Почти двадцать лет тому назад, в начале 1990-х гг., Комиссией Моссовета по наименованиям был вынесен на обсуждение проект возвращения утраченных в годы большевистской диктатуры исконных исторических названий площадей, улиц и переулков нашего города (для начала, хотя бы в пределах заповедной историко-культурной зоны Садового кольца).
В пору советской власти топонимия Москвы понесла громадные потери. Будучи до неузнаваемости изуродована насильственно внедренными, конъюнктурными наименованиями, увековечивающими различные идеологические понятия и имена революционеров и советских политических деятелей, топонимика стала одним из средств партийной пропаганды. И делалось это, как правило, за счет замещения многовековых старомосковских названий.
Реакция общественности на предложение возвратить московским улицам их исторические имена была отнюдь не однозначной. Наряду с искренним и горячим одобрением наиболее здравомыслящей части нашего общества в адрес Комиссии посыпались самые невероятные обвинения и угрозы.
«Зачем эксгумировать трупы?!», «Вакханалия переименований», «Назывной произвол», «Маразматический антикоммунизм», «Тотальные переименования», «Топонимический беспредел», «Инквизиторские эксперименты», «Акт вандализма», «Герострато-Шариковское Постановление», «Бюрократический циркуляр» — такими заголовками пестрели полосы газет и журналов в 1991-94 гг. Комиссию Моссовета по наименованиям, председателем которой мне в ту пору довелось быть, не пинал только ленивый. Особенно изощрялись газеты «Правда» и «Московская правда» (орган Московского Исполкома РКП). Им вторила анпиловская «Трудовая Москва». Зная, чем можно припугнуть обывателя, они наперебой вопили о якобы страшных потерях, которые понесет городской бюджет, о чудовищных неудобствах массовой перепрописки населения по новым адресам, о том, что придется переиздавать все карты, справочники и т. д. и т. п.
В действительности ничего подобного не произошло, и уже тогда было ясно, что не произойдет. На новые указатели дополнительно тратиться не пришлось, так как замена уличных указателей и домовых знаков, к тому времени почти повсеместно пришедших в негодность, была запланирована в масштабах всего города еще до появления нашего проекта. Никакой перепрописки не понадобилось, так как юридически предусматривалась допустимость использования в течение 5 лет двойных адресов, а там уже подходила и всеобщая замена паспортов на документы нового образца. Что касается карт и справочников, то они все равно переиздавались ежегодно, вне зависимости от наличия или отсутствия изменений. Одним словом, вся эта истерия не имела под собой никаких сколько-либо серьезных оснований.
Но самое главное передергивание и заведомый обман людей были в том, что ни о каких переименованиях речи не было. Комиссия предлагала лишь вернуть первородные, присвоенные народом названия, отнятые у Москвы за годы советской власти, реабилитировать безвинно репрессированные старомосковские имена. И почему-то нигде не пояснялось, что первый проект предусматривает возвращение старомосковских названий в заповедной, историко-культурной зоне Садового кольца, а не сплошь по всей территории города, что создавало совершенно превратное представление о ситуации и порождало негативную реакцию населения.
Излюбленным приемом наших оппонентов было использование таких впечатляющих образов, как «лавина (шквал) переименований» или «тотальные (повальные) переименования». Насчет «переименований» сказано выше, а остальное требует некоторых пояснений.
Приведу простейший арифметический расчет. Из 600 исконных имен, существовавших в пределах Садового кольца, было уничтожено 400, то есть 2/3 того, что столетиями создавали и берегли наши предки, большевистские функционеры истребили за 74 года — вот где действительно шквал! Такой урон могли бы нанести только иноземные захватчики, задавшись целью навсегда уничтожить историческую память порабощенного народа. Даже внутренняя улица Кремля (особо значимого объекта истории и культуры), носившая относительно нейтральное название «Дворцовая», была тут же переименована в «Коммунистическую». Если же считать по Москве в целом, то в соответствии с проектом предполагалось вернуть пока 150 из 3500 имеющихся в городе топонимов, т. е. всего 4%. Это лавина?!
