|
|
Ю.М. Федоров |
|
2009 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
БИБЛИОТЕКАА: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...Б: Бажанов, Базарный, Базили...В: Васильев, Введенский, Вернадский...Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...Ж: Жид, Жуков, Журавель...З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...М: Мавродин, Майорова, Макаров...Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...П: Павлов, Панова, Пахомкина...Р: Радек, Рассел, Рассоха...С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...Э: Энгельс...Ю: Юнгер, Юсупов...Я: Яковлев, Якуб, Яременко...Родственные проекты:ХРОНОСФОРУМИЗМЫДО 1917 ГОДАРУССКОЕ ПОЛЕДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ |
Ю.М. ФедоровКосмо-антропо-социо-природогенез человека
Глава 5. ПРИРОДОГЕНЕЗ ЧЕЛОВЕКА5.5. ПРИРОДНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА Индивид несоизмерим с действительностью. Окончательно во внечеловеческий объект природа превращается с онтологическим обособлением гносеологического субъекта, абсолютно противостоящего ей всем своим научно-техническим потенциалом. Это самая наивысшая форма репрессивного и принудительного "освоения" человеком себя в мире и мира в себе. Cвoe-мерие и лице-мерие телесный субъект дополняет объектно-мерием. Все в мире оказывается для него элементами "объективной реальности", подлежащими радикальной рационализации. Объектное измерение (так называемый объективный подход к действительности) завершает иерархию онтологических измерений Человека. Оно позволяет измерять соотносительные величины объективаций, в которых субъективное если и содержится, то лишь в своих превращенных и отчужденных формах, либо в качестве естественных (натура), либо в качестве искусственных (технология) вещей, предметов. Человек как телесное существо — высшая форма объективаций. И к его морфологическим структурам в определенной степени применимы объектные мерки, используемые, к примеру, в так называемой традиционной, а на самом деле научной медицине. Основными мерками объектного измерения выступают объективные законы, приоткрываемые в познавательной практике гносеологическим субъектом. За единицу измерения сущего Декарт брал рациональную мысль, способность человека схватывать мир в расставляемые им капканы понятий. Однако позиция, которую занимает в иерархии познавательных практик Рацио, — это самая узкая и плоская онтологическая смотровая площадка для наблюдения за миром и самонаблюдения. Если мерой вещей у Протагора был Целостный Человек, то у Декарта — всего лишь его рациональное Я. И именно рациональное, способное в мысли воспроизводить все то, что происходит в рациональном не-Я (законы телесной организации мира), вознамерилось измерить и всю целостность Бытия, т.е. социальное не-Я или Социум, антропное не-Я, или Человечество, ноуменальное Я = ноуменальному не-Я, т.е. Микрокосм-Макрокосм. Великие мыслители изрекают великие идеи не потому только, что те невзначай приходят им в голову, а и потому, что идеи эти витают в историческом пространстве эпох, в которых мыслители живут и творят. Ход истории, перманентно объективируя, овнешняя внутренний мир Человека, обнажал в структуре его Я все более проявленные ментальные структуры, которые и становились онтологической смотровой площадкой, с которой человек осуществлял измерения мира и самоизмерения все более и более внешним способом. Ф. Ницше обнаружил в человеческой ментальности самую внешнюю смотровую площадку, с которой современный человек взирает на окружающую его действительность, — его волющую телесность, диктующую миру свои гиперрациональные схемы существования. Волющая телесность своими технологическими проекциями стремится обрести тотальную власть над миром, перманентно создававшимся человеком ноуменальным, феноменальным, социальным, но господствовать, естественно, не внутренним, а лишь внешним образом, не порождая, а потребляя, инкорпорируя его. Гносеологический субъект не желает останавливаться в своем объектомерии лишь на мире объективаций. Он пытается приложить свои строго научные, объективные процедуры измерения ко всему тому, что лежит выше универсума объективаций и самообъективаций, т.е. пытается объектно исследовать и ноуменальное, и феноменальное и социальное в Человеке, рационально измерить весь универсум субъективаций. Наука, если она выходит в своих измерениях за рамки объектно-объектных отношений в менее проявленные, но более высокие, чем универсум объективаций, онтологии, становится объектоцентричной. Прилагая объективные мерки к внеобъектной реальности, она осуществляет объектомерие субъективного, лжесвидетельствуя о высших сущностных проявлениях Человека. Своим тотальным объектомерием она вытесняет из Человека все социальное, антропное и абсолютное и тем самым невольно подводит его к онтологической гибели. "Научное мировоззрение, — писал П.А. Флоренский, — и качественно, и количественно утратило тот основной масштаб, которым определяются все прочие наши масштабы: самого человека... эта бесчеловечная субъективность, по какому-то странному недоразумению себя объявляющая субъективностью (себя!), вносит в мыслителя раздвоенность сознания, и, как мыслитель, он думает и говорит в прямой противоположности тому, что думает и говорит как человек"68. Итак, если антропологизм все и вся пытается измерить человеческими, а социологизм — социальными мерками, то сциентизм измеряет онтологические структуры объективными мерками. Объектомерие и к человеку прилагает мерки некоего объективного знания о нем, т.е. использует такие процедуры, которые применяются в естественно-научном исследовании по отношению к предельно стационарным объектам. Чего стоят все эти объективные антропометрические измерения человека (вес, рост, объем и проч.)! Но именно такой объектный подход в настоящее время господствует не только в физиологии и психологии, но и в практике межчеловеческих отношений. Даже любовь оказалась объектом для подобного рода измерений. Так называемый "голый секс" и есть объективация межтелесных, межобъектных отношений индивидов, осуществляющаяся за пределами нормативов цивилизации, ценностей культуры и символов культа. В то же время "сексуальная технология", будучи естественным образом реинтегрирована в эти высшие способы человеческой экзистенции, оказывается вполне человеческим актом и даже может рассматриваться в качестве телесной производной от всеобщего креативного процесса, лежащего в сфере Духа. Объектомерие перекочевало из физиологии в социологию, из нее — в культурологию. Практически нет тех областей знания о человеке, в которых бы не применялись, а порой и не абсолютизировались так называемые точные и объективные измерения. Объектомерие есть сциентистская форма насилия над человеческой судьбой. Чего стоят хотя бы все эти так называемые психологические тесты на интеллектуальность, преграждающие путь миллионам индивидов в сферу творчества, где чистый интеллект просто противопоказан. Гносеологический субъект гиперлогизирует мир и самого себя по меркам онтологии чистого объекта, основу которого составляют объектно-объектные отношения, или так называемые законы