§ 2. Крестные ходы и богослужения

Традиция совершения крестных ходов возникла в память о страданиях Иисуса Христа. Как сказано в Евангелии, «неся крест свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голго­фа» (Иоан. 19, 16). Становление Церкви, развитие богословской науки привело к более сложным толкованиям. Во-первых, верую­щие видели в крестном ходе способ обращения к Богу. Этот обряд призван «умилостивить Того, Кто воплотился ради нас и принял зрак раба и Кого представляют святые иконы и образы святых Его, честно проживших на земле». Память об Иисусе сближала верую­щих и являлась заметным фактором, способствующим сохранению и развитию традиций, связанных с крестными ходами. Во-вторых, крестные ходы осмыслялись как особая разновидность церковных обрядов, призванная очистить окружающий мир: «Подъемлем и износим из храмов честные иконы для того, чтобы освятились и люди, и все потребное в их жизни, т.е. домы, пути, воздух и земля, оскверняемая нами и попираемая нашими ногами, для того чтобы весь обитаемый нами град и страна причастились божественной благодати, отвергнув все губительное и тлетворное»[1]. Крестный ход осмыслялся как вторичное, сакральное освоение пространства, которое должно неизбежно следовать за первичным, профанным его освоением. Последнее признавалось не только недостаточным, но даже унизительным, недостойным божественного творения.

На Руси, начиная со средневековья, крестные ходы стали неотъемлемой частью повседневной религиозной жизни. Достаточно сказать, что измене­ние порядка движения во время крестного хода в середине XVII в. стало од­ной из причин церковного раскола: старообрядцы отстаивали древний по­рядок движения «посолонь». Традиция проведения крестных ходов нужда­лась лишь в незначительной корректировке. Так, церковное законодатель­ство XIX в., закрепляя, вероятнее всего, существующие нормы, предусмат­ривало меры, регламентирующие время совершения крестных ходов и на­правленные на охрану общественного спокойствия во время церковных процессий: «Полиция наблюдает за сохранением благочиния во время цер­ковных торжеств,крестных ходов (курсив мой. — М.П.), водосвятия и тому подобных установленных обрядов»[2]. Во время крестного хода полиции следовало обеспечить беспрепятственное прохождение церковного шест­вия: чтобы не происходило «поперечной езды» через улицы или иного «по­мешательства шествию», а также стражи порядка добивались, чтобы «для смотрения на ход никто на улице не строил подмосток из скамей, досок, бревен или иного». В момент совершения крестного хода требовалось за­крыть «питейные дома» и прекратить торговлю любыми товарами, «кроме съестных жизненных потребностей». Полиция следила за тем, чтобы одно­временно с крестным ходом не устраивались всякого рода шумные увеселе­ния, пляски, «конские ристания» и тому подробное[3]. Священнослужите­лям запрещалось разговаривать между собой и раскланиваться со знакомы­ми[4]. Старообрядцам совершение крестных ходов вплоть до закона о веро­терпимости 1905 г. категорически запрещалось[5].

Источники показывают, что беспокойство властей по поводу пра­вильного совершения крестных ходов не вполне обосновано. К началу XIX в. на Европейском Севере России имелся накопленный за преды­дущие столетия опыт и устойчивые традиции организации церковных процессий. В 1909 г. пидемский священник сообщал консистории, что в его приходе «крестный ход учрежден издавна и совершается в том са­мом виде и порядке, как совершался и при самом учреждении». При этом без разрешения епархиального начальства, а также без «согласия и желания прихожан» никакие изменения не допускались[6]. К середи­не XIX в. время и обстоятельства появления крестных ходов, судя по имеющимся источникам, в большинстве случаев забылись. Особенно это касается сельских приходов. В источниках формирование традиции проведения крестного хода в тот или иной день связывают с «далекими временами», о которых не сохранилось никаких сведений. Упомина­ния о том, как в той или иной местности появилась традиция совер­шать крестные ходы, крайне немногочисленны. Так, в Великогубском приходе крестный ход от местной церкви к часовне «установлен издав­на, как сказывают обыватели сего места, по обещанию, для прекраще­ния скотского падежа»[7]. В Деревянском приходе происхождение двух крестных ходов к началу XIX в. забылось, но один, установленный в 1831 г., появился «по случаю моровой язвы»[8].

Упорядочивая церковно-приходскую жизнь, духовная власть стремилась навести порядок и в этом существенном, но стихийно сформировавшемся аспекте жизни церковного прихода. С одной стороны, в тех местностях, где крестные ходы отсутствовали, ду­ховные власти старались их учредить. Так, настоятельные требо­вания местного преосвященного об установлении крестного хода в Повенецком уезде Олонецкой губернии привели к составлению документа с подробным описанием современного состояния и перспектив развития этой традиции. В нем указывались те мест­ности, где существуют крестные ходы, и содержалось объяснение причин отсутствия крестных ходов там, где их не было. Так, в Юшкозерском приходе, говорилось в документе, «учредить кре­стных ходов никуда и ни в какое время совершенно не возможно, ибо при сей церкви имеются только две часовни, но и те в даль­нем разстоянии и путь неудобный»[9]. С другой стороны, в конце

XIX—начале ХХ в. установление регулярных крестных ходов раз­решалось лишь после согласования со Святейшим синодом.

Проведение крестных ходов по случаю праздников или бедст­вий (одним словом, по чрезвычайным поводам) требовало лишь решения местного епархиального начальства, которое более опе­ративно, чем Синод, реагировало на духовные запросы мирян. Осуществление контроля за крестными ходами возлагалось на благочинных. Они обязывались пресекать несанкционированные епископом церковные шествия. Как говорилось в инструкции благочинным, «вновь быть крестным ходам <...> отнюдь не до­пускать»[10]. На рубеже XIX и ХХ в. благочиннический съезд Оло­нецкой епархии специально обратился к местному архиерею с просьбой «дать разрешение приходским священникам в пределах своего прихода, где возможно, совершать крестные ходы в ис­ключительных случаях, не испрашивая телеграммами разрешения Епархиального Архиерея», а также дозволить «совершать крест­ный ход, по желанию и просьбе прихожан, и на поля во время по­севов яровых и озимых хлебов»[11].