А сколько громогласного возмущения было по поводу якобы проявленного пренебрежения к мнению народа и принятия «келейных решений». Но разве данные нашими предками и бережно хранимые ими на протяжении веков названия не есть факт волеизъявления народа?! Проводить же теперь референдум по вопросу «возвращать — не возвращать», несмотря на кажущуюся демократичность такой идеи, было бы столь же нелепо, как ставить на голосование общего собрания заповедь «Не укради!». Да и принять участие в таком предполагаемом обсуждении могли бы иметь моральное право лишь те, кто эти имена создавал, т. е. опять-таки наши предки. Наш святой долг перед ними и покаяние перед потомками в том, чтобы возродить все старомосковские имена, вне зависимости от того, какому человеку или идее они были принесены в жертву. Кроме всего прочего, в столице на тот момент, по данным ВЦИОМ, насчитывалось лишь 17% (теперь, наверное, не наберется и 7%) коренных москвичей. Так с кем же в таком случае собрались обсуждать?
Будем логичны: уж если территория внутри Садового кольца объявлена заповедной историко-культурной зоной, то в таком заповеднике правила должны быть для всех одинаковы. Наверное, все мы возмутились бы, если кому-то разрешили построить дачи в Царицыно, Архангельском или Кусково только потому, что они «выдающиеся деятели». Так здесь же полная аналогия.
В этом ответ на избитый вопрос: «Чем провинились классики?» Они не провинились ничем. Не их вина, что они стали невольными узурпаторами имен старомосковских улиц, от чего они, будучи живы, с возмущением отказались бы. Уверен, никогда ни Пушкин, ни Чехов не позволили бы, чтобы их именами перечеркнули запечатленную в названиях шестисотлетнюю историю Большой и Малой Дмитровки. Так же и С. Т. Аксаков, А. Ф. Писемский, А. Е. Архипов и П. И. Чайковский, будучи глубоко верующими людьми, никогда не согласились бы на святотатское предложение заместить их фамилиями названия старомосковских улиц и переулков, ранее нареченных именами святых или стоявших здесь храмов.
Да и не было это со стороны власть имущих искренним признанием заслуг классиков. Ведь Пушкина, перед тем как преподнести ему букет московских названий, долгое время нещадно поносили как чуждого нашему народу поэта, потакая призывам «сбросить его с парохода современности», так же, впрочем, как и замалчивали творчество Чайковского.
Это были плановые идеологические мероприятия, показушная игра в благорасположение к культуре, в то время как на дворе стоял зловещий 1937 г., и страна захлебывалась кровью тысяч невинно расстрелянных людей. Советская власть хотела продемонстрировать, что она может не только карать ослушников, но и награждать тех, кого сочтет своими попутчиками. При этом количество присвоенных именных названий всегда соответствовало тому, кого надо было любить больше, кого меньше, а кого и совсем не следует.
Особенно некорректно это выглядело, когда топонимы раздавали прижизненно, как в случае с A. M. Горьким, которого одарили Тверской и 1-й Тверской-Ямской улицами, тремя набережными Москвы-реки, Хитровской пл. и Хитровским пер., МХАТом, ЦПКИО и т. д. и т. п. Одних библиотек имени Горького в Москве было шесть штук, не считая бессчетного количества Горьковских названий по всей стране, включая каторжный прииск его имени на Колыме.
В очень неловкое положение поставили власти К. С. Станиславского, переименовав в его честь Леонтьевский переулок. Константин Сергеевич был крайне удручен этим, ведь Леонтьевским он назывался по имени одного из его предков. Такое вот невольное святотатство, но и отказаться было нельзя.
Расхожий довод обывателей: «Мы привыкли к существующим названиям и не хотим никаких перемен!» Но не слишком ли самонадеянно, господа, считать увиденное лишь на мизерном (в масштабе истории) отрезке вашего существования самым главным и достойным сохранения, пренебрегая при этом многовековыми традициями десятков поколений предшественников?! Да и привычки эти, если разобраться, вовсе не из тех, «что свыше нам даны», а скорее из тех, что спускаются «сверху». Нас приучили к бесправию и насилию, к хамству и безответственной болтовне, так будем добровольно приучать себя еще и к беспамятству?
