Есть такое понятие в психологии, как инерционность мышления, предполагающая воспроизведение и сохранение в нашем сознании имиджей и стереотипов, сформированных (целенаправленно или неосознанно) под воздействием искажённого понимания добра и зла. Примером подобной инерции может служить восторженное отношение критики и простых читателей к Шекспиру и его произведениям.
В России и на Западе сложилась устойчивая традиция восприятия Шекспира как талантливого актёра и гениального драматурга. Инерция хвалебного отношения к Шекспиру порой не позволяет критически переосмыслить его произведения, так как рассмотрение их в свете христианской духовности может разрушить многие устоявшиеся стереотипы, сформированные возрожденческим античеловечным гуманизмом.
Например, на вопрос «О чем трагедия «Ромео и Джульетта»?», каждый не задумываясь ответит – о любви. И это действительно так, согласно гуманистической системе ценностей. Однако если рассматривать трагедию в свете христианской духовности, то ответ будет прямо противоположным. Это пропаганда самоубийства. И тогда выявится другой оптический угол зрения, который представит «Ромео и Джульетту» как трагедию о греховности человеческих страстей, ведущих при их абсолютизации к гибели души, что гораздо страшнее гибели героев. Это трагедия о непослушании родителям, неуважении и непочитании старших, о крайнем эгоизме детей, о преступном нарушении Христовых заповедей «почитай отца своего и мать свою», «не убий», «не сотвори себе кумира», «не прелюбодействуй», «не лжесвидетельствуй», «люби ближнего своего». Таким образом, трагедия «Ромео и Джульетта» с христианской точки зрения является не положительным, а отрицательным примером, поэтому учителям важно правильно подойти к её анализу, чтобы изменить традиционный подход к её изучению в школе.
В этой связи нужно учитывать и отрицательные суждения и отзывы о Шекспире, которые либо замалчивались, либо терялись в хвалебном хоре, прославляющем гений английского драматурга. Среди самых авторитетных антагонистов Шекспира одним из первых следует назвать Л.Н. Толстого, который считал миросозерцание английского драматурга «безнравственным», «проникающем все произведения», усвоив которое, человек «теряет способность различения доброго и злого». Думается, что современные педагоги не имеют права игнорировать данное высказывание русского классика.
Согласно «Программе литературного образования» под редакцией профессора В.Е. Маранцмана (2006 г.), ученики знакомятся с Шекспиром в 7-м классе, начиная изучение его творчества с сонетов и драмы «Ромео и Джульетта». По этой же программе в 9-м классе изучается трагедия «Гамлет». Оставляя в стороне методические и методологические рекомендации авторов программы, отметим вопиющее несоответствие между сложностью формирования у подростков правильного отношения к проблемам трагедии и психологически незрелым возрастом учащихся, не способных воспринять и духовно переосмыслить материал, излагаемый учителем, а потому легко подпадающих под общее, стереотипно-восторженное отношение к Шекспиру.
«Программа для общеобразовательных учреждений гуманитарного профиля по зарубежной литературе» под редакцией Н.П. Михальской (2006 г.), предлагающая изучать «Ромео и Джульетту» в 8-м классе, «Гамлета» – в 10-м классе, и программы общеобразовательных учреждений под редакцией Г.Л. Беленького и Ю.И. Лыссого (2001 г.), включающие «Ромео и Джульетту» в круг чтения для 8-го класса, «Гамлета» – 10-го класса, также не учитывают сложности произведений для незрелой и девиантной подростковой психики, которая, среагировав непосредственно на внешние эффекты страсти Ромео и Джульетты, может навсегда запечатлеть в архетипе подсознания самоубийство как положительный стереотип, сопровождающий юношескую влюблённость. Более того, подросток может перенести этот поведенческий стереотип во взрослую жизнь и в дальнейшем представлять любовь и отношения между мужчиной и женщиной как смертельно опасные и непременно ведущие к трагической развязке.
В этой связи, думается, необходимо пересмотреть программы по зарубежной литературе и перенести изучение сложных произведений, таких как «Ромео и Джульетта», «Гамлет», в 10 – 11-е классы, чтобы исключить их возможное негативное воздействие на неустойчивую психику подростков, так как «внушение о том, что произведения Шекспира суть великие и гениальные произведения, представляющие верх как эстетического, так и этического совершенства, принесло и приносит великий вред людям» (Л.Н. Толстой) [4.Т.2.С.283).
Эта претензия русского писателя к английскому классику очень серьёзна, и, наряду с несомненными достоинствами Шекспира как драматурга мирового уровня, необходимо уметь видеть и его недостатки, которые тем более опасны, чем выше уровень таланта.