естественной необходимости. В наукоцентризме объективными мерками "измеряют" и сакральность Мироздания, и феноменальность Человека, и целостность Социума. Прилагая объективные мерки, основу которых составляют законы необходимости, сциентизм, прежде всего, разрушает социальные структуры, органично воспроизводящиеся нормативами долженствования. Отсюда неизбежны социальные катастрофы — естественные спутники наиболее существенных достижений в области научно-технического прогресса. Распространение влияния жесткой "природной детерминации", "естественной необходимости" на целостную систему субъектно-объектных отношений социума, сциентизация общественной жизни ведут к тотальному уничтожению всех вненаучных социальных структур. В системе объектно-объектных отношений тотально объективируется внутренняя природа самого человека, и он постепенно превращается в овнешненный объект сциентистских рационализаций, ведущих к перманентному самовытеснению Человека из Космоса, Рода, Общества и Природы. Субъект в абсолютном и тотальном объективном мире постепенно превращается в гносеологический атавизм перманентного рационального познания, на статус истинного субъекта в котором все более начинает претендовать универсум объективаций (искусственная телесность), управляемый абсолютным Рацио (искусственный интеллект). Рационализация как процесс выхождения телесного субъекта за пределы своей самости, за рамки наличного объективированного существования в иные слои Бытия существует в двух основных формах: рационализация вовнутрь и гиперрационализация. Если у астрального субъекта отсутствует гипертрансценденция, то у телесного субъекта нет рационализации во-вне. И это потому, что первый творит мир, а второй в основном его разрушает. Наиболее развитыми у него являются не мировоспроизводящие, а мироразрушающие, гиперрациональные практики. Рационализация во-внутрь — это процесс дескриптивного расширенного воспроизводства целостности природного универсума, окончательно воплощающей в действительность онтологическую тенденцию, связанную с самообъективированием субъекта и инверсией естественной природы в природу искусственную, тотально подчиняющуюся объективным законам необходимости. Эта мировоспроизводящая практика неявно содержит в себе алгоритм объектно-объектных отношений. Рационализация во-внутрь есть процесс перманентного и тотального порождения Объекта и вытеснения из Мира Субъекта. Она связана с онтологическим синтезом объективаций, имеющим целью тотально воплотить в объективной реальности всю совокупность потенциальностей Полноты Бытия. Гносеологический субъект пытается создать более целостный и универсальный Объект, имитирующий своей искусственностью всю тотальность функций и свойств органической Жизни. Семантической основой трансцендирования во-внутрь выступает процесс рационализации естественного, телесного, процесс придания дескриптивным значениям статуса законов необходимости и, наоборот, законам необходимости — статуса дескриптивных значений, позволяющий обнаруживать рациональный смысл в объективированной бессмыслице (так как в ней субъект присутствует лишь номинально-теоретически), а в рациональной бессмыслице — объективный смысл. "Природа, с господствующим в ней слепым интеллектом или инстинктом, — писал С.Н. Булгаков, — только в человеке осознает себя, становится зрячею. Природа очеловечивается, она способна стать периферическим телом человека, подчиняясь его сознанию и в нем осознавая себя"69. Рационализация во-внутрь — процесс означивания дурной бесконечности онтологических срезов природного универсума вплоть до онтологии элементарных квантов пространства, времени и движения. Натуралистическая форма рефлексии — инобытие интенций "объективных законов", пронизывающих интеллект гносеологического субъекта. Рацио оперирует целостными дескриптивными значениями (явные знания), выступающими семантической основой для натуралистической формы рефлексии, укорененной в сфере естествознания. В отличие от норм, ценностей и символов дескриптивные значения — одноуровневые, унитарные семантические образования, не содержащие в себе свое иное. Однако это еще не означает, что будучи продуктом конечного распада семантической протомонады — символа, дескриптор не обладает внутренней структурой. Если переформулировать известную натуралистическую посылку, то можно утверждать, что дескриптор также неисчерпаем, как и атом, являющийся элементарной объективацией порядка естественной необходимости. Обусловленность дескриптивного значения Логикой Необходимости, его принципиальная операционализируемость и эмпирическая верифицируемость позволяют получать в рамках предельно строгого и жесткого дискурса самые дробные эмпирические индикаторы, позволяющие означивать и замерять самые элементарные компоненты "объективной реальности". Рационализация во-внутрь — это выхождение за пределы нижней границы природного универсума, в пределы нижней бездны Мироздания в еще не структурированный человеческой экзистенцией первозданный Хаос. В то же время это и процесс неявной хаотизации естественной гармонии, складывающейся в результате самопроявления Абсолюта. Однако этот мировоспроизводящий процесс Рацио осознает в качестве установления в Природе тотального Рационального Порядка. Но гармония, как известно, рождается из Хаоса и погибает именно в Порядке. Рациональный Порядок — это не что иное, как телесная реинверсия неструктурированного Хаоса, разрушающего любые целостности, подвергшиеся предельной объективации. Телесный субъект рационализацией во-внутрь перманентно понижает уровень естественности и повышает уровень искусственности в природном универсуме, распаковывает, операционализирует Дескриптор до мельчайших эмпирических индикаторов. Если трансцендированием во-внутрь астральный субъект "вытягивает" левый предел (плюс бесконечность) семантического континуума в предсемантическую бессмыслицу Хаоса и тем самым как бы заново порождает символ еще более бесконечным и пустотным, чем он был в качестве семантического модуса Абсолюта, то рационализацией во-внутрь телесный субъект "втягивает" его правый предел (минус бесконечность) в постсемантическую бессмыслицу Хаоса. Выходя за пределы нижней границы природного универсума (она же нижняя трансцендентная бездна бытия), человек окончательно превращается из субъекта в объект объектогенеза, каковым является инобытийствующий в иновечности Хаос. "Хаотизация жизни, — писал В.Ф. Эрн, — шла исторически параллельно с ростом рационализма. Систематическая и все растущая хаотизация жизни началась с тех пор, как новое человечество с мистическим началом средневековья сознательно оторвалось от Природы как Сущего и орудием своего властного самоутверждения провозгласило — рационализм"70. Онтологическую основу трансцендирования во-внутрь составляет процесс инверсии объектно-объектных отношений во внутриобъектные отношения Хаоса. Если в процессе трансцендирования пустотность Абсолюта втягивает в свои "глубины" онтологическое пространство Хаоса, то в процессе рационализации, напротив, чрезмерно перенасыщенное объективациями онтологическое пространство Абсолюта втягивается в неструктурированное "чрево" Хаоса. Рационализирующая интенция как бы прорывается за "пределы" Дескриптора, за пределы объективной реальности, которую означивает собой семантическая полнота, т.