По-человечески, было вполне понятно желание группы театральных деятелей, протестовавших против нашего проекта, вступиться за своих коллег, фамилий которых на подлежавших снятию уличных указателях действительно оказалось больше, чем чьих-либо других. Но кто же виноват в том, что партийные вожди особенно благоволили к некоторым столичным театрам и так щедро раздавали именно их представителям заповедные старомосковские названия в историческом центре города, впрочем, не забывая при этом закрывать другие театры и сажать, а то и расстреливать, их не менее талантливых режиссеров?! Поддержал протестующих и тогдашний министр культуры, отправив мэру Москвы правительственную телеграмму: «Остановите Моссовет!»
Наиболее задиристые из молодых журналистов старались уесть нашу комиссию по ученой части: например, рекомендовали нам, прежде чем браться за переименования, познакомиться с книгой «Имена московских улиц» (не потрудившись узнать, что она написана как раз членами нашей комиссии), а какой-то телекомментатор возмущенно вопрошал с экрана: «Это что еще за Дмитрий, ради которого нас хотят лишить Пушкинской улицы?!»
Зато те, кто попроще, объяснялись больше на эмоциональном уровне. Вот несколько фрагментов из писем протестующих трудящихся (авторская орфография сохранена):
— «То, что вы предлагаете, возвращает нас в несуществующее средневеково-церковное патриархальное прошлое пропахшее нафталином и проросшее мхом. Кто вы такие, скрывшие свое происхождение монархисты, анархисты, дворяне, князья, помещики или кто? Ваша цель вытравить из сознания народа Марксизм, нашу Великую Революцию, весь Советский период, основателя первого в мире социалистического государства вождя международного рабочего класса и всех трудящихся В. И. Ленина. Не выйдет господа буржуи! Смерть фальсификаторам истории!»
— «Видимо этим делом занимаются люди, у которых одна извилина на мозгах, а, попросту говоря, придурки. Вашу вредительскую «комиссию» следует отстранить от такой антинародной и антипатриотической работы».
— «Вы считаете, что со Сталиным покончено? Ошибаетесь! Мы еще перевешаем вас всех на фонарях, жидовские морды! Если переименуете еще одну улицу, Моссовет будет обстрелян из гранатометов!»
Давно подмечено, что в силу особенностей человеческой психики недовольство и претензии выражаются людьми гораздо чаще, нежели одобрение. Но даже с учетом этого обстоятельства можно утверждать, что писем в поддержку возвращения старомосковских имен было не меньше, чем критических, а главное, это были письма совершенно иного качества. Если слова порицания, угрозы и брань исходили, главным образом, от люмпенизированной части общества и людей, видимо, уже «неизлечимо больных социализмом», то по нашу сторону баррикад оказались люди, быть единомышленниками которых можно считать за честь.
Низкий поклон и сердечная благодарность вступившимся за московскую старину: академикам — Д. Лихачеву, возглавлявшему тогда Российский фонд культуры и Всероссийское пушкинское общество, С. Аверинцеву, Б. Раушенбаху, С. Шмидту; доктору исторических наук Н. Молевой; митрополиту Питириму; писателям — Ю. Нагибину, С. Залыгину, Б. Можаеву, А. Гельману, Ю. Карякину, Л. Колодному; режиссерам — М. Захарову, Э. Рязанову, Ю. Григоровичу, Е. Колобову; народным артистам — А. Баталову, Ю. Никулину, Е. Леонову, О. Лепешинской, Р. Быкову, М. Мироновой, О. Янковскому; поэтам — Б. Окуджаве, Б. Ахмадулиной, А. Иванову, Р. Казаковой; композиторам — Н. Богословскому, О. Фельцману, Э. Денисову и многим другим представителям культурной интеллигенции Москвы. На мой взгляд, именно их «Обращение к мэру столицы Ю. М. Лужкову» помогло принять Правительству Москвы, хоть и с третьей попытки и спустя два года, правильное решение.
На всех топонимических объектах, изменивших свои наименования, были установлены информационные доски с кратким изложением сведений об истории возникновения возвращенного имени и перечислены все предшествующие названия.