Чтобы не быть голословными, вновь обратимся к авторитетному мнению Л.Н. Толстого и его высказыванию о нравственном содержании, как «необходимом условии для истинного художественного произведения» [4.Т.2.С.210]. Это прежде всего «знание» писателем «различия между добром и злом». Произведение, «не имеющее в своей основе религиозного начала, есть не только не важное, хорошее дело», «но самое пошлое и презренное дело» [4.Т.2.С.285].
Авторы программ не учитывают тот факт, что Шекспир жил в христианской стране, поэтому его произведения, равно как эстетику и мировоззрение всё-таки надо рассматривать с позиции отношения Шекспира к догматам христианства и заповедям Христа. Нельзя не прислушаться и к мнению Л.Н. Толстого о том, что «ничтожные и безнравственные произведения Шекспира и его подражателей, имеющие целью только развлечение и забаву зрителей, никак не могут быть учителями жизни», ибо учение о жизни даёт только настоящая религиозная драма» [4.Т.2.С.286].
Можно соглашаться или не соглашаться с этими словами русского классика, но игнорировать их нельзя, как нельзя лишать учащихся свободы совести, чего, к сожалению, не принимают во внимание составители школьных программ.
Нельзя также опираться только на односторонне положительные отзывы о Шекспире, такие как, например, статья А. Аникста, предваряющая трагедию «Ромео и Джульетта» в книге серии «Школьная библиотека» и пропагандирующая как положительный факт «религиозную эмансипацию», т.е. «освобождение от религиозных и сословных предрассудков» (А. Аникст) [6.С.6], что, несомненно, оскорбляет чувства верующих.
В статье А. Аникста «О трагедиях Шекспира» [6.Ч.1] Шекспир рассматривается как «замечательный английский драматург», «величайший художественный гений», автор «непревзойдённых образов трагедий» [6.Ч.1.С.5], творивший в эпоху «великого учения гуманизма, утверждавшего силу и красоту человека» [6.Ч.1.С.5]. Однако критик ничего не говорит о том, что это была эпоха грандиозного краха западного католицизма, влекущего за собой «провозглашение эгоизма (бесчеловечного гуманизма) атрибутивным определением человеческой природы», когда «каждый человеческий индивид должен действовать <...> добиваться своих целей, отстаивать своё собственное существование», но уже в условиях «религиозной эмансипации личности» [5.С.19], то есть в условиях расхристианизации человека.
Протестантизм, провозгласивший себя символом человеческой эмансипации и усугубивший буржуазный индивидуализм явился нравственной платформой мировоззрения Шекспира. Кроме того, Шекспир оказался в своеобразной нише между католицизмом и протестантизмом. Он творил в эпоху, которую принято называть Возрождением, в эпоху, которая высвободила страсти и инстинкты человека, подавлявшиеся до этих пор в человеке воинствующим католицизмом, в гуманистическую эпоху, которая называет чувства между Ромео и Джульеттой любовью, «приобретающей поистине героический характер» [6.Ч.1.С.6].
Однако христианское (православное) литературоведение считает отношения героев Шекспира греховной страстью. «Любовь Ромео к Джульетте так сильна, – пишет А. Аникст, поддерживая гуманистическую позицию Шекспира, – что он её и мертвую не уступает Парису. Вжизни и смерти она должна принадлежать ему одному. Подобно тому, как Джульетта не может жить без него, так известие о её смерти сразу вызывает у Ромео желание уйти из жизни вместе с нею» [6.Ч.1.С.10]. С христианской точки зрения, «в жизни и смерти» Джульетта может принадлежать только Богу и только перед ним держать свой последний ответ. Поощрение критиком самоубийства, считающегося самым серьёзным христианским грехом, как показателя высшей любви, оправдание добровольного ухода из жизни даже ради близкого человека является скрытой пропагандой самоубийства, антигуманной в любом обществе. Таким образом, в статье «Ромео и Джульетта», написанной в русле гуманизма, неправильно расставленные критиком акценты размывают понятия добра и зла, что противоречит духовно-нравственному содержанию процесса обучения.
Более того, одним из достоинств Джульетты А. Аникст видит «сопротивление дочери воле отца», которое, по его мнению, «в плане историко-нравственном имеет важное значение» [6.Ч.1.С.8]. Однако именно «сопротивление дочери воле отца» привело Джульетту к трагической смерти, и вовсе не «явное сочувствие гуманистической идее свободы выбора» детей, а драму неуважения детьми родителей показывает Шекспир,утверждая не «передовые для того времени принципы гуманизма», а закономерное наказание человека, утратившего связь с Богом. В связи с этим вывод А. Аникста о том, что «утверждение любви как основы семейной жизни <...> нравственная идея, утверждаемая Шекспиром» [6.Ч.1.С.8-9], неверен.
