Декабрь 1916. Убийство Распутина — Наши попытки облегчить участь Дмитрия Павловича.
Григорий Распутин.
В ночь с 16 на 17 декабря был убит Распутин. Конечно, весь Петроград только и говорил об этом. Говорили, что он был убит кн. Юсуповым в его доме и Дмитрием Павловичем. В городе было страшное волнение и ликование. Публика сделала Дмитрию Павловичу овацию в Михайловском театре.
Императрица, оставшаяся одна в Царском Селе, (Государь был в Ставке, в Могилеве), отдала распоряжение, чтобы тело Распутина было непременно найдено. Ходили самые разнообразные слухи. Полиция нашла тело Распутина подо льдом, у Петровского моста, в притоке Невы, благодаря калоше Распутина, плававшей на поверхности.
Тело Распутина отвезли в Чесменскую богадельню на Царскосельском шоссе. При вскрытии тела обнаружили, что Распутин был еще жив, когда его сбрасывали в воду.
Государь вернулся в Царское Село. Распутина похоронили в Царскосельском парке.
Дмитрий был арестован у себя дома, по приказу Императрицы. Я очень волновался за него и был чрезвычайно огорчен случившимся.
На следующий день, на курсах в Академии, только и говорили, что о Распутине, и я даже сцепился с ротмистром Дубенским, споря о роли Дмитрия в этом убийстве: Дубенский уверял, что Дмитрий убивал Распутина, а я утверждал, что не убивал.
Из Академии я поехал к Дмитрию Павловичу. Он сидел в своей спальне, перед туалетом, и его стриг парикмахер. Дмитрий был в духе и уверял, что в убийстве Распутина он неповинен.
Вскоре до меня дошел слух, что приверженцы Распутина собираются убить Дмитрия. Я, очень взволнованный, полетел во дворец великой княгини Марии Павловны, у которой завтракал великий князь Андрей Владимирович. Вызвал его вниз, в переднюю, и мы решили, что он, Кирилл Владимирович и я поедем к Дмитрию. Это было 19 декабря. На подъезде у Дмитрия стоял часовой. В кабинете у Дмитрия мы застали Феликса Юсупова, который переехал к нему. Дмитрий был взволнован, а Феликс совершенно спокоен. Мне кажется, что Дмитрию поставили часового не только потому, что он был арестован, но также и для того, чтобы его охранять. Дмитрий опять отрицал свое участие в убийстве, но проговаривался. Юсупов же был непроницаем, как стена. После нас приехал великий князь Николай Михайлович. Он был очень возбужден.
Вот что пишет обо всем этом великий князь Андрей Владимирович в своем дневнике, опубликованном в «Красном Архиве» (том 26, 1928 г.):
«19 декабря, понедельник. Кирилл, Гавриил и я — мы заехали к Дмитрию заявить ему, что, не вникая вовсе в вопрос, виновен ли он или нет в убийстве Распутина, мы все стоим за него и он может вполне на нас рассчитывать. Что бы ни случилось, — мы будем за него. Дмитрий был очень растроган и благодарен за моральную поддержку, причем торжественно поклялся, что в эту знаменитую ночь он Распутина не видал и рук своих в его крови не марал... Феликс Юсупов рассказал про свое знакомство с Распутиным, которое носило характер интереса с точки зрения изучения его психологии, но после одной беседы, которая происходила недавно, он так непочтительно и грязно отозвался о Ники и Аликс (Государь и Государыня), что он перестал у него бывать. Переходя к знаменитой ночи, Феликс говорил, что Дмитрий пожелал поужинать у него, в его новой квартире, и было решено ужин назначить на 16 декабря, то есть накануне отъезда Феликса в Крым. Кто был на ужине, ни Феликс, ни Дмитрий не говорили и называли одного Пуришкевича. Во время разгара ужина Феликс был позван к телефону, его вызвал Распутин и уговаривал ехать к цыганам. Феликс ответил, что у него гости и ехать не может. Распутин настаивал, чтобы он бросил гостей, и что у цыган будет веселее. Феликс слышал в аппарат шум голосов и веселье, и спросил Распутина, откуда он говорит. Он ответил: «Ты слишком много знать хочешь» и прекратил разговор. Ужин шел своим чередом. После ухода Дмитрия с двумя дамами Феликс слышал выстрел во дворе и послал лакея узнать, в чем дело, но тот сообщил, что ничего нет и что ему, вероятно, послышался выстрел.
Тогда Феликс вышел во двор и застал городового, который прибежал на выстрел и нашел убитую собаку. Феликс позвонил Дмитрию узнать, он ли убил собаку, и получив утвердительный ответ, пошел провожать гостей, которые около 5 час. утра уже все разъехались. Затем Феликс вернулся во дворец Сандро (тесть Юсупова — великий князь Александр Михайлович), где он жил. На следующее утро у него был полицмейстер по поводу ночного выстрела и, не желая раздувать такой пустяк, в котором замешан Дмитрий, Феликс поехал к Градоначальнику, а затем к министру юстиции Макарову. Вечером он поехал на вокзал, чтобы ехать в Крым, но на вокзале полицмейстер просил его вернуться домой, с обязательством о невыезде из столицы.
