Андрей Тесля

       Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

       РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Т >


Андрей Тесля

2007 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


БИБЛИОТЕКА
А: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...
Б: Бажанов, Базарный, Базили...
В: Васильев, Введенский, Вернадский...
Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...
Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...
Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...
Ж: Жид, Жуков, Журавель...
З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...
И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...
К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...
Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...
М: Мавродин, Майорова, Макаров...
Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...
О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...
П: Павлов, Панова, Пахомкина...
Р: Радек, Рассел, Рассоха...
С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...
Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...
У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...
Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...
Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...
Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...
Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...
Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...
Э: Энгельс...
Ю: Юнгер, Юсупов...
Я: Яковлев, Якуб, Яременко...

Родственные проекты:
ХРОНОС
ФОРУМ
ИЗМЫ
ДО 1917 ГОДА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ

Андрей Тесля

Философско-исторический контекст
аксиологического статуса собственности

Монография

3.2. Метаморфозы понимания собственности

Обращаясь к проблеме историко-культурной трансформации понимания собственности, мы наталкиваемся на любопытный феномен, требующий объяснения. Рассматривая классические работы XVIII – XIX вв. по социальной и политической философии мы постоянно имеем дело с анализом феномена собственности, каковая выступает как одна из ключевых категорий данных дисциплин. Собственность беспрерывно пребывает в центре анализа – либо как то, что надлежит объяснить, либо как то, посредством чего производится объяснение иных социальных феноменов. Для Джона Локка собственность является одним из трех естественных неотчуждаемых прав, присущих человеку 348). Эдмунд Бёрк анализирует французскую революцию посредством противопоставления собственников недвижимых и движимых имуществ 349), а речи самих французских революционеров (безразлично, к какой именно группировке они принадлежат) до бесконечности наполнены рассуждениями о собственности 350), 351). Александр Гамильтон и Джеймс Мэдисон различают моральные достоинства, принадлежащие человеку, в зависимости от той собственности, которой он обладает 352); концептуально аналогично, хотя и с иными моральными выводами, рассуждает Томас Джефферсон 353). У Гегеля, с его тяготением к предельной всеобщности рассмотрения, «Философия права» открывается разделом о собственности 354). Наконец, для Маркса отношения собственности на средства производства выступают конституирующим моментом классовой дифференциации общества 355).

Даже в областях, совсем далеких от экономической или юридической проблематики, нам не удается ускользнуть от вездесущей собственности. В начале XX века известный психиатр Евгений Дюрен, давая определение садомазохизма, пишет: «Садизм [садомазохизм] представляет собой намеренно искомое или возникающее случайно отношение между сексуальным возбуждением и реальным или символическим (воображаемым, иллюзорным) удовольствием от направленных на разрушение поступков и действий, угрожающих жизни, здоровью и собственности [выд. нами – А.Т.] человека и других живых существ или подвергающих опасности целостность неодушевленных предметов [выд. нами – А.Т.]» 356).

В то же время рассмотрение современной специальной литературы демонстрирует, что ныне обсуждение тех же или сходных проблем происходит зачастую вовсе без обращения к категории собственности или же, во всяком случае, последняя занимает второстепенное положение. Так, с 50-х гг. категория собственности исчезает из экономических работ 357), несколько позже аналогичный процесс завершается и в области теоретической социологии 358). Создатели концепции индустриального общества, в частности Дж. Гилбрейт и Р. Арон, более рефлексивно, чем экономисты, подошли к утрате собственностью своей центральной роли, более того, Р. Арон особо подчеркивал, что значение теории индустриального общества в том и состоит, чтобы дать объяснение феноменам, выпадающим из поля зрения классового анализа, акцентированного на полярную противоположность форм собственности и, соответственно, склонного игнорировать то общее, что наблюдается у обществ, хотя и принадлежащих к разным формациям, однако пребывающих на одном технологическом уровне 359). Хотя первоначально данная модель социально-экономического и социально-политического анализа не претендовала на то, чтобы заместить классическую модель, конституированную на размышлениях над отношениями собственности, однако фактически к 70 – 80-м годам произошло именно так, что окончательно подтвердила формирующаяся как следующая ступень осмысления современности в новых (адекватных ей) понятиях концепция постиндустриального общества.

