Константин Гнетнев

       Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

       РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Г >


Константин Гнетнев

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


БИБЛИОТЕКА
А: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...
Б: Бажанов, Базарный, Базили...
В: Васильев, Введенский, Вернадский...
Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...
Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...
Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...
Ж: Жид, Жуков, Журавель...
З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...
И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...
К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...
Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...
М: Мавродин, Майорова, Макаров...
Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...
О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...
П: Павлов, Панова, Пахомкина...
Р: Радек, Рассел, Рассоха...
С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...
Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...
У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...
Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...
Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...
Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...
Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...
Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...
Э: Энгельс...
Ю: Юнгер, Юсупов...
Я: Яковлев, Якуб, Яременко...

Родственные проекты:
ХРОНОС
ФОРУМ
ИЗМЫ
ДО 1917 ГОДА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ

Константин Гнетнев

Беломорканал: времена и судьбы

Глава четвертая

По законам человеческой памяти

Однажды во время одной из нечастых наших встреч руководитель Беломорско-Балтийского канала Михаил Яковлевич Амигуд с горечью заметил, что с некоторых пор потерял интерес к общению с журналистами. Было известно, что сам он благожелательно относился к пишущим, слыл активным автором республиканских газет, и потому странно было слышать подобное мнение именно от него.

«Но ведь сколько можно, на самом деле: только приедут, сразу давай им про ГУЛАГ, -- с некоторым раздражением объяснял Амигуд. -- Начинают искать следы концентрационного лагеря, все вопросы только про ужасы 30-х годов. Объясняю: канал 20 месяцев строили, десятки лет уже эксплуатируют. Тут ведь люди живут, интересные судьбы, целые династии появились. Нет, это скучно, давай про ГУЛАГ…» 

В том давнем разговоре Михаил Яковлевич подтолкнул меня к идее записывать рассказы стариков с канала. В начале попутно, между прочим, а потом целенаправленно я записал десяток-другой ветеранских рассказов-воспоминаний. Рассказы выходили незамысловаты: о житье-бытье, о том, как работалось в первые годы, как канал совершенствовался, превращаясь в современное предприятие, о нравах, царивших в разное время.

Да, я не оговорился: именно стариков с ББК. Особенность этого предприятия такова, что работа и жизнь здесь неразделимы.  Когда человек выходит на пенсию и оставляет работу, он зачастую продолжает жить там, где жил, -- в поселке из десятка домов, что в сотне метров от шлюзовой камеры. Вроде бы, уходя с канала, он, по существу никуда не уходит, всегда здесь, на глазах, рядом.

Это обстоятельство порождает немалые проблемы.  Поселки удалены на многие километры от более-менее крупных административных центров, с их магазинами, больницами и иными центрами социально-культурного обеспечения. Жить здесь не просто. Руководство ББК пытается изменить ситуацию там, где это возможно. Например, на коротком отрезке канала с первого по шестой шлюзы работают теперь только вахтовым методом. Постоянно живущих в здешних поселках теперь нет, все они обустроены в Повенце.   

Первым публикациям коротких рассказов был предпослан общий заголовок: «Беломорско-Балтийский канал: история в лицах». Встречены они были хорошо.  Сам Амигуд похмыкал что-то себе под нос и... рассказал мне историю, как однажды мужики праздновали что-то в рейсе на одном из путейских пароходиков и что из этого получилось. Я было обрадовался обретению новой истории, но Михаил Яковлевич запретил мне её печатать. «Пока», -- загадочно сообщил он. Что «пока» я так никогда не узнаю: снять запрет теперь некому. Михаил Яковлевич внезапно умер во время отпуска в одном из южных  санаториев и тем самым продолжил плохую традицию руководителей ББК умирать скоропостижно и не дома. Его предшественник Ю.Я. Шолохов ушел из жизни в купе поезда, возвращаясь домой в Медвежьегорск с совещания.

