Тесля А.А. Народ, государство и общество. Социально-политические воззрения И.С. Аксакова.

Иван Сергеевич Аксаков (26.IX.1823 – 17.I.1886) принадлежит, наряду с Юрием Федоровичем Самариным и отчасти Федором Ивановичем Тютчевым, в истории русской мысли к младшим представителям старого славянофильства. Само по себе подобное определение курьезно, однако затруднительно подобрать более точное, поскольку «младшими» или «поздними» славянофилами принято именовать таких весьма далеких и от И.С. Аксакова, и от Ю.Ф. Самарина мыслителей, как Н.Н. Страхов, Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев. У последних на первый план выходит начало собственно националистическое, тогда как для старших славянофилов нация сама по себе представляет проблему и само по себе служение ей во что бы то ни стало никоим образом не выступает в качестве морального постулата. Напротив, старшие славянофилы твердо опираются на постулат, согласно которому нация, народ могут быть только тогда оправданы, когда их призвание имеет вселенский смысл, когда народное дело имеет общечеловеческое значение. Последнее же может быть обретено только в христианстве. Уже в одной из первых своих статей И.С. Аксаков отчетливо выражает последнюю мысль, утверждая, что «наше стремление к народности должно быть стремлением к бытовому, жизненному христианству и любовь к народным явлениям должна пройти через христианскую оценку»[1]. Нация, народ сами по себе не могут выступать объектом поклонения – но с этим постулатом тесно связана и обратная мысль старшего славянофильства: только в народной жизни, только в конкретных народах обретает христианство свою реальность. Христианство, для того, чтобы быть реальностью, чтобы быть «социальным явлением», должно быть воплощено в народном духе – не быть некой «всеобщностью», «отвлеченным началом». В конце своей жизни И.С. Аксаков, возражая Вл.С. Соловьеву, возвращается к этой фундаментальной для него идее. Христианский идеал, не имеющий на земле еще своего «вполне конкретного бытия», «не отрицает, ни уничтожает ни личной, ни семейной, ни национальной индивидуальности, но признает все эти три конкретные формы, ими только и обусловливается и через них только может достигнуть своего осуществления [выд. нами – А.Т.]»

Тесля А.А. Ростовщичество и понимание богатства в средневековой культуре.

Проблема осмысления процента и, в частности, ростовщичества в средневековой культуре представляет значительный теоретический интерес, среди прочего, с позиций ценностного восприятия собственности, богатства, существа и назначения последних. В данном кратком сообщении нас будет в первую очередь интересовать последняя проблема, тогда как вопрос о ростовщичестве представляется тем фокусом, где сходятся базовые подходы средневекового понимания общих проблем хозяйствования.

Тесля А.А. Логика террора: новизна или архаика?

Данную работу имеет смысл выделить сразу по нескольким основаниям. Во-первых, это один из по прежнему не слишком часто встречающихся образчиков перевода актуальной научной литературы. Работа П. Генифе не относится еще к числу «классических», хотя есть серьезные основания, что ей уготовано это будущее. Опубликованная во Франции в 2000 году, она сразу же вызвала шквал откликов и три года спустя была переведена и опубликована в России. Стало это возможно в первую очередь благодаря уникальной энергии и предприимчивости А.В. Чудинова, историка, принадлежащего к сравнительно «новому» поколению, выступившего за последнее десятилетие с несколькими ценными и оригинальными работами по истории Французской революции[1]. А.В. Чудинов выступил редактором издания, а также переводчиком большей части книги. Работа Генифе и данный момент остается остро дискуссионной, что вызвано самой природой избранного автором подхода к трактуемым им проблемам.

Тесля А.А. Об историке, который "никогда не сомневался".

Исследование канадского историка Дэвида Схиммельпеннинк ван дер Ойе, как обозначено автором, «описывает вклад имперского воображения в политику дальневосточной экспансии России в первое десятилетие правления Николая II». Он отмечает, что «при изучении российских государственных деятелей их мысли о месте России в мире …> почти полностью игнорировались. В настоящей книге рассматриваются некоторые из высказанных ими идей и предположений» (стр. 21). Структура книги достаточно проста – в первой части рассматриваются основные «идеологии империи», а во второй предпринимается хронологически последовательное описание событий, приведших к русско-японской войне.

Тесля А.А. Любовь через силу.

В последние десятилетия все большее внимание историков привлекают вопросы репрезентации власти – начавшись с изучения средневековых форм и способов публичной манифестации власти, данное направление исследований продемонстрировало свою продуктивность в дальнейшем при обращении к модерным политическим режимам. Для историографии отечественной истории особенное значение имеет работа Ричарда Уортмана «Сценарии власти», вызвавшая широкий резонанс и плодотворное усвоение. Работа видного петербургского историка Бориса Колоницкого расширяет проблематику, меняя ракурс исследования – если в «Сценариях власти» и в вызванных ими работах, речь шла о том, как власть преподносит себя различным общественным группам, то в рассматриваемом исследовании речь идет о том, как эти формы репрезентации воспринимались обществом, каков был их эффект: насколько власть достигала целей своих стратегий репрезентации и в какой степени она получала непредвиденный и (или) непредсказуемый результат.