Добиться права совершать крестный ход, связанный с каким- либо событием местного значения, было нелегко. Но и само осу­ществление крестного хода, особенно в конце XIX—начале ХХ в., становилось непростой задачей. Ему всегда предшествовала тща­тельная подготовка, разработка маршрутов продвижения и сцена­риев действий участников празднества. «В структуре крестного хо­да <...> выделялись ключевые элементы, акцентировавшие внима­ние зрителя на содержательной стороне праздника (например, иконы, связанные с праздником, хоругви, мощи)»[12]. По традиции в крестном ходе участвовали священнослужители из тех приходов, по территории которых проходила церковная процессия, а также миряне. Это стало общероссийским правилом. Так, в Поднепровье и Левобережье Днепра в крестном ходе по случаю весеннего «обхо­да полей» принимало участие большинство местных жителей, а также священник и причт; «на поле выносили хоругви и иконы, украшенные цветами и лентами»[13]. По сведениям М.М. Громыко, нести образа во время крестного хода могли все желающие. По­скольку добровольцев было много, они часто менялись, «но те, кто нес икону по обету, не отдавали ее никому». Священнику эту службу оплачивали всем миром, собирая деньги со всех приходских дво- ров[14]. Аналогичная закономерность прослеживается по каргополь- ским материалам. Здесь местные мальчишки «за несколько дней до Пасхи начинали бегать к попу с просьбой взять их с "Богомате­рью"»[15]. В вепсских деревнях в пасхальных крестных ходах «участ­вовали священник, дьякон, церковный сторож и 5—7 жителей, кото­рые местным населением назывались ristad (букв. кресты)»[16]. Т.А. Бернштам обнаружила другую закономерность. Костяк бого­носцев (изредка их называли крестоносцами), по ее мнению, со­ставляли обетники — «люди любого пола и возраста, давшие обет вместе со священником обойти весь приход»[17]. Живописные карти­ны, предшествующие крестному ходу, представлены в олонецкой епархиальной прессе: «Вот робко подходят к благочинному женщи­ны и просят дозволения и им в несении святых икон. Радости их не было границ, когда они получили желаемое разрешение»[18].

Крестные ходы не в последнюю очередь предназначались для того, чтобы продемонстрировать единство духовенства и народа в шествии по городу, вокруг села, из храма к часовне и т.д. В дейст­вительности даже сама последовательность прохождения церков­ников во время крестного хода являлась источником конфликтов. В некоторых случаях представители черного и белого духовенства, проживающие в одном и том же городе, оспаривали друг у друга первенство во время процессии. Глухие отзвуки противостояний сохранились в делопроизводстве Олонецкой консистории конца

XVIII в. В 1793 г. иеромонах Варлаам, строитель Спасо-Каргополь- ского монастыря, «никем не зван», явился в городскую соборную церковь и «в продолжение обедни облачился во все свое облаче­ние». После этого он «первенствующим стал на середину церкви, а с ним и другие из градских священников». В момент начала крест­ного хода во Владимирскую церковь «к храмовому празднику пре- святыя Богородицы» иеромонах, к крайнему изумлению протопо­па городского собора, встал во главе процессии. Раздосадованный священник обратился в консисторию с просьбой разобраться в си­туации, поскольку «нам неизвестно, почему оной строитель осме­ливается занимать первенство в соборе»[19]. Такого рода противо­стояния в основном были возможны в крупных городах с много­численным и амбициозным духовенством. В сельской местности, где церковников было немного, вопросы решались проще.

Довольно часто крестными ходами соединялись храм и прилегаю­щие к нему часовни, а в процессии участвовали лишь местные клири­ки и наиболее активные прихожане. Об этом свидетельствуют данные из разных мест Олонецкой епархии. Так, в Петрозаводске к одной из часовен, приписанных к кафедральному Петропавловскому собору, ежегодно совершался от кладбищенской церкви крестный ход к ча­совне, расположенной на Куккуевой горке[20]. В знаменитом своими церквами Кижском приходе духовенство и верующие дважды по цер­ковным праздникам совершали крестные ходы к часовне во имя Успения Божией Матери. Третий кижский крестный ход отправлял­ся в день Сошествия Святого Духа к другой часовне того же наиме­нования, расположенной на Каргиной горе[21]. В Шокшинском при­ходе этой же епархии Покровская церковь соединялась крестным ходом с расположенной при дороге, в 2 верстах, часовней во имя св. мироносицы Марии Магдалины[22]. В Космозерском приходе еже­годно, 26 июня, совершался крестный ход из Успенской церкви к ча­совне во имя Тихвинской Божией Матери, расположенной в деревне

Тереховской[23]. В Типиницком приходе ежегодно совершались крест­ные ходы к трем местным часовням[24]. Иногда в современных этно­графических трудах встречается другая точка зрения на эту проблему: «Часовни возникали на путях крестных ходов»[25].

Изучение материалов делопроизводства показывает, что в городах крестные ходы совершались столь же регулярно, как и в сельской ме­стности, и отличались лишь большим числом участников из разных слоев населения. Например, в Повенце крестный ход совершался трижды в год по случаю летних праздников: Николая Чудотворца, Воздвижения Креста Господня и Успения Пресвятой Богородицы. В эти дни верующие в составе торжественной процессии направлялись к расположенным в городе часовням, «поелику сии часовни устроены во имя сих праздников»[26]. В день праздника Преполовения в Петро­заводске регулярно совершался крестный ход из кафедрального собо­ра. Как видно из описания этого торжественного мероприятия, со­ставленного в 1898 г., процессия направлялась «на воду и вокруг горо­да». Верующие во главе с архиереем выходили на городскую при­стань, где совершали «чин освящения воды», а затем отправлялись в путь по главным городским улицам. Завершался крестный ход воз­вращением в кафедральный собор[27].

Основные церковные праздники и престольные торжества церк­вей сами по себе, без каких-либо дополнительных условий и огра­ничений со стороны духовного начальства становились поводами для крестных ходов и в сельской местности. Ежегодные крестные ходы проводились в дни Богородичных праздников, а иногда в дни, связанные с почитанием ангелов, апостолов, пророков, мучеников и великих святителей. Так, в Виданском приходе Петрозаводского уезда ежегодно совершалось три крестных хода: в Пасху, на 1 августа и в день Богоявления Господня[28]. В прилегающем к Петрозаводску Соломенском приходе крестные ходы совершались в Великую суб­боту и Светлую неделю[29]. В Фоймогубском приходе этого же уезда «церемониальное крестное хождение» совершалось в дни Богоявле­ния Господня и Происхождения Честных древ[30].