Жизнь показала, что, несмотря на кликушеские вопли противников возрождения старомосковских имен, решение это было верным и весьма своевременным.
Впрочем, довольно воспоминаний, вернемся в сегодняшний день. К сожалению, приходится констатировать, что ныне процесс возрождения московской топонимии прекратился: за прошедшие почти двадцать лет, было возвращено лишь одно историческое название — Старообрядческая ул. Более того, СМИ время от времени, не без удовольствия, продолжают муссировать все те же демагогические вопросы: Кому нужно это старье? Вы зачеркиваете всю новейшую историю! Надо посоветоваться с народом!..
Из общего количества существующих в Москве 3520 названий — 590 фамильные, причем львиная доля их принадлежит лицам так или иначе причастным к революционной деятельности. Рекорд достойный Книги Гиннеса, но отнюдь не подражания.
Никто не против разумного использования имен в названиях улиц, и многие из них носят фамилии вполне уважаемых лиц, не о том речь. Но зачем же пропагандировать имена революционных фанатиков-террористов, сталинских подручных и палачей, утопивших Россию в крови и уничтоживших лучшую часть нашего общества?! Сведения об этих преступниках должны остаться в истории, об их злодеяниях обязательно должны узнать школьники и студенты на уроках и лекциях, прочесть в книгах, но зачем их именами осквернять столичные улицы, тем более за счет старомосковских названий?
Ребенок или подросток, да и почти любой взрослый, увидев на уличном указателе чью-либо фамилию, заведомо уверен, что это, конечно, достойный и заслуженный человек, раз его именем назвали улицу. Ничто так не развращает общество, как наказание невиновного или возвеличивание преступника. Вот так и создается общество с патологически деформированным сознанием! Люди бы ужаснулись, узнав имена каких «героев» носят улицы, на которых они живут!
Вот только несколько примеров особо одиозных случаев:
- Ул. Кедрова. Кедров М. С. — Председатель Особого отдела ВЧК, член Коллегии НКВД. На его совести смерть сотен заложников из мирных крестьян. Это он топил баржи с пленными, а пытавшихся спастись расстреливал из пулеметов. Жестокость Кедрова достигла таких пределов, что его пришлось отозвать из органов ВЧК. Впоследствии — прокурор Военной коллегии Верховного суда СССР.
- Ул. Дыбенко. Дыбенко П. Е. — революционный матрос, лично Лениным назначен Наркомом по морским делам. Активно поддерживал идею революционного террора на флоте, при его попустительстве были уничтожены сотни кадровых морских офицеров. Командовал расстрелом мирной демонстрации 5 января 1918 г. в Петрограде. Беспощадно расправлялся с мирным населением, подавляя крестьянские бунты на Тамбовщине.
- Ул. Атарбекова. Атарбеков Г. А. — зам. Председателя Северо-Кавказской ЧК. Начальник Особого отдела и председатель Ревтрибунала Южного фронта. Известен жестоким подавлением восстания астраханских рабочих в 1919 г. и расправами над казаками в 1920-1922 гг. на Кубани и в Ставрополье.
- Улица и пять проездов Войкова. Войков П. Л. — террорист с 1906 г., лично участвовал в кровавой расправе над последним Российским императором Николаем II и его семьей, ныне причисленными Православной Церковью к лику святых.
- Пл. Белы Куна. Кун Бела — председатель Крымского ревкома. Вместе с Розалией Землячкой отличался особо зверскими расправами над пленными. На его совести мученическая смерть тысяч русских офицеров и их семей, оставшихся в Крыму под гарантии безопасности, данные Советской властью.
- Халтуринская ул. и проезд. Халтурин С. П. — революционер-террорист, осуществивший взрыв в Зимнем дворце, в результате которого погибло несколько десятков ни в чем не повинных людей.
- Ул. Тухачевского. Тухачевский М. Н. — «Демон Гражданской войны», как называл его Л. Д. Троцкий. Жестоко подавил восстание кронштадтских моряков, предварительно расстреляв их парламентеров. Во время массовых крестьянских волнений в Ярославле и на Тамбовщине впервые применил артиллерию и отравляющие газы против мирного населения. Широко практиковал взятие в заложники целых семей от мала до велика, организовав для этого семь концлагерей.