Жих М.И. К проблеме возникновения Новгорода в контексте централизаторской политики киевских князей середины Х – начала XI вв.

В предшествующих работах нами был обоснован вывод, согласно которому значительное число древнерусских городов выросло не непосредственно из древних местных центров, а из опорных пунктов, создававшихся центральной киевской властью для борьбы с местными верхушками и их центрами в ходе так называемой «реформы Ольги» и в дальнейшем[1]. Так начали свой путь Смоленск, Ярославль, Новгород и т.д. Впрочем, ряд городов (например, Ладога или Галич[2]) развился непосредственно из древних протогородов. Вероятно, в некоторых случаях опорные пункты центральной власти были размещены прямо на них. Эти новые города завершают процесс перестройки общества начавшийся еще в период господства протогородских центров и формируют прилегающую округу – волость. Формируется единство города и местных сельских территорий. В итоге этого процесса сформировался тот общественный организм, который древнерусские источники называют волостью, а Ю.Г. Алексеев, И.Я. Фроянов и ряд других современных специалистов, на наш взгляд, совершенно справедливо определяют как «город-государство»[3]. По мнению Ю.Г. Алексеева «древнерусский город представлял собой в сущности территориальную общину с чертами дофеодальной демократии. К числу таких черт относится прежде всего вечевое устройство города и «тянущей» к нему земли»[4].

Тесля А.А. "Прежде я даже воображал, будто я что-то “сделал”.

Последние полтора – два десятилетия отмечены взрывным ростом интереса к отечественной консервативной мысли, что проявляется как в многочисленных монографических исследованиях, так и в публикациях первоисточников. К сожалению, хотя и по вполне объяснимым причинам, основное внимание уделяется последним десятилетиям Российской империи, в особенности эпохе «Думской монархии». Так, хотя Тихомиров вел дневник на протяжении более чем тридцати лет, для публикации полного текста был выбран период с 1915 по 1917 г., причем публикатор вполне основательно сомневается: «Вряд ли когда-нибудь удастся опубликовать весь Дневник Тихомирова, поскольку это требует многолетней кропотливой работы и значительных материальных затрат» (стр. 31[2]). Выбор хронологическо периода в данном случае явно продиктован внешними обстоятельствами, поскольку в эти годы Тихомиров отходит от всякой активной политической и публицистической деятельности и его заметки оказываются записями не очень хорошо информированного умного наблюдателя (впрочем, в данном качестве они получают иной интерес – так, в частности, они активно используются в работе Б. Колоницкого как источник для изучения слухов и настроений в обществе во время Первой мировой[3]).

Тесля А.А. Неославянофильство в период первой русской революции и становления «думской монархии» (по материалам дневника А.А. Киреева 1905 – 1910 гг.).

Анализируются взгляды генерала Киреева, отраженные в его дневнике 1905 – 1910 годов, представляющие интерес как отражение изменений в неославянофильской доктрине в период первой русской революции и в ближайшие годы после нее. Упадок славянофильской политической программы отчасти компенсируется в это время вниманием к церковным вопросам, деятельности в рамках подготовки Поместного собора Русской православной церкви (1917 – 1918).

Тесля А.А. «Польский вопрос» в русской общественной мысли 1-й половины XIX века.

В истории русской социально-политической мысли XIX – начала XX века «польский вопрос» традиционно выступал в качестве одного из основных и наиболее сложных для осмысления. Причина последнего – переплетение в нем целого ряда достаточно разнородных проблем: начиная от исторической памяти, присущей польскому и русскому обществам (и достаточно разнородно сконструированной в разных группах этих обществ – причем для русского общества характерно наличие диаметрально противоположных моделей «исторической памяти» в отношении Польши) и вплоть до ключевых вопросов национального самосознания и соотношения национальных и имперских проектов в осмыслении социально-политических перспектив. Если сузить поле исследования только до русского общества, то на протяжении XIX – начала XX вв. менялись не только взгляды на «польский вопрос», но и сам «объем» русского общества, т.е. количество и характеристики групп, его образующих. В связи с последним моментом приобретает особенное значение контекстуальное изучение конкретных позиций по «польскому вопросу», поскольку внешняя близость позиций зачастую оказывается обманчивой в силу изменчивости контекста или групп, которые данные позиции провозглашают и (или) поддерживают.

Игорь Фунт. Таков я был всегда! К 220-летию со дня рождения П.А Плетнёва.

Провидец П.А. Вяземский сказал о П.А. Плетнёве: «Заслуги, оказанные им отечественной литературе, не кидаются в глаза с первого раза. Но они отыщутся и по достоинству оценятся». О каких же заслугах идёт речь?

«Что такое я? – размышлял Пётр Александрович Плетнёв о себе, как личности. – Человек без таланта и необходимых сведений. Но человек, заменивший то и другое многолетними, непосредственными, даже смею сказать, дружескими отношениями с Дельвигом, Гнедичем, Пушкиным, Жуковским и Крыловым. Следовательно, человек не без идей, не без такта, не без голоса. Прибавь ко всему этому любовь к искусству, любовь неизменную, бескорыстную, чистую».

Подписаться на