но категорически отказывался вникать в его суть, довольствуясь самыми фантастическими слухами и сплетнями, идущими от Д.С.Лихачева. Поражает и то, что все это происходит в то время, когда Вы, Михаил Сергеевич, призываете к демократизации общества, к оздоровлению нашей нравственной атмосферы, к плодотворным дискуссиям, к соревнованию идей в науке, к повышению роли литературы, приобщающей людей к активному художественному и научному творчеству, к борьбе с бездушием, формализмом, конъюнктурщиной, бюрократизмом, с групповыми интересами. А между тем, рядом, на тех же газетных страницах, как бы утверждая противное, идет беззастенчивая травля советского писателя, который выступил в защиту национального престижа, напомнил соотечественникам о величии их прошлого и указал его значение для настоящего и будущего. Если это не специально проводимая акция, рассчитанная на дискредитацию идущих в нашей жизни преобразований, на очернение основ нашей общественной морали, на противопоставление ученых — не ученым, специалистов — “дилетантам”, когда подготовка к международному празднику славянской культуры вылилась в позорную грызню за места в юбилейном президиуме и на страницах юбилейных изданий, — то я ничего не понимаю в идеологической работе и методах контрпропаганды! Этим письмом я обращаю Ваше внимание на грубейшие нарушения норм нашей общественной жизни, в которой не должно быть места монополистам от науки, групповщине, спекулянтам на национальных духовных ценностях, которые бы диктовали писателям, что, о чем и как писать. Я прошу Вас положить предел потоку клеветы и диффамации, снять негласный запрет с моей профессиональной деятельности и дать мне возможность печатно ответить авторам порочащих меня статей. Вместе с тем хотелось бы получить ответ и на следующие вопросы: 1. В чем заключается моя “вина”? 2. Почему оказалась возможна такая беспрецедентная травля честного писателя-публициста? 3. Почему никто из лиц, занимающих высокие и ответственные посты, к которым я обращался, не остановили зарвавшегося академика? 4. Почему писатель Г.М.Марков, член ЦК КПСС и Первый Секретарь СП СССР, уполномоченный нами, писателями, защищать наши профессиональные интересы, не удосужился не только вникнуть в суть дела, но даже просто ответить на обращенное к нему письмо писателя с просьбой о помощи? 5. Каким образом один человек, пусть даже академик, получил возможность направлять в своих корыстных целях деятельность отдельных работников аппарата ЦК КПСС, Президиума АН СССР, Секретариата СП СССР, Госкомиздата и пр.? 6. Почему письма, обращенные в ЦК КПСС, оказались пересланы без ответа в Союз писателей СССР? С уважением А.Никитин
27 октября 1985 г.
Моя позиция по затронутым вопросам кратко, но четко, изложена в беседе со мной, опубликованной в журнале “В мире книг” (1985, № 9, с.44-46), за что, насколько мне известно, главный редактор уже получил взыскание.
Не знаю, что больше подействовало — время и обстоятельства, достаточно требовательный тон моего письма или приложенное к нему “Открытое письмо академику Д.С.Лихачеву”11, которое я распространял в машинописных копиях, — однако несколько месяцев спустя, в начале 1986 г. я был удостоен звонка помощника Е.К.Лигачева по культуре П.Я.Слезко, который сообщил, что мне разрешено писать о поморских колхозах, об экологии, но печатать мои работы по истории России мне не позволят. “Мы не позволим Вам пересматривать нашу историю!” — несколько патетически закончил П.Я.Слизко, заверив, что никакого “запрета на профессию” у нас нет и быть не может... Я не стал бы сейчас вспоминать об этих, достаточно тревожных и малоприятных страницах своей биографии, если бы не два обстоятельства. Первое — недавнее выступление историка С.О.Шмидта на страницах “Книжного обозрения” с заявлением, что ничего подобного не было, и что в своем интервью12 я возвел напраслину на академика Д.С.Лихачева, почему-то приплетя сюда и мое обнародование научной недобросовестности С.Н.Валка13. Почему С.О.Шмидт захотел заставить меня еще раз публично напомнить всем о фальсификациях покойного С.Н.Валка, — до сих пор не понимаю, как не понимаю, почему и Д.С.Лихачев в своей филиппике 1984 г. так много внимания уделил опять же моему разоблачению С.Н.Валка. В своем ответе14, я продемонстрировал намеренную ложь С.О.