// С 241

Поход. — Дорога. — Буряты. — Сборы жены моей в Читу. — Выезд из Москвы. — Свидание. — Онинский бор. — Селенга. — Староверы. Семейские. — Тарбагатай. — Десятниково. — Петровский Завод. — Тюрьма. — К. П. Ивашева. — Укор. — Окна. — Гибель Репина и Андреева. — Рождение сына. — Вольф и А. З. Муравьев. — Механика. — Поэзия. — М. С. Лунин. — А. П. Юшневский. — Недомолвка. — Люлька. — Отъезд

 

В Чите мы жили четыре года; это заключение острожное было временное, потому что постоянное готовилось для нас недалеко от Верхнеудинска, в Петровском железном заводе, когда в первый год нашего прибытия в Читу посланы были инженерный штаб-офицер с помощниками, чтобы выстроить огромную тюрьму по образцу исправительных домов американских. Это новое капитальное здание было окончено летом 1830 года, и комендант наш получил повеление переселить нас туда 257). Сборы наши были не важны: уложили чемоданы, подарили жителям овощи и плоды огорода и всю деревянную посуду нашего хозяйства. Назначено было идти двумя отрядами, потому что дорогою предстояло худое тесное размещение по местности ненаселенной. Первую партию вел плац-майор подполковник Лепарский, племянник нашего коменданта, а вторую сам комендант; каждая партия имела достаточное число конвойных солдат и казаков. Для вещей были наняты подводы; ехать было дозволено только больным и еще раненым, как Фонвизину, Трубецкому, Лунину, Волконскому, Якубовичу, Швейковскому, Митькову, Давыдову и Абрамову. При каждой партии был избран хозяин, или староста, для первой — А. Н. Сутгоф, для второй — я; старосты также под конвоем часовых с кашеварами и котлами и провизией приходили на ночлег накануне партий, чтобы приготовить пищу. Чрез каждые два дня перехода имели дневки; поход наш с лишком семь сот верст продолжался сорок восемь дней 258). Дамы наши провожали нас несколько переходов, но, не имев спокойных помещений, поехали вперед до Верхнеудинска, откуда дорога вела по местам хорошо населенным.

Первый отряд выступил 4 августа 1830 года, а на

// С 242

 другой день — второй. Жители Читы провожали нас со слезами непритворными и с благословениями, потому что пребывание наше доставило им множество денег и выгод: они хорошо обстроились и получили для украшения деревни лучшие дома коменданта, кн. Трубецкой, Волконской и Анненковой. Муравьева, Нарышкина и Давыдова жили в наемных домах, которые они хорошо перестроили.

До Верхнеудинска вела дорога почтовая, при станциях был только станционный домик и несколько изб; по всему протяжению, обитаемому бурятами, не было никаких селений, почему на местах, назначенных для ночлегов и дневок, были свезены на время нашего похода бурятские юрты, палатки конусообразные из войлоков, в коих помещались мы по четыре человека в каждой. Несколько таких юрт, поставленных в один ряд, представляли вид небольшого лагеря; кругом расположены были караулы и пикеты. Кухня была на открытом воздухе; во время ненастья устраивали мы навес из жердей и ветвей.

Чистый осенний воздух, днем довольно теплый, ночью с морозом до восьми градусов, и местность возвышенная, и движение укрепляли наше здоровье. Несколько дней сряду переходили мы из долины в долину, со всех сторон горы, так что след пути виден был на версту, а там поворот, и опять новая гора и новая долина. Местами показывались бурятские табуны, большею частью все белые и светло-серые лошади малорослые; при них конные пастухи с ружьями, луками и стрелами и двухколесные арбы с войлочными юртами, с женами и детьми. Буряты питались охотою, рыболовством, ели и падаль, почему сибиряки прозвали их дошлыми 259). Эти потомки монголов, как некогда предки их, довольствовались малым; немудрено, что Чингисхан предпринимал дальнейшие походы с многочисленным воинством без запасных магазинов в местах безлюдных. Наши проводники и подводчики из бурят не имели при себе ни хлеба, ни припасов, а дважды в сутки по очереди удалялись из лагеря, на полчаса убегали в лесок и насыщались там одною брусникою. Постепенно они стали сближаться с нами, несколько человек знали по-русски, служили толмачами, или переводчиками, для своих товарищей. Целая куча их собралась вокруг столика, за коим Трубецкой и Вадковский играли в шахматы; лица зрителей выражали не простое любопытство, но знание этой игры. Одному

// С 243

из них предложили сыграть партию; он победил лучших наших игроков, объяснив им, что эта игра с детства им знакома и перешла к ним из Китая.

Всех более подстрекал их любопытство товарищ наш — М. С. Лунин: он, по причине ран боевых, имел позволение ехать в повозке, которая была закрыта; он и спал в ней и днем не выходил из нее несколько переходов сряду; как только отряд остановится на ночлег или на дневку, то толпа окружала его повозку, выжидая часа, когда он выйдет или покажется; но кожаные завески были днем задернуты, и не видать было таинственного человека, в котором предполагали увидеть главнейшего преступника. Однажды вздумал он показать себя и спросил, что им надо? Переводчик объявил от имени предстоявших, что желают его видеть и узнать, за что он сослан. «Знаете ли вы вашего Тайшу?»— «Знаем». Тайша есть главный местный начальник бурят. «А знаете ли вы Тайшу, который над вашим Тайшою и может посадить его в мою повозку или сделать ему угей (конец)?» — «Знаем». — «Ну, так знайте, что я хотел сделать угей его власти, вот за что я сослан». — «О! о! о!» — раздалось во всей толпе, и с низкими поклонами, медленно пятясь назад, удалились дикари от повозки и ее хозяина. Часть небольшая этого кочующего племени приняла христианскую веру, живет оседло, в избах, успешно занимается земледелием; прочие все идолопоклонники, имеют своих жрецов, шаманов, которые, питая их суеверие, кривляются, ломаются, вертятся до обморока и в состоянии головокружения пророчествуют и заклинают. В особенных местах скрытых находятся их капища. Неопрятность этих дикарей доходит до высшей степени; белья они не знают, носят шубы на голом теле, обувь из козьих шкур, всегда в меховой шапочке, волосы на голове бреют, оставляя только длинную сплетенную косичку. Глаза небольшие, прищуренные, лоб низкий, узкий, плоский, лицо четырехугольное с выдающимися скулами, цвет лица бледно-желтоватый — составляют особенность наружного вида их племени. Между собою они называют себя не бурятами, а менду; приветствие их: «амур менду!» — этими словами мы с ними встретились и простились. Почти на двести верст тянулись их кочевья.

Подвигаясь ближе к Верхнеудинску, встречали мы чаще селения, но небольшие, и до самого города ночевали

// С 244

все в юртах, отлично хорошо устроенных, не пропускающих ветра. В холодные ночи разводят огонь посреди юрты, дым выходит сверху чрез отверстие, которое изнутри закрывается войлочною задержкою. Вокруг огня располагается все семейство бурята; на войлоках валяются голые дети: взрослые дубят зубами звериные кожи, точат стрелы, льют пули, валят войлоки. Лакомство и любимую пищу богатых бурят составляет кирпичный чай; это сбор отпавших и испорченных листьев с чайного дерева, кои посредством вишневого клея или дурного клейкого вещества сдавливаются в формах, наподобие плоских кирпичей, длиною в фут, шириною в пять вершков, толщиною в два вершка, оттого и название кирпичного чая. От такого кирпича отрубают топором небольшой кусочек, толкут его в порошок, варят в котле, подсыпая немного соли и муки, подбавляя немного молока, или масла, или жиру, или сала, и пьют его с наслаждением из деревянных лакированных чашек, поглубже и побольше блюдечек наших чайных чашек.

Буряты все охотники до табаку, курят его из коротеньких медных трубочек из латуни, из одного листа чубук и трубка, которая в виде малейшего полушарика вмещает в себе добрую щепотку табаку; закуривая трубочку, они втягивают в себя весь дым; эти трубочки так малы по причине дороговизны табаку, который ныне разводится уже во многих местах южной Сибири. Вот единственное их наслаждение. Без сомнения, кочующие буряты скоро последуют примеру своих оседлых соплеменников, живущих в довольстве.

За две недели до выступления нашего из Читы получил я письмо от жены моей из станции Степной, где она была задержана целых три недели страшным наводнением, иначе она застала бы меня еще в Чите. Сыну моему минуло четыре года; жена моя долго затруднялась, кому доверить его воспитание. Добродетельная тетка А. А. Самборская отговорилась преклонными летами и расстроенным здоровьем. Старший брат жены моей 260) не соглашался на отъезд ее и всеми возможными доводами отговаривал ее.