Некоторые рецензенты упрекали меня в том, что-де не соблюдена хронология. Воспоминания о годах предвоенных перемежаются историями о 60-х, а потом и вовсе идет война. Мол, непривычно это, давай валяй по порядку. Но в том-то и дело, что нет никакого порядка в живых человеческих воспоминаниях. Согласитесь, мы с вами едва ли вольны распоряжаться ими по своему усмотрению.

Ведь как бывает? Непрошено придут в память какие-то эпизоды давно прошедшей жизни, вспыхнет яркое событие, вспомнится крошечный факт – сущие, казалось бы, пустяки, но такие милые сердцу! За ними еще что-то наплывет из глубин памяти.  Силишься привести воспоминания в систему и не сможешь, а только спугнешь – вовсе всё исчезнет из памяти... ББК – моё детство и моя юность, и я хочу, чтобы воспоминания о том времени сложились по законам не архивной, казенной памяти, а живой, человеческой. Пусть читатель меня за это простит.

 

Случай

Анна Ивановна Лукьянова, которой нынче идет 86-й год и которая живет на 11-м шлюзе,  приехала  в Карелию  в начале 30-х годов. Приехала  добровольно. В это почти невозможно поверить, но дело тут в случае.

            История  семьи такова. Её свекор Николай Иванович после германской  войны работал на Главпочтамте Москвы. Работал отлично, неплохо получал и жил хорошо. Но всё время страстно хотелось ему в деревню. Мечта такая была у Николая Ивановича -- устроить свою старость на деревенском покое, в приволье и тишине.  Заработал он достаточно денег и уехал в село Большое Теплое Мценского района Орловской области,  где построил большой дом и стал жить поживать да добро наживать.

Но не тут-то было: никакого приволья и тишины не оказалось в деревне при новой большевистской власти.  Накатила очередная борьба с очередными врагами, которых у большевиков оказалось вдруг пруд пруди. И в декабре 1933 года Николая Ивановича объявили мироедом-кулаком, отобрали имущество и объявили к  высылке.

Получилось так, что буквально за несколько дней до этого  сын Николая Ивановича Василий женился на односельчанке Анне.  Настал час, и сотрудники местной НКВД с добровольными помощниками из деревенского «комбеда» -- комитета бедноты повезли  кулаков из села на железнодорожную станцию в эшелон  на отправку.  Василий оставил дома молодую жену и пошел проводить отца в края северные, далекие. Распрощались они на перроне, но когда эшелон тронулся, энкэвэдэшники из охраны схватили провожающего Василия  и силой  запихнули в вагон. Он кричал, брыкался, объяснял, что ни в каких списках его нету, но они не послушали.  То ли шутку такую с парнем разыграли, то ли людей не хватало для общего счету.  Никто так и не узнал.

Анна чуть не умерла от горя. А из колхоза уже пришли: отрекись, мол, от мужа да от свёкра, то есть от мужниной семьи, мы тебя в колхоз примем да еще кое-что из их имущества вернём. Не  будешь отрекаться, в колхоз не возьмем, без хозяйства и земли с голоду помрешь. Но  Анна  решила: следом поеду, Василия найду, а там будь что будет.

И отправилась следом на неведомый ей Север. Долго блуждала, но нашла-таки мужа в Карелии, в поселке для трудпереселенцев Сумская Ветка, что в семи километрах от железнодорожной станции Кочкома на мурманской дороге. Поселка того давно уже нет. Как она без паспорта, без никаких документов добиралась сюда на поездах, как  попадала в посёлок, где  была охрана и всем верховодил комендант -- тема не для газеты, а, скорее, приключенческого романа.

В 1935 году  они с мужем уже работали на Беломорканале, как здесь до сих пор говорят, -- «в обстановке», то есть в подразделении путейцев, обеспечивающих  безопасность плавания. Постоянно мокрая и  одинокая  жизнь на