е. за "пределы" Нечто, но не в его Инобытие — Ничто, а в его Небытие — Хаос. Если рациональная интенция вырывается за нижние пределы "объективной реальности", то она инверсирует в экстенцию гиперобъективной реальности — Хаоса, изнутри разрушающего смыслы природного существования субъекта. Смерть в семантическом аспекте и есть терминологическое погружение человеческой экзистенции в хаос словесной бессмыслицы. Онтология объекта бессмысленна, бессмыслица онтологически объективна. Напротив, онтология субъекта всегда имеет смысл, смысл же всегда онтологически субъективен. Гиперинтенциональное постсуществование телесного субъекта, перманентно продвигающегося вглубь нижней бездны мироздания, окончательно десакрализирующего сущее и разрушающего целостность бытия на дурную бесконечность элементарнейших самообъективаций, "неосознанно" завершающего свое присутствие при смерти "сознательной" реинтеграцией в Хаос, противоположно гиперинтенциональному предсуществованию астрального субъекта в самом эпицентре креативного процесса, процесса самопорождения сакрального и целостного бытия Абсолюта. Главной особенностью телесного субъекта, отличающей его от всех онтологических предтеч, является то, что не столько субъективность рационально присутствует в онтологии телесности, сколько телесность иррационально присутствует в его субъективности. Рационально схематизируя Мир, он иррационализирует свое собственное в нем присутствие. Если астральный первопращур трансцендировал трансцендентное, создавая транс-трансцендентную онтологию — ноосферу, сферу сверхсакральных смыслов Абсолюта, то телесный субъект рационализирует рациональное, впадая в онтологический маразм, к которому не могло бы привести даже так называемое "баранье сознание". Здесь не существование предшествует астральной сущности человека, а телесная его сущность предваряет его перманентное онтологическое умирание, а потому телесный субъект оказывается столь безответственным перед Духом за то, каким он себя "перевоссоздает". Если трансцендирование во-внутрь — это выход за пределы символической реальности в предсемантику потенциального бессознательного, то рационализация во-внутрь есть не что иное, как выход за пределы дескриптивной реальности в постсемантику актуального бессознательного, т.е. в онтологию не пред-, а постсуществования Субъекта. Если символ — это семантическая пустота целостного континуума знаков и значений, релевантного еще не проявленному целостному онтологическому континууму, то дескриптор — это семантическая полнота, соответствующая предельно проявленному универсуму объективаций — природному универсуму. Познание в его чистой объективированной форме есть высшая форма насилия, осуществляемая человеком по отношению к действительности и к самому себе (самонасилие). Чтобы нечто познать, это нечто необходимо предварительно демонтировать на составные элементы, которые, однако, невозможно вновь генерализовать в исходную целостность, а потому естественное воспроизводится рационализацией, хотя и в изоморфной, но в искусственной, а не естественной форме. Посредством Рацио человек логизирует мир, навязывая ему строго определенные схемы рационального функционирования. В продуцируемых им рациональных схемах уже отсутствуют нормы социального долженствования, ценности человеческого добродеяния и символы сакральной свободы. Все здесь подчинено диктату порядка необходимости, репрезентантами которой выступают дескриптивные значения. Гиперрационализацией телесный субъект осуществляет гносеологическое насилие над высшими онтолого-семантическими формами ментальности. Если сущностью символизма является "всеобъемлющее проницание", позволяющее человеку оживлять мертвое, то сущностью гиперрационализма выступает всеобъемлющее насилие, омертвляющее все живое. Гиперрационализация как информационная форма тоталитаризма является абсолютным и всеохватывающим насилием еще и потому, что сводит все виды субъективности в единую гиперобъективацию, приводит к уничтожению все формы бытия, за исключением сил Хаоса. Она онтологически редуцирует все многообразие сущего к унифицированным структурам, состоящим из элементарных объектов, в которых уже не содержится ни грана субъективности. Человек, преодолевший в себе все астральное, антропное и социальное, выродившийся в функцию чистого познания, в котором господствует императив свобода, добро, долг ради знания, превращается в абсолютного онтологического "самонасильника". Если традиционный рационализм начинался с бэконовского лозунга "Знание — сила", то неявным лозунгом гиперрационализма становится: "Знание — это насилие, тотальное насилие". В конечном счете идеалом сциентистского познания становится достижение тотальной искусственной инверсии Субъекта в Объект, сакрального Духа в волющее Тело. Гиперрационализм — самая крайняя и явная форма человеческого самоотчуждения. Если рационализацией во-внутрь телесный субъект раздвигает нижние пределы природного универсума, открывая шлюзы для сил деструктивного Хаоса, то своей гиперрационализацией он осуществляет выхождение за его верхнюю границу в онтологические, пространства более высоких и универсальных присутствий человека в Мироздании — в пределы социального, человеческого и космического универсумов в целях их переустройства на "рациональных основаниях" под приоритеты действия законов естественной необходимости. Гиперрационализация — это как бы обратное движение по ступенькам выделения от нижней к верхней, в условную плоскость Хаоса, в которой бытие оказывается полностью запакованным, погребенным. Рационализация во-вне — это перманентная хаотизация и последовательное разрушение норм цивилизации, ценностей культуры и символов культа сциентистскими, дискурсивными интенциями волющей телесности. Гиперрационализация столь же многоступенчата и иерархична, сколь многоуровневым является семантический континуум. Возможность искусственного запаковывания целостного семантического континуума в элементарный дескриптивный знак существенно раздвигает рамки всеобщего идеологического процесса, предельно онаучивает ложное сознание. Гиперрационализация основывается на таких ложных знаках, как дескриптивные символы, дескриптивные ценности, дескриптивные нормы. "Худшим словам, — утверждал Лютер, — придают значение, потому что они подтверждают то, что говорит плоть, а лучшие слова лишают значения, потому что они перечат плоти"71. Первая форма гиперрационализации, или рационализация социума, оперирует дескриптивными нормами, или так называемыми научными нормами. Социализированная деятельность замещается здесь на ложную рационализированную деятельность. Ложные дескриптивные нормы лежат в основании процесса реформирования общества на сциентистских псевдоидеалах, основу которых составляют так называемые научно обоснованные законы общественного развития. Когда какая-нибудь группа обществоведов доказывает, что именно их научная модель социального развития является самой истинной, необходимо постараться выявить ту ложную дескриптивную прескрипцию, которая лежит в основании очередной сциентистской утопии, и подвергнуть ее верификации с точки зрения здравого социального смысла (прескриптивное знание). И тогда явно обнаружится в ней незамысловатая экстенция телесности, спроецированная на онтологическое пространство социума. Гиперрационализация социума связана с перемещением верхней границы природного универсума в глубь социального пространства. Она позволяет несколько повысить уровень негэнтропии в природе за счет создаваемых человеком искусственных объектов на естественной основе, т.