Между тем здоровье бедной жены моей значительно пострадало от четырехлетней разлуки и горести, особенно когда получила решительный отказ ехать вместе с сыном. Генерал-адъютант Дибич обнадеживал супругу И. Д. Якушкина, которая не могла ехать тотчас к мужу,

// С 245

имея на руках двух малолетних сыновей, и все надеялась на обещание Дибича 261). Когда жена моя лично обратилась с просьбою к генерал-адъютанту А. X. Бенкендорфу, то он объявил ей невозможность взять с собою сына, и когда жена моя напомнила ему обещание, данное Дибичем, то возразил ей положительно: «C'est impossible, c'est une ètourderie de la part du gêneral; si vous voulez partir sans votre fils, il n'y aura jamais de retour pour vous jamais»*. Это была не пустая угроза, но придуманная мера, потому что по смерти двух моих товарищей А. П. Юшневского и А. В. Ентальцева вдовы их просили позволения возвратиться на родину и получили отказ 262). Потом Бенкендорф прибавил: «Si vous avez besoin de quelque autre secours, j'intercéderai auprès de Sa Majesté»**. Жена моя с сокрушенным сердцем ответила: «Je vais pour ne pas revenir, et je n'ai plus rien prier, quand on me refuse mon fils»***. Бенкендорф был растроган до слез и просил: «По крайней мере, когда поедете, то дайте мне знать, я пришлю вам нужные бумаги».

Же на моя, возвратившись домой, была как ошеломленная; с того мгновения сделался такой шум в ее голове, что она с трудом могла слышать, как будто беспрестанно находилась в лесу, в коем бурею качаются ветви и листья; этот недуг продолжался несколько лет и после возобновлялся по временам при душевных смущениях. В продолжение разлуки со мною вела она жизнь совершенно затворническую, посвящала себя сыну и уехала в деревню на Украину. Страдания ее увеличивались, любящие родные скорбели, но не знали, как помочь, тогда при грозившей беде явился ангел-утешитель, младшая сестра жены моей, Марья Васильевна, юная годами, но сильная душою. Она, услаждение сестры во время ее горести, с твердою верою уговорила ее ехать и брала на себя сбережение и воспитание сына моего. Она умела успокоить жену мою и укрепить ее в печальные дни, она

// С 246

же сняла с нее главную заботу, единственное препятствие к нашему соединению. Сборы в дорогу продолжались недолго. Жена уведомила Бенкендорфа о времени своего отъезда и получила немедленно от него ответ и четыре пакета на имя губернаторов тобольского, енисейского, иркутского и нашего коменданта.

Положено было ехать всем семейством вместе до Москвы, чтобы там матери расстаться с сыном, дабы дальнейшие дороги, из коих одна должна была вести мать в Сибирь, а другая сына в Петербург, могли бы обоим облегчить первые дни мучительной разлуки. В Москве все родственники моих товарищей навещали жену мою с искреннейшим участием, которое преимущественно умели выразить Ев[докия] Мих[айловна] Нарышкина, впоследствии княгиня Голицына, и все графини Чернышевы, сестры нашей Алекс[андры] Григ[орьевны] Муравьевой; особенно Вера Григорьевна, ныне графиня Пален, со слезами просила взять ее с собою под видом служанки, чтобы она там могла помогать сестре своей. Так, другая сестра ее, Наталья Григорьевна, после супруга знаменитого военачальника и покорителя Карса H. H. Муравьева, просила тогда позволения у императора делить с сестрою изгнание и лишения. Не беру на себя подробно описать последний день, проведенный матерью с сыном; маленький Евгений был мальчик чувствительный, умный и послушный; мать уже давно приготовила его к предстоящей разлуке, обещала свидание и возвращение. Из прощающихся с нею в последние минуты случился тут пред самым отъездом хороший и близкий знакомый с юных лет, первый воспитанник первого выпуска из императорского Царскосельского лицея, гвардейского Генерального штаба полковник В. Д. Вольховский. Жена моя не хотела уехать первая, посадила сына в карету и благословила его; когда тронулась карета, она села в свою коляску и из тех же ворот повернула в противную сторону. Лишь только отъехала в другую улицу, коляска спустилась на бок от небрежно застегнутой пряжки заднего рессорного ремня и выломила три спицы заднего колеса. Жена моя должна была воротиться в те же покои, в коих простилась с сыном. К счастью, В. Д. Вольховский увидел этот неприятный случай, поехал к каретнику Рейхардту, честному, хорошему мастеру, который уверял жену, что эта коляска хотя и дорогая, но не только довезет

// С 247

ее за Байкал без починки, но и благополучно привезет ее обратно. Старик мастер был так поражен этим случаем, что рвал на себе волосы; накануне пробовали коляску c тяжелою дорожною поклажею, катали ее по городу, по мостовой несколько часов, чтобы потом подтянуть ремни; сам мастер, убедившись в исправности винтов, приказал подмастерью подтянуть ремни, а тот второпях, видно, согрешил. В три часа все было готово, новые три спицы были выкрашены и краска просохла; эта коляска проехала после того с лишком шестнадцать тысяч верст без починки; тысячу раз благодарили славного мастера Рейхардта. Можно себе представить, как эти три часа показались бесконечными для бедной матери; в первую минуту она хотела послать воротить карету, но одумалась, припомнив взаимную борьбу первого расставания. В. Д. Вольховский, в котором она тогда не могла предугадывать будущего брата и отца для ее сына 263), проводил ее последний, а далее провожал ее господь.

Июня 17-го жена моя выехала из Москвы и нисколько не отставала от почты, ехавшей с письмами. До Тобольска она отдохнула только в Нижнем Новгороде у губернского почтмейстера Михайлова, с женою которого она издавна была знакома, и еще в Перми, в гостеприимном доме князя Максутова. В Тобольске, отослав письмо Бенкендорфа к генерал-губернатору И. А. Вельяминову, получила от него предложение услуг и согласилась взять в проводники до Иркутска почтальона Седова, с помощью которого не могло быть никакой остановки. В Красноярске она послала другое письмо Бенкендорфа к губернатору Степанову и немедленно отправилась далее. В Иркутск она прибыла 31 июля, там была она задержана несколько дней. Хотя не могли ей делать таких препятствий, как княгине Трубецкой, однако и от нее потребовали письменного отречения от всех прав состояния. Во многом помогали ей советы умной княжны Варвары Шаховской, свояченицы А. Н. Муравьева, бывшего тогда уже старшим советником губернского правления в Иркутске. Августа 4-го поставили коляску на парусную лодку, отчалили, поднялась буря и качала ее до 7-го; она не могла пристать к берегу у Посольского монастыря, но, к счастью, могла войти в залив в 9 верстах от монастыря, в коем жена моя и попутчики отслужили благодарственный молебен. Оттуда отъехала несколько станций и

// С 248

должна была остановиться в Степной, где приливы воды с берегов Селенги и Уды наводняли тогда все окрестности. Десять дней жила она в бедной деревушке в амбаре; вода стала спускаться, но жена должна была оставить свою коляску, переправиться несколько верст на лодке и с трудом и с опасностью добралась до следующей станции. Слуга оставался при коляске, она со служанкою 264) села в перекладную телегу и мчалась далее, мчалась, потому что сибирские почтовые кони иначе не возят. Хотя еще в Чите пред выступлением нашим получил я письмо ее из Степной, но по случаю наводнения невозможно было ожидать ее в определенный день, а по близости места можно было ожидать ее ежедневно. Жену мою опередила в Иркутске несколькими днями Марья Казимировна Юшневская, которая не была задержана наводнением.

27 августа наш отряд имел дневку в Онинском бору, небольшой деревне, где мы помещены были в юртах. На переходах я только обедом кормил свой отряд, а после обеда отправлялся вперед для заготовления к следующему дню. В Онинском бору была дневка, я провел целый день с товарищами, стоял в одной палатке с братьями Бестужевыми и Торсоном 265); они, как бывшие моряки, приготовили себе и мне по матросской койке из парусины, которую привешивали к четырем вбитым кольям, так что мы не лежали на земле.

После обеда легли отдохнуть, но я не мог уснуть. Юрты наши были поставлены близ большой дороги, ведущей в лес, через мостик над ручьем. Услышав почтовый колокольчик и стук телеги по мостику, выглянул из юрты и увидел даму в зеленом вуале. В мгновение накинул на себя сюртук и побежал навстречу. Н. А. Бестужев пустился за мною с моим галстуком, но не догнал; впереди пикет часовых бросился остановить меня, но я пробежал стрелою; в нескольких десятках саженей от цепи часовых остановилась тройка, и с телеги я поднял и высадил мою добрую, и кроткую, и измученную Annette. Часовые остановились; в первую минуту я предался безотчетной радости, море было по колено; но куда вести жену? Она едва могла двигаться после такой езды и таких душевных ощущений. К счастью, пришел тотчас плац-адъютант Розенберг, который уведомил, что получил предписание от коменданта поместить меня с женою в крестьянской

// С 249

избе и приставить часового. Вопросы и ответы о сыне и о родных длились несколько часов.

