Вообще, определённое влияние финикийцев на культуру Древней Греции признаётся современными исследователями, хотя большинством из них степень этого влияния по-прежнему недооценивается, а степень самостоятельности культурного развития доклассической Греции - переоценивается. - Большинством, но не всеми. Так, И. П. Вейнберг, один из авторов уже цитировавшегося трёхтомника «История древнего мира», утверждает: «В VI-V вв. до н. э. восточная культура оказывала на эллинскую большее воздействие, чем последняя на восточную... “А финикияне эти, прибывшие в Элладу... принесли эллинам много наук и искусств и, между прочим, письменность”, - писал Геродот, выразив господствующее в Элладе признание великой роли восточной культуры в образовании эллинской» [66, с. 212].
В. П. Яйленко в своей очень интересной книге «Архаическая Греция и Ближний Восток» выразился так: «Возобновление греками в IX в. контактов с Ближним Востоком, восприятие ими достижений переднеазиатской цивилизации было одним из значительнейших событий истории европейской цивилизации, по сути дела, началом формирования её основ. Для собственно Греции установление культурных и экономических связей с Ближним Востоком было таким же поворотным актом эпохального значения, каким для России было открытие западноевропейской цивилизации Петром Великим... Воздействие ближневосточной цивилизации на пробуждающуюся от первобытной примитивности культуру греков, почти все достижения которой сводились к геометрическому орнаменту да эпическим сказаниям, было многоплановым: градостроительство и архитектура, скульптура и торевтика, керамическое и ювелирное производство, оружейное дело и кораблестроение, культурная лексика и литература, фольклор и мифология, религия и магия, законодательство, врачевание, бытовые обычаи, ассортимент растений и птиц (куры), начала математики и астрономии - вот неполный перечень сфер воздействия ближневосточной цивилизации на греческую» [20, с. 210-213].
Но «ближневосточная» цивилизация в данном случае должна однозначно читаться «финикийская». Именно финикийцам принадлежит основная роль в передаче грекам достижений наиболее передового варианта ближневосточной культуры (своего собственного), послужившего основой для невиданно быстрого культурного прогресса Греции, поскольку финикийцы в IX-VIII вв. до н. э. непосредственно колонизировали целый ряд районов собственно Греции, быстро смешиваясь при этом с местным населением и передавая ему тем самым достижения своей культуры.
Характерное в этом смысле предание передаёт, например, Диодор Сицилийский. «Немного спустя (Даная) на Родос прибыл Кадм, сын Агенора, посланный царём на поиски (его дочери) Европы. Во время плавания, попав в сильную бурю, он дал обет в случае спасения воздвигнуть святилище Посейдона, и, спасшись, основал на острове священный участок этого бога, а для присмотра за ним оставил и часть своих финикиян. Эти финикияне смешались с жителями (общины, города) Ялиса, став их согражданами. От них якобы ведут род жрецы, совершающие священные обряды» (V. 58) [67, с. 336 (Приложение 3)]. В начале I тыс. до н. э. финикийцы, открыв железную руду на острове Тасос, (в северной части Эгейского моря, на подступах к черноморским проливам), начали её разработку, построив там поселение и храм бога Мелькарта. Объектом финикийской колонизации были и Фивы в Беотии (Средняя Греция) [68, с. 156]. Геродот сообщает, помимо этого, о торговых связях финикийцев с Аргосом, основании ими храма Астарты на острове Кифера, согласно Павсанию (3, 23, 1), это - самый древний храм Афродиты Урании у греков (вообще, финикийская колонизация начиналась, как правило, с основания храмов), заселении финикийцами острова Феры до прибытия туда дорийцев, и т.д. Археологические данные показывают, что имеющиеся в греческой традиции сведения о пребывании финикийцев в Элладе заслуживают доверия [20, с. 134]. В могильниках Греции найдено множество ювелирных украшений IX-VIII вв. до н. э. сиро-финикийского производства. В древнейших греческих святилищах нередки находки металлических и глиняных статуэток восточного происхождения [20, с. 212].