е. технологий, базирующихся на законах естественной необходимости. В природных процессах, используемых в качестве промышленных технологий, всегда можно обнаружить преодоленные человеческой практикой определенные социальные функции человека, трансформировавшиеся в функции естественные. Сциентистский социологизм (социология не как социальное учение, а как научная доктрина) базируется на практике гиперрационализации социальной обыденности. Что же происходит с социумом, когда субъектно-объектные отношения деятельности нецелостных социальных субъектов подвергаются сциентизации, онаучиванию? Общество начинает функционировать как единая социальная машина, в которой "индивиды-детали" оказываются тотально пригнанными друг к другу внутренней логикой внешнего технологического процесса. Социальная форма тоталитаризма в индустриальном обществе опирается не столько на личностную, сколько на технико-технологическую основу. "Тоталитаризм — это не просто форма правления, — писал Хайдеггер, — но следствие необузданного господства техники. Человек сегодня подвержен безумию своих произведений"72. Сторонники технологического детерминизма полагают, что техника и технология руководствуются универсальными критериями, к которым они относят эффективность, экономичность, системность, надежность и др. "Внешние" факторы, как, например, экономический, социальный, моральный, экологический и т.д., способны якобы лишь отклонять ход развития технологии от "нормы", что чаще всего отрицательно сказывается на нем. Концепция технологического детерминизма часто сочетается с технократизмом как политической установкой. Однако история современной технической цивилизации показывает, что рациональное планирование техники, если оно оторвано от гуманистических целей и ценностей, способно порождать иррациональные последствия, разрушающие основы человеческого бытия. Гиперрационализация, оперирующая дескриптивными нормами, выступающими семантической основой ложных сциентистских "правил игры" с социальными возможностями человека, ставит общество под контроль так называемого научного сообщества. Наукократия в состоянии навязывать обществу научно обоснованный путь развития, лишь перманентно замещая его нормативную регуляцию на дескриптивную. Английский социолог науки М. Малкей доказал, что не нормы научного этоса, а когнитивные структуры и специальные методики определяют социальное поведение ученых. Сами эти нормы наполняются реальным содержанием лишь в терминах научного знания и научной практики. «Социальные нормы, — пишет он, — могут считаться институционализированными в том случае, когда девиантность наказывается, а конформность регулярно вознаграждается. ...По-видимому, более правильно изображать "нормы науки" не как определенные, четкие социальные обязательства, которым ученые в целом соответствуют, а как гибкие в своем употреблении словари, используемые участниками в их попытках договориться о подходящих значениях (смыслах) своих собственных и чужих действий в различных социальных контекстах»73. Как только "гибкие словари" ученых вытесняют в общественном сознании традиционные социальные нормы, так сразу же социальная девиация начинает конституироваться ими как отход от научно обоснованных норм поведения даже в том случае, если они с неизбежностью ведут к катастрофам. Член сциентистски детерминированного социального сообщества не должен быть умнее научной элиты, которая всегда права, даже тогда, когда ошибается, ведь научная практика имеет право на ошибку, в отличие от вненаучной социальной девиации, которая всегда наказуема. Гиперрациональная нормативизация подменяет собой социализацию и тем самым свертывает социогенез индивида, отдавая приоритет его тело-рациогенезу. Она позволяет более полно и целостно унифицировать социальные программы поведения и интегрировать их в превращенной форме во всеобщий технологический процесс. Социальные функции, которые рационализацией отчуждаются от человеческой деятельности, в дальнейшем модифицируются в функции деперсонифицированные, технологические. Эта практика рационализации связана с поглощением, инкорпорированием социального в Человеке и его трансформацией в телесное, технологическое в нем. Нет, видимо, ничего более репрессивного, чем социальное воспитание на строго сциентистских основаниях. То же самое можно сказать и о попытках переустройства социальной жизни на строго рациональных основах, которые апостериори всегда обнаруживают в себе некую в принципе нереализуемую утопическую схему. Все кровавые драмы на сценической площадке социальной истории всегда режиссировались вождями, опиравшимися на так называемую научную идеологию. Гиперрационализация, оперирующая дескриптивными нормативами, превращает социальную деятельность в средство всеобщего чистого познания. Если в пределах человеческого универсума деятельность — производная от антропного общения, то в рамках универсума объективаций она есть производная от гипостазированного познания. Если там она выступала эпи-эпифеноменом креации, то здесь — рационалистическим гиперфеноменом социального саморазрушения. В рамках объектоцентристской концепции "деятельность" — категория скорее всего гносеологическая, а не социальная — ("разумная деятельность", "осознанная деятельность"). В пределах социальной онтологии человек в состоянии присваивать свои сущностные силы лишь на пути осуществления деятельности. Деятельность есть не что иное, как социальный определитель личности. "В чем же... противоположность вещи и лица, лежащая в основе противоположности вожделения и любви? — спрашивал П.А. Флоренский и отвечал: — В том, что вещь характеризуется через свое внешнее единство, т.е. чрез единство суммы признаков, тогда как лицо имеет свой существенный характер в единстве внутреннем, т.е. в единстве деятельности само-построения. ...