Мне надобно было отпустить ужин товарищам, жену уговорил зайти к Е. П. Нарышкиной. Лишь только приблизился к юртам, как с восторгом встретили меня; товарищи были счастливы моим счастьем, обнимали меня; Якубович целовал мои руки, Якушкин вскочил в лихорадке, он ожидал свою жену вместе с моею, каждый по-своему изъявлял свое участие. Меня не допустили до кухни, другие справляли мою обязанность. Я хотел угостить жену артельною кашею, но Давыдов предупредил меня и из своей смоленской крупы на бульоне сварил для нее такую кашицу, какой лучший повар вкуснее не сварит. На другой день после обеда я выступил с моим конвоем и с котлами; жена моя догнала меня в почтовой повозке; весь переход я провожал ее пешком и беседовал с нею. Я не хотел присесть, потому что дал себе слово дойти пешком до Петровского. Дело это было не важное, однако в нескольких местах представлялись затруднения; конвойные мои часто приседали на телеги, возившие провизию и посуду. Приехали к широкому ручью без моста, они остановились и предложили мне сесть. «Нет, братцы, спасибо! поезжайте вперед, я перейду», — и благополучно прошел по воде в полсажени глубиною; на десятой версте вся одежда и белье на мне обсушились. В первые дни жена моя могла пройти со мною не далее версты, а через неделю, когда приблизились к Селенге, она ходила уже по шести и более верст; погода стояла ясная, с 10 до 2 часов солнце так грело, что она могла ходить в холстинчатом капоте. Одну ночь привелось ей ночевать в бурятской юрте; там читала она полученные письма от сына и родных. Ночлег этот понравился ей всего более оттого, что прямо над головою виднелось сквозь отверстие дымовое звездное небо.

Через несколько дней мы достигли берегов Селенги, самых прелестных и величественных. Представьте себе реку широкую, коей берег с одной стороны окаймлен высокими скалами, состоящими из разноцветных толстых пластов, указывающих на постепенное свое образование от времен начальных, допотопных. Гранит красный, желтый, серый, черный сменяется со шпатом, шифером и камнем известковым, меловым и песчаным. В некоторых извилинах дорога проложена по самому берегу реки,

// С 250

слева — вода, быстро текущая, прозрачная, чистейшая, а справа скалы высятся сажен на шестьдесят, местами в виде полусвода над головою проезжающего, так что неба не видать. Далее вся скалистая отвесная стена горит тысячью блесток всех цветов. По обеим сторонам реки холмы перерезывают равнину, на равнине издали видны огромные массы гранита, как бы древние замки с башнями; вероятно, эти массы подняты были землетрясением, извержением огня; берега Байкальского озера подтверждают такое предположение, и в самом озере, называемом также Святым морем, есть места неизмеримой глубины, бездонные. Паллас, знаменитый путешественник в царствование Екатерины Великой, описывает эту страну и ставит ее с Крымом в число самых красивых и самых величественных из всех им виденных 266); не знаю, был ли он на Кавказе и за Кавказом? Точно, природа там красавица, но недостает там людей, способных и умеющих ею наслаждаться; население небольшое пользуется привольною и плодородною почвою с величайшею беспечностью и леностью.

От города Верхнеудинска мы свернули с большой дороги влево; через три перехода прибыли на дневку в обширное селение Тарбагатай, похожее с первого взгляда на хорошие села ярославские, приволжские по наружному виду жителей и просторных домов. Здесь и на протяжении пятидесяти верст кругом живут все семейские: так поныне называются обитатели нескольких деревень, которых деды и отцы были сосланы в царствование Анны Иоанновны в 1733 году и Екатерины Великой в 1767 году за раскол, большею частью из Дорогобужа и из Гомеля. Им дозволено было продать все свое имущество движимое и переселиться в Сибирь с женами и детьми, отчего и получили наименование семейных, или семейских. Прибыв за Байкал в Верхнеудинск, явились там комиссару, который от начальства имел повеление поселить их отдельно в пустопорожнем месте. Комиссар повел их в конце великого поста в дремучий бор по течению речки Тарбагатай, позволил им самим выбрать место и обстроиться как угодно, дав им четыре года льготы от платежа подушных податей. Каково было удивление этого чиновника, когда посетил их через полтора года и увидел красиво выстроенную деревню, огороды и пашни в таком месте, где за два года был непроходимый

// С 251

лес. Это волшебство было вызвано трудолюбием, но также и деньгами и беглыми. Как семейским позволено было на родине продать все свое имущество, то прибыли в Сибирь g деньгами; лишь только соседи узнали о прибытии их, то они и много ссыльных мастеровых из окрест лежащих рудников прибежали к ним на помощь, и дело шло быстро и хорошо. От Верхнеудинска на ночлегах и дневках нас помещали не в юртах, но в больших селениях. В Тарбагатае мы дневали и имели время и случай рассмотреть все подробно. Мне отведена была квартира у крестьянина, одного из братьев Чабуниных 267): дома в несколько горниц, с большими окнами, крыши тесовые, крыльца крытые; в одной половине дома обширная изба для рабочих, с русской печкой для стряпанья и печения; в другой половине от трех до пяти чистых горниц с голландскими печками; полы все покрыты коврами собственного изделия, столы и стулья крашеные, зеркала с ирбитской ярмарки. Избы и дома у них не только красивы углами, но и пирогами; хозяйка наша Пестимья Петровна угостила нас на славу щами, ветчиною, осетриною, пирожками и кашицами из всех возможных круп, от гречневой до манной и рисовой. Во дворе под навесом стояли все кованые телеги, сбруя была сыромятная, кони были дюжие и сытые, а люди, люди! ну, право, все молодец к молодцу, красавицы не хуже донских — рослые, белолицые и румяные.

День был воскресный, мужчины расхаживали в суконных синих кафтанах, женщины — в душегрейках шелковых с собольими воротниками, а кокошники — один лучше и богаче другого. Одним словом, все у них соответствовало одно другому: от дома до плуга, от шапки до сапога, от коня до овцы, — все показывало довольство, порядок, трудолюбие. Одно только поражает приезжего, что в таком обширном селении нет церкви, а только часовня и молельня. Семейские принадлежат не к вредным сектам, в коих при богослужении предаются разврату или бесчеловечно себя истязают и уродуют; они только не имеют священника, придерживают древних книг до времен Никона и имеют старинные образа; из среды своей избирают чтеца и служителя. Можно причислить их к расколу беспоповщины. Как все старообрядцы, они не употребляют ни табаку, ни чаю, ни вина, ни лекарств — все это почитают за грех; они не прививают

// С 252

оспы, но, видно, вера их крепка, ни одного не встретил между ними рябого; они богомольны, прилежно читают Священное писание и строго соблюдают обряды свои.

Народ сильный и здоровый поддерживает свою крепость, свое здоровье прилежным трудом и здоровою пищею. В мясоед каждый день имеют говядину или свинину, в пост — рыбу; не только в доме и в амбарах видны довольство и обилие, но и в сундуках хранятся капиталы. Между поселянцами несколько хозяев нажили до 100 тысяч рублей подрядами и доставками хлеба, зерном или мукою и торговлей с китайцами, дорогою ценою продают им отборную пшеницу, черные мерлушки, шкуры черных ягнят и овец. Поля и обработка полей представляют совершенство, между тем как в недальнем от них расстоянии селения и пашни старожилов показывают крайнюю бедность и разорение. «Отчего соседи ваши так бедны?» — спросил я хозяина моего. «Как им не быть бедными, — ответил он, — когда в рабочую пору петух пропоет с зарею, то мы уже на поле и пашем в прохладе, а старожил только что просыпается да принимается варить для себя кирпичный чай; пока он дотащится до поля, солнце уже высоко; мы оканчиваем первую упряжку и отдыхаем, а он в жар мучает себя и скотину свою; ни у него, ни у коня нет сил, так и запашка жалкая. Сверх того, старожилы пьянствуют, не берегут копейки, оттого и не собирают капиталов». Н. А. Бестужев заметил богатому хозяину, почему в деревне они не заводят у себя машин для облегчения и ускорения работ, например молотильную и веяльную? Хозяин ответил: «Для молотьбы у нас цепы и сушеные снопы в овинах; случается, что в урожайные годы, при дешевизне цен, хлеб наш без всякого вреда может пролежать в амбаре семь лет и больше; а для веяния хлеба служит нам широкая лопата. Не знаю, сколько ваша машина провеет в день?» — «Четвертей двадцать». — «Так моя лопата и моя рука провеют не меньше», — возразил он, вытянув сильную руку, коей кисть была шириною в три вершка, и показав нам лопату широкую, вздымающую до получетверика зерна. Весь натужный вид этих людей превосходный; они блаженствуют, имеют свое общинное правление, выбирают своих старост; на мирской сходке раскладывают все подати и повинности земские, никогда не