Пасхальные крестные ходы — наиболее распространенное явле­ние, не случайно они считались «главными» крестными ходами[31]. Только в Петрозаводском уезде они совершались в Виданском, Вешкельском, Горском, Деревянском, Линдозерском, Мелогуб- ском, Мунозерском, Шокшинском, Шуйском, Ялгубском прихо- дах[32]. При этом в Шуйском приходе пасхальные торжества были от­мечены двумя крестными ходами: в саму Пасху и день Преполове­ния Пасхи[33]. Водосвятие также становилось популярным поводом для совершения крестного хода. Так, в Мунозерском приходе про­цессия ежегодно направлялась к Мунозеру для освящения воды[34], а в Горском приходе крестный ход совершали к Онежскому озеру[35]. В Мелогубском приходе крестный ход для освящения онежской воды совершали 1 августа[36], а в Линдозерском приходе один из крестных ходов предназначался для освящения реки Суны[37]. Иногда крест­ные ходы совершались в те пятницы, которые почитались в народе «наряду с установленными церковью праздниками». Так, на северо- востоке Вологодской губернии ежегодно праздновали пятницу пер­вой недели Великого поста у часовни, «куда нарочно для этого со­вершали крестный ход» [38].

Наличие в том или ином приходе или монастыре особо почитае­мой православной реликвии также служило поводом для организации крестного хода. Обычно это ходы вокруг храма или монастыря, обла­давших такими святынями[39]. Еще одним поводом для крестного хода становились празднование примечательных событий истории Рус­ской Православной Церкви, а также местные торжества. Так, в связи с 900-летием крещения Руси в Петрозаводске состоялся крестный ход от кафедрального собора к источнику, находящемуся близ реки Не­глинки. Это событие напоминало, скорее, спектакль на открытом воздухе. По свидетельству очевидца, «по прибытии туда участвовав­шим в процессии представилось интересное, невиданное даже 1 ав­густа (когда тоже бывает крестный ход к этому ключу) зрелище: вся вершина песчаной горы, которая окружает ключ с юга, была усыпа­на народом»[40]. Сходные явления наблюдались и в сельской местно­сти. Так, в мае 1914 г., накануне Троицына дня, в Челмужском при­ходе был организован крестный ход к одной из местных часовен. Священник, взяв икону преподобного Александра Свирского и по­ложив ее на носилки, «нарочито для того устроенные», направился к близлежащей часовне «с пением тропаря и запевов преподобному». По пути «на величание, чтение евангелия и целование иконы препо­добного были деланы остановки». После богослужения «икона пре­подобного была обнесена вокруг храма, а молящиеся в это время проходили под икону». Шествие крестного хода со святым образом стало всенародным праздником. Как говорилось в статье, опублико­ванной в епархиальных ведомостях, «народу, сопровождавшего ико­ну преподобного, было очень много. Икона была украшена зеленью и по усердию прихожан платками и полотенцами»[41]. Повсеместно крестные ходы совершались во время торжеств по поводу открытия новых учебных заведений, при освящении новопостроенных или от­ремонтированных церквей[42].

Бедствия народной жизни служили веской основой для проведения крестных ходов. В особенности это касается эпидемий. В данном случае крестные ходы генетически связаны с опахиванием селений, которое, судя по этнографическим данным, сохранялось и в XIX в. Так, в Шуйском уез­де Владимирской губернии крестьяне верили, что «холера не проникает в село, опаханное сохой»[43]. Крестный ход выполнял аналогичную функ­цию. Так, 1830 г., когда в Ладвинском приходе «открылась повальная болезнь на скот, от которого начало переходить и к людям», было решено отремонтировать местную церковь во имя Усекновения Главы Иоанна Предтечи и установить праздник в честь иконы Смоленской Божией

Матери, «нося святую икону Ея с крестным ходом по всем деревням при­хода». После совершения крестного хода, как указывали в своем отчете местные священники, «не только ни один человек не заболел и не умер, но и все больные выздоровели»[44]. Ладвинские священники обратились к местному преосвященному Игнатию с просьбой разрешить ежегодное проведение аналогичного празднества[45].

Неблагоприятные метеоусловия также пытались исправить при по­мощи крестного хода. Во многих местностях России крестные ходы со­вершались в дни, связанные с крайне неблагоприятными событиями в прошлом или настоящем[46]. Европейский Север России не был исклю­чением. Самые ранние свидетельства относятся к середине XVII в., ко­гда в Вологде был установлен обетный крестный ход в память о чудес­ной перемене погоды. После крестного хода к гробу прп. Галактиона небо прояснилось и дождь, угрожавший урожаю, прекратился. С этого времени крестный ход ежегодно совершался в Духов день[47]. Материа­лы, связанные с Олонецкой епархией, подтверждают общероссийскую закономерность. В Сенногубском приходе Олонецкой губернии крест­ные ходы, помимо часовенных праздников, совершались «во время бездождия или безведрия»[48]. В некоторых случаях крестные ходы мог­ли сочетаться с молебнами или молебны заменяли собой крестные хо­ды. Так, в Заонежье молебны от засухи устраивали в церквах и часов­нях, посвященных Илье Пророку, «или в полях по соседству с ними»[49].

Крестные ходы в ряде местностей России устраивали и с профилак­тическими целями: для того чтобы защитить урожай от всевозможных угроз, связанных с внезапными неблагоприятными атмосферными яв­лениями. В таких случаях особое значение придавалось иконе Илии Пророка, к которому крестьяне обращались с молитвами о дожде[50]. В Олонецкой епархии крестный ход от местной церкви к пашне совер­шался в северном, мало пригодном для земледелия Ребольском прихо­де. При этом духовенство намеревалось учредить еще два крестных хо­да: при «начатии посева» и «по собрании хлеба с полей»[51]. В Масель- ско-Паданском приходе этой же епархии, по утверждению местного духовенства, жители «считали за нужное при начатии посева» совер­шить крестный ход вокруг пашни[52]. В соседнем Паданском погосте, по данным того же источника, особо почитался святитель Николай. По­этому именно его икону с крестным ходом носили вдоль полей, «дабы он скорыми молитвами своими испросил у Бога Его благословения

203

при начале посева умножением плодов земли»[53].