Тождество вещей устанавливается через тождество понятий, а тождество личности — через единство само-построящей или само-полагающей ее деятельности"74. Что же происходит с социальным субъектом, когда деятельность тотально гносеологизируется? Социальный субъект становится онтологически тождественным не Делу, а Знанию. Это ведет к тому, что постепенно он утрачивает все свои социальные качества и свойства и тем самым перемещает деятельностный статус с социального процесса на процесс гносеологический (деятельность познания). В отличие от норм, выступающих элементами социальной технологии, дескриптивные знания составляют элементы чистой технологии, а потому, как только человек становится их предметностью, он превращается в рядоположный объект познания, с телесностью которого позволительно экспериментировать, невзирая на более высокие его формы присутствия в мироздании. Для эскулапа, оперирующего больных, все пациенты телесно равнозначны. Знания, рационализирующие и объективирующие Человека, суть не что иное, как набор когнитивных карт и схем о внутреннем мире его тела, вне его связей со всей иерархией Я. Как и все остальные объективации познания, социальные индивиды под воздействием гиперрационализирующей практики начинают постепенно объединяться в общность не внутренним, а внешним образом. Интенсивно формируется внесоциальная общность, состоящая из одних только гносеологических субъектов, опосредованно связанных между собой каналами средств массовой коммуникации. Таким образом, социальная масса превращается в массу информационную. Последовательно в ходе человеческой истории формировались такие мировоспроизводящие практики, как Креация, Общение, Деятельность и Познание. Начало конца человеческой истории связано с таким же последовательным отмиранием надгносеологических практик. Первой из этого ряда отмирает Деятельность, замещаемая Гипертехнологическим Познанием. Задающим параметром посттехнологической цивилизации становятся уже не Деятельность и Цивилизация, а Информация (псевдоинформационная цивилизация). Если трансцендентные протонормативы не могли иметь явной семантической фиксации, а потому и задавались в форме запретов, табу, то рациональные гипернормативы задаются в форме "позитивной вседозволенности", и табуируют лишь все то, что способно противиться мирожизненным установкам рационализирующейся телесности. Разум постарается взять под жесткий контроль интенции, которые могут спонтанно прорываться из бывшего социального Я, вытесненного в сферу бессознательного. В рамках рационального измерения социальной экзистенции человека долг выступает производным уже не от добра, как это было в родовом именитстве, и не от самого себя (долг ради долга), как это принято в безличном социуме, а от познания. Долг ради знания (точнее, долг ради необходимости) — таким оказывается "моральный" императив рациональной, объективированной социальности — информационной цивилизации. По отношению к деятельности телесных субъектов уместна лишь та форма долженствования, которая способствует их совместному вытеснению всего того социального, которое еще не инверсировало в телесное. Человечество постепенно втягивается своим гиперпотреблением, по сути самопотреблением ("самоедством"), в глобальную социальную катастрофу, и ответственным за нее будет онтологически безответственный телесный субъект (он же гносеологический субъект), породивший технологию, обособившуюся от высших онтологических форм. Вектор гиперрационального долженствования направлен против самого социального долженствования, препятствующего излишней рационализации законов общественного движения. Ложные превращенные формы знания расширяют онтологические границы Зла. Но это зло является уже и не антропным, и не социальным, а сциентистски-технологическим. Когда наука, которая должна заниматься лишь объектно-объектными отношениями, начинает утверждать, что в состоянии создать такую систему норм, которая даст возможность обществу рационально решать все проблемы, то это означает всего-навсего неосознанное стремление сциентистской элиты контролировать естественный процесс развития цивилизации с учетом интересов технологии. Итак, если Добрый Человек лишает жизни Свободного Человека и сам погибает от Человека Долга, то последний тотально уничтожается Рационализирующимся Телесным Субъектом — адептом порядка необходимости. Долженствующая социомасса поглощается рационализирующейся биомассой. Человек Знания с непреложностью должен распять в себе Человека Долга. Можно сделать безутешный, но вполне достоверный прогноз: в обозримом будущем окажется, что социомасса мертва или, что то же самое, индивид мертв. Человек Долга — это элемент социомассы, огромного социального муравейника, который хочет уютно устроиться в универсуме объективаций. Но эту мирожизненную программу ему вряд ли удастся воплотить в жизнь, потому что его подстережет Ученый и не "бритвой Оккама", а "гносеологической бритвой" отсечет в его естественной экзистенции все то, что не вписывается в создаваемый им мир искусственных объективации. В его гениальных проектах гиперобъективированного мира нет места для "социального муравейника". И уже есть мрачный, эсхатологический прецедент — чернобыльская трагедия. Можно предположить, что следующей онтологической жертвой станет именно социомасса, которую раздавит технологический пресс. Это отнюдь не значит, что социальный субъект одномоментно прекратит свое физическое существование, — просто он утратит собственный социальный статус и будет тотально адаптирован к порядку объективной необходимости. Социализация как специфическая практика социологизма есть нечто промежуточное между практиками актуализации антропного субъекта и рационализации десубъективированного объекта. С одной стороны, ее экспансия в сферу истинной человечности (антропное пространство субъекта) ограничивается механизмами культуры, ограждающими экологию человеческого духа от проникновения гипернормативистики. С другой стороны, механизмами социализации ограждается пространство человеческого Я от разрушительных воздействий со стороны хищного гносеологического субъекта, стремящегося все и вся рационализировать и объективизировать. "После опыта революции, одержимой рационалистическим безумием, — писал Н.А. Бердяев, — ясно стало, что общество никогда не было и не может быть основано на чисто рациональных началах, вполне понятных малому человеческому разуму и по произволу этого разума устанавливаемых "75. Вторая форма гиперрационализации, или рационализация человека, основывается на дескриптивных ценностях, рациональных ценностях. Актуализированное общение замещается на ложное рационализированное общение. Ценности культуры выступают инвариантом целостности человеческого универсума и означивают субъектно-субъектные отношения. Но что же собой представляют ложные дескриптивные ценности? Они отражают господство телесности над человечностью, телесного субъекта над субъектом антропным, универсума объективации над человеческим универсумом. Довольно широко распространенным направлением в современной западной философии и социологии, ставящим своей целью осуществить синтез естественных и общественных наук на основе исследования эволюционно-биологических предпосылок человеческого поведения, выступает социобиология. Для общей социобиологии характерен генетический детерминизм. Основу социобиологии составляет теория генно-культурной коэволюции, постулирующая идею совместного, взаимодействующего протекания процессов органической и культурной эволюции. Компонентами коэволюции социобиология признает гены и культуру, которые "держат друг друга на привязи", причем роль феномена отводится генам, а эпифеномена — культуре. Человек — "квант" генно-культурной коэволюции, ее реальное воплощение, а потому выступает объектом преимущественно биологического знания76. Дескриптивные псевдоценности составляют семантический базис сциентистской