Аналогичная ситуация наблюдается и в сфере марксистской мысли, наиболее приверженной концепту собственности. Если оставить в стороне пути развития советского марксизма, то среди иных направлений процесс вымывания собственности из действенного концептуального ядра, превращение понятия собственности в locus apsendi теории заметен едва ли не более, чем в приведенных выше теоретических направлениях 360).

Однако и ранее XVIII века мы опять же находим, что собственность занимает сравнительно скромное место в системе понятий, посредством которых современники описывают свой мир. Если Дж. Локк, конструируя понятие политического, в первую очередь обращается к понятию собственности, то полувеком ранее Т. Гоббс практически игнорирует ее, указывая среди массы иных объектов политического и правового воздействия 361), Р. Филмер, Ж. Боден или Г. Гроций ограничиваются частными указаниями в отношении собственности как выводами из более общей концепции. У мыслителей предшествующего времени мы найдем только разрозненные упоминания о собственности. Во всяком случае, несомненно, что она выступает с их точки зрения определяемым, а никак не определяющим элементом социальной реальности.
Мысль диагностирует предстоящую ей действительность. В свою очередь, диагностируя метаморфозы мысли, мы можем нащупать трансформации самой действительности. Таким образом, для нас возникает вопрос о причинах подобной метаморфозы проблемы собственности – с чем связано, что вопрос о собственности, ранее бывший одним из множества других проблем политической и социальной мысли, менее чем за столетие делается центральным, проникая и в совершенно ему чуждые сферы, а затем столь же быстро сходит на нет, чтобы быть замененным иного рода вопросами – вопросами денег, обладания, символического владения и тому подобным, но уже не собственности.

Отметим изначально, что аналогичная перемена происходит и в языке. XVII – XVIII вв. – тот период, когда в европейских языках термин «собственность» в единственном числе занимает свое прочное место. В истории права хорошо известно, что для предшествующего периода соответствующий термин отсутствует, или, точнее, имеет место почти только в теоретической юриспруденции – юриспруденции латинских школ, традиции римского права, слабо соотносящейся с правом фактически применяемым и зачастую (как именно в случае с собственностью) не имеющих адекватных юридических синонимов в национальных языках.

Как отмечал Пьер Шоню, термин, с XVIII века использующийся для обозначения собственности вообще, первоначально означает, во-первых, земельное владение, во-вторых, передаваемое по праву наследства. Аналогичным образом, например, и в России, например, термин «вотчина», «отчина» еще в XVI – XVII вв. относится к наследственному владению, в противоположность «держанию», ограниченному жизнью владельца 362). В данном случае для нас в высшей степени важны два обстоятельства:

- во-первых, конститутивным моментом, отделяющим «вотчину», «отчину», «собственность» как во Франции, так и в Литве или в России еще в начале Нового времени, выступает не возможность распоряжаться юридической судьбой вещи – не возможность ее продать, подарить или уничтожить по своему произволу – но возможность передать своим наследникам. То есть первоначальным значением слова, в дальнейшем используемого для обозначения собственности вообще, является возможность наследования (и тем самым то, что с нашей точки зрения по-прежнему является собственностью, уравнивается с наследственным держанием – например, долгосрочной арендой, собственностью не являющейся);

- во-вторых, еще в XVI – XVII вв. термин «собственность» служил для обозначения преимущественно земельного держания. Более того, в языке, с одной стороны, под термином «собственность» и тому подобными объединяются весьма разнородные явления, с другой – для большинства видов земельных держаний наличествуют отдельные термины, причем в ряде случаев они могут выступать наряду с более общим (что нормально и для современной языковой ситуации), но в ряде случаев они выступают исключительными терминами.