Шмидта, но полагаю, что к этому вопросу мне еще придется вернуться специально, чтобы показать методы работы “школы фальсификаций” в советской исторической науке. Второе обстоятельство — публикуемые в настоящем сборнике тексты, в которых внимательный читатель обнаружит повторяющиеся полностью или частично “блоки” и цитаты одних и тех же авторов. В последнем и заключается та сложность, с которой я столкнулся при отборе и частичной доработке текста, но полностью избежать этого не смог. Теперь, когда я объяснил, в каких условиях мне приходилось публиковать работы по “Слову о полку Игореве”, начиная с лета 1984 года, — как правило, в массовых газетах и журналах, преимущественно провинциальных, всякий раз заново обосновывая для читателя свой взгляд на “Слово...” и потому снова и снова повторяя одно и то же, но изменяя конечный результат, — нынешний читатель, я надеюсь, извинит мне эти повторы, тем более, что каждый такой случай вносит в раскрытие темы новые факты или новые оттенки, важные для понимания этого замечательного памятника в целом. Д.С.Лихачев, как обычно, лгал, когда заявлял, что я “ненавижу “Слово...”. Снова и снова возвращаться к тексту, вчитываться в него, находя все новые нюансы заложенной в нем мысли, открывая в сплетении слов новые источники информации о событиях почти тысячелетней давности, может только человек, глубоко неравнодушный к объекту своего внимания, подобно тому, как влюбленный все больше находит достоинств и интереса в предмете своей страсти. В этих работах, расположенных в хронологическом порядке и далеко не исчерпывающих все, что было написано мной по поводу “Слова...”, предстает в основных чертах история моих поисков и находок — как в сугубо научных статьях, снабженных аппаратом ссылок, так и в том самом журнальном варианте повести “Испытание “Словом...”, который я решился воспроизвести как потому, что в нем находится много мыслей и наблюдений, не попавших в научные публикации, так и потому, что из него легче понять вздорность и злобность нападок академика Д.С.Лихачева. Собственно говоря, Д.С.Лихачев пытался со мной сделать то, что сделал когда-то с Н.И.Вавиловым и генетиками его собрат по Академии Наук СССР академик Т.Д.Лысенко, и что удалось сделать самому Лихачеву в отношении А.А.Зимина, выступавшего с утверждением подложности “Слова...”, а потом О.Сулейменова, выступившего с утверждением его “билингвизма”15. Для того, чтобы разбить концепции того и другого, не требовалось ни особенного ума, ни интриги: обе концепции не выдерживали элементарной проверки фактов. Со мной оказалось много сложнее, поскольку факты не поддавались критике и надо было идти на подлог, чтобы а) выставить меня “дилетантом”, т.е. не специалистом-историком, каким я в действительности являюсь, и б) представить, что я занимаюсь не реконструкцией текста Бояна, а... “исправляю” текст “Слова...”. Впрочем, насколько мне известно, “поверили” академику Д.С.Лихачеву и его присным разве только оффициальные лица, которые, кроме бумаг, ничего не читают и собственного мнения не имеют. Вот почему с такой благодарностью я должен вспомнить нашего замечательного лингвиста Л.П.Жуковскую, которая в самый разгар поднятой Лихачевым смуты сочла нужным пригласить меня в Институт русского языка АН СССР, где, потрясая тремя номерами “Нового мира”, заявила, что изучила — она дважды повторила это слово, — мою публикацию, сверилась с текстами, не нашла ни одной ошибки, и уверена, что “воскрешение Бояна — это самое крупное открытие в славянской филологии за весь XX век”. Она — на моей стороне, хотя из-за своего зависимого положения не может об этом публично заявить... Это была действительно поддержка, и несмотря на то, что у нас с Л.П.Жуковской в последующем оказывались далеко не одинаковые взгляды на тот или иной вопрос, мнение свое об этой моей работе и отношение ко мне лично она не изменила до конца своей жизни. Вот, собственно, то главное, о чем я хотел сказать в предисловии. Конечно, за пределами собранных здесь текстов осталось еще очень много мыслей, наблюдений и фактов, о которых я надеюсь когда-нибудь написать: о том, что выражение “копие приломити конець поля половецкаго” может означать не воинственные намерения, а, наоборот, желание заключить мир, что в свое время заметил И.Г.Добродомов; что “Тмуторокан” следует писать именно так, как написано на “камне тъмутороканском”, а не так, как пишут сейчас, выводя этот топоним от “тараканов”; что Олег вовсе не “гореславич”, как это привыкли писать, а “гориславич”, по-видимому, вовсе не Олег Святославич, и многое другое, что еще предстоит проверять и открывать в поистине неисчерпаемом “Слове о полку Игореве”, ведущем нас к подлинному познанию нашего очень далекого прошлого. Вот почему я бы хотел, чтобы читатели этой книги восприняли ее положения и выводы не в качестве итога, завершающего исследования, а как приглашение к дальнейшему изучению одного из самых замечательных феноменов мировой культуры, каким, вне всякого сомнения, является “Слово о полку Игореве”. 11.10.1997 г. Андрей Никитин
Никитин А.Л. Слово о полку Игореве. Тексты. События. Люди. М., 1998.
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании всегда ставьте ссылку |