формы антикультуры. Рационализируя себя в Феномен, телесный субъект овнешняет, отелеснивает культуру, и она превращается всего-навсего во внешний дизайн телесности, объективности. Дескриптивные ценности — это псевдоценности с бесконечной антропной валентностью, фиксирующие собой объективное содержание ментальной полноты телесного субъекта. Если астральный субъект — это проточеловек, то телесный субъект в некотором роде постчеловек. Это человек, перманентно утрачивающий в себе все субъективное, вплоть до его имманентного рацио. В связи с этим и артефакты так называемой культуры постчеловека не могут не быть бесчеловечными, антигуманными. Рационально-телесному постсубъекту соответствует ложная сциентистская посткультура, культура онтологического насилия над Человеком как Феноменом со стороны гиперфеноменального телесного субъекта. Культура генетически вырастает из трансцендентности Духа и космических измерений Человека и окончательно погибает в гиперрациональности Тела. Если своими неявными трансцендентными, трансфеноменальными формами культура восходит к генезису человеческого в Абсолюте, то своими рациональными формами — к гибели человеческого в Хаосе. Если в пределах космического символизма неявная культура способствовала максимальной реинтеграции проточеловеческих качеств и в сакральную целостность мироздания, то в рамках телесного рационализма проявленная посткультура дезынтегрирует последние остатки человечности в гиперрациональной схематике мира. Истинный моральный императив антропологизма добро ради свободы здесь замещается ложным сциентистским добро ради знания, а еще точнее, добро ради необходимости. В псевдообщении между телесными субъектами добродеяние лишь тогда конституируется позитивно, когда удовлетворяет либо биогенным, либо информационным потребностям. Добродеяние, основанное на истинных ценностях, не только отвергается, но и вызывает явный негативизм со стороны телесных субъектов в качестве реликта еще не до конца преодоленного наукой абстрактного гуманизма. Американский философ и социолог Л. Мамфорд утверждает, что с момента возникновения индустриального общества развитие техники обернулось технократизацией человека и человеческих отношений. Человек стал своего рода "перемещенным лицом" в созданном им самим мире. Все время возрастающий разрыв между уровнями технологии и нравственности привел к ситуации господства мегамашины — предельно рационализированной и бюрократизированной надындивидуальной социальности. Гуманизм и социальная справедливость пали, по Мамфорду, жертвами технического прогресса и "интеллектуального империализма". Безличностная организация уже не просто подавляет, а подменяет собой человека. Прогресс стал особого рода божеством, наука и техника — своеобразной религией, а ученые — сословием новых жрецов. Ущербное добродеяние если и имеет место в общении между телесными субъектами, то только как средство оптимизации тотальной и необходимой рациональной взаимозависимости и взаимообусловленности. Телесный субъект может быть добрым по отношению к другому человеку лишь в пределах единой для них объективной необходимости, или необходимой объективности, т.е. в пределах взаимодетерминируемой несвободы. Целью гиперрационального общения является не самоактуализация субъектов друг в друге в целях продуцирования ценностей, а совместная саморационализация для их разрушения. Гиперрационализация, основу которой составляют ложные дескриптивные ценности и псевдодобродеяние, позволяет телесным субъектам контактировать опосредованно в рамках общего для них информационно-телесного пространства. В мире искусственных объектов они в состоянии удовлетворять свои интеллектуальные и даже витальные потребности, вплоть до сексуальных, прибегая к услугам объектов-посредников, объектов-заместителей. Немецкий философ П. Слотердайк в работе "Критика цинического разума" (1983 г.), считающейся манифестом постмодернизма, полемизируя с "Диалектикой просвещения", стоит на том, что доминантой современной культуры, как на личностном, так и на институциональном уровне является цинизм, или просвещенное ложное сознание. Для разрешения конфликта между знанием и властью он предлагает "средний путь" — через создание других разума, просвещения и субъективности. Третьей формой гиперрационализации является рационализация Абсолюта, оперирующая ложными дескриптивными символами. Трансцендентная креация замещается здесь ложной рационализированной креацией. Непостижимая трансцендентная целостность Абсолюта здесь выступает рядоположным объектом рационального проектирования. Если Бог есть абсолютное апофатическое незнание, то Гносеологический Субъект самоконституирует себя в качестве абсолютного катафатического знания Сверхсущего. Великий мистик Эриугена сделал смелый и парадоксальный вывод, что Бог не знает самого себя. "Бог не знает, что Он такое, ибо Он не есть нечто; Он непонятен во всяком нечто как для самого себя, так и для всякого разума. ...Бог сам в себе самом совершенно не знает, что Он не есть, но так же не знает себя и как сущего. Таким образом, Он не знает, что есть Он сам, т.е. Он не знает, что Он есть нечто, ибо Он познает, что Он вовсе не принадлежит к той области, которая в каком-либо смысле может быть познана и о которой можно высказать или помыслить, что она есть"77. Окончательно обособившийся от Логоса Рацио пытается рационализацией подменить трансцендирование и запаковать весь семантический континуум, неявно содержащийся в Символе, в явную структуру Термина, Дескриптора. "Отъединение твари от Бога, — писал Л. Карсавин, — восполняемое (в несовершенстве — относительным) воссоединением с Ним, вместе с причастием твари Саморазъединению Логоса на иерархическое множество личностей, из коих в твари ни одна не достигает совершенства, а большинство остается на ступени зачаточного и потенциального личного бытия, и есть основное качествование твари, то качествование, которое осуществляется как многообразие ее качествований. Оно — логическая структура мира и конкретизируется как его онтологически-логические законы и как его пространственная форма"78. Эта форма гиперрационализации есть не что иное, как рационализация Первоначал, выступающая предметностью лишь для самотрансценденции. Самая большая ложь о первоначалах человеческой Истории инициируется именно рационализмом. Попытки прояснить Первоначала человеческого существования средствами чистой рациональности, оторванной от ценностных оснований культуры и трансцендентных основоположений культа, в состоянии породить лишь умозрительную Схему, согласующуюся с Логикой научного познания проявленных форм бытия предельно доступных внешнему эмпирическому наблюдению, но отнюдь не Трансценденталию, схватывающую существо Жизни. Человеку разумному не дано превратить в абстрактный объект строгого научного познания свою собственную предысторию. Если такие попытки порой и предпринимаются, то они не могут не быть всего лишь проекциями внешних форм Сущего на его внутренние глубинные слои, следы которого обнаруживаются только в смутных интенциях Бессознательного. "Понятия, — писал С.