Постепенно установление крестных ходов приспосабливалось к по­требностям текущего момента политической жизни. Начало ХХ в. ознаме­новалось настоящим расцветом традиции крестных ходов. «Устройство торжественных крестных ходов» считали в этот период «средством к под­нятию религиозного настроения в народе»[54]. Так, в крестном ходе с чудо­творной иконой Знамения Божией Матери в Курской губернии участво­вало от 20 до 60 тыс. человек. Даже богатые люди давали обет сопровож­дать икону пешком[55]. На Европейском Севере России ситуация не слиш­ком отличалась от общероссийской. Появлялись новые крестные ходы, прежние становились значительно более массовыми. Наиболее грандиоз­ный за всю историю Карелии крестный ход состоялся в мае-июне 1914 г. и был связан с борьбой против распространения панфинской идеологии.

Ответственному мероприятию предшествовала тщательная разра­ботка маршрута. Предстояло пройти по всем карельским волостям По- венецкого уезда, совершая богослужения в приходских церквах[56]. Ве­рующие с иконой св. Иоасафа, освященной на его мощах в г. Белгоро­де, прошли за 16 дней 308 км. На остановках по пути следования про­исходили диспуты православного духовенства со старообрядческими на­ставниками, с которыми в присутствии крестьян обсуждались самые жи­вотрепещущие вопросы, касающиеся церкви и ее таинств — крещения и брака. Епархиальные власти уделяли заметное внимание сбору пожерт­вований. В церковной периодике отмечалось, что «на икону святителя, несмотря на громадные расстояния между селениями, было возложено 440 аршин холста, 153 полотенца, 75 платков, 50 аршин ситцу и собра­но доброхотных подаяний в кружку 288 руб. 22 коп.», что позволило окупить все расходы по организации столь грандиозного мероприятия и даже получить доход в размере 250 руб.[57]

Таким образом, крестные ходы выполняли чрезвычайно важные ро­ли в религиозной жизни Европейского Севера России XIX—начала ХХ в. Во-первых, они служили делу консолидации приходских сообществ: связывали часовни и приходскую церковь. Во-вторых, они являлись не­отъемлемой частью церковных праздников. Благодаря крестному ходу духовенство получало возможность продемонстрировать высокую сте­пень своего влияния на верующих. В-третьих, с точки зрения современ­ников, крестный ход выполнял защитную роль. Он наделялся магиче­ской способностью защитить местное население от вредных воздейст­вий, под которыми в равной мере понимались как инфекционные болез­ни, так и чуждая участникам крестного хода идеология.

Богослужения. Организация полноценных богослужений остава­лась непростой проблемой на протяжении всего изучаемого периода. Прежде всего огромные расстояния между приходскими селениями и храмами на Севере России оставались влиятельным фактором, при­водящим к отсутствию постоянного контакта между духовенством и крестьянами, добраться к которым по лесным тропам или озерам ос­тавалось непростой задачей. Заметное влияние оказывал языковой барьер между священниками и паствой. Наконец, но не в последнюю очередь, значение богослужений в практическом плане для повсе­дневной крестьянской жизни оказывалось менее существенным. Можно согласиться с Т.А. Бернштам: в российском религиозном оби­ходе явно преобладала домашняя молитва[58]. В современных исследо­ваниях православия встречаются вполне определенные высказывания на эту тему: «Для подавляющего большинства населения империи православие существовало только в обрядовой форме»[59]. Все эти осо­бенности религиозной жизни в той или иной мере прослеживаются по документам.

В XIX в. духовная власть регулярно требовала от священнослужителей обратить большее, чем прежде, внимание на порядок совершения бого­служения. Каждый священник перед рукоположением обязывался «в од- ноклирных приходах совершать богослужение как можно чаще, не менее двух раз в неделю, а в многоклирном ежедневно»[60]. Этому в немалой сте­пени способствовала растущая образованность местного духовенства. Так, по данным 1861 г., олонецкое епархиальное начальство принимало меры для богословской подготовки приходского духовенства и подбора кадров. В этот период в числе старших членов причтов городских и сельских церк­вей становилось все меньше «не обучавшихся в семинарии или не окон­чивших в оной курса». Епархиальный архиерей с гордостью сообщал Си­ноду, что «для усовершенствования в познаниях истин веры и благочестия внушается духовенству заниматься чтением духовно-нравственных книг и в особенности периодических духовных изданий»[61].

Обобщая поступающие с мест сведения, епархиальный преосвящен­ный смог создать полноценную картину отношения прихожан и духовен­ства к совершению богослужений в разные периоды существования епар­хии. Так, по данным за 1861 г., регулярные, ежедневные богослужения со­вершались в кафедральном соборе в воскресные и праздничные дни, а в дни поминовений и «во все субботы Великого поста» — ранние литургии. В «неодноклирных» соборах и церквах епархии богослужения соверша­лись также ежедневно. В «одноклирных» церквах богослужение проходи­ло «в воскресные, праздничные и высокоторжественные дни, и иногда и в простые». Епископ с удовлетворением отмечал, что нарушения порядка совершения богослужений связано лишь с уважительными причинами: «неимение теплых храмов» в некоторых приходах, отлучки священнослу­жителей для исполнения треб[62]. Во многих приходах после завершения богослужений звучали проповеди, чтение «назидательных поучений»[63]. В 1870 г. в документах появляются новые свидетельства о ежедневном совер­шении богослужений, правда, в течение относительно небольшого перио­да времени. Как говорилось в отчете епархиального преосвященного, «в святую же четыредесятницу положенное по уставу богослужение от­правляется при всех церквах епархии ежедневно»[64]. Тем не менее на про­тяжении всего XIX в. сохранялись существенные различия как между епархиями, так и внутри них во времени проведения богослужений и чис­ле тех священнодействий, «на которых должны были присутствовать при- хожане»[65]. Законодательство XIX—начала ХХ в. довольно подробно регла­ментировало проведение богослужений. Во время богослужений в при­ходских церквах запрещалось разговаривать, переходить с места на место, требовалось «пребывать со страхом, в молчании, тишине и во всяком поч- тении»[66]. Священники обязывались внушать прихожанам «приличное христианам к службе Божией благоговение» и наблюдать, «чтобы тишина и порядок не были нарушаемы приходящими в храм Божий»[67]. Четкое со­блюдение всех правил при совершении богослужений расценивалось вла­стью как надежное средство борьбы с церковным расколом. Каждый свя­щенник обязывался «всегда благоговейно и согласно с уставом церкви со­вершать общественное богослужение <...> с вразумительным и внятным чтением и пением молитвословий»[68]. Необходимость в подобных законах очевидна. Духовенству Олонецкой епархии приходилось обращать внима­ние начальства на поведение некоторых верующих во время богослуже­ний. Так, настоятель Ведлозерского прихода в 1877 г. сообщал полиции, что «крестьяне вверенного ему погоста во время повенчания браков в не­трезвом виде нарушают благочиние в храме Божием и производят со­блазн, замешательство и остановку в богослужении»[69].