// С 253

бывают в долгу, рекрут ставят исправно. Между ними нет сословий с преимуществами, они имеют дело только с исправником и заседателем, с которыми умеют ладить. На другой день ночевали мы также в деревне семейской и нашли тот же быт и тот же достаток. Хозяин наш, Федор Иванович Заиграев, принял нас по-европейски. Он нажил себе большое состояние подрядами в Тарбагатае, но неприятности с начальством заставили его переселиться в соседнюю деревню, где он отказался от торговых оборотов. Еще имели мы дневку в третьей обширной деревне семейских, в Десятникове; там на квартире нашей застали 110-летнего бодрого старца, который прибыл сюда в числе первых семейских изгнанников в царствование императрицы Анны Иоанновны в 1733 году; ему было тогда тринадцать лет от роду, он хорошо помнил все обстоятельства дальнего переселения и первоначального устройства. Старец словоохотный рассказывал, как они прибыли в место необитаемое, как трудились, что наемный поденщик получал тогда по пяти копеек меди в сутки, что ни он, ни родители, ни земляки не жалели о родине, потому что переселились целыми семействами и родствами, что страна изгнания доставила им веротерпимость и довольство. Старец жил в доме своего младшего четвертого сына, которому было уже за 70 лет. Прадед хотя уже сам не работал, но имел привычку носить всегда топор за поясом и рано утром сам будил внуков на работу. Он повел меня к трем старшим сыновьям своим и с простительным тщеславием показал мне, где для каждого из них он выстроил особенный большой дом с дворами и амбарами и для каждого дома по водяной мельнице. «Для чего ты, дедушка, так много выстроил мельниц?»—спросил я старца. «А посмотри-ка, поля-то какие у нас!» — сказал он, показывая рукою на окрест лежащие возвышенности и горы, коих все овраги и вершины были вспаханы; почва родит славнейшую пшеницу, коей белизна муки не уступит крупчатой муке московских калачей и французских булок, а кроме того находил я приятный вкус и запах пшеничный, который бывает в удачных свежих малороссийских поленицах. По богатству и довольству поселян мне представилось, что вижу трудолюбивых русских в Америке, а не в Сибири; но в этих местах Сибирь не хуже Америки, земля также привольная, плодородная; жители управляются

// С 254

сами собою, сами открыли сбыт своим произведениям и будут блаженствовать, пока люди бестолковые не станут вмешиваться в их дела, забывая, что устроенная община в продолжение века лучше всех посторонних понимает действительную выгоду свою 268).

Нам оставалось еще четыре перехода до нового места заточения; я упросил жену ехать вперед, чтобы приискать квартиру для себя и для прислуги и запастись всем необходимым на первое время. С последним ночлегом кончилась моя должность хозяина. Здесь, накануне прибытия в Петровский Завод, получили письма и важные новости о июльском перевороте во Франции, совершившемся в три дня 269). Это было хорошее предзнаменование, и тем радостнее, что предпоследние газеты извещали нас об указах Карла X, уничтоживших некоторые главные основы закона. Всякому походному человеку приятно приблизиться к цели похода; не так было для нас, приближавшихся 22 сентября к новой тюрьме. Последние версты до селения вели лесом, который по мере приближения нашего к Петровскому Заводу становился все реже; наконец видны были только кустарники и болота, за ними довольно высокие горы к северу и востоку. В широкой и глубокой долине показалось большое селение, церковь, завод с каменными трубами и домами, ручей, за ручьем виднелась длинная красная крыша нашей тюрьмы; все ближе и ближе, и, наконец, увидели огромное строение на высоком каменном фундаменте о трех фасах, из коих главный, или передний, был вдвое длиннее боковых фасов; множество кирпичных труб; наружные стены все без окон, только в средине переднего фаса было несколько окон у выдавшейся пристройки, где была караульня, гауптвахта и единственный вход. Когда мы вошли, то увидели окна внутренних стен, крыльца и высокий частокол, отделяющий все внутреннее пространство на восемь отдельных дворов; каждый двор имел свои особенные ворота; в каждом отделении поместили по пяти и по шести арестантов. Каждое крыльцо вело в светлый коридор шириною в четыре аршина; в нем на расстоянии двух сажен двери от двери были входы в отдельные кельи; каждая келья в семь аршин длины и в шесть ширины, но почти совершенно темные, оттого, что эти кельи получали свет из коридора чрез окно, прорубленное над дверью и забитое железною

// С 255

решеткою. Было так темно в этих комнатах, что днем нельзя было читать в них, нельзя было рассмотреть стрелки карманных часов. Днем позволяли отворять двери в коридор и в теплое время занимались в коридоре, но продолжительно ли бывает тепло? В сентябре начинаются морозы и продолжаются до июня, и пришлось сидеть впотьмах или круглый год со свечою.

Первое впечатление было самое неприятное, тем более что было неожиданное. Как могли мы предполагать, что, прожив четыре года в Чите, где хотя и было тесно, но было светло, нас без всякой причины станут наказывать строже, лишат даже дневного света. Признаюсь, мне крайне жаль было тех товарищей, которым еще оставалось двенадцать лет прожить в этой тюрьме, между тем как чрез два года мне предстоял переезд на поселение.

Два отделения в тюрьме, 1-е и 12-е — последние, как крайние, были назначены для женатых. Жены нисколько не колебались разделить тюремное заточение с мужьями, что запрещено было в Чите по случаю тесного и общего помещения; а здесь комнатка была отдельная для каждого. В нашем отделении жили Трубецкая, Нарышкина, Фонвизина и жена моя. С. П. Трубецкой говаривал часто: «На что нам окна, когда у нас четыре солнца!» А. Г. Муравьева и Е. И. Трубецкая не могли ночевать в тюрьме, потому что тут строжайше было запрещено поместить детей; двери каждой кельи запирались задвижками и замками по пробитии вечерней зори, а грудные младенцы и маленькие дети часто нуждаются в ваннах, в горячей воде — где это достать ночью в тюрьме? Матери ночевали в своих домах: А. Г. Муравьева у своей дочери Софьи (Nono) — ныне С. Н. Бибикова, примерная жена и счастливая мать; Е. И. Трубецкая у своей Саши, вышедшей замуж за Ребиндера, достойнейшего ученого мужа, бывшего попечителем двух учебных округов; счастливые супружеством, они недавно скончались; жена прежде мужа. В эту тюрьму приехала Камилла Петровна Дантю, милая невеста нашего В. П. Ивашева; она добровольно и охотно делила жребий мужа и последовала за ним на поселение в Туринск. Здесь она кончила земную жизнь свою 30 декабря 1839 года, и через год, 28 декабря 1840 года, муж последовал за нею. Дети их

// С 256

были возвращены в Россию и хорошо воспитаны добрыми родственниками.

Каждый убирал свою келью по своему вкусу и по своим средствам. Общая кухня находилась посреди тюремного двора, в отдельном строении. Каждый двор можно было совершенно отделить от прочих, стоило только запереть ворота, что могло служить предосторожностью в случае каких-либо беспокойств. Такое же пространство, какое занимало все тюремное строение, было обведено высоким частоколом, так что вся площадь под тюрьмою и обведенным местом составляла квадрат. Это загороженное пространство служило нам местом прогулки; зимою мы устроили там горы и катались на коньках. Коридор вел по всему зданию, но для спокойствия и чтобы не было так шумно от проходящих из одного отделения в другое, то комендант приказал затворить коридорные двери между отделениями, так что арестант, чтобы из № 1 перейти в № 7, должен был перейти через двор, а не по коридору. Верный план всей тюрьмы приложен в конце книги.