Н. Булгаков, — годятся только для того, чтобы с возможной точностью описать, рассказать содержание той мистической интуиции, в которой непосредственно открывается каждому, в меру его духа, софийность мира"79. Вл. Соловьев в своей первой теории познания, развитой в "Критике отвлеченных начал", говорит о вере, установляющей бытие предмета и скрепляющей собой эмпирические показания и их логическую связь. Согласно этому учению, акт веры присутствует в каждом познавательном акте. Сходную точку зрения развивает в своих ранних гносеологических работах кн. С.Н.Трубецкой (особенно в "Основаниях идеализма"). Поскольку у рационализма нет иных средств, как рассматривать действительность в качестве сугубо внешнего объекта и внешним же способом, то естественно, что и его генезис моделируется в качестве не протосубъективации, а протообъективации, способной в автоэволюционировании постепенно обретать всю тотальность признаков Субъекта. Если духовное в себе человек в основном постигает как нечто непостижимое, трансцендентно, то телесное — как нечто постижимое, рационально. Дух как ментальная целостность не поддается эмпирическим замерам. Может быть когда-нибудь человек и научится замерять в себе так называемые тонкие структуры, слабые энергетические поля, но даже это объектомерие ничего ему не скажет о непостижимой сущности духовных сдвигов и процессов. И напротив, со временем техника замера физиологических и физических процессов в телесной субстанции человека достигнет фантастических пределов. Посредством трансцендентных знаний Астральный Человек не открывал некие объективные, независимые от его субъективности законы (таковых просто не было в трансцендентно-символической реальности, — они появились лишь тогда, когда мир оказался распакованным до природной реальности, реальности объектно-объектных отношений), а осознавал свою телесность в качестве зависимой производной от его сакральной духовности. Трансрациональное самосознание и есть совокупность непроявленных трансцендентных знаний о телесности, неявно присутствующее в Логосе. В отличие от наших астральных предков, с ужасом взиравших в будущее, современный рационализирующий телесный субъект, напротив, все мрачное в своем экзистировании связывает со своим темным онтологическим прошлым, из которого столь стремительно бежит в светлое будущее. Если почти все мистические пророчества о будущем мифологическим сознанием были окрашены в кровавые и мрачные тона, то современным рациональным сознанием эта палитра используется исключительно для живописания "темного прошлого" далеких и примитивных предков. Будущее же рисуется исключительно в розовых тонах, а если и подмешивается кровавая киноварь, то лишь со стороны оппозиционно настроенного сознания — религиозно-гуманистического. В рационалистической форме символизма господствуют императивы свобода ради знания, свобода ради необходимости. Лишь та свобода обладает позитивной значимостью по отношению к рациональному познанию и экспериментированию телесного субъекта, которая способствует формированию целостности природного универсума, базирующейся на тенденциях объективной необходимости (гносеологические степени свободы). Свобода в гносеологизме — всего лишь познанная и претворенная в действительность необходимость. Но свобода — категория сакрально-духовная, а не рационально-телесная. Это хорошо понимал не только Н.А. Бердяев, но и И.А. Ильин. "Если внешняя свобода устраняет насильственное вмешательство других людей в духовную жизнь человека, — писал Н.А. Ильин, — то внутренняя свобода обращает свои требования не к другим людям, а к самому, — вот уже внешне нестесненному, — человеку. Свобода, по самому существу своему, есть именно духовная свобода, т.е. свобода духа, а не тела и не души"»80. Так как основу экзистенции человека в универсуме объективаций составляет онтологическая полнота, то абсолютно свободным он может быть лишь в ситуации полного и исчерпывающего знания, обладая таким объективным знанием о мире, которое полностью вытеснило в сферу бессознательного не только нормы цивилизации и ценности культуры, но и символы культа. Однако явное и одномерное рациональное познание может поведать человеку только одно: свободным в мире объективаций он может стать, лишь превратившись в верного раба необходимости. Рациональное сознание целостно воспроизводит мир, однако с одной поправкой, что это мир уже и не целостный и не сакральный, а частичный и падший, в котором уже совершенно нет места даже его верному адепту — гносеологическому субъекту, описывающему его со столь изысканной достоверностью. "Гомеостатическая деятельность человека, в которой он пользуется технологиями как своеобразными органами, — пишет Ст. Лем, — сделала его хозяином Земли, могущественным, увы, лишь в глазах апологета, коим он сам и является"81. Если самотрансцендирующий астральный субъект своей неявной познавательной практикой — мистикой — был гносеологически релевантен трансрациональному миру, в котором он экзистировал, и мир этот не скрывал от него своих тайн, то саморационализирующийся телесный субъект гносеологически релевантен лишь телесному, объективному миру, однако уже онтологически не релевантен миру в целом, а потому своими мировоззренческими интенциями в состоянии лишь лжесвидетельствовать о целостном мире. Мир закрыл свои тайны от интенций репрессивного сознания. "За пределами человеческих понятий нужно искать Истину, — написано в Агни Йога. — Уничтожение космических широких полей зрения не привело к продвижению"82. Так называемое сциентистское сознание есть не что иное, как рационалистическая мифология — самая опасная для судеб Человека идеологическая форма насилия над абсолютным в нем. Если мистику можно конституировать в качестве неявной сакральной науки, базирующейся на трансцендентных знаниях, получаемых посредством практики трансцендирования во-вне, то науку вполне возможно определить как явную гносеологическую мистику, базирующуюся на дескриптивных символах, получаемых в процессе практики гиперрационализации. Наука в ее крайней сциентистской форме — гносеологический перевертыш мистики. «Утрата целомудрия, — писал С.Н. Булгаков, — выразилась в пробуждении похоти не только физической, но и духовной: знание, приобретаемое хищением, явилось действительно знанием добра и зла, бунтующего хаоса, дерево же показалось вожделенно и потому, что "дает знание". Сатана принимает лик Люцифера, гностического учителя, который сулит знание на пути холодного развития и укрепления своего ego. Это искушение также не обещает ничего такого, чего бы не было уже дано человеку в раю. Искусителей был здесь лишь недолжный, нецеломудренный путь к знанию, вымогательство знания, кичливость гнозиса пред смиренно верующей любовью. Отвлеченный гнозис есть функция ego, между тем как Божья заповедь повелевала преодолеть этот эгоцентризм в любви супружеской, космической, божественной. Пробуждение чувственности и похоть знания имели здесь один источник в злоупотреблении человека своей ипостасностью. Отвращаясь от Бога, человек обращает лицо к миру, к творению, впадает в однобокий космизм ("имманентизм"); он жаждет уже только мира, а не Бога, совершает измену любви божественной»83. Навязываемый свободному Космосу порядок необходимости, объективирующий Бесконечного Субъекта практикой рационализации во-вне, в конечном счете ведет к замене Гармонии Хаосом, ставит предел существованию Сущего. Грядущим Хамом, способным до основания разрушить "старый мир", может быть только Гносеологический Субъект. Наука не в состоянии вернуть человеку утраченный им высший онтологический статус, но она весьма способна лишить его самого последнего и низшего онтологического статуса, дающего ему возможность экзистировать в качестве гносеологической телесности, "разумного животного". "Если Бога нет, — писал Н.