Другим направлением законодательной регламентации богослуже­ний, помимо сохранения благочиния, стала эстетика. Особое внима­ние законодатель уделил церковному пению. Этот вопрос беспокоил церковные власти во многих епархиях России[70]. В 1833 г. по высо­чайшему повелению все архиереи получили предписание снабдить приходские церкви «нотными книгами простого церковного пения и принадлежащей к оному панихиды, употребляемыми в придворных церквах»[71]. Указом Синода от 7 мая 1847 г. священники, обучающие крестьянских детей в школах, обязывались заниматься с ними и цер­ковным пением, «чтобы они могли петь на клиросах в праздничные дни»[72]. Согласно синодальному указу от 20 августа 1852 г. «во избежа­ние народного соблазна» иереям не разрешалось исполнять в церквах «такие переложения церковных песнопений, которые не одобрены Синодом к употреблению». Нарушителей этого распоряжения нака­зывали: «виновные в неисполнении сего регенты подвергаемы были

223

строжайшему взысканию и удалению от сих должностей»[73].

Далее епархиальное начальство обратило внимание на подготовку певчих. Улучшение службы, укрепление «традиционно-эстетической ре­лигиозности» в конце XIX в. являлись одной из главных задач церковно­го руководства[74]. Но в Олонецкой епархии благозвучное, стройное нот­ное пение оставалось к началу ХХ в. недостижимой мечтой большинства приходских священников. Автор статьи, опубликованной в епархиаль­ных ведомостях, задавал вполне обоснованный риторический вопрос: «Посмотрите, много ли вы найдете таких приходов, где на клиросе вы увидите не одного-двух, а несколько прихожан-крестьян, не говорю уже составляющих правильно организованный церковный хор, а хотя бы лишь мало-мальски сносно поющих?»[75]. Отдельные корреспонденции с мест дополняли безрадостную картину. Так, по данным на 1902 г., в селе Остречины «церковное пение совершенно неудовлетворительно ввиду того, что нет хорошего регента»[76]. Поэтому подготовка певчих относи­лась к числу мер, призванных изменить ситуацию. Здесь также намети­лись небольшие положительные изменения. Собрание членов Александ- ро-Свирского братства, отмечая низкий уровень подготовки участников церковных хоров, рекомендовало священникам «проявить самое живое и сердечное участие в деле организации церковных хоров из учащихся и потрудиться в обучении детей пению»[77]. Оценивая уровень «благоле­пия» в приходской жизни, духовное начальство настаивало на улучше­нии церковного пения. Так, в описании Кижского прихода присутству­ют указания на возможности развития церковного пения: оно «может быть улучшено значительно при большом количестве учащихся в прихо­де»[78]. Для улучшения качества богослужений и церковного просвеще­ния в епархии появились должности священников-катехизаторов. Как видно из инструкций, составленных олонецким церковным начальст­вом, эти священники были обязаны заниматься вероучительными собе­седованиями, проводить спевки церковных хоров, учреждать православ­но-церковные кружки, бороться с разными пороками, распространен-

229

ными в карельской деревне[79].

Реальность зачастую существенно расходилась с законодательны­ми требованиями и предписаниями местного начальства. Как говори­лось в отчете за 1857 г. исполняющего должность благочинного свя­щенника Шуйского прихода Петра Мишурина, «богослужение от­правляется в приходах одноклирных во все воскресные, праздничные и высокоторжественные дни, в некоторые праздники богородичные и великих святых, в установленное правилами время, с благоговением и тишиною». Но в некоторых приходах благолепная картина нарушает­ся по вине собравшихся на богослужение крестьян. Епархиальная пе­чать рисует печальные картины богослужебного обихода: «от того, что церкви холодные, и молящиеся, особливо малолетние, почувствовав, что озябли у них ноги, поколачивают довольно громко сапогами для сообщения ногам теплоты. От холода происходит и то в этих церквах, что все молящиеся в продолжение всего богослужения стоят в рука­вицах и редко-редко знаменуют себя крестным знамением. Само бо­гослужение в сих церквах ведется, по причине холода, весьма по­спешно»[80]. В документах фиксируется и совсем странное поведение верующих. Священник Кимасозерского прихода в своем рапорте епи­скопу в 1857 г. утверждал: «Служа пять месяцев в храме Божием, не видел ни одного человека женска пола». Одна из прихожанок, осме­лившаяся посетить церковь и исповедаться, вызвала негодование сво­его свекра, который «едва ли не прибил свою невестку»[81].

Но и в такой обстановке регулярное посещение богослужений рас­сматривалось духовной властью как важный показатель успехов в церковном просвещении народа. Так, в отчете шуйского священника в начале ХХ в. благочестие местных крестьян оценивалось исходя именно из этого критерия: «Если о состоянии веры и благочестия в на­роде судить по внешнему его поведению в отношении к церкви, ее бо­гослужению и таинствам, то лучшее состояние благочестия примечает­ся в жителях погостов Деревянского, Ялгубского, Виданского и Свято- зерского. Жители означенных приходов в большем, против жителей других погостов, количестве собираются в храмы Божии во все вос­кресные и праздничные дни, чаще жителей других мест приготовляют себя к принятию святых тайн Исповеди и Причастия»[82]. В начале ХХ в. богослужения более-менее органично вошли в повседневную жизнь кре­стьян. Описывая состояние дел в родном приходе, современник собы­тий в 1906 г. указывал: «Из более состоятельных крестьян многие счи­тают для себя долгом ежегодно в день кончины своих родителей отслу­жить заупокойную литургию, часто служат молебны и панихиды»[83].