Для VIII в. до н. э. характерно присутствие сиро-финикийских мастеров в ряде греческих центров, благодаря чему и греческие ремесленники получили возможность освоить многие новые (или прочно позабытые с микенского времени) технические приёмы [20, с. 313], а также восточные художественные мотивы (т. н. «ориентализирующий» стиль в древнегреческом искусстве, пришедший на смену «геометрическому»). Вообще, греческое изобразительное искусство и архитектура имеют ближневосточные истоки. Именно у финикийцев греки заимствовали тип статуй из дерева, известняка и мрамора, на основании чего в VII в. до н.э. сформировался архаический стиль греческой скульптуры. То же можно сказать и об архитектуре. Прототипом простейшего греческого портика с колоннами (типа храма в антах) является колонный портик сирийского типа (бит-хилани). Три главных типа греческих капителий (эолийский ордер, ионийский ордер, дорийский ордер) сложились на основе сиро-палестинских и египетских образцов. Заимствование же типа капители (т.е. типа передачи напряжения с несомой части на колонну и его украшения) означает заимствование в целом архитектурной системы - у финикийцев. У финикийцев же греки позаимствовали многие технические приёмы кораблестроения, а также систему мер и весов. Греки восприняли также типы ближневосточной одежды и ткани, как можно судить по заимствованию ими соответствующей семитской лексики [20, с. 216-217].
Само слово «варвар» - финикийского происхождения, восходящее ещё к аккадскому «барбару» - «чужеземец» (!!). Вообще, греки позаимствовали из семитских языков значительную часть своей культурной лексики, в том числе и такие слова, как «диск», «хламида», «грифон», «Борей» (северный ветер, север), «плинфа» (плоский кирпич, плитка) и т. д. [20, с. 223]. Слова «Европа» и «Азия» происходят от финикийских слов «эреб» и «асу» – «запад» и «восток». Контакты греков-дорийцев Крита с семитами, имевшими писаное право, способствовали выработке критянами в VII в. до н. э. письменного законодательства, из которого черпали правовые идеи законодатели других греческих областей [20, с. 217]. Существенен вклад восточных культов в формирование религиозных представлений греков. В частности, они заимствовали у финикийцев культ Адониса, а также в значительной мере - и культ Диониса (а также Аполлона; у сирийцев - Решефа) [20, с. 224]. Так, Геродот писал (11, 49), что греки познакомились «с египетским служением Дионису через тирийца Кадма и его спутников, прибывших с ним из Финикии в страну, которая теперь называется Беотией» [44, с. 96].
Но главное - греки позаимствовали у финикийцев их алфавит, получив важнейший инструмент культуры, без которого Греция не смогла бы стать фундаментом европейской цивилизации. Ряд современных исследователей [См., например, 69] понимает сообщения Геродота (V, 58) и Фукидида (1, 12, 3) о заимствовании греками письменности у финикийцев, прибывших с Кадмом в Беотию, в том смысле, что алфавит и папирус в Беотии ввели до 776 г. до н. э. финикийцы из Библа, от чего возникло и греческое название материала для письма (папируса) - byblos (отсюда и современный корень «библио»). Уже у Гомера упоминаются канаты из Библа, а у Гесиода - библосский сорт вина [20, с. 224].
Писчая навощенная дощечка ближневосточного образца была заимствована греками совместно с алфавитом, а также, возможно, не без влияния Востока в Греции стало развиваться искусство записи на пергамене. И наконец, с восприятием этих арамейско-финикийских традиций с Востока к грекам приходит само понятие «книга» [146. S. 33].