Весьма важно, на наш взгляд, отметить, что вплоть до XIX века собственность на движимые и недвижимые имущества регулируется совершенно самостоятельно, для каждого из них также существует свое особое терминологическое обозначение, сохранившееся, например, по сей день в английском праве 363).

Если обратиться к произведенному нами во второй главе данной работы анализу средневековой собственности, то становится понятным, что язык только точно фиксирует реальное положение вещей – а именно, отсутствие какого-либо права собственности «вообще». Нет никакой возможности применительно к средним векам говорить не только о единстве права собственности на движимость и недвижимость, но и фиксировать некое единство в отношении объектов поземельного владения. Каждый раз, рассматривая средневековую ситуацию, мы сталкиваемся с тем, что невозможно, например, говорить о том, кто является собственником данного конкретного участка, не конкретизировав вопрос, поскольку по отношению к одному и тому же участку собственническим статусом будут обладать (хотя и в различном отношении) и крестьянин, наследственно его обрабатывающий, и рыцарь, имеющий право на доходы с этого участка, и король (как в Англии числящийся юридическим собственником всей земли королевства и приобретающий дополнительные права вследствие феодальной присяги), требующий с рыцаря службы как условия его владения. Причем приведенное нами тройственное отношение является упрощением ситуации сразу с двух сторон: во-первых, мы предположили минимальное число субъектов; во-вторых, мы опустили важнейшую черту, характеризующую средневековую собственность, а именно коллективный характер последней. Как отмечает Н.А. Хачатурян, «собственность на землю и орудия труда при феодализме реализовалась в условиях общинно-корпоративных связей» 364). Собственник обладал своим владением только при том условии, что входил в некую корпорации, обладал соответствующим статусом, следствием которого и было вещное обладание. Н.А. Хачатурян констатирует, что «сословное деление являлось своеобразным проявлением в сфере надстройки корпоративного характера собственности, не свободной от ограничений политико-юридического характера. Для индивида обладание юридическим статусом и реализация связанных с ним прав и обязанностей определялись его принадлежностью к сословию и, следовательно, также носили ограниченный характер» 365). Иными словами, по отношению к одной и той же вещи существовала в рамках «раздробленной (множественной) собственности» не только несколько субъектов, находящихся в иерархическом соподчинении, но и каждый из этих субъектов в свою очередь был включен в соответствующую корпоративную структуру.

Корпоративный характер собственности означает, в первую очередь, принадлежность к определенному уровню иерархии, обладающему собственной структурой. Однако собственник и ограничен и укоренен по отношению к собственности также и в ином важном отношении – он владеет вещью не как индивид, но как представитель рода – за ним всегда находятся уходящие в глубь социальных отношений как корпоративные, так и семейные и родовые связи. Связь с семьей – то, что образует, с одной стороны, относительное единство собственности на недвижимость и, с другой, отделяет ее от собственности на движимые объекты. Последние непосредственно связаны с данным конкретным собственником, образуют единство с его личностью и соответственно попадают в поле объектов, которыми он волен распоряжаться по своему усмотрению. Напротив, недвижимость укоренена в семье и тот, кто с точки зрения права XVII – XVIII вв. выступает субъектом собственности, еще долго будет нести в себе прежнюю функцию – а именно, быть представителем семьи, ее репрезентантом в отношениях с внешним миром. Иными словами, его решения будут вовне тождественны с решениями семьи, однако в самом семейном кругу правом на единоличное решение он обладать не будет. Эта ситуация сохраняется в положениях крестьянского обычного права вплоть до начала XX века, фиксируясь отчасти и в законодательном материале Сербии, России и иных периферийных стран Европы 366). Эта же связь собственности и семьи проявляется и иным образом – контролем со стороны семьи (через решения главы семейства) решений членов семьи, могущих иметь имущественные последствия. Европейское право (семейное право Франции, в меньшей степени Англии и Германии) будет вплоть до конца XIX века требовать от вступающих в брак согласия их семей, поскольку этот акт сохраняет значение с точки зрения судьбы семейного имущества и для определения судьбы последнего будет требоваться согласие главы семейства. Если Code Civile прямо воспрещал вступление в брак без согласия родителей, то английское право придерживалось т.н. «мягкого» регулирования, а именно, дозволяя родителям в случае отсутствия согласия лишать детей «необходимой» («законной») доли в наследстве 367) – существо направленности регулирования и основной задачи законодателя (контроля над судьбой семейного имущества) оставалось и в том, и в другом случае неизменным.