На другой день нашего прибытия в петровскую тюрьму прошел комендант по нескольким отделениям и подвергся упрекам от трех моих товарищей, спросивших его: почему он, знав план тюрьмы и ежегодно осматривав постройки, не представил начальству своему несообразность такого лишения дневного света, после того как мы уже четыре года в Сибири не были лишены его и что нам хотели сделать улучшение, а вышло новое наказание без новой вины? Комендант хорошо понял всю основательность и справедливость таких замечаний, он был растроган и выразил мне после всю неприятность своего положения: что план был утвержден высочайшею волею, что если бы он сам от себя решился бы просить за нас, то подумали бы, что он хочет быть нашим ходатаем или что он нами подкуплен, тогда назначили бы на его место другого, который мог бы претеснять нас и делать нам тысячу неприятностей. Тут кстати упомянуть, что все дела канцелярские, переписка с родственниками чрез посредство наших жен, доставление посылок, расчеты денежные артельные были всегда в совершенной исправности; честность его была безусловна и служила лучшею защитою против несправедливых домогательств со стороны его подчиненных. Старик комендант полстолетия

// С 257

привык курить табак, турецкий дюбек, доставляемый ему в замшевых мешках в определенные сроки. Случалось, что или не вовремя его выслали, или почта по временам года и по расстоянию не могла доставить посылку, одним словом — он две недели был без табаку. Зная, что М. С. Лунин курит такой же табак, он приходил к нему в нумер и просил трубки; тот, узнав причину, отчего он курит с таким наслаждением, предложил ему взаймы целый мешок. Комендант отказался, сказав: «Если я у вас возьму, то это не беда, я вам с благодарностью возвращу; но если мои подчиненные узнают, что я у вас беру взаймы, то они тоже возьмут у вас и уже никогда вам не отдадут».

С наступлением зимы невозможно было читать и заниматься в коридоре от холода; тогда целый день в комнате горели наши свечи, отчего страдало слабое зрение, так что я должен был прибегнуть к помощи очков. Наши жены, в особенности Трубецкая, Муравьева, Волконская и Нарышкина, красноречиво описывали родным наше мрачное жилище 270); жена моя послала князю Одоевскому портрет сына его, сидящего в своем нумере в полумраке, как в пещере 271). Комендант, со своей стороны, представил по начальству, что мрачные кельи наши могут иметь худые последствия для тех, которые имеют слабое здоровье или наклонность к меланхолии. Наконец, весною комендант объявил нам с радостью, что, по ходатайству графа Бенкендорфа, император повелеть соизволил, чтобы в наружной стене каждой кельи прорублено было окно. Это было исполнено в мае месяце; окно имело сажень длины и четыре вершка вышины, с железною решеткою, так что человек не мог пролезть в него 272) , переделка эта была самая приятная и полезная для нас.

Внешние работы наши продолжались, как по-прежнему в Чите, летом на дорогах, в огороде, зимою мололи на ручных мельницах; в досужее время каждый занимался по своей охоте; в книгах не было недостатка, для учения было более удобств. А. И. Одоевский дважды в неделю работал со мною. По средам проводил с нами день старый моряк К. П. Торсон и занимал нас рассказами о кругосветном путешествии своем, читал нам свои записки, сообщал свои труды по механике. Товарищи посещали нас и наших соседей, так что по вечерам оживлялся

// С 258

наш коридор на два часа, до барабанного боя вечерней зори.

С женою жил я уединеннее прочих товарищей; оттого что были у нас постоянные занятия, все наши часы были распределены даже для прогулки вдоль стены частокола. Жена моя почти каждый день в 10 часов утра ходила на свою квартиру для устройства небольшого хозяйства; в небольшом ящике с крышкою повар приносил ежедневно наш обед в караульную, откуда часовой доставлял в наш коридор; в печи мы грели кушанье и сами убирали и выметали нашу келью. Жена моя поныне, по прошествии с того времени сорока лет, с восхищением припоминает свою жизнь в петровской тюрьме.

В июле 1831 года оставили нас двое из наших товарищей: Н. П. Репин и М. К. Кюхельбекер, бывшие со мною в одном разряде, но при утверждении приговора Верховного уголовного суда им был сбавлен срок каторжной работы, а Глебову и мне ничего не сбавили. Осенью того же года дошла до нас весть, что Репин сгорел вместе с товарищем Андреевым, который поступил из Петропавловской крепости прямо на поселение в Киренск, Иркутской губернии, и был переведен оттуда в Верхнеудинск; на пути в новое место жительства остановился ночевать на берегу Лены, в Верхоленске, где был поселен Репин, в 200 верстах от Иркутска. Репин нанял квартиру у купчихи; сени отделяли его покои от хозяйских. Можно себе представить, как отрадно было их свидание и как длилась их беседа за полночь. Хозяйская служанка спала в сенях и почуяла дым; она пошла к хозяйке осмотреть покои и печи и ничего не заметила; с хозяйкою вместе воротилась в сени, где дым уже клубился. Начали стучать в двери Репина — ответа не было; стучали в ставни — не было ответа. Собрались люди, и когда выломали дверь, то мгновенно огонь вспыхнул и пламя хлынуло навстречу — не было возможности для спасения. Когда после вошли в сгоревшую горницу, то нашли обгоревшие трупы: один — Репина, покороче, у самых дверей, другой — Андреева, подлиннее, у окна. Остатки тел обоих были положены в общий гроб и похоронены на местном кладбище. Могли заподозрить, что они убежали и сами подожгли дом. Губернатор приехал в Верхоленск для следствия, но трупы ясно свидетельствовали несчастное происшествие. Должно предполагать,

// С 259

что они долго заговорились, что или не погасили свечки, или от трубок затлело одеяло — и они угорели; когда же огонь их коснулся, то заставил очнуться и искать спасения, но уже не имели ни голоса, ни силы; присутствие памяти при этом объясняется тем, что тела их найдены не на кроватях, а одного у дверей, другого у окна; следовательно, помнили место и хотели выбиться.

Это несчастье случилось в апреле 1832 года, несколько месяцев после того, узнав уже давно об бедственном случае прямым путем, получил я письмо от Репина, как бы с того света; письмо, чтобы дойти до петровской тюрьмы, пошло сперва из Иркутска в Петербург, в III Отделение собственной царской канцелярии, оттуда назад в Иркутск и за Байкал. С грустью невыразимою читал я письмо сгоревшего соузника и старого сослуживца. В письме знакомил он меня с бытом поселенца; незадолго до отъезда своего из тюрьмы он надеялся еще на счастливый и скорый оборот в жизни. Н. П. Репин, внук адмирала Карцова, директора Морского кадетского корпуса, служил сначала в конной артиллерии, участвовал в войне 1813 и 1814 годов и после войны переведен был в гвардию. Он был одарен необыкновенною памятью, много читал и вполне имел дар слова; разговор его был неисчерпаемый и всегда занимательный и оживленный. С твердостью стоическою переносил он заточение и ссылку; помню, что один только раз он призадумался, когда узнал о кончине зятя своего, обер-секретаря сената Юнкера, и жалел о сестре и малолетних детях ее, которым он с радостью заменил бы отца. С Андреевым виделся я только в доме коменданта Сукина, когда нас посадили в крепость, и еще на гласисе в день исполнения приговора; он служил в лейб-гвардии Измайловском полку. Я слышал от близко знавших его, что он был очень умный, добрый и образованный молодой человек. Сибиряк позже рассказывал мне, будто бы они погибли от руки убийц, которые знали, что у них были деньги, ограбили, убили и подожгли дом. Наверно знаю, что так убиты были в Енисейске наши товарищи Лисовский и Абрамов 2-й.

Круглый год уже прожили в новой тюрьме, когда должен был расстаться с женою по случаю приближения родов. Она наняла другую квартиру, дом отставного чиновника Занадворова, где жила Трубецкая, пока ей

// С 260

строили собственный дом. Все наши дамы, кроме жены моей, имели собственные дома 273), и все, кроме Юшневском, Фонвизиной и Нарышкиной, имели детей. Тоскливо и грустно было нам расставаться. За неделю до разрешения жены от бремени мне позволено было оставаться при ней; на квартире находился при мне часовой, который сменялся чрез сутки и провожал меня, как нянька, когда из квартиры выходил я на работу и на мельницу. 5 сентября родился второй сын мои Кондратий 274);

с любовью принял сына на руки; впоследствии очень часто, когда родились еще три сына и дочь, терзала меня грустная мысль о будущности их. С того времени я дал себе слово употребить все старание, чтобы самому воспитать детей и указать путь, по коему человек, независимо от гражданских отношений, мог быть счастливым и полезным во всяком сословии и во всяком месте. Добрейшая жена моя уже по рождении первого сына доказала, что вполне умела быть вместе и матерью, и кормилицею, и нянькою; она одна выполняла три должности, как водится в народе у самых бедных людей, но и у них есть и бабушки, и тетушки, и сестрицы, но у нее их не было в Петровском. Лишь только мать поправилась силами, то осталась одна; я должен был возвратиться в тюрьму, откуда только дважды в неделю имел позволение навещать ее на несколько часов. Это время было тягостно. Хотя в Петровской тюрьме каждый из нас имел особенную свою келью и больше простора и покоя, чем в Чите, хотя артель и здесь была общая и по-прежнему старались все обеспечивать нужды всех, — однако по разъединении нашего помещения, позволившего каждому отделиться или избрать для себя тесный круг по сердцу и уму, исчезла та идеальность, которая одушевляла всех в тесном общем остроге читинском. Годы, здоровье, расстроившееся с продолжительностью заточения, должны были содействовать к тому. На работу выходили уже не с хоровыми песнями, реже собирались в общий круг, составился десяток кружков по родству, по наклонности характера. Иной становился все задумчивее в одиночестве, чего в Чите случиться не могло. Самую деятельную жизнь из всех моих товарищей в петровской тюрьме вели Ф. Б. Вольф и А. З. Муравьев, первый из них был ученый, отличный доктор медицины, второй — практический хирург; они в сопровождении караульного вестового

// С 261

могли во всякое время выходить из тюрьмы, чтобы помогать больным. Старик наш, комендант, лечился только у Вольфа, также много заводских чиновников и рабочих; приезжали также страждущие недугами из окрестных и дальних мест. Вольф справлялся с большою аптекою с помощью А. Ф. Фролова, который помогал растирать, толочь, варить и процеживать лекарства. Слава

// С 262

Вольфа распространилась далеко, и после каторжной работы увеличилась слава в Иркутске и под конец в Тобольске, где он скончался в 1854 году, оставив небольшой капитал, собранный самым бескорыстным постоянным трудом, своему бедному товарищу и помощнику А. Ф. Фролову 275).