После этого Дмитрий рассказал нам, как было с его арестом. 18 декабря утром к нему звонит ген. Максимович и говорит следующее:
«Ваше императорское высочество, для вас будет большим ударом то, что я должен вам сообщить: прошу вас не выезжать из дому и ждать меня».
Затем он прибыл и передал Дмитрию, что получил от Аликс приказание арестовать его домашним арестом, хотя, сознался Максимович, без высочайшего приказа он не имеет права это делать, но, принимая во внимание его личную безопасность, он просит его сидеть дома. Таким образом, фактически Дмитрий был арестован по приказанию Аликс. Затем он уехал.
21 декабря, среда. В 5 час. у меня собрались: мама, дядя Павел, Кирилл, Борис, а позже и Сандро (вел. кн. Александр Михайлович). Собрались по инициативе дяди Павла, который хотел нам сообщить следующее: 19 декабря он был у Ники в 11 час. вечера.
На просьбу дяди Павла освободить Дмитрия, Ники сказал, что не может сейчас дать ему ответ, но пришлет завтра утром. И действительно, дядя Павел получил от Ники письмо примерно следующего содержания, которое дядя Павел нам прочел: «Отменить домашний арест Дмитрия не могу до окончания следствия. Молю Бога, чтобы Дмитрий вышел из этой истории, куда его завлекла его горячность, чист».
Затем дядя Павел передал про свое свидание с Дмитрием и как он на образе и портрете матери поклялся, что в крови этого человека рук не марал. Цель совещания заключалась в том, посылать ли Ники или нет заготовленный ответ, и прочел письмо, которое мы все одобрили.
С приходом Сандро мы обсуждали, что же будем делать дальше, ежели Ники все же не освободит Дмитрия и потечет следствие до конца. Тогда решили, что дядя Павел снова поедет к Ники и покажет всю опасность создавшегося положения...
Я ездил к новому министру юстиции Добровольскому, просить его смягчить участь Дмитрия. Я надеялся, что он исполнит мою просьбу, так как мы были с ним знакомы — он бывал у А. Р. Добровольский принял меня на своей частной квартире. Он не откликнулся на мою просьбу и я понял, что помогать Дмитрию он не желает. Говорили, что он принадлежал к Распутинской клике и что, благодаря этому, он был назначен министром юстиции. Ясно в таком случае, почему он не пожелал помочь Дмитрию.
Андрей Владимирович пишет далее в своем дневнике:
«22 декабря, четверг. Сандро был в Царском Селе, но ровно ничего не добился: ни освобождения Феликса, ни Дмитрия, хотя высказал все, что мы решили вчера.
23 декабря, пятница. Я лежал в постели весь день и чувствовал себя очень плохо. Около 10 часов вечера, когда я уже засыпал, ко мне по телефону звонил Гавриил и сообщил, что в 2 часа ночи Дмитрия высылают в Персию, в отряд ген. Баратова. Он едет в экстренном поезде, в сопровождении ген. Лайминга и флигель-адъютанта гр. Кутайсова, который получил личную инструкцию от Государя везти Дмитрия и не давать ему возможности сообщаться с внешним миром, ни телеграфно, ни письменно. Я немедленно позвонил Кириллу и хотел ехать к нему, но он сказал, что мама, Даки (великая княгиня Виктория Федоровна, жена Кирилла Владимировича) и он сам приедут ко мне сейчас. Я просил тоже Гавриила приехать и сам стал быстро одеваться. Скоро все приехали, вероятно, это было около 11 час. с минутами, и надо было решить, что предпринять. Решили предоставить событиям идти своей дорогой. Но все же мы хотели иметь мнение председателя Государственной Думы М. В. Родзянко, но он отказался приехать из-за позднего часа (было уже 12 ч.), боясь вызвать излишние толки. Затем приехал ко мне Сандро. Он тоже находил, что в данную минуту ничего нельзя сделать. Феликс тоже сослан под охраной в Курскую губ., в свое имение.
После этого мы решили ехать немедленно к Дмитрию проститься с ним, что и выполнили, оставив мама и Даки у меня. Дмитрия застали спокойным, но бледным, как полотно...
В 1½ Кирилл, Гавриил и я поехали проститься с Дмитрием, потом все вернулись ко мне пить чай».
У Дмитрия мы застали великого князя Александра Михайловича. Все были очень взволнованы и огорчены отъездом Дмитрия. Мы не стали ждать его отъезда, а уехали раньше, трогательно с ним простившись. Великие князья Николай и Александр Михайловичи провожали его на вокзал.
Когда мы уходили, в передней стоял адъютант Дмитрия, Шагубатов, и плакал. Проходя мимо него, Кирилл ему сказал: Du courage! В этот день я послал Дмитрию запонки, которые он должен был получить на елку.