А. Бердяев, — то человек есть усовершенствованное и вместе с тем ухудшенное животное"84. Гиперрационализация, последовательно замещая собой социализацию индивида, актуализацию человека и трансценденцию микрокосма, в конечном итоге выходит к верхней границе космического универсума, пробивая мощным информационно-технологическим тараном в экранирующем слое Табу — Тотем шлюзы для проникновения сил Хаоса. Породив хищного гносеологического субъекта в качестве средства самопознания, Природа, по мере того как он совершенствовался в практике запаковывания и объективизации самого себя в Термин, неуклонно приближалась к своей гибели, к насильственному преобразованию ее объектно-объектных отношений во внутриобъектные отношения Хаоса. Телесный субъект осуществляет вынужденное присутствие в качестве зависимой переменной сверхцелостного физического мира, мира, который он в силу объективной необходимости расширенно воспроизводит, используя технологическую мощь Рацио. Человек во внешнем мире присутствует лишь внешним образом, бездарно расходуя свои невосполнимые витальные ресурсы и потенции, которыми его столь великодушно наделила природная эволюция. Стараясь перехитрить ее "хитростью научной", Рацио преобразовывает естественную онтологию в онтологию искусственную, замещает свои органические органы на искусственные, чтобы попытаться обрести вечную жизнь в качестве генерализованной технологической объективации и тем самым бесконечно присутствовать в Теле. "Живет человек, — писал Н.А. Бердяев, — безумной мечтой победить смерть рождением, а не вечной жизнью, победить ужас прошлого и настоящего счастьем будущего, для которого не сохранится ни один живой элемент прошлого. Ни один из боровшихся и страдавших не войдет в рай будущего, и нет с этим будущим живой, реальной связи ни у одного человека. Связь человека с будущим фиктивна, иллюзорна; связь эта есть результат гипноза, безумного самообмана. Будущее не реальнее прошлого: то, что будет через тысячу лет, и то, что было тысячу лет тому назад, или одинаково призрачно, или одинаково реально. Безумно думать, что бытие грядет во времени, но что его еще не было и нет"85. На практике этот технологический утопизм ведет к катастрофическому сужению онтологического пространства, в котором мог бы присутствовать Человек. В конечном итоге он все же самовытесняется из онтологии Объекта, так как его присутствие в Мире оказывается не мотивированным высшими смыслами. Каким образом можно подчинить низшие виды измерений мира высшим? Это, может быть, самая актуальная проблема для современного человечества. Если оно сумеет придерживаться трансцендентного синтеза всех форм измерения, онтологические ниши Бытия будут синхронизированы в своем саморазвертывании и человек вновь обретет способность гармонически расширяться в своем историческом самодвижении. Реформируя космос под приоритеты функционирования самой низшей онтологии, основывающейся на законах природной необходимости, человек созидает мир, к которому он уже не в состоянии адаптироваться ни как социальное существо, ни, тем более, как антропное и астральное. Созиданием сугубо искусственной среды обитания, параметры которой задаются уже даже не гомотехническими, а технологическими процессами, он постепенно превращается в космологического самоубийцу. Приоритетными в его преимущественно онаученной экзистенции оказываются не потребности духовного преображения, а потребности расширенного воспроизводства объективации, связанные с превращением Мироздания в Тотальную Телесность. Человек в техноцентристски созидаемом мире последовательно сдает свои ноологические, гуманистические и социальные позиции. Он готов принести в жертву технологическому молоху все живое и самого себя, лишь бы объективный научно-технический прогресс не снижал свои высокие темпы. Итак, как только онтологической доминантой космического универсума вместо трансцендентной креации становится рациональное познание, он сразу же начинает распадаться на дурную бесконечность объективаций, т.е. инверсирует не в Гармонию, а в Хаос. Человек как Микрокосм, как Бесконечный Субъект гибнет, как только конституируется Рацио в качестве Конечного Объекта. Но с ним гибнет и сам восставший против Логоса Рацио. В своем крайнем выражении гиперрационализм есть практика перманентного самоуничтожения человека в космологических масштабах. Но человек смертен лишь как телесная субстанция и бессмертен как субстанция духовная. Являясь конечным продуктом перманентной энтропии внутрисубъектных отношений Космоса, внутриобъектные отношения Хаоса вновь в них инверсируют, и Абсолют вновь возрождается в качестве пустотной онтологии Гармонии Мира. Именно таким образом человек преодолевает в себе накапливающуюся в историческом процессе вселенскую самоотчужденность. Примечания 68 Флоренский П.А. У водоразделов мысли. – М., 1990. – С. 348, 349. 69 Булгаков С.Н. Философия хозяйства // Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. – М., 1993. – Т. 1: Философия хозяйства. Трагедия философии. – С. 133. 70 Эрн В.Ф. Соч. – М., 1991. – С. 283. 71 Лютер М. О рабстве воли // Эразм Роттердамский. Философские произведения. – М., 1986; – С. 346. 72 Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. – M., 1991. – С. 151. 73 Малкей М. Наука и социология знания. – М . 1983. – С. 118, 125, 126. 74 Флоренский П.А. Столп и утверждение истины: В 2 т. – М., 1990. – Т. 1. – С. 78. 75 Бердяев Н.А. Философия неравенства. – М., 1990. – С. 51. 76 См.: Рьюз М. Философия биологии. – М., 1977. 77 Цит. по: Булгаков С.Н. Свет невечерний. – М., 1994. – С. 115, 116. 78 Карсавин Л. О личности // Карсавин Л. Философско-религиозные сочинения: В 2 т. – М., 1926. – Т. 1. – С. 116. 79 Булгаков С.Н. Свет невечерний. – С. 195. 80 Ильин И.А. Путь духовного обновления // Путь к очевидности. – М., 1993. – С. 169. 81 Лем Ст. Сумма технологии. – М., 1968. – С. 284. 82 Мозаика Агни Йога: В 2 кн. – Тбилиси, 1990. – Кн. 1. – С. 221. 83 Булгаков С.Н. Свет невечерний. – С. 273. 84 Бердяев Н.А. Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого // Бердяев Н.А. О назначении человека. – М., 1993. – С. 311. 85 Бердяев Н.А. Философия свободы // Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. – М., 1989. – С. 124. Далее читайте:Фёдоров Юрий Михайлович (1936-2001), русский мыслитель. Философы, любители мудрости (биографический справочник). Русская национальная философия в трудах ее создателей (специальный проект ХРОНОСа). |
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании всегда ставьте ссылку |