Список этих «героев революции», увековеченных «благодарными потомками» в названиях московских улиц, могли бы продолжить: В. Менжинский, С. Буденный, А. Винокуров, Е. Стасова, Н. Абельман, А. Ведерников и пр., и пр.
Чудовищно и необъяснимо: палачи наших отцов и дедов продолжают выситься на пьедесталах, их имена носят улицы нашего города! Не пора ли очиститься от этой скверны?!
Замечательная особенность топонимических названий, в отличие от безвозвратно потерянных материальных памятников культуры, заключается в том, что их можно восстановить, и было бы непростительно не воспользоваться такой возможностью. Наш нравственный долг защитить их, исправить преступную глупость, остановить издевательство над прошлым Москвы, независимо от амбициозных обид каких-либо ведомств или отдельных граждан.
Не напрасно топонимику называют «языком земли». Топонимические названия — как взгляд в прошлое: они позволяют нам узнать историю и географию города, представить себе образ жизни его обитателей. Имя улицы или города это не просто название, это их «визитная карточка», их душа!
Пусть стерт с лица земли московской варварскими действиями духовных люмпенов внешний облик дорогих мест, но возродившиеся названия станут будить воображение потомков, вызывать образы их далеких предков, раскроют перед ними неповторимую красоту нашей любимой белокаменной и златоглавой Москвы.
Протоиерей Александр Балыбердин*
Размышления о Великорецком крестном ходе
Ключевые слова: г. Вятка (Киров), р. Великая, Великорецкий крестный ход, чудотворный образ Святителя Николая, архиепископ Лаврентий (Баранович), гонения на Русскую Православную Церковь в XX в., митрополит Вятский и Слободской Хрисанф.
Ежегодно, в период между 3 и 8 июня, небольшое село Великорецкое, затерявшееся среди бесконечных лесов и полей на севере Вятского края, становится духовным центром этой древней православной земли. Тысячи паломников, отложив дела, преодолев болезни и расстояния, взяв с собой только самое необходимое, решаются отправиться в путь по вятскому бездорожью на реку Великую, к месту явления чудотворного Великорецкого образа Святителя Николая.
После того как в юбилейном 2000 г. Великорецкий крестный ход получил статус всероссийского, здесь можно услышать не только вятскую речь с характерным для нее «оканием» и «цоканием». Здесь можно услышать всю Россию — от Калининграда до Владивостока, сквозь голоса которой изредка пробивается иностранная речь из Мадрида, Лондона, Нью-Йорка и даже далекой Австралии.
Когда 3 июня паломники, получив в Успенском Трифоновом монастыре благословение митрополита Вятского и Слободского Хрисанфа, отправляются в путь, и их многотысячная колонна проходит через всю старую Вятку, мимо древних соборов и сияющим золотом куполов новых церквей, нельзя удержаться от слез радости и трудно поверить, что еще совсем недавно это было невозможно. В течение нескольких десятилетий присягнувшие на верность атеизму власти старались во что бы то ни стало остановить паломников — Великорецкий крестный ход был официально запрещен, взорвана часовня на месте явления чудотворной иконы, на пути паломников ежегодно расставлялись милицейские кордоны и «добровольные» народные дружины, а в святом месте, предварительно оцепленном спецвойсками, проводились учения ДОСААФ. Но несмотря на это верующие небольшими группами все же «просачивались» (как сказано в милицейских сводках) на Великую реку, не давая прерваться благочестивой традиции, которая насчитывает уже более шести веков. И крестный ход выстоял! Более того, с годами потаенные ручейки крестоходцев превратились в полноводную реку, обнимающую своими берегами всю Россию.
Как это произошло? Почему вся мощь атеистического режима так и не смогла остановить, обратить вспять этот ручеек живой православной веры? Чем смогла эта благочестивая, но все же сугубо местная традиция заинтересовать тысячи людей за пределами Вятской земли? Что заставляет их каждый год в начале июня, оставив домашний уют, презрев болезни и расстояния, снова и снова «идти на Великую»? Возможно, это и есть главная загадка Великорецкого крестного хода. Но, чтобы приблизиться к ответу на нее, мы должны напомнить читателю историю Великорецкого паломничества.