В отношении греческой письменности существует одна историческая загадка. Дело в том, что ведь в Микенской Греции до XII в. до н. э. уже была своя греческая письменность. Она была относительно простой – слоговой, а не иероглифической. На острове Кипр греки закрепились примерно в 1500 г. до н. э., и остров с тех пор стал преимущественно греческим (и по сей день). И на этом острове «разновидность линейного слогового письма в позднем варианте дожила примерно до 200 г. до н. э.» [148, с. 180]. Греки Кипра никогда не прекращали активных контактов с прочими соплеменниками. Вопрос: зачем грекам понадобилось заимствовать чужую финикийскую письменность, когда у них уже была готовая своя?
Часто дают такой ответ: «линейная» письменность исчезла, «так как она не успела развиться до уровня письма, приспособленного к составлению чего бы то ни было, кроме перечней и ведомостей» [148, с. 190]. Но ведь и о финикийском письме можно было сказать что-то подобное: «Создатели финикийского письма предназначали его для записей ведомостей, в крайнем случае религиозно-ритуальных текстов, содержание которых в самом общем виде было известно заранее, и поэтому при чтении ломать себе голову над сочетаниями не разделенных между собой согласных приходилось минимально. К тому же это, вероятно, сначала был род купеческой тайнописи» [148, с. 268]. При этом «Классическое кипрское письмо засвидетельствовано на Кипре с VIII до конца III в. до н. э. в общей сложности более чем 700 письменными памятниками самого различного характера, зачастую весьма обширными» [67, с. 65]. Так что дело не в несовершенстве «линейной» письменности.
Самое вероятное объяснение этой исторической загадки – то, что финикийские колонисты составили новую социальную элиту в некоторых греческих полисах. – Тот же Кадм стал царем в Фивах. Эти финикийцы со временем перешли на греческий язык и приспособили к нему свою письменность. Очевидно, что этому обязательно предшествовал более-менее продолжительный период греко-финикийского двуязычия. «Недаром греческая традиция упорно приписывает именно тирийцу Кадму основание Фив, которые Курций Руф (IV, 4, 20) даже называет колонией Тира наряду с Гадесом и Карфагеном» [160, с. 32].
Итак, письменность грекам принесли финикийские колонисты, поселившиеся городе Фивы в Беотии. Но тогда первые произведения древнегреческой литературы не могли быть ничем иным, кроме как переводами с финикийского, с его развитой литературной, в том числе философской традицией. Именно такой характер имело, на наш взгляд, творчество Гесиода, древнейшего (наряду с Гомером) древнегреческого поэта. Естественно, он был беотийцем (любопытно, что в классическую эпоху Беотия, плодородный, а потому сугубо крестьянский край, вовсе не блистала талантами, слывя чем-то вроде «древнегреческого Урюпинска», глухого захолустья). «Поэмы Гесиода не только содержат мифологемы восточного происхождения, но и обнаруживают соответствия также литературного и социального планов. Исследователи отмечали прямые текстуальные совпадения между вавилонским эпосом о сотворении мира «Энума Элиш» и соответствующими пассажами «Теогонии» Гесиода. Даже сама идея сведения мифологических и религиозных представлений греков (греков ли? - Не к этой ли эпохе восходит традиция отождествления греческих и финикийских божеств? - И. Р.) в единое целое - поэму «Теогония», безусловно, навеяно систематичными мифологическими циклами Ближнего Востока... Поэма Гесиода «Труды и дни» обнаруживает многочисленные точки соприкосновения с библейской традицией. Существует множество прямых параллелей между её афористикой и библейскими книгами Экклезиаста, премудрости Соломоновой, притч Соломоновых. На её сложение оказала влияние пророческая литература с её тенденциозностью и обличением власть имущих. Так, существуют параллели между проповедями близкого современника Гесиода, пророка Амоса, и его басней о соловье и ястребе» [20, с. 219, 221].