Государственно-церковный контроль над совершением бого­служений постепенно усиливался. Богослужения были поставлены под надзор благочинных, в обязанности которых входило изучение специальных «богослужебных дневников», отражающих проведе­ние священнослужений, и информирование епархиального на­чальства обо всех отклонениях от узаконенного порядка[84]. На ос­новании отчетов благочинных составлялся отчет епархиального преосвященного перед Синодом. Из этого важного источника яв­ствует, что литургии в церквах совершались регулярно, «с долж­ным благоговением, чинно и по возможности благолепно, с осо­бенной торжественностью в дни храмовые и других церковных праздников, когда стечение богомольцев в храме бывает значи­тельнее, чем в другое время». «Неисправность» в богослужениях фиксировалась в документах как «редкое исключение»[85]. Главной помехой при совершении богослужений местный епископ считал отлучки прихожан на заработки в другие части страны (прежде всего в Петербург) и сельскохозяйственные работы. В отчетах бла­гочинных проявляются более серьезные недостатки паствы. Ука­зывалось, что религиозные познания прихожан «большею частью скудны, перемешаны с разными суевериями и предрассудками, за­висящими не столько от испорченных нравов их, сколько от не­достатка образования»[86].

Оставаться равнодушными наблюдателями священники не могли. В некоторых приходах на новый уровень удалось поднять церковную проповедь. При этом большинство священников использовали при подготовке проповедей готовые тексты из святоотеческой литературы. Современник событий отмечал успехи проповедников: «некоторые из священников, способные импровизировать, назидают свою паству, го­воря поучения наизусть»[87]. Другие священники уповали на поддержку власти. Так, священник Кимасозерского прихода в 1857 г. доносил консистории, что «все его просьбы и убеждения», адресованные прихо­жанам, «чтобы в воскресные и праздничные дни ходили на молитву в храм Божий», остались безрезультатными. Тогда священник прибег к последнему средству: «принужден был просить содействия сотского, чтобы явились крестьяне к утрени на вынос плащаницы», но «и эта по­следняя мера осталась почти недействительною»[88]. Третьи священни­ки для повышения уровня церковного просвещения паствы использо­вали экстраординарные меры. К их числу относится введенное по рас­поряжению консистории в 1852 г. «громогласное чтение Символа Ве­ры, молитвы Господней, десяти заповедей и других необходимейших молитв для обучения оным прихожан». Судя по поступившим в конси­сторию доношениям, «громогласно» общались со своей паствой во время богослужений священники девяти приходов Петрозаводского уезда и восьми приходов Олонецкого уезда[89].

Постепенно, к концу XIX—началу ХХ в., богослужения более-менее органично вошли в повседневную жизнь крестьян, стали более благолеп­ными и торжественными. Прежде всего это касается многолюдных и от­носительно обеспеченных приходов Каргополья. Описывая состояние ме­стных приходов, благочинный сообщал консистории в 1879 г.: «Божест­венные литургии отправлялись по все воскресные и праздничные дни, ис­ключая беднейших и малоприходных церквей»[90]. В источниках второй половины XIX в. встречаются и совсем радужные картины: «За литургиею бывают такие собрания, что делается теснота, от которой в середине стоя­щие с трудом могут изображать на себе крестное знамение»[91]. Документы ХХ в. выдержаны в таком же духе. Излагая состояние дел в родном Нем- жинском приходе, современник событий в 1906 г. указывал: «Из более со­стоятельных крестьян многие считают для себя долгом ежегодно в день кончины своих родителей отслужить заупокойную литургию, часто служат молебны и панихиды»[92]. Отчет вытегорского благочинного, обобщая больший объем информации, содержит сходные сведения: «Богослужения в храмах в воскресные, праздничные и урочные дни совершаются всеми причтами неопустительно; за литургиями, применительно к случаю, про­износилось поучение, а по окончании литургии отправлялись положен­ные молебствия или панихиды»[93].

В епархиальной прессе появлялись критические замечания об от­ношении к богослужениям как крестьян, так и некоторых священни­ков. Причины негативных явлений виделись современникам в непо­нятности церковно-славянского языка для большинства прихожан, отсутствии во время богослужений «живого сердечного слова», а так­же в усиливающейся «безрелигиозности» населения[94]. Но и священ­ники допускают произвол в организации богослужений, по собствен­ному усмотрению заметно сокращают их длительность. Все это, пола­гали современники событий, становится более распространенным яв­лением. Так, в некрологе о протоиерее И.А. Туманове его родствен­ник, тоже священник, указывал: «Богослужения им отправлялось всегда благоговейно и по уставу, без пропусков. <...> Страстная неде­ля отнимала у него почти все время на службу в церкви; и нужно было быть очень привычным к долгому стоянию, чтобы простоять, не вы­ходя из храма, все богослужение. <...>Такие священники в наш век встречаются счетом (курсив мой. —М.П.)»[95]. Нелестно характеризо­вали и местную манеру произнесения проповедей, распространенную в некоторых приходах. Будучи новым для епархии явлением, пропо­ведь находилась в зачаточном состоянии. Как признавали авторы публикаций в епархиальной печати, «проповедь, не будучи хорошо продумана и разучена самим проповедником, выходит мертвая, хо­лодная, за сердце верующего не трогает, добрых чувств его не расше­велит и на путь спасения не направит»[96].