А. З. Муравьев пускал кровь, выдергивал зубы, ставил вантузы или банки, перевязывал раны. Быв командиром Ахтырского гусарского полка, он, наверно, не думал сделаться фельдшером; находясь в отпуску за границею, он в университетах с жадностью слушал лекции хирургии и посещал клиники; на поселении он продолжал помогать больным, пока не имел несчастье переломить себе руку, после чего он хворал и скончался в 1845 году в селении Малой Разводной, близ Иркутска. Во всю бытность мою в Чите и в Петровском Заводе в продолжение шести лет мы не знали смерти в кругу наших товарищей в остроге и в тюрьме; обстоятельство довольно примечательное, если сообразить, что по принятым расчетам смертности из 75 человек ежегодно умирают двое; нас было 82 человека, и не все молодые люди, было несколько и по 60 лет от роду. Вероятно, к этому способствовала жизнь однообразная, пища умеренная, не сложная.

Я уже сказал, что в Петровском был казенный железный завод: плавили всякую чугунную посуду, вытягивали шинное железо, проволоку и пр. В том же заводе была устроена водяная пильная мельница, которая уже десять лет оставалась без употребления и считали ее совершенно поврежденною. Начальник завода 276), узнав от плац-адъютанта, что между нами есть механики, занимающиеся этою наукою, просил коменданта, чтобы он позволил им осмотреть машины завода. Н. А. Бестужев и К. П. Торсон согласились. Каково же было удивление горных чиновников и мастеровых, когда чрез день после некоторых поправок и переставок машина пильная стала действовать на славу! Н. А. Бестужев сработал отличные часы с горизонтальным маятником; тогда пришла ему мысль устроить часы с астрономическим маятником, которые вполне заменили бы хронометры и обошлись бы гораздо дешевле; мысль эту привел он в исполнение двадцать лет спустя, когда был уже поселен в Селенгинске. Когда скончалась всеми нами любимая и уважаемая

// С 263

А. Г. Муравьева, то H. A. Бестужев собственноручно сделал деревянный гроб со всеми винтами и ручками и с внутреннею и внешнею обивкою; он же вылил гроб свинцовый для помещения в него деревянного гроба. У Бестужева были руки золотые, он же был хороший живописец. Торсон занимался все приготовлением моделей молотильных машин, веяльных, сеяльных и косильных. После, быв на поселении в городе Селенгинске, он строил эти машины, но не имел полного успеха по причине неустойки работников, по слабости своего здоровья и еще по скудости денежных средств. В нашей петровской столярной прилежно работали столы, стулья, кресла, скамейки, комоды, шкапы; лучшими столярами были: Фролов, Бобрищев-Пушкин 2-й, Борисов 1-й.

Вдохновенными поэтами были у нас А. И. Одоевский, П. С. Бобрищев-Пушкин 2-й и В. П. Ивашев; первый из них никогда не писал стихов своих на бумаге, а сочинял всегда на память и диктовал другим. Так сочинил он поэму «Князь Василько Ростиславич» 277) и множество мелких стихотворений на разные случаи. Лира его всегда была настроена; часто по заданному вопросу отвечал он экспромтом премилыми стихами; в такие минуты играл румянец на его ланитах и глаза сверкали огнем. Он действительно имел большое дарование, но, как случается с истинным талантом, он пренебрегал им 278). П. С. Бобрищев-Пушкин 2-й сочинил замысловатые басни, звучными стихами передал псалмы и чудное послание апостола Павла о любви. В. П. Ивашев написал поэму «Стенька Разин» 279). Библиотека, журналы, газеты доставляли обильное и бесконечно разнообразное чтение; напряженно занимались науками с такою же любовью, как занимались ими в читинском остроге. По воскресным и праздничным дням собирались на час от 12 до 20 товарищей для слушанья Священного писания или проповеди из лучших духовных книг; чтецами были Корнилович из английских проповедников, Оболенский и Пушкин из французских, я из немецких 280); мы переводили иностранные подлинники без пера, а прямо читая по-русски вслух иностранную книгу, на что нужно иметь некоторый навык, как музыканту, играющему à livre ouvert*. В церковь водили один только раз в году для причащения. Попрежнему

// С 264

мы сами между собою запретили себе игру в карты, хотя легко можно было скрыть ее от стражи в отдельных кельях; зато мы позволяли себе, вопреки запрещению, иметь бумагу и чернила, писали и переводили целые сочинения.

Из числа всех товарищей оригинальнее всех жил М. С. Лунин. Он занимал 1-й нумер, совершенно темный, где невозможно было прорубить окна, потому что к наружной стене его кельи была пристроена унтер-офицерская караульня 281). Он не участвовал в нашей артели, пил кирпичный чай, часто постился по обряду католической церкви, в которую он перешел уже давно, был в Варшаве учеником и приверженцем известного Местра. Третья часть его кельи, к задней стене, была отделена завесою; за нею над помостками стояло большое распятие, присланное из Рима, где оно освящено было папою. В продолжение дня несколько раз слышны были латинские возгласы: «Dominus vobiscum»*. При всем этом он никогда не был ханжою; когда выйдет с нами на работу, то любо было смотреть на его красивый стан, на развязную походку, на опрятную одежду, и любо было слушать его умный и живой разговор. Кто навещал его в келье, тот всегда оставался довольным его светскою беседою и его шутками. Однажды зашел к нему Муханов, любивший меняться вещами, и спросил его о состоянии здоровья и что он проделывает. «Je viens de prier Dieu pour le salut de mon âme et pour la conservation de mes effets»**. Крепко досадовал он на Виктора Гюго за его роман «Notre Dame de Paris»***, за сравнение Эсмеральды; он сказал, что если бы от него зависело, то он уничтожил бы все экземпляры и имел терпение сжечь все это творение, бывшее в его руках, на восковой свече по листочкам. Будущность нашу на поселении рисовал он самыми мрачными красками, утверждая, что всем нам предстоят только три дороги, кои все поведут к погибели: одни женятся, другие пойдут в монахи, третьи сопьются. Сам имел он бедственную участь на поселении помимо означенных трех дорог: он жил на поселении совершенно уединенно, окружил свой собственный домик

// С 265

частоколом, как острог, калитка была всегда заперта, слугою и сторожем имел бурята. Вероятно, эта странность возбудила подозрение: посланные чиновники от высшего начальства явились к нему неожиданно для обыска и отправили все найденные у него бумаги и рукописи в Петербург, вследствие чего он был перемещен в окрестность Нерчинска, где содержался под строгим присмотром. Ему было уже под семьдесят лет; ему запретили всякую переписку, даже с сестрою, и в 1845 году, 8 декабря, он скончался в Акатуе, без болезни, во время послеобеденного сна, от апоплексического удара. В молодости своей и во время войны 1812 года служил он в Кавалергардском полку, но так как скупой отец его давал ему скудные средства на жизнь в столице, то он вышел в отставку, добрался до Парижа, где он за плату давал уроки французского и английского языков; несколько лет сряду содержал он себя собственным трудом во Франции и Англии, даже исправлял должность адвоката под именем М. Michel. Когда отец его умер, то возвратился он в отечество, вступил опять в службу и последнее время служил в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку в Варшаве, где был любим великим князем Константином до такой искренности, что когда в декабре 1825 года получено было повеление арестовать Лунина, то князь послал за ним, чтобы предупредить его и доставить ему случай спастись бегством за границу; но Лунин предпочел разделить участь товарищей 282).