Между прочим, и сам Гомер тоже находился под огромным влиянием восточной (семитской) литературной традиции. «Сравнивая текст “Илиады” с известным аккадским эпосом “Atra-hasis”, В. Буркерт приходит к выводу не только о восточном влиянии на многие мифологические (в частности, космогонические) мотивы в поэме (так что некоторые сюжеты в ней «прямо восходят к восточному источнику»), но и о почти буквальном переводе восточного текста» [147, с. 149].
Но особенно интересно в этом смысле творчество Лина, который, по нашему мнению, сделал первую попытку переноса в греческую литературу собственно философской проблематики. Греческая традиция (Павсаний, 9, 29, 9; 2, 19, 8) сохранила сведения о двух Линах - мифическом учителе музыки у Геракла и фиванском философе, жившем гораздо позже [70, с. 70-71], хотя и также ранее Гесиода и Гомера. Впрочем, Геродот пишет по этому поводу, имея в виду, в частности, Лина (11, 53): «Поэты, которые, как говорят, старше этих людей (Гесиода и Гомера), по-моему, родились уже после них» [44, с. 97]. Итак, Лин - также из Беотии, VIII в. до н. э. Диодор Сицилийский писал о нём (III, 67): «Говорят, что Лин первым из эллинов открыл законы ритма и пения, а также впервые применил для эллинской речи особые письмена, принесенные Кадмом из Финикии, установив при этом название и определив начертание для каждого знака. Эти письмена принято называть финикийскими, поскольку эллины заимствовали их у финикийцев... Лин достиг необычайных высот в области поэзии и мелодии, он имел многих учеников» [44, с. 320]. Если это так, то именно Лина следует назвать первым просветителем Греции, чья роль подобна роли Кирилла и Мефодия у славян.
Диоген Лаэрций (1, 3) писал, что Лин «сочинил космогонию, (в которой рассказывается о) движении Солнца и Луны и происхождении животных и плодов. Поэма его начинается так: «Было некогда время, когда все вещи были вместе» [47, с. 70-71]. У Псевдо-Апулея (Об орфографии, 44) говорится, что, «по словам Лина и Гесиода, боги искони произошли из хаоса» [47, с. 73]. В другом тексте встречается следующее утверждение: «Поскольку все вещи состоят из четырех элементов (земля, вода, воздух, огонь), и между ними по необходимости имеется три промежутка, то выходит, что и в этом случае седмица преобладает надо всем. Поэтому и Лин-богослов во второй книге богословского сочинения, обращенного к Гименею, говорит: «Четыре начала у всех вещей... тремя узами держимы» (Псевдо-Ямвлих. Теологумены арифметики, 67, 2) [70, с. 72]. Наибольшую цитату из поэмы Лина «О природе космоса» сохранил Стабей (1, 10, 5): «Так, через распрю управляется все всегда. Из всего - все (вещи), и из всех (вещей) - Все, все (вещи) - одно, каждая - часть Целого, все в одном: Ибо все эти-вот (вещи) возникли из некогда единого Целого, а из всех (вещей) некогда, в определенное время, снова будет одно, вечно сущее одним и многим, причем (это) невозможно увидеть одновременно. Много раз будет (повторятся) одно и то же, и никогда не наступит конец. Жизнь сопряжена с мучительными страданиями и сонмом смертельных напастей. Так бессмертная смерть осеняет все окрест. Человек и все тленное умирает, а Бытие будет неуничтожимым и сущим всегда, поскольку оно таковое. Оно будет изменятся (лишь) всевозможными кажущимися обличьями и очертаниями формы, скрываясь от взора всех смертных» [70, с. 71-72]. В этих небольших по объему отрывках сконцентрирована значительная часть тем всей последующей древнегреческой философии! Очевидно, что древнегреческий поэт Лин изложил в своей поэме «О природе космоса» и других произведениях взгляды некого финикийского философа (или философов) на греческом языке, подобно тому, как значительно позже древнеримский поэт Тит Лукреций Кар в своей поэме «О природе вещей» изложил на латыни взгляды греческого философа Эпикура.