На своем образном языке данную ситуацию великолепно отразил Освальд Шпенглер, писавший: «Собственность в… наиболее важном смысле, как срощенность с чем-то, для отдельной личности значит куда меньше, чем для последовательности поколений. Это с силой прорывается на поверхность в каждом раздоре как внутри крестьянской семьи, так и царствующего дома: каждый нынешний глава является собственником лишь во имя рода. Отсюда и страх смерти при отсутствии наследника. Собственность… глубоко родственная браку, представляющему собой прочную, растительную срощенность и взаимное владение друг другом, выражающимся под конец во всевозрастающем сходстве черт внешности» 368).

Итак, если собственность на недвижимые имущества оказывается плотно охвачена как правовым, так и иными формами социального регулирования, то собственность на движимость, напротив, является сферой личного права, там, где свобода субъекта собственности стеснена в наименьшей степени, причем данная ситуация имеет место уже в условиях раннего средневековья.

Таким образом, собственность каждый раз оказывается индивидуализированной и конкретизированной. Вплоть до XVII – XVIII вв. мало нужды говорить о собственности «вообще», поскольку такая постановка вопроса не служит никаким целям, ни для кого не способна прояснить действительно существа находящегося перед ним отношения. Напротив, для того, чтобы прояснить реальные права собственника, чтобы выяснить, каковы реальные границы его обладания вещью, каждый раз необходимо говорить о собственности данного сословия, о собственности в отношении данной категории объектов, причем каждый раз само реальное содержание собственности трансформируется.

Напротив, в XVIII веке собственность становится абстрактной и весьма широкой категорией. Она вмещает в себя все многообразие вещей и претендует на то, чтобы включить в свою сферу и нематериальные объекты (продуктом этой экспансии является сохраняющийся по сей день термин «интеллектуальная собственность», причем обозначаемое им понятие ныне не имеет никакого отношения к самой собственности 369)). Обладание собственностью конституирует через цензовую систему человека как гражданина, определяет его моральный статус. Собственность трансформируется в абстрактную категорию и основным ее качеством становится сопоставимость – если ранее собственник был всегда собственником чего-то конкретного (подобно тому, как титулование аристократии почти всегда идет через указание на родовое имение, дающее ему имя и статус), то теперь он собственник некоего объекта, имеющего твердую ценность.

Однако из этого становится понятной и неустойчивость, промежуточный характер такового положения. Ведь собственность как действенная абстракция возникает через преобладание количественного характера (исчислимости) над качественными характеристиками обладания. Концепт абстрактной, всеобщей собственности можно в связи с этим рассматривать как последнюю попытку ухватить вещественность вещей.

Дальнейший ход вещей приводит к тому, что на место собственности приходят деньги как всеобщий посредник – как та желанная всеобщая исчислимость, что позволяет отвлечься от всякой конкретности, что делает всякие объекты обладания сопоставимыми между собой, равными в этой всеобщности исчисления. И категорией, с этой стороны опосредующей вещный мир, становится категория имущества. Собственность – причем равно множественные собственности Средневековья или всеобщая собственность Нового времени – фиксирует постоянство вещей, их конечную самотождественность. В собственности определяется то, обладателем чего является субъект – некая самостоятельная данность, противостоящая ему.
Напротив, имущество – это чистая процессуальность, то, что может быть охвачено и зафиксировано только в динамических категориях, как совокупность прав, как некое функциональное единство, выражающееся через деньги, которые в свою очередь являются динамическим единством, единством соотношений. Эта перемена, как констатировал Макс Шелер, отталкиваясь от Маркса, проявляется в том, что «вместо прежней мотивации, имевшей структуру “товар – деньги – товар”, появляется мотивация со структурой “деньги – товар – деньги”… Наслаждение “качеством”, конечно, не прекращается, но это наслаждение – да и сама его возможность – все больше реализуется лишь в границах благ, воспринимаемых первично как товары» 370).
Иными словами, перемена структуры с