В качестве дополнения к богослужениям постепенно развивались «внебогослужебные собеседования». Как говорилось в одном из еже­годных отчетов о состоянии епархии, «собеседования эти в большин­стве приходов бывают не после торжественных вечерен в празднич­ные и воскресные дни, к каковым вечерням народ, по отзывам благо­чинных, еще не привык ходить, а между утренею и литургиею». Они начинаются обычно осенью, с октября «когда сельский люд имеет большую возможность посещать храмы, и останавливаются в Вели­ком посту». Местом для проведения собеседований, как правило, из­бирают храм, помещение школы или даже церковную сторожку. «Здесь поются общим хором церковные песнопения, читается и объ­ясняется святое Евангелие, рассказывается священноистория, собы­тия или жития святых и разъясняются истины христианской религии и нравственности»[97]. Становление и развитие богослужений вне и внутри храма развивалось параллельно с еще одним явлением духов­ной жизни, точно так же ставшем в XIX в. предметом внимания ду­ховных и светских властей. Речь идет об иконопочитании. Остано­вимся на этом вопросе подробнее.




[1]    Вениамин (архиепископ). Новая скрижаль. Полное объяснение всех церковных служб, обрядов, молитвословий и предметов церковного обихода. СПб., 1909. С. 530- 531.

[2]   Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Церков­ное благоустройство. Сборник действующих церковно-гражданских законо­положений, относящихся к духовному ведомству. М., 1901. С. 283.

[3]   Там же, с. 284.

[4]   Ивановский Я. Обозрение церковно-гражданских узаконений по духов­ному ведомству, с. 139.

[5]     Инструкция приходским священникам Олонецкой епархии в деле борьбы с расколом // ОЕВ. 1900. № 22. С. 758.

[6]   НА РК, ф. 25, оп. 7, д. 106/51, л. 15 (Рапорт священника).

[7]   ОПИ ГИМ, ф. 450 (Барсов Е.В.), оп. 1, д. 696, л. 23.

[8]   Там же, л. 21.

[9]   НА РК, ф. 25, оп. 15, д. 18/400, л. 7.

[10]  Инструкция благочинному приходских церквей // Церковное благоуст­ройство. Сборник действующих церковно-гражданских законоположений, относящихся к духовному ведомству. М., 1901. С. 106.

[11]  Из постановлений благочиннического съезда Олонецкой епархии, быв­шего в городе Каргополе // ОЕВ. 1900. № 7. С. 255.

[12]  Морозов И.А., Слепцова И.С. Круг игры. Праздник и игра в жизни север­но-русского крестьянина (XIX-XX вв.). М., 2004.

[13]  Агапкина Т.А. Мифопоэтические основы славянского народного кален­даря. Весенне-летний цикл. М., 2002. С. 412.

[14]  Громыко М.М. Службы вне храма // Православная жизнь русских кре­стьян XIX-XX вв.: итоги этнографических исследований. М., 2001. С . 109.

[15]  Морозов И.А., Слепцова И.С. Круг игры. Праздник и игра в жизни север­но-русского крестьянина (XIX-XX вв.), с. 50.

[16]  Винокурова И.Ю. Традиционные праздники вепсов Прионежья (конец XIX- начало ХХ в.). Петрозаводск, 1996. С. 92.

[17]  Бернштам Т.А. Приходская жизнь русской деревни: Очерки церковной этнографии, с. 268.

[18]  Волокославский А. Соединенный крестный ход 8 приходов 17-го благочинни- ческого округа Олонецкой епархии к Параскевинской приписной церкви Тудозер- ского прихода Вытегорского уезда 17 и 18 июля // ОЕВ. 1914. № 26. С. 603.

[19]  НА РК, ф. 25, оп. 15, д. 2/26, л. 1- 1, об. (Дело по доношению Карго- польского собора протопопа Василия Селенинова с братиею об отнятии у не­го Спасо-Каргопольского монастыря строителем иеромонахом Варлаамом в церковных служениях первенства).

[20]  Там же, ф. 126, оп. 1, д. 4/43, л. 6, об.-7.

[21]  ОПИ ГИМ, ф. 450 (Барсов Е.В.), оп. 1, д. 696, л. 89 (Исторические све­дения о приходах Петрозаводского уезда).

[22]  НА РК, ф. 126, оп. 2, д. 6/109, л. 29 (Ведомость о церкви Покрова Пре- святыя Богородицы Шокшинского погоста за 1858 г.).

[23]  ОПИ ГИМ, ф. 450 (Барсов Е.В.), оп. 1, д. 696, л. 2, об.

[24]  Там же, л. 141, об.

[25]  Листова Т.И. Религиозно-общественная жизнь: представления и прак­тика, с. 740.

[26]  НА РК, ф. 25, оп. 15, д. 18/400, л. 2 (Из рапорта благочинного Повенец­кого Петропавловского собора священника Иоанна Ставровского).

[27]  ОГВ. 1898. № 23. С. 4.

[28]  ОПИ ГИМ, ф. 450 (Барсов Е.В.), оп. 1, д. 696, л. 12.

[29]  Там же, л. 14.

[30]  ОПИ ГИМ, л. 19.

[31]  Бернштам Т.А. Приходская жизнь русской деревни: Очерки церковной этнографии, с. 268.

[32]  ОПИ ГИМ, ф. 450, оп. 1, д. 696, л. 1- 141, об.

[33]  Там же, л. 105, об.

[34]  Там же, л. 49, об.

[35]  Там же, л. 51, об.

[36]  Там же, л. 91.

[37]  Там же, л. 98.

[38]  Кремлева И.А. Мирской обет // Православная жизнь русских крестьян XIX-XX вв., с. 243.

[39]Громыко М.М. Службы вне храма, с. 109.

[40]  Петрозаводск. 300 лет истории. Петрозаводск, 2001. Кн. 2. С. 283.

[41]   Крестный ход в Челмужском приходе Повенецкого уезда 25- 26 мая 1914 года // ОЕВ. 1914. № 25. С. 593- 594.

[42]  Вещезеров А. Освящение придела во имя Св. и Чуд. Николая в Чурилов- ском приходе Вытегорского уезда // Там же. 1911. № 7. С. 111.

[43]   Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов эт­нографического бюро князя В.Н. Тенишева. (На примере Владимирской гу­бернии). СПб., 1993. С. 269.

[44]  ОПИ ГИМ, ф. 450 (Барсов Е.В.), оп. 1, д. 696, л. 23.