Большие достоинства имел Алексей Петрович Юшневский, бывший генерал-интендант 2-й армии. Он был стоик во всем смысле слова, с твердыми правилами, умом и сердцем любил свое отечество и без малейшего ропота переносил все испытания и лишения. Казалось, что он даже вызывал их на себя, чтобы доказать, что он готов переносить и больше и не жалеет никаких пожертвований. Очень тесно был он связан с П. И. Пестелем, который для него не имел сокровенной мысли, все ему сообщал и дорожил его мнением и советом. Юшневский был женат на вдове, не имел детей, но одну падчерицу; жена его Марья Казимировна приехала к нему в одно время с моею женою. Супруги жили в петровской тюрьме в стесненном положении, оттого что имение Юшневского было под запрещением; даже наследник его, родной брат, не мог оным вполне распоряжаться, пока не

// С 266

кончилась ревизия интендантских дел 2-й армии. Это дело, долго тянувшееся, огорчало Юшневского в тюрьме потому, что если бы комиссия при ревизии обвинила его в чем-нибудь, то он был лишен возможности оправдаться. Можно себе представить радость и восторг старца, когда, по прошествии 8 лет, прислали ему копию с донесения комиссии высшему начальству, в коей было сказано, что бывший генерал-интендант 2-й армии А. П. Юшневский не только не причинял ущерба казне, но, напротив того, благоразумными и своевременными мерами доставил казне значительные выгоды. Такое донесение делает честь не только почтенному товарищу, но и председателю названной комиссии генералу Николаю Николаевичу Муравьеву, правдивому и честному, впоследствии заслужившему народное прозвание Карского. В 1839 году Юшневский был поселен в Оёке, близ Иркутска, с некоторыми товарищами; один из них, Ф. Ф. Вадковский, в 1844 году захворал опасно, умер 7 января, и похороны его совершились 10 января. Товарищи сговорились отнести гроб в церковь, чего Юшневский не мог сделать, потому что голова его не терпела холода, а ему пришлось бы идти по улице с непокрытою головою в сильный мороз; по этой причине он пришел в церковь один и стал подле гроба у изголовья умершего товарища. Когда священник стал читать Евангелие, то Юшневский внезапно упал и тут же окончил жизнь свою. Присутствовавший товарищ, Вольф, старался ланцетом пустить кровь, но все было напрасно — его не стало. Он окончил свои страдания 10 января 1844 года в церкви при чтении Евангелия, быв окружен женою и друзьями. Я хорошо помню, как он мне рассказывал в петровской тюрьме о внезапной кончине отца своего, пораженного ударом молнии, и как он желал для себя кончину безболезненную и мгновенную. Желание его было исполнено. Тело его покоится возле тела Вадковского в Разводной, близ Иркутска.

Желал бы о каждом из товарищей сказать несколько подробностей, но вышло бы повторение одних и тех же похвал о твердости духа в перенесении заточения и изгнания, о постоянном христианском смирении, о нравственных достоинствах. В описании страданий моих товарищей и тюремной жизни старался я отбросить все краски мрачные, чтобы не подвергнуться упреку в преувеличивании

// С 267

перенесенного горя или заподозрению в возбуждении сострадания. К чему это? Рылеев сказал:

Кто брошен в дальние снега За дело чести и отчизны, Тому сноснее укоризны, Чем сожаление врага 283).

Вот почему не упоминаю подробно о болезни и продолжительных страданиях А. И. Барятинского, прекратившихся только с кончиною его в 1844 году 19 августа в Тобольске; о трогательных напевах П. В. Абрамова, постоянно вспоминавшего свой славный казанский полк; напевы умолкли со смертью его в 1838 году в Оёке; о семи женихах с обручальными кольцами без надежды на сочетание с предметом любви; о восьми женатых, навсегда отторгнутых от жен и детей, трое из них дожили до вести, что жены их вышли замуж за других 284). Какими словами следовало бы описать каждого из тридцати с лишком юношей, брошенных сперва в темницу, потом в Сибирь, чтобы пополнить роковое число 121-й жертвы. В дальнейшем повествовании представится случай говорить еще о многих товарищах, с которыми встретился на поселении в Западной Сибири, на Кавказе или о которых имел точные сведения по переписке с ними с Западною и с Восточною Сибирью.

Приблизилось время ехать на поселение; срок окончания тюремной жизни наступал 11 июля 1832 года, и как мне было известно, что родственники жены моей просили о поселении нас в Кургане, Тобольской губернии, и как жена моя ожидала разрешения от бремени в конце августа, то упросил ее ехать вперед до Иркутска, похлопотать там о нужных бумагах, так что по прибытии моем в Иркутск мы могли бы в тот же день отправиться в дальний путь и приехать на место до ее родов. 2 июля понес я сына моего Кондратия в тюрьму, чтобы крестный отец его Е. П. Оболенский и товарищи благословили его; младенец был одет в светло-голубую шинель, сшитую крестным отцом; он нисколько не смутился, увидев моих товарищей, обнимавших и целовавших его. Жена моя простилась со слезами; дамы наши крепко боялись за ее здоровье, за состояние, в коем она была с маленьким ребенком в ожидании иметь скоро другого. Всех более беспокоилась о ней А. Г. Муравьева: она прислала ей складной стул дорожный, предложила тысячу

// С 268

вещей, уговаривала при плавании чрез Байкал взять корову, дабы младенец во всякое Время мог иметь парное молоко. К. П. Торсон сделал для сына морскую койку; Н. А. Бестужев сделал винты и пряжки и привесил койку на надежных ремнях к крайнему обручу от накидки колясочной, так что эта койка была лучшею висячею люлькою; ребенку было хорошо лежать, матери было спокойнее; за люлькою висела занавеска, чтобы защитить от ветра.

3 июля уехала жена моя; без остановок достигла она Байкала; там не было казенных перевозных судов, тогда еще не было пароходов Мясникова, и она наняла рыбацкое судно парусное, на коем поместила коляску и несколько попутчиков. Плавание было самое бедственное: посреди озера поднялся противный ветер и качал их несколько дней; сын мой захворал; можно себе представить положение матери. Запасное молоко, взятое с берега, прокисло; вареного младенец не принимал; с трудом поили его отваром из рисовых круп; наконец, он не принимал никакой пищи — мать была в отчаянии. На пятый день буря затихла, ветер подул попутный, и через несколько часов пристали к берегу. Жена моя доныне с восторгом выражает чувство блаженства, припоминая, когда она ступила на землю, когда сын ее, больной, измученный, голодный, освежившись свежим молоком, уснул сладко; а она, сидя возле него на полу, еще качалась всем телом, как на море, и благодарила бога за спасение сына. От Лиственной станции до Иркутска было ей недалеко; она приехала туда 12-го, ожидала меня на следующий день и напрасно ждала еще две недели. Все наши расчеты во времени и все наши предосторожности и меры рухнули от ветра и неисправности канцелярской. Замедление моего приезда в Иркутск имело две причины: генерал-губернатор Лавинский в то время осматривал свои губернии, и канцелярия его забыла к 11 июля предуведомить коменданта о месте моего назначения. Лепарский получил эту бумагу только 20 июля и в тот же день меня отправил. Таким образом, пришлось мне девять дней оставаться в тюрьме долее определенного срока. В продолжение всей бытности моей в каторжной работе не было никакого сбавления наших сроков; но после моего отбытия на поселение, чрез три месяца, значительно сбавлен был срок всем моим тюремным товарищам

// С 269

по случаю рождения великого князя Михаила Николаевича в 1832 году 285).

Примечания

* Невозможно, это легкомыслие со стороны генерала) если вы хотите уехать без вашего сына, путь обратно будет для вас закрыт навсегда (франц.).

** Если вы нуждаетесь в какой-либо другой помощи, я буду ходатайствовать перед его величеством (франц.).

*** Я еду, чтобы не возвращаться, и мне не о чем более просить, когда мне отказывают в моем сыне (франц.).

* с листа (франц.).

* Бог с вами (лат.).

** Я только что молил бога о спасении души и об удержании от действий (франц.).

*** «Собор. Парижской богоматери» (франц.).

Комментарии

257 Строительство новой тюрьмы при Петровском чугуноплавильном заводе Забайкальской области Верхнеудинского округа, в 630 верстах от Читы, находившемся в ведомстве Нерчинских заводов, началось в 1828 г. К лету 1830 г. тюрьма еще не была готова, // С 439 но С. Р. Лепарский получил приказ перевести туда до осени всех узников читинского острога.

258 Первая партия выступила 7 августа 1830 г., вторая — 9 августа. Переход из Читы в Петровский Завод продолжался 46 дней, с 7 августа по 23 сентября 1830 г. Во время перехода состоялось 15 дневок.

259 По поводу этого утверждения Розена П. Н. Свистунов заметил: «<…> происходит от глагола доходить и значит смышленый; поэтому выражение это нисколько не укоризненное, а одобрительное» (Воспоминания, т. 2, с. 290).

260 И. В. Малиновский.

