Большая  усадьба  Каракоричей вмещала несколько семей.  Замужние дочери покойного воеводы Милована ушли из  отчего дома продолжать жизни других родов, незамужние  ждали своей очереди под родным кровом. Всех сыновей последнего вождя  плужан пережил Александр.  Когда  пришло время выбирать нового воеводу, скупщина согласно выкрикнула Александра Каракорича.  Избранник с семьёй  переселился в древнюю резиденцию жупанов. От него самого, от его братьев пошли самостоятельные ветви.  Другой Пётр, русский офицер, наречённый Каракорич, кровного родства с ними не имел. С помощью местной славянки он стал здесь родоначальником  отдельного «древа». Ещё плохо владея местным наречием, он говорил о себе, ломая язык, «я русский, рус».  Плужане и соседи подхватили: «Каракорич-Рус». Так появилась новая черногорская фамилия. 

Первый Каракорич-Рус, с Катериной, пасынками и падчерицей,  занял крыло жилого строения старой усадьбы. Кроме них, в доме жили  другие свойственники его жены. Покои супругов выходили окнами и дверью на террасу над каньоном. Глубоко внизу, на дне ущелья, грохотала, перекатывая валуны, пенная Пива. Отсюда открывался вид на царственную вершину Боботов-Кук и островерхие шапки её горной свиты, белеющие, точно снегом, известняками, доломитами и меловыми породами. По какому же признаку  это белогорье названо чёрным? Есть легенда, что они  темнеют, когда скапливается и запекается под солнцем кровь бойцов на светлом камне гор.

Петру полюбилось отдыхать от дневных сует над Пивой. В распашном кафтане, прихватив чубук с трубкой,  усаживался на  краю пропасти. Высоты не боялся. Смотрел перед собой и в себя, курил, вспоминал Россию и всех, кого оставил в ней. Заряженный пистоль с кремневым замком  держал под правой рукой. Вазда му е рука на оружью.

 

В краю, где древний Бог Кровной Мести был столь же почитаем, как восточный пришелец Иисус Христос, мужчины с ятаганом и огнестрельным оружием ходили по нужде, спали, ели, зачинали детей. Клинком и средством огненного боя владели все в совершенстве. Походка выработывалась звериная. Ибо каждый был и охотником на себе подобного и дичью для обитателей соседнего селения, случалось, соседнего дома. По преданию, Каракорич-пращур убил в ссоре  отца семейства из селения, что виднелось со звонницы  за каньоном.  И потянулась кровавая цепь мести. Интересно, попадает ли в перечень обязательных жертв  названный брат убитого на войне сына Милована Каракорича?  Опасаясь быть осмеянным, как  трус, Пётр никому не задавал  этого вопроса. Но ответ всё-таки получил, когда молчаливая, всё понимающая  Катерина сама засунула ему за пояс  великолепную, с насечкой из серебра, черногорскую «игрушку».  С тех пор он с пистолем не расставался.

Стены покоя, доставшегося Каракоричу-Русу, были увешаны всевозможным холодным и огнестрельным оружием поверх звериных шкур, между  черепами оленей и горных козлов. Выделялся размерами (скорее пушка чем ружьё) старый, проверенный дедами жевердан с кремневым замком, украшенный перламутром, цветными камнями, накладками из серебра. Пальнёшь во врага картечью – нет головы, а то и несколько голов враз. Тут же находились пороховницы из рогов копытных, кожаные подсумки и лядунки со свинцом. Сталь и серебро, полированное дерево, прекрасно выделанная кожа. В горах убивают красиво. И зверей, и заморского врага, и ближнего. Сюда  Борисов сын добавил новинку иного характера.  Местный умелец по его заказу  изготовил из бука пластину квадратной формы, оковал её по краям серебром и врезал по центру квадрата сектор серебряного блюдца с выцарапанными  на нём инициалом «П». Место для этого украшения, странного для непосвящённого, нашлось над столом для письма. Кроме сабельного творения брата-гусара, ничего материального от прошлой жизни у беглеца не осталось. Потом появились книги на русском языке. Петр добыл эти сокровища в Русской Православной миссии при дворе Митрополита в Цетинье, куда Каракоричи-Русы возили

новорожденного сына.  Катерина хотела, чтобы их с молодым мужем первенца непременно крестил сам Митрополит.  Это был и для  отца мальчика  первый спуск в долину, с тех пор как он поселился  в Плужине.  Он запомнился новыми впечатлениями.

 

Сначала. вёрст пятнадцать, всадники и мать с младенцем в двуколке поднимались   по каменистому просёлку  вдоль левого берега Пивы. Миновали  Пивский монастырь и свернули вправо. Просёлок вывел путников через перевал в Никшич. Отсюда был световой день неспешной езды по единственной в стране дороге до многолюдного селения Подгорица через плодородную долину, находившуюся в руках турок. Османы теперь опасались чинить препятствия своим извечным врагам. Не дай, Аллах, осерчать русских, стоявших бивуаками в Париже! Оставив Подгорицу, за Петровской горой путники увидели судоходное Скадарское озеро, самый большой пресный водоём на Балканах, в каменистых, местами заболоченных берегах. Лишь северо-западным его заливом, с россыпью скалистых островков, владели черногорцы.  Его берега и несколько обитаемых, укреплённых остров  по-прежнему удерживали албанские турки.  Западнее, на побережье Адриатики,  хозяйничали австрийцы. Перешла в их руки и одна из наиболее защищённых от морской непогоды, глубоко врезанная в гористый берег «фестончатая» бухта по названию Боко-Котор. В тот день путникам открылась в разрыве туманной дымки часть залива, его ответвление, но и по нему можно было составить представление об изумительной красоте этого горного каньона, погрузившегося в море, как говорили, При Всемирном потопе.