Т – Д – Т’

на структуру

Д – Т – Д’

приводит к тому, что всякий объект изначально начинает расцениваться помещенным в структуру отношений – он должен быть оценен, сведен к чему-то иному, чем он сам есть и только через это может получить ценность. Проблема в том, что деньги также не могут приобрести адекватного онтологического укоренения своей ценности – ведь сама их реальность является реальностью соотношений, взаимной оценки и, следовательно, может покоиться только на фундированной ценности оцениваемых объектов.

Поскольку деньги в этой ситуации более не являются только посредником, но выступают той конечной реальностью (финальной ценностью), к которой сводится ценность вещей, то, следовательно, отныне ценным является не обладание вещью как таковой, но обладание мерой всеобщей ценности (денежной), заключенной в данной вещи. Иными словами, вещь обретает ценность, только будучи помещенной в структуру отношений с другими вещами и человеческими потребностями, только постольку, поскольку она может быть сведена к чему-то иному, чем она сама. Отсюда становится понятным первоначально представившийся весьма странным факт «исчезновения» собственности – последняя может отныне выступать только как посредствующее звено анализа, не способная прояснить структуру реальности с точки зрения практического воздействия и, тем самым утрачивающая свою объясняющую (проясняющую) силу.

Примечания:

348) См.: Локк Дж. Два трактата о правлении. Кн. 2-я. Гл. V; VII, § 87. // Соч. в 3-х тт. Т. 3. М.: Мысль, 1988. С. 276 – 291, 310 – 311.

349) См.: Бёрк Э. Размышления о революции во Франции и заседаниях некоторых обществ в Лондоне, относящихся к этому событию, в письме, предназначенном для парижского дворянина, написанном достопочтенным Эдмундом Бёрком / Э. Берк. – М.: Рудомино, 1993.

350) См. представительную подборку материалов в работе: Кропоткин П.А. Великая французская революция 1789 – 1793 / П.А. Кропоткин. – М.: Наука, 1979.

351) Показателен следующий момент. В 1789 году Томаса Джефферсона, на тот момент посла США во Франции, попросили внести коррективы в Декларацию прав человека и гражданина, тот вычеркнул из числа естественных прав обладание частной собственностью – в соответствии со своей концепцией, аналогично тому, как за двенадцать лет до этого, в Декларации независимости, он заменил право собственности правом стремиться к счастью. Сколь ни было велико в Национальном собрании уважение к американскому посланнику, оно не смогло разделить его маргинальных взглядов, оставив предложение без последствий [См.: Согрин В.В. Идейные течения в американской революции XVIII века. М.: Наука, 1980. С. 131].

352) См.: Федералист. М.: Весь Мир, 2000. № 37 [Дж. Мэдисон], С. 237 – 242; № 72 [А. Гамильтон], С. 473 – 474; Яковлев Н.Н. Послание в будущее // Федералист. М.: Весь Мир, 2000. 15, 20 – 22.

353) См.: Покровский Н.Е. Джефферсон вчера, сегодня, завтра / Н.Е. Покровский // Шелдон Г.У. Политическая философия Томаса Джефферсона / Г.У. Шелдон. – М.: Республика, 1996. С. 17 – 20.

354) См.: Гегель Г.В.Ф. Философия права / Г.В.Ф. Гегель. – М.: Наука, 1990. С. 101 – 128 [§ 41 – 71].