[45]  НА РК, ф. 25, оп. 15, д. 15/339, л. 1- 3 (По рапорту ладвинских священни­ков о дозволении в их приходе праздновать 20 июля каждого года Смоленской Божией Матери по обещанию, сделанному во время скотского падежа в 1830 г.).

[46]   Кузнецов С.В. Нравственность и религиозность в хозяйственной дея­тельности русского крестьянства // Православная жизнь русских крестьян XIX-XX вв.: итоги этнографических исследований. М., 2001. С. 174.

[47]  Верюжский И. Преподобный Галактион Вологодский Чудотворец. Во­логда, 1910. С. 20.

[48]  ОПИ ГИМ, ф. 450 (Барсов Е.В.), оп. 1, д. 696, л. 15, об.

[49]  Логинов К.К. Материальная культура и производственно-бытовая магия русских Заонежья. СПб., 1993. С. 21.

[50]  Громыко М.М. Службы вне храма, с. 104.

[51]  НА РК, ф. 25, оп. 15, д. 18/400, л. 23.

[52]  Там же, л. 19, об.

[53]  Там же, л. 21.

[54]  Волокославский А. Соединенный крестный ход 8 приходов 17-го благочинни- ческого округа Олонецкой епархии к Параскевинской приписной церкви Тудозер- ского прихода Вытегорского уезда 17 и 18 июля, с. 603.

[55]  Зырянов П.Н. Русские монастыри и монашество в XIX и начале ХХ века. М., 1999. С. 74.

[56]   Вознесенский И. Крестный ход по Карелии // Карельские известия. 1914. № 13- 16. С. 17.

[57]  Там же, № 17-18. С. 4-5.

[58]  Бернштам Т. А. Приходская жизнь русской деревни: Очерки по церков­ной этнографии, с. 191.

[59]  Андреева Л.А. Феномен религиозного индифферентизма в Российской империи, с. 116.

[60]  НА РК, ф. 25, оп. 1, д. 49/60, л. 5, об.

[61]  РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 61, л. 22 (Отчет о состоянии Олонецкой епар­хии за 1870 г.).

[62]  Там же, л. 24, об.

[63]  Там же.

[64]  Там же, д. 383, л. 12, об.

[65]  Бернштам Т. А. Приходская жизнь русской деревни: Очерки по церков­ной этнографии, с. 178.

[66]  Свод уставов о предупреждении и пресечении преступлений // Церков­ное благоустройство. Сборник действующих церковно-гражданских законо­положений, относящихся к духовному ведомству. М., 1901. С. 283.

[67]  Там же, с. 283.

[68]    Инструкция приходским священникам Олонецкой епархии в деле борьбы с расколом, с. 758.

[69]  НА РК, ф. 25, оп. 7, д. 74/6, л. 5, об.- 6 (Рапорт священника).

[70]  Кузнецов С.В. Православный приход в России в XIX в. // Православная вера и традиции благочестия у русских в XVIII- XX вв. М., 2002. С. 172.

[71]   Церковно-гражданские постановления о церковном пении. Харьков, 1878. С. 7.

[72]  Там же, с. 9.

[73]  Там же. с. 11.

[74]  ПоспеловскийД.В. Русская православная церковь в ХХ веке. М., 1995. С. 22.

[75]   К.К. Открытие краткосрочных педагогических курсов для учителей и учительниц ц.-приходских школ Олонецкой епархии в г. Петрозаводске // ОЕВ. 1900. № 13- 14 (15 июля). С. 518.

[76]  С. Остречины Петрозаводского уезда // ОГВ. 1902. № 82. С. 3.

[77]   Чуков Н. Об улучшении церковного пения в епархии // ОЕВ. 1906. № 18. С. 676.

[78]  Е.М. Путевые заметки // ОЕВ. 1906. № 22. С. 862.

[79]  Постановление Олонецкого Епархиального начальства (от 15 мая за № 131) // Там же. 1907. № 11. С. 276.

[80]  НА РК, ф. 25, оп. 20, д. 10/100, л. 40.

[81]   Там же, оп. 8, д. 5/16, л. 1- 1, об. (Дело о состоянии Кимасозерского прихода за 1857 г.).

[82]  НА РК, ф. 25, оп. 20, д. 10/100, л. 42.

[83]   Фарсинонов А. Немжинский приход Лодейнопольского уезда //ОЕВ. 1906. № 13. С. 511.

[84]  РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 1850, л. 30, об. (Отчет о состоянии Олонецкой епархии). Об обязанностях благочинного см.:Ивановский Я. Обозрение цер- ковно-гражданских узаконений по духовному ведомству, с. 98.

[85]  РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 1850, л. 30, об. (Отчет о состоянии Олонецкой епархии за 1900 г.).

[86]  НА РК, ф. 25, оп. 20, д. 9/96, л. 24, об. (Отчет благочинного 2-го округа Олонецкого уезда за 1902 г.).

[87]  РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 1850, л. 30, об. (Отчет о состоянии Олонецкой епархии за 1900 г.).

[88]  НА РК, ф. 25, оп. 8, д. 5/16, л. 1 (Рапорт священника).

[89]  Там же, оп. 16, д. 61/35, л. 1 (Указ Олонецкой духовной консистории).

[90]  Там же, оп. 1, д. 60/1, л. 19 (Сведения о состоянии церквей, духовенства и прихожан по 3-му благочинническому округу Каргопольского уезда за 1879 г.).

[91]  Там же, л. 66 (Сведения о состоянии церквей округа Вытегорского бла- гочиннического собора).

[92]  Фарсинонов А. Немжинский приход Лодейнопольского уезда, с. 511.

[93]  НА РК, ф. 25, оп. 20, д. 9/96, л.33, об. (Отчет благочинного 2-го округа Вытегорского уезда за 1902 г.).

[94]А. Пр-ий. Косвенные налоги с церквей // ОЕВ. 1907. № 14. С. 367.

[95]  Петропавловский А. Памяти почившего о. протоиерея Иоанна Афанась­евича Туманова // ОЕВ. 1907. № 19. С. 495- 496.

[96]  А. П-рий. Жизнь и деятельность сельского духовенства и благочинниче- ские съезды // ОЕВ. 1907. № 5. С. 139.

[97]  РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 1850, л. 31- 31, об. (Отчет о состоянии Олонец­кой епархии за 1900 г.).