У Руса, как чаще всего звали Петра плужане,  кольнуло в сердце. Ведь черногорское приморье, отвоёванное у османов и французов с помощью русских моряков, решением Венского конгресса в 1815 году поставлено под контроль Вены. С согласия русского царя. Как после этого «дипломатического жеста» Александра I смотреть в глаза соседям! Вообще, победитель  Наполеона повёл себя неразумно в отношении  черногорцев: лишил их денежной помощи, поступавшей в страну со времён Петра Великого. Когда-то небольшие субсидии своим бедным соседям выплачивала зажиревшая Венеция, не без расчёта, разумеется. Но республика, по воле Бонапарта, приказала долго жить.  Место коварного благодетеля Црной Горы заняла Австрия, тоже с дальним прицелом. Нет, лучше не думать об этом! Лучше смотреть по сторонам.

 

 С закатной стороны к озеру подступало Цетиньское поле. За час ходьбы можно пройти его из конца в конец. У подножия горной гряды Ловчен, в зелёном обрамлении оливковых рощ и виноградников, дубняка и гранатовых деревьев,  открылся белый  монастырь среди россыпи мелких построек.  Цетинье.  И резиденция митрополита, и светский центр страны.  Крепостная стена  с арочными углублениями, с широкими у основания приземистыми башнями под коническими крышами ограждала от внешнего мира храмовые сооружения. Среди них выделялись размерами суровый по внешнему виду монашеский корпус и  украшенное аркадой  здание консистории, исполнявшей также  функции  министерств и высшего суда. Здесь собиралась  общенациональная скупщина, принимали гостей. 

Над двухскатными кровлями и кущами старых деревьев возвышалась квадратная, увенчанная крестом башня Табля. Отсюда дозорные оповещали  Цетиньскую обитель, жителей  посада и окрестных селений о подозрительном движении на со стороны границ. Верх башни щетинился дубовыми кольями. На них, в мстительное подражание туркам, были насажены головы врагов, предварительно отмытые от крови и грязи, просоленные и причёсанные.  Некоторые усохли, почернели, «улыбались» оскаленными зубами.  Пётр I Негош (по-местному Петар), правящий митрополией и страной уже четвёртое десятилетие, от этой традиции не отказался.  Наверное, особенно «нарядно» выглядела башня в дни наивысшего торжества, когда черногорцы рагромили турецкую армию при Крусах.

После той победы «Пётр Первый Црной Горы» добился от султана лукавого признания некоторой автономии Черногории. В Стамбуле был издан  специальный фирман, так хитро составленный, что толковать его можно было по-разному Тем не менее, он укрепил авторитет митрополита за рубежом. И, главное,  у себя дома. Ведь каждый черногорец терпел от самого себя, неукротимого и упрямого, от соседа по родному селению, от  жителей другого посёлка, что рядом  (руку протяни!),  от родственных племён не меньше, чем от воинов Аллаха. В грозовой атмосфере страстей и вражды вокруг горы Боботов Кук весьма кстати оказалось появление человека в рясе, наделённого высшей земной властью.  Его убедительное слово, иногда только красноречивый жест или просто крест, посланный враждующим сторонам, останавливали  племена, всегда готовые к смертному бою по пустякам,   охлаждали горячие головы отдельных упрямцев, мирили семьи, враждующие из-за  межи в кукурузном поле.

Мудрый митрополит воспитывал свою паству написанной им «Краткой историей Черногории». Содействовали сплочению крошечной нации его  эпические, воспевающие героику народа стихи и патриотические послания друзьям, ходившие по рукам в списках. Для «трудных чад» своих  высокообразованный чернец составил «Законник». Книги печатались на обветшавшем станке сербского первопечатника Црноевича, установленном в друкарне митрополичьего двора  три века тому назад. Русские обещали доставить новую типографию в Цетинье, только никак оказии не случалось.  Редкие транспорты, пробивавшиеся к месту назначения морем и посуху, битком набивались оружием и порохом, бывало, продовольствием. Только свинца не просили черногорцы, свинец в горах был свой.

 

Как-то,  оглянувшись на себя, далёкого уже – в глубине минувших лет,  молодого, посвящаемого в архиереи, митрополит встревожился отсутствием наследника. Старший племянник умер в детстве. Второй, посланный  на учёбу в Петербург, увлёкся светской жизнью, превратился в неисправимого шалопая. Надежда оставалась на третьего, Радивоя. Мальчонке едва исполнилось два года к тому времени, когда в Цетиньскую обитель чета Каракоричей-Русов привезла крестить новорожденного из  Плужине.