355) См.: Маркс К. К критике политической экономии / К. Маркс. – М.: Госполитиздат, 1949.

356) Цит. по: Лели Ж. Садо-мазохизм Сада / Ж. Лели // Маркиз де Сад и XX век: [Сборник] / Под ред. М.К. Рыклина. – М.: Культура, 1992. С. 22.

357) См. базовые американские университетские курсы: Самуэльсон П. Экономикс [1957] / П. Смауэльсон. – М.: Экономика, 1993; Мэнкью Г. Принципы экономикс [1998] / Г. Менкью. – СПб.: Питер, 1999. Равным образом в авторитетном «Словаре современной экономической теории Макмиллана» [Под ред. Д.У. Пирса. 4-е англ. изд. – 1992; рус. изд. – М.: ИНФРА-М, 1997] вовсе отсутствуют статьи, посвященные как феномену собственности в целом, так и отдельным формам собственности. Во французской экономической науке, более консервативной и как свидетельство этого сохранившей даже классическое наименование, категория собственности сохраняется в основном теоретическом аппарате, однако явным образом оттесняется на вторую линию. См.: Барр Р. Политическая экономия. В 2 т. [1955, 13e ed. 1983] Т. 1 / Р. Барр. – М.: Международные отношения, 1995. С. 354 – 387.

358) Своего рода провозвестником данного перехода стал П. А. Сорокин, положивший в центр анализа критерий имущества, уровня дохода (концепция экономической стратификации), а не отношений собственности [См.: Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. С. 307 – 314].

359) См.: Арон Р. Мемуары: 50 лет размышлений о политике. М.: Ладомир, 2002. С. 431 – 441 .

360) См.: Альтюссер Л. Ленин и философия / Л. Альтюссер. – М.: Ad Marginem, 2005; Арон Р. Мнимый марксизм / Р. Арон. – М.: Прогресс, 1993.

361) См.: Тесля А.А. Абсолютизм государства: Политическая философия Томаса Гоббса / А.А. Тесля // [http://www.hrono.ru/statii/2006/tesl_gobbs.html].

362) См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Очерки из истории литовско-русского права. I. Поместья литовского государства / М.Ф. Владимирский-Буданов. – Киев: Типография М. И. Завадского, 1889. С. 29 – 30.

363) См.: Маттеи У. Основные принципы права собственности / У. Маттеи // Маттеи У. Основные положения права собственности / У. Маттеи, Е.А. Суханов. – М.: Юристъ, 1999. С. 122 – 123.

364) Хачатурян Н.А. Сословная монархия во Франции XIII – XV вв. / Н.А. Хачатурян. – М.: Высшая школа, 1989. С. 32.

365) Там же. С. 33.

366) См.: Леонтьев А. Волостной суд и юридические обычаи крестьян / А. Леонтьев. – СПб.: Издание Юридического книжного магазина Н. К. Мартынова, 1895. С. 12 – 13; Пахман С.В. Обычное гражданское право в России / С.В. Пахман. – М.: Зерцало, 2003.

367) См.: Хазова О.А. Брак и развод в буржуазном семейном праве (сравнительно-правовой анализ) / О.А. Хазова. – М.: Наука, 1988. С. 25.

368) Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. В 2 тт. Т. 2: Всемирно-исторические перспективы / О. Шпенглер. – М.: Мысль, 1998. С. 86.

369) См., например: Пиленко А.А. Право изобретателя / А.А. Пиленко. – М.: Статут, 2001. С. 97 – 102; Сергеев А.П. Право интеллектуальной собственности в Российской Федерации / А.П. Сергеев. – М.: Проспект, 1999. С. 9 – 19.

370) Шелер М. Ресентимент в структуре моралей / М. Шелер. – СПб.: Наука, Университетская книга, 1999. С. 32.

Вернуться к оглавлению


Далее читайте:

Андрей Тесля (авторская страница).

 

 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании всегда ставьте ссылку