Борис Владимирович был у себя в Царском Селе и потому не был на совещании у Андрея Владимировича и не ездил с нами проститься с Дмитрием.
Совещание происходило у Андрея Владимировича потому, что он был нездоров и не выезжал из дому. Когда мы ездили ночью прощаться с Дмитрием, он был в компрессе и, следовательно, рисковал своим здоровьем. Вскоре он уехал лечиться в Кисловодск, и в Петроград больше не вернулся, так как началась революция.
29 декабря почти все члены Семейства, находившиеся в Петрограде, собрались у великой княгини Марии Павловны, чтобы подписать наше коллективное письмо Государю, в котором мы просили облегчить ссылку Дмитрия и разрешить ему пребывание в одном из его имений, Усове или Ильинском, вместо Персии, где условия жизни были трудные. Письмо гласило:
«Ваше императорское величество!
Мы все, чьи подписи Вы прочтете в конце этого письма, горячо и усиленно просим Вас смягчить Ваше суровое решение относительно судьбы великого князя Дмитрия Павловича. Мы знаем, что Вы — бывший его опекун и верховный попечитель — знаете, какой горячей любовью было всегда полно его сердце к Вам, Государь, и к нашей родине. Мы умоляем ваше императорское величество, ввиду молодости и действительно слабого здоровья великого князя Дмитрия Павловича, разрешить ему пребывание в Усове или Ильинском. Вашему императорскому величеству должно быть известно, в каких тяжких условиях находятся наши войска в Персии, ввиду отсутствия жилищ, и эпидемий, и других бичей человечества. Пребывание там великого князя Дмитрия Павловича будет равносильно его полной гибели и в сердце вашего императорского величества, верно, проснется жалость к юноше, которого Вы любили, который с детства имел счастье быть часто и много возле Вас, и для которого Вы были добры, как отец. Да внушит Господь Бог вашему императорскому величеству переменить свое решение и положить гнев на милость.
Вашего императорского величества горячо преданные и сердечно любящие
Ольга (Королева Эллинов)
Мария (вел. кн. Мария Павловна)
Кирилл
Виктория
Борис
Андрей
Павел
Мария (вел. кн. Мария Павловна младшая)
Елисавета (вел. кн. Елизавета Маврикиевна)
Иоанн
Елена
Гавриил
Константин
Игорь
Николай Михайлович
Сергей Михайлович
29 декабря 1916 года»
31 декабря письмо вернулось со следующей высочайшей резолюцией:
«Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим (не знаю, на кого намекал Государь) не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь вашему обращению ко мне.
Николай».
Моя матушка, тетя Оля и великий князь Павел Александрович не были у великой княгини Марии Павловны и подписали это письмо позже. Тетя Оля сомневалась, не нарушает ли она присягу, подписывая письмо, но ее успокоили, что против присяги она не поступает, что и было на самом деле.
На Кавказе Дмитрия очень хорошо приняли. Я слышал, что Государь и Государыня были этим недовольны. Дмитрий был героем дня.
Оглядываясь на прошлое, я сознаюсь, что мы ошибались, радуясь убийству Распутина. Убийство Распутина оказалось сигналом к революции. Не следовало русскому великому князю пятнать себя участием в убийстве, по каким бы мотивам оно ни происходило. Не христианское это дело. По-видимому, впоследствии Дмитрий это сознал и, как я слышал, одно время не решался причащаться, считая себя недостойным приступать к Таинствам.
1 января 1917 года у Государя Императора был прием в Царском Селе, в Большом дворце. Члены Семейства, как всегда, поздравляли Государя, в числе лиц свиты.
Дяденьки в то время не было в Петрограде. Он был у себя в Кичкинэ, на южном берегу Крыма, вместе с моей сестрой Татианой и ее малолетними детьми. Татиана мне говорила, что дяденька был очень рад, что в то время его не было в Петрограде, и что таким образом его никто не убеждал подписать письмо членов Семьи к Государю, навлекшее на подписавших неудовольствие их величеств. Я думаю, что если бы дяденька был в то время в Петрограде, он бы и сам не подписал, и не допустил, чтобы матушка, тетя Оля, мои братья и я подписали это письмо. Не знаю, послушался ли бы я его, так как тогда я горой стоял за Дмитрия, не оправдывая убийства, как такового.
Когда дяденька вернулся в Петроград, он, как полагалось, явился к Государю. Это было в воскресенье, и он был приглашен к обедне в Федоровском соборе, в Царском Селе, а затем к завтраку. Он стоял на правом клиросе, как и Государь со своей семьей. Их величества, как всегда, были с ним очень любезны. Никаких неприятных разговоров о происшедших событиях не было. Государь и Государыня прекрасно знали, что дяденька ни во что не вмешивался, а занимался своим Дубровским конным заводом. Они также знали, как и все, каким глубоко религиозным человеком он был.