261 А. В. Якушкина в ответ на свой запрос о возможности поехать к мужу получила «записку» от И. И. Дибича, в которой, по словам И. Д. Якушкина, «было сказано: государь император соизволил разрешить Якушкиной ехать к мужу, взявши с собой и детей своих, но при сем приказал обратить ее внимание на недостаток средств в Сибири для воспитания ее сыновей». Однако впоследствии А. В. Якушкина на все прошения о разрешении отправиться в Сибирь получала неизменный отказ (см.: Якушкин, с. 116, 602 — 604; Новый мир, 1964. № 12, с 152 — 159).

262 М. К. Юшневская получила разрешение на выезд из Сибири в 1855 г., А. В. Ентальцева покинула Сибирь по амнистии 1856 г.

263 23 февраля 1834 г. В. Д. Вольховский вступил в брак с М. В. Малиновской. В их семье Энни находился до ноября 1838 г.

264 А. В. Розен в ее путешествии в Сибирь сопровождали С. Маслов, дворовый человек А. А. Самборской, Н. Яценкова и Е. Красенков, крепостные Малиновских. Двое последних находились в услужении у А. В. Розен в Петровском Заводе. Вероятно, о них и идет речь. В 1833 г. они были отправлены в Каменку. С. Маслов сопровождал А. В. Розен до Иркутска, затем возвратился в Петербург.

265 По данным М. А. Бестужева, в юрте находился также П. Ф. Громницкий (Бестужевы, с. 167, 325).

266 Имеется в виду книга П.-С. Палласа «Путешествие по разным провинциям Российского государства» (СПб., 1773 — 1788).

267 По свидетельству П. Н. Свистунова, фамилия этого крестьянина Чебунин (Воспоминания, т. 2, с. 289).

268 Описание Розеном Тарбагатая (ныне село Улан-Удэнского района Бурятской АССР) использовано Н А. Некрасовым в поэме «Дедушка» (Некрасов Н. А. Полн. собр. стихотворений в 3-х т. Л., 1967, т. 2, с. 281 — 282).

269 Известие о июльской революции во Франции было получено 19 сентября 1830 г.

270 Так, А. Г. Муравьева писала отцу в первом письме, отправленном из Петровского Завода: «Мы — в Петровском и в условиях в тысячу раз худших, нежели в Чите. Во-первых, тюрьма выстроена на болоте, во-вторых, здание не успело просохнуть, в-третьих, хотя печь и топят два раза в день, но она не дает тепла, и это в сентябре, в-четвертых — здесь темно: искусственный свет необходим днем и ночью; за отсутствием окон нельзя проветрить комнаты (Декабристы на каторге, с. 45).

271 Это была акварель Н. А. Бестужева, который, по свидетельству Н. И. Лорера, «срисовал во многих экземплярах наше // С 440 печальное жилище, и рисунки эти рассеялись по всей России» (Лорер, с. 155). Портрет не сохранился.

272 п. н. Свистунов считал, что Розен «придает прорубленным окнам «неслыханный размер»: они заключали в себе два оконных стекла обыкновенной средней величины» (Воспоминания, т. 2, с. 290). Сажень — 2, 13 м.

273 Почти все дома жен декабристов были построены или куплены вблизи каземата на улице, получившей название Дамская.

274 Второй сын декабриста был назван в честь близкого друга Розена, казненного К. Ф. Рылеева. Крестным отцом мальчика был Е. П. Оболенский. А. И. Одоевский посвятил ему «Колыбельную песнь» (Одоевский, с. 160—161). По заведенному порядку, о рождении сына «государственного преступника» было сообщено в Главный штаб (ЦГВИА, ф. 35, оп. 9, д. 102, л. 402).

275 П. Н. Свистунов справедливо возразил Розену: «Вольф ни от кого не брал денег за лечение» (Воспоминания, т. 2, с. 288). Это подтверждает дочь И. А. и П. Е. Анненковых О. И. Иванова: «<...> он ничего не брал за свои визиты» (Анненкова, с. 203). Небольшой капитал, о котором упоминает Розен, Ф. Б. Вольф, по свидетельству П. Н. Свистунова, «при кончине своей завещал не одному, а трем из своих товарищей поровну» (Воспоминания, т. 2, с. 288). Свое имущество Ф. Б. Вольф завещал А. Ф. Фролову, П. И. Фаленбергу (имя третьего декабриста неизвестно).

276 Горный инженер А. И. Арсеньев.

277 Сохранились лишь две первые и четвертая песни поэмы «Василько», написанной в Чите в 1829—1830 гг. Они были опубликованы в 1882 г. (РС, 1882, № 2, с. 313 — 316; № 3, с. 647 — 656). Содержание утерянной третьей части поэмы восстанавливается по письму А. П. Беляева к М. И. Семевскому (РС, 1882, № 5, с. 564).

278 Многие декабристы (Розен, А. 3. Муравьев, А. П. Беляев) записывали стихотворения А. И. Одоевского, стремясь сохранить их и сделать достоянием русской литературы. Однако «многие тысячи» стихов Одоевского пропали без вести. В 1882 г. вышло составленное Розеном Полное собрание стихотворений А. И. Одоевского (СПб., 1882, на обложке год издания: 1883).

279 Д. И. Завалишин также был высокого мнения о баснях П. С. Бобрищева-Пушкина, которые, по его словам, «заняли бы с честию место во всякой литературе» (Завалишин, с. 273). Несколько басен П. С. Бобрищева-Пушкина было сохранено Розеном, Н. И. Лорером и Н. А. Бестужевым и опубликовано по их записям (Декабристы Антология. Л., 1975, т. 1, с. 374 — 379). Поэма В. П. Ивашева не дошла до нас.

280 А. О. Корнилович не мог принимать участие в этих чтениях (см. примеч. 170). Пушкин здесь — это П. С. Бобрищев-Пушкин. Розен читал сочинение Г.-Д. Цшокке (см. примеч. 127). Сохранилось свидетельство Н. И. Лорера: «Розен в одно из заседаний прочел нам перевод Stunden der Andaht (Часы благоговения)» (Лорер, с. 145; а также Беляев, с. 223).

281 Описание камеры М. С. Лунина в Петровском Заводе вызвало возражение П. Н. Свистунова: «В стене противоположной Дверям точно нельзя было прорубить окна, но так как номер его был крайним, то прорубили его в боковой стене, обращенной к // C 441 большому двору» (РА, 1871, № 2, стб. 435). С. Б. Окунь, считая замечание Свистунова справедливым, предположил, что «окно в камере Лунина было пробито позднее, чем в других камерах», уже после отъезда Розена из Петровского Завода (Окунь, с. 133 — 134). П. Н. Свистунов возразил Розену также по вопросу об обращении М. С. Лунина в католичество: «Автор записок ошибается, приписывая его обращение в католичество сардинскому посланнику, графу де Местру <...>» (Воспоминания, т. 2, с. 292, 294).

282 Сообщаемые сведения о М. С. Лунине, хотя и совпадают в ряде деталей со свидетельством других мемуаристов, в частности Д. И. Завалишина, являются, очевидно, устным преданием. Их достоверность поставлена под сомнение П. Н. Свистуновым (Воспоминания, т. 2, с. 290 — 294). Причины отставки М. С. Лунина точно не установлены. Кроме денежных затруднений были и другие обстоятельства, в том числе неудовлетворенность службой. Парижский период, жизни М. С. Лунина также недостаточно прояснен. Лунин был арестован в апреле 1826 г, Константин Павлович никаких конкретных предложений о бегстве М. С. Лунину не делал, однако последний благодаря защите Константина действительно имел возможность скрыться (см.: Окунь, с. 87 — 89). Причиной заключения Лунина 11 апреля 1841 г. в Акатуйский тюремный замок явилось написание им серии антиправительственных произведений «Письма из Сибири», «Разбор Донесения, представленного российскому императору Тайной комиссией в 1826 году», «Взгляд на тайное общество в России (1816 — 1826)» и др.

283 Розен приводит 282 — 285-ю строфы поэмы К. Ф. Рылеева «Войнаровский», написанной в 1823 — 1824 гг. (Рылеев К. Ф. Полн. собр. стихотворений. Л., 1971, с. 199).

284 Восемь женатых, «навсегда отторгнутых от жен и детей», — это А. Ф. Бригген, В. Н. Лихарев, А. 3. Муравьев, И. В. Поджио, П. И. Фаленберг, Ф. П. Шаховской, В. И. Штейнгель, И. Д. Якушкии. Трое из них, чьи жены «вышли замуж за других», — это В. Н Лихарев, И. В. Поджио, П. И. Фаленберг.

285 Сокращение срока каторжных работ последовало по указу от 8 ноября 1832 г., изданному в связи с крестинами вел. кн. Михаила Николаевича.