Как сообщает одно из многочисленных сказаний о Великорецкой иконе Святителя Николая, обретение этого чудотворного образа произошло в 1383 г. «при державе благоверного и благородного и христолюбивого великого князя Димитрия Иоанновича, нарицаемого Донского, при архипастырстве всесвятейшего Пимена, митрополита Московского и всея России»[i]. Это было время, когда православные люди, в основном новгородцы, только начинали заселять Вятскую страну, расположенную за непроходимыми лесами и болотами Поветлужья, в пограничных с Ордой землях. В одном из таких русских поселений на реке Кобре был образ Святителя Николая, написанный «в чудесех»[ii], то есть с житийными клеймами, рассказывающими о чудесах этого великого святого. Первые вятские христиане нередко подвергались нападениям воинственных местных племен, особенно черемисов[iii]. Спасаясь от одного из таких набегов, они были вынуждены бежать «дикими лесами» на реку Великую — один из северных притоков Вятки, и там «в густой чаще леса, на высокой горе неведомо како судьбами Божьими той святой образ оставиша»[iv].
Спустя некоторое время этот образ был обретен местным крестьянином, который не смог сохранить свою находку в тайне, так как уже вскоре Господь излил через нее столько чудес и исцелений, что местные жители решили построить на месте обретения иконы сначала часовню, а затем и деревянный храм, под своды которого была перенесена чудотворная икона[v].
Между тем черемисы продолжали нападать на поселения первых вятчан, разоряли их храмы и жилища. Тогда, желая уберечь святыню от поругания, жители города Хлынова предложили перенести чудотворный образ Святителя Николая в свой город, под охрану его крепостных стен. Это совершилось около 1400 г. С тех пор жители Хлынова (с 1780 — Вятки, с 1934 — Кирова), по данному обету, стали ежегодно приносить чудотворный образ на место его чудесного обретения. За шесть с лишним веков традиция прервалась лишь единожды в 1551 г., когда вятчане по каким-то причинам «отложили хождение» с чудотворным образом на реку Великую и тут же были наказаны суровыми морозами, внезапно ударившими в начале июня и погубившими все их посевы. Когда же, осознав свою ошибку, они поспешили исполнить свой обет, то «бысть во всю страну Вятскую теплота велия и изобилие плодов земных»[vi].
Это событие немало послужило известности Великорецкого образа. В июне 1555 г. по указу царя Ивана Грозного и с благословения святителя Макария, митрополита Московского и веся Руси, он был с почетом принесен в Москву, где в честь Великорецкой иконы был освящен южный придел Собора Покрова на Рву, известного как Собор Василия Блаженного. Более года Великорецкая святыня находилась в столице, и на обратном пути из Москвы в Хлынов посетила Вологду и Великий Устюг[vii]. Второе путешествие Великорецкой иконы в Москву состоялось в 1614-1615 гг., когда наше Отчество еще переживала последствия Смуты. Мы не ошибемся, если скажем, что именно благодаря Великорецкой иконе удаленная от центра, скрытая за непроходимыми лесами и болотами Вятская страна стала известна Москве и всей Православной России. Бесспорен ее вклад в создание в 1657 г. самостоятельной Вятской епархии, правящие архиереи которой всегда проявляли живой интерес к почитанию Великорецкого образа. В 1668 г. указом первого вятского епископа Александра был определен день празднования явления Великорецкой иконы Святителя Николая — 24 мая (6 июня), для которого была составлена особая церковная служба.
Читателям интересно будет узнать, что в те далекие годы это прославленное паломничество совершалось не сухопутным, но водным путем по рекам Вятке и Великой. В 1778 г. вятский архиепископ Лаврентий (Баранович) принял судьбоносное решение, повелев совершать Великорецкое паломничество по суше, от села к селу, по раз и навсегда определенному маршруту. С тех пор паломники со всех уголков епархии сначала сходились в губернский город Вятку и уже оттуда, получив архипастырское благословение, отправлялись с чудотворной иконой на реку Великую. В начале XX в. Великорецкие торжества собирали до 50 тыс. паломников[viii]. Однако заметим, что в те годы, они, как и в далеком XV в., по-прежнему не выходили за границы местной религиозной традиции.
Очевидно, что позже, в годы гонений на Церковь Христову, не могло быть и речи о большем. Сохранить, сберечь крупицы это древней и живой традиции под нажимом бюрократической машины безбожного режима — даже только это в те годы было настоящим подвигом. Такое положение сохранялось до конца 1980-х гг., когда в отношении советского государства к Русской Православной Церкви наметились первые положительные изменения.
Стремясь использовать их во благо Церкви Христовой, архиепископ Хрисанф (ныне митрополит Вятский и Слободской) в 1989 г. впервые обратился к властям с просьбой о разрешении паломничества и проведении богослужения на реке Великой. Власти пошли на осторожные уступки, разрешив совершить крестный ход, но не из Вятки (Кирова), а из ближайшего села Чудиново, расположенного в семи километрах от Великорецкого. Божественную литургию в походной церкви на берегу реки Великой в тот день совершил сам вятский архипастырь с собором духовенства, при большом стечении богомольцев из разных мест нашего Отечества. Это было важным свидетельством того, что Великорецкая традиция жива, несмотря на многие годы запрета и гонений.
И снова потекла людская река в Великорецкое! С каждым годом она становилась все полноводнее и глубже. С 1992 г. Великорецкий крестный ход стал совершаться по своему историческому маршруту: г. Вятка (Киров) — Макарье — Бобино — Загарье — Монастырское — Великорецкое — Горохово — Медяны — Мурыгино — снова Вятка. Это немалый путь длиной более 170 километров, три дня — вперед и два — обратно, ежедневно преодолевая от 25 до 50 километров пути. Дорога разная: то полем, то лесом, то асфальтной трассой, то полным, почти непроходимым бездорожьем.
Вспоминается, как десять лет назад, в конце второго дня, когда за плечами уже было около 40 километров пути, крестный ход... заблудился. В тот год мы впервые шли с новым провожатым, и он в поле свернул не на ту тропинку, а за ним — еще несколько тысяч паломников. Что тут поделаешь? Священники остановили колонну и предложили отдохнуть несколько минут, пока они не найдут нужный путь. Присели и мы. Вдруг слышим, как рядом зазвучала английская речь. Это разговаривают между собой два американских журналиста, приехавших «за русской экзотикой» и уже весьма измотанных прошедшим днем. Прислушались, и не смогли сдержать улыбки от услышанного. Помнится, как один из них спрашивал с явным недоумением и даже раздражением: «Не пойму, если они здесь уже шестьсот лет ходят, то почему не знают дороги? Почему у них нет указателей и, вообще, никакого сервиса — кафе, телефонов, гостиниц и т. п.». Второй сначала молчал, а потом глубокомысленно изрек: «Я вообще-то думаю, что это они (он кивнул на сидящих рядом священников) специально нас в лес завели, чтобы усилить наши страдания. Но, однако, время уже позднее, солнце скоро сядет, пора бы им поторапливаться и нас из леса выводить». Дорогу мы, конечно, вскоре нашли и, хотя с небольшим опозданием, но пришли на ночлег в соседнее село, а этот случай я еще долго вспоминал с улыбкой.
Впоследствии я не раз встречал среди паломников иностранцев: испанца Хуана, которого к концу третьего дня пути крестоходцы называли «Ваней» и, хлопая по плечу, с сожалением говорили: «Хороший ты парень, Иван. Вот только жаль, что не православный»; американского профессора Лэрри Холмса, который по возвращении с реки Великой написал, возможно, одну из самых искренних книг о России[ix] и позже принял православие с именем Илларион; итальянского фотографа Томмазо Бонавентуру, который, не владея русским языком, на каждый вопрос паломников неизменно отвечал добродушной улыбкой; англичанку Стелу Рокк, которая, пройдя весь крестный путь, загорелась желанием снять о нем для своих соотечественников документальный фильм и искренне удивлялась русским бабушкам, обгоняющим в пути более молодых и здоровых паломников. А сколько перед глазами прошло прекрасных и одухотворенных лиц наших соотечественников!
Каждый раз, вспоминая их, я думаю о том, что, возможно, главной загадкой этого крестного хода является вовсе не дата обретения Великорецкого образа, особенности его иконографии или подробности славного путешествия этой чудотворной иконы в Москву. Все это, несомненно, очень и очень интересно. И все же, думается, вовсе не это заставляет людей, порой совершенно далеких от вятской культуры и истории, вновь и вновь приезжать в начале июня на Вятку, чтобы вместе пройти этот путь, а, точнее, вместе прожить эти несколько дней паломничества со всеми их радостями и трудностями. И даже кровавые мозоли на ногах здесь — ничто в сравнении с радостью и опытом новой жизни во Христе, которые дает ощутить Великорецкий крестный ход. Вот почему так часто, завершая свой многотрудный путь в Серафимовском соборе г. Вятки (Кирова) многие паломники не радуются, а печалятся и говорят, что они будут с надеждой ждать следующего паломничества и молиться, чтобы Господь благословил их новый путь.
Я и сам хорошо помню, как, возвратившись из первого в моей жизни Великорецкого крестного хода, выйдя на своей останове из автобуса и заглянув в расположенный рядом магазин, был поражен тем, что… в нем совершенно ничего не изменилось: те же ценники, те же покупатели, та же крепкого сложения дама за кассой с той же самой прической и прочее. Нет, я, конечно, понимал, что глупо требовать каких-то перемен лишь потому, что тебя несколько дней не было в городе. Дело в другом. Те несколько дней пути к Великой и обратно, молитвы и встречи на этом пути, сами торжества, за которыми Господь судил мне исповедоваться и причаститься Святых Христовых Тайн — все это показалось мне целой жизнью, а здесь — все по-прежнему. Контраст был настолько разительным, что я пообещал себе больше никогда не заходить после храма или крестного хода в магазины. Теперь, став священником, я понимаю, что это первое в моей жизни паломничество, действительно, и было опытом том новой, подлинной жизни, которой по существу и является христианство. Думаю, что с этим могли бы согласиться многие из 40 тыс. паломников, что сегодня участвуют в Великорецком крестном ходе.
В течение двух десятилетий, буквально на наших глазах, древняя и благочестивая традиция Вятской земли выросла, развилась в событие, сопережить которое стремятся десятки тысяч людей со всех уголков нашего Отечества, ближнего и дальнего Зарубежья. Давно сданы в музей листовки с текстом решения Верховинского райисполкома от 9 мая 1959 г. о запрете Великорецкого крестного хода, партбилеты чиновников и повязки «добровольцев», задачей которых было «не пущать» паломников на Великую реку. И это верно — рано или поздно все, в чем не было жизни, оказывается в музее. И, наоборот, живая традиция, как росток после долгой и трудной зимы, при первом тепле все равно пробьется к свету и Тому, Кто вдохнул в нее жизнь.
* экс-председатель Комиссии Моссовета по наименованиям, член Союза журналистов.
* Кандидат исторических наук, секретарь Вятской епархии.
[i] Повести о Великорецкой иконе Святителя Николая // Тр. ВУАК. 1905. Вып. IV, отд. II. С.49-50.
[ii] Летописец о стране Вятской // Тр. ВУАК. 1905. Вып. III, отд. II. С.43.
[iii] Предки современных марийцев.
[iv] Летописец о стране Вятской. С.43.
[v] Там же. С.54.
[vi] Там же. С.64.
[vii] Балыбердин Александр, протоиерей. Посещение Москвы Великорецким образом Святителя Николая и его всероссийское прославление // Великорецкая икона Святителя Николая: История и современность. Вятка, 2008. С.128-161.
[viii] Дудин Андрей, протоиерей. Великорецкий крестный ход // Великорецкая икона Святителя Николая: История и современность. С.60-127
[ix] Холмс Л. Россия: Странная земля и ее загадочные люди. Киров, 2003.