Отслужив вечерню  в придворной Конюшенной церкви,  епископ  возвратился в   Лавру. Усталую свиту и причт отправил по койкам. Заглянул в комнату второго секретаря. Тот ещё не возвратился с ужина у вице-канцлера.  После прогулки в Летнем саду они виделись мельком.  Пётр Негош по просьбе Нессельроде отпустил своего советника на весь вечер.  Милутинович лечился от простуды у себя под одеялом русским национальным напитком. Видимо, подлечился основательно, так как прислуга слышала пение из-под одеяла, пока больной не  уснул.

  Господарь, сменив иерейское облачение на лёгкую рясу, расположился в кресле у окна.  Белой ночью без лампады особенно читался Пушкин. Томик его  стихотворений, приобретённый в Варшаве по пути в Петербург, всегда был под рукой. Раскроешь  книжку – и  переселяешься в иные миры. 

Вдруг почувствовал беспокойство. Прислушался – что-то происходило за стеной, в комнате Каракорича-Руса.  Негош вышел в коридор.  Дверь в соседнюю комнату оказалась приоткрытой.  Оттуда раздался металлический звук.  Правитель не стал медлить. 

Дмитрий сидел во фраке на кровати, обхватив голову руками. Рядом лежал дорожный пистолет со взведенным курком, на ночном столике - исписанный лист бумаги. Первым делом  епископ завладел оружием, потом  склонился над бумагой, торопливо исписанной рукой секретаря. Прощальная  записка была адресована Петру IIНегошу. В ней  сумбурно  и коротко пересказывалось то, что поведал автору записки  министр его императорского величества о Петре Борисове, ставшем Каракоричем. В приписке содержалась просьба простить его, сына русского офицера, за невольную ложь.

- Мне нечего тебе прощать, друг, - сказал правитель, сжигая признание на огне спички в камине. – Ложь бывает только вольная. Что касается твоего отца, эти сведения необходимо проверить. В любом случае, никакой вины на тебе нет. Возьми себя в руки, умойся.

Дмитрий  с несчастным выражением на юном лице, повиновался. Долго плескался, сморкаясь, за ширмой, где стояли таз и кувшин с водой.

Наперсники проговорили всю ночь. Каракорич-Рус в мельчайших подробностях, передавая речь управляющего внешнеполитическим ведомством России и реплики его  неофициальной «соуправительницы», поведал об ужине.

Сначала ухватились за мысль разыграть лицемера. Советник Негоша якобы принимает предложение карлы.  Какое-то время выдаёт ему недостоверную информацию,  потом  выводит на чистую воду перед государём. Скоро от мистификации решительно отказались. Ведь они государственные люди, несущие ответственность перед народом Черногории. Притом, можно нанести вред России -  пусть  далеко не идеальной, но единственной матери всех южных славян. Другой России  нет.  И понятие о чести не позволяет втягиваться в сомнительное дело. Они ведь не безродные  нессельродцы, а гордые черногорцы.

В конце концов решили предать забвению разговор с министром иностранных дел.  Ничего царю не говорить. Вернувшись в Цетинье, подозрительные письма, заверенные его высокопревосходительством вице-канцлером, проверять  личной перепиской Петра IIНегоша с Николаем I.  К действию принимать лишь исходящее непосредственно из Зимнего дворца.

Молодые люди не понимали тогда, что для честной игры необходимы честные игроки всех сторон.  Поймут через три года.

Расставаясь с другом-секретарём, чтобы поспать хоть часок,  епископ поведал ему о странном волнении, испытанным им  при встрече с незнакомой молодой парой на прогулке с царём.

Лукаво улыбаясь, Дмитрий спросил, может ли вспомнить владыка четырёх русских знаменитостей, изображенных на картине Чернецова. Живописное полотно они видели  в мастерской художника. Пётр Негош  мгновение недоумённо смотрел на секретаря и воскликнул:

- Не может быть! Пушкин?

- Он был с женой.  Мне на него указал граф.

- Боже мой, Боже мой! Я мечтал. Наш Пушкин! – начал ходить из угла в угол поэт  Црной Горы, ломая пальцы.

- Если прикажете, мой господин, я завтра разыщу  его.

- Разыщи, непременно разыщи. Прихвати Симу. Они знакомы – встречались в Одессе. Я обязан его увидеть. Пушкин! Надо же! – звучный голос черногорского поэта окрасился волнением как никогда.

 

На следующий день Дмитрий Каракорич-Рус  и Милутинович нашли Пушкиных на даче за Чёрной речкой. Слуга доложил:

- Ляксандр Сергеич уехавши на Москву и дале, а барыня младенца кормють.

Так и вернулись  посыльные ни с чем. Дмитрий едва живым доехал – Сима всю обратную дорогу обвинял его в неудаче. По его словам получалось, что второй секретарь сам нарочно отправил Пушкина подальше от столицы, чтобы досадить им, поэтам.

Правитель Черногории был разочарован, словно Россия  обманула его ожидания.

- Как не повезло! Ведь мимо проходил. Ну, ничего, наши пути ещё пересекутся.

В какой-то мере желание сербского поэта сбудется.