С. S. В последнее время мои занятия обращены были на исторический обзор кодификации русских законов, составленный по подлинным актам, хранящимся в архиве II отделения собственной канцелярии императора. В первой части этого труда встречаются замечательные признания. В 1700 наше законодательство состояло из весьма неполного Уложения и из огромного числа указов, нередко разногласных и по большей части явно противуречащих духу самого Уложения. В юриспруденции не было связи, ни единства, что запутывало и самое применение законов (стр. 10). С того времени десять комиссий, одна за другою, назначенные для исправления этих недостатков, ровно ничего не сделали в продолжение 126 лет, сколько вследствие дурного устройства, столько и по неспособности их членов (стр. 10 и след). Таким образом в 1826 году русская земля находилась относительно законодательства точно в таком же положении, как и в 1700. Вот правда, и может быть не вся правда. Но к чему ее высказывать? Никто того не требовал. Истина, как и заблуждения, имеет свою строгую последовательность. Так как правительство не умело в продолжение столетия слишком удовлетворить самым безотлагательным нуждам народа, управляемые поневоле должны были прибегнуть к собственным средствам, чтоб достичь цели. Ни в каком случае нельзя их обвинить в нетерпении и поспешности. Правительство, делая без надобности такие признания, защищает косвенно дело тайного общества, которое уже нашло вооруженных защитников справедливости своих мнений относительно польского вопроса. Вторая часть обзора не чисто исторического содержания. Она заключает в себе род диссертации об основных началах кодификации, судопроизводства, правоведения и пр. Посреди этой ученой выставки является канцлер Бэкон, к которому редакторы имеют, по-видимому, непреложную веру. Не только перевод, но и отрывки самого подлинника, не взирая на плохую латынь канцлера, приводятся в книге. Выбор извлечений замечателен; например: Бэкон говорит, что следует исключить из кодекса отмененные законы; что не следует повторяться, необходимо сокращать то, что растянуто, и т. д. (стр. 102 и след.). Спрашиваю вас, да разве это не было тысячу раз сказано прежде и после Бэкона? Его авторитет приводится даже и там, где от него отклоняются. Канцлер требует, чтоб из законов, друг другу противоречащих, был выбран лучший; мы же выбираем позднейший, не разбирая, лучший ли он (стр. 106). Пределы письма не позволяют мне заняться опровержением органической части обзора, в которой редакторы стараются доказать, что мы ничего не заимствовали у иностранцев, что все наше законодательство имеет источником народные обычаи и опытность (стр. 82). Они, по-видимому, не знают, что почти все наши обычаи переняты, что наша опытность тоже чужая, что, наконец, // С 276 истина не изобретается, а передается одним народом другому как величавое свидетельство их общего начала и судеб. Словом, эта книга — низкая дверь к обширному зданию. Надо нагнуться, чтоб войти.
М.С. Лунин. Письма из Сибири. М., Наука. 1988.