Несомненно, без любви не может быть гармоничной семейной жизни, но это положение не относится к трагедии Шекспира, где связьмолодых людей, одержимых греховной страстью, нельзя назвать любовью и браком, скреплённым Богом, так как тайное венчание сопряжено с несчастием ближних, убийствами и, наконец, самоубийством.
В чём же смысл вечной трагедии молодых героев Шекспира, трагедии, которая, к сожалению, повторяется из века в век, ибо всегда есть те, кто, вдохновившись примером Ромео и Джульетты, сводит счёты с жизнью, не задумываясь о своей душе и душах близких? Думается, что основное воспитательное значение трагедии «Ромео и Джульетта» в отрицательном примере, в том, как нельзя жить страстями и пренебрегать своими близкими.
Из этого положения следует исходить учителю при анализе трагедии в рамках школьной программы и предоставить учащимся свободу выбирать между христианским и гуманистическим методами исследования.
Так как гуманистический подход в исследовании творчества Шекспира предлагается большинством школьных программ, остановимся подробнее на христианском (православном) аспекте анализа «Ромео и Джульетты».
Безусловно, Шекспир в пьесе активно выступает против кровной мести, послужившей предысторией к гибели влюбленных, и считает её наказанием родителям. Этой мысли посвящено вступление к трагедии:
Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас события,
Ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролитья.
Друг друга любят дети главарей,
Но им судьба подстраивает козни,
И гибель их у гробовых дверей
Кладёт конец непримиримой розни [2.С.15].
Однако кровной мести, осуждаемой драматургом, противопоставлено в пьесе самоубийство героев, которое, по замыслу Шекспира, становится апофеозом их чистой любви, торжествующей над смертью. С христианской точки зрения любовь и самоубийство несовместимы, но шекспировская трактовка обусловлена не христианскими, а гуманистическими убеждениями.
Начало трагедии вводит нас в атмосферу ненависти, причиной которой является кровная месть, разделившая два знатных рода Вероны – Монтекки и Капулетти – на два враждующих лагеря. Но ничто не может стать преградой двум молодым людям, одержимым страстью, Ромео и Джульетте, детям враждующих семей. Шекспир-гуманист в трагедии побеждает Шекспира-христианина, средневековое религиозное отношение к миру сменяется возрожденческим карнавализированным антропоцентрическим сознанием, в котором трагедия человеческих жизней превращается в игровое поле страстей.
Уже в первой сцене первого акта Ромео, влюблённый в Розалину, открывает своё чувство Бенволио:
Что есть любовь? Безумье от угара,
Игра огнём, едущая к пожару!
Воспламенившееся море слёз... (пер. Б. Пастернака)
[6.Ч. 1.С.20].
Признанье Ромео, увидевшего в любви «злость» и «неумолимость», подтверждается оксюморонными словосочетаниями. Для страстного семнадцатилетнего юноши непонятен смысл любви, для него одинаково «и ненависть мучительна, и нежность»: «и ненависть и нежность – тот же пыл/ Слепых, из ничего возникших сил...» [6.Ч.1.С.20]. Последние слова характеризуют чувства, имеющие своим источником скорее демонические страсти, в которых юноша не разбирается и не стремится уяснить разницу между источниками их возникновения. Ромео – гуманист, человекобог, вырвавшийся из «цепких рук схоластов», а потому ощутивший себя безгранично свободным без Бога человеком эпохи Ренессанса.
Одновременно он и вечный библейский Адам, человек грешный, возроптавший на Бога и откликнувшийся на зов своей плоти. Шекспир, как многие писатели и поэты, талантливо перелагает литературным языком историю библейских Адама и Евы, пытаясь оспорить вечную, как мир, истину: Бог есть любовь. Для шекспировских героев любовь – это «пустая тягость», «тяжкая забава», «холодный жар», «смертельное здоровье», «бессонный сон». Любовь-страсть «хуже льда и камня», «она тяжка» для Ромео, так как она:
Воспламенившееся море слёз,
Раздумье – необдуманности ради,
Смешенье яда и противоядья [6.Ч.1.С.20].
В этом признании в любви к Розалине уже прозвучали ключевые слова Ромео в будущих отношениях с Джульеттой, которые приведут героев к гибели: любовь – «игра», «море слёз», «необдуманность», «смешенье яда и противоядья». Легко бросая слова, жонглируя их глубинным смыслом, Ромео поверхностен в чувствах и не обременен заботой о ближнем. В своих эмоциях он думает только о себе, легко переходя от одной страсти к другой, от страсти к одной женщине к влюблённости в другую. Неведение различий между страстью и любовью самого Шекспира незримо присутствует в контексте трагедии, иначе как объяснить ту лёгкость, с которой все его герои, в том числе и главные, распоряжаются чужими жизнями и чувствами. Этим неведением можно объяснить и то, что Ромео, пришедший на бал в поисках Розалины, легко забывает о ней, увидев дочь Капулетти, и в его славословии теряется фраза с ключевым словом «любовь»:
Любил ли я хоть раз до этих пор?
О, нет, то были ложные богини.
Я истинной красы не знал доныне [6.Ч.1.С.32].
С таким же безрассудством влюбляется Джульетта, и оба, походя, готовы отказаться от своих родителей и родословных, попирая самое святое – семью, отца и мать. Они могут даже отречься и от своего имени. Однако тринадцатилетняя Джульетта оказывается гораздо разумнее Ромео и ясно осознаёт, что сулит ей их связь:
Я воплощенье ненавистной силы
Некстати по незнанью полюбила!
Что могут обещать мне времена,
Когда врагом я так увлечена? [6.Ч.1.С.36].
Известная сцена в саду скрепляет совместный заговор Ромео и Джульетты против родителей и враждующих семейных кланов, в котором Ромео желает обладать Джульеттой, а она всё же терзается сомнениями измены семье. В отличие от неё Ромео это обстоятельство вовсе не беспокоит, он заранее готов отречься от своего имени, рода, семьи ради страсти. Однако то, о чём просит Джульетта: «отринь отца, да имя измени» [6.Ч.1.С.39] – есть грех Адама и Евы, за который они были изгнаны из рая, это непослушание Богу и нарушение заповеди об уважении к родителям. Таким образом, начало духовному падению влюблённых было положено их сознательным выбором – отречением от своих родителей, и, как следствие, противостоянием Богу. Воспевая греховную страсть, Шекспир, будучи гениальным художником, возможно, сам того не осознавая, показывает её трагические последствия как результат отпадения человека от Бога.
Примечательно, что в их грехопадении героев поддерживают взрослые – кормилица, носительница народного сознания, возмущенного к тому времени идеями протестантизма, и брат Лоренцо, монах-францисканец, действующий далеко не по уставу этого ордена. Он преступает правила таинства брака и венчает влюблённых против воли родителей. Действия монаха и кормилицы, взрослых людей, потворствующих греху, создают у Ромео и Джульетты иллюзию вседозволенности и правомерности их действий.
Кульминационным событием в духовно-нравственном падении Джульетты становится сцена убийства её двоюродного брата, которого в пылу мести за Меркуцио заколол Ромео. Узнав от кормилицы о гибели брата, Джульетта довольно активно реагирует на это событие, оскорбляя своего возлюбленного самыми последними словами:
О, куст цветов с таящейся змеей!
Дракон в обворожительном обличье!
Исчадье ада с ангельским лицом!
Поддельный голубь! Волк в овечьей шкуре!
Ничтожество с чертами божества!..
Святой и негодяй в одной плоти! [6.4.1.С.61].
С таким человеком, казалось бы, невозможно связать свою судьбу. Но Джульетта легко переходит от оскорблений к восхвалениям, и смерть брата быстро забыта, а человек, которого она проклинала, становится её мужем:
...«Изгнан». Этот звук
Страшнее смерти тысячи Тибальтов [6.4.1.С.62].
Эти слова сожаления произнесены героиней уже по поводу изгнания убийцы брата и обращены к её мужу Ромео.
Кощунственные реплики Джульетты сопровождаются ещё более страшными признаниями кормилице:
Скажи
Вслед за известием о конце Тибальта
Про гибель матери или отца,
Или обоих, если очень нужно [6.4.1.С.62].
И это известие готова принять Джульетта, купив смертью близких жизнь Ромео.
В последней части пьесы Шекспир приготовил для своих героев (а также для зрителей) своеобразный катарсис – игру со смертью, в которую играют все персонажи. Вообще игра со смертью является лейтмотивом всей трагедии, и здесь не следует забывать о том, что Шекспир (или группа лиц, выдающая себя за драматурга) сам был актёром, а весь мир ему представлялся театром. Рискнём предположить, что вряд ли он принимал всерьёз всё то, о чём писал, и это обстоятельство также необходимо учитывать при анализе произведений английского драматурга (оно требует, на наш взгляд, более глубокого рассмотрения).
Подобно Гамлету, ведущему свою игру, брат Лоренцо режиссирует постановку смерти Джульетты. Возвращаясь к теории Аристотеля о трагедии, Шекспир вводит в игру его величество Случай, который путает все карты и вершит судьбы героев. И неважно, что люди – не шахматные фигуры, ведь для Шекспира жизнь – игра, а люди – актёры, поэтому грань между жизнью и игрой, жизнью и смертью стирается и герои становятся куклами-марионетками. При этом они говорят патетические речи, стараются сохранять своё лицо, но это всего лишь шуты в руках талантливого драматурга, скрывающего своё лицо под маской и отстраняющегося от мира под псевдонимом «потрясатель сцены».
Джульетта также играет сцену своей смерти, обманывая родителей. Её обман оттеняется их доверием, которое акцентируется в грандиозной карнавальной фантасмагории пышных похорон Джульетты.
У читателя-зрителя возникают вполне закономерные вопросы, почему же не раскаялись Капулетти в своём жестокосердии по отношению к Джульетте и две семьи не примирились на «первых» похоронах Джульетты? Для чего Шекспиру понадобились «вторые» похороны? Ответ напрашивается неутешительный: автор делает это ради игры, для того, чтобы запутать зрителя и окончательно выбить у него из-под ног ориентиры добра и зла. Неслучайно «первые» похороны Джульетты венчает вакханалия, устроенная музыкантами и предваряющаяся софистической речью брата Лоренцо о «твёрдости» и «победе разума» [6.Ч.1.С.86].
Ромео, по замыслу драматурга, также должен доиграть свою роль влюблённого до конца (если уж и монах в этой игре-фантасмагории противостоит Богу, то что делать другим героям). Судьба посылает ему пророческий сон:
Я видел сон. Ко мне жена явилась.
А я был мертв и, мертвый, наблюдал.
И вдруг от жарких губ её я ожил
И был провозглашён царём земли [6.4.1.С.88].
Ромео проигрывает сцену своей смерти во сне, затем покупает яд, чтобы реализовать её наяву, не зная, что игра уж давно идёт и без него, а он только шут в руках фортуны и драматурга. Он является в могильный склеп, где мимоходом убивает Париса, который пришёл оплакать Джульетту. Парис просит похоронить его рядом с ней. Возникает вопрос, кто из них заслуживает большего уважения?
В своем предсмертном монологе Ромео, как всегда, витиеват и многословен. Однако в его речи нет и доли раскаянья в убийствах. Он принимает яд, выпивая отраву как тост за любовь. Но ведь самоубийство неприемлемо для христианина:
И губы, вы, преддверия души,
Запечатлейте долгим поцелуем
Со смертью мой бессрочный договор [6.4.1 С.94].
Именно этот факт старательно игнорируется авторами школьных программ. А ведь дети – это будущие отцы и матери. Но они могут ими не стать, если пойдут дорогой героев Шекспира.
Подавляющее большинство школьных программ солидарны с Шекспиром в трактовке любви и основного конфликта трагедии «Ромео и Джульетта». Эта трактовка заключена в словах князя, подводящих логическую черту под враждою семей:
Где вы, непримиримые враги,
И спор ваш, Капулетти и Монтекки?
Какой для ненавистников урок,
Что небо убивает вас любовью![6.4.1.С.100].
Для гуманистической шекспировской системы ценностей данное высказывание князя означает, что небо (Бог) мстит враждующим семьям гибелью любви, т.е. смертью Ромео и Джульетты. С христианской точки зрения данное выражение не имеет смысла – небо (Бог) не может убить любовью, ибо Он сам есть любовь. Бог может попустить подобную развязку в назидание враждующим семьям, показывая, что вражда не способна воспитать любовь и любое зло наказуемо, равно как наказуемо и неповиновение Богу в его заповедях, а затеявший игру со смертью заранее обречен на поражение.
2005
Литература
1. Программа для общеобразовательных учреждений гуманитарного профиля по зарубежной литературе / под ред. Н.П. Михальской. – М., 2006.
2. Программа литературного образования / под ред. В.Г. Маранцмана. – М., 2006.
3. Программа общеобразовательных учреждений / под ред. Г.И. Беленького. – М., 2001.
4. Толстой Л. Об искусстве и литературе / Л. Толстой. – М., 1958.
5. Философия эпохи ранних буржуазных революций / под ред. Т.П. Ойзермана. – М., 1983.
6. Шекспир В. Избранное. В двух частях. Часть первая / В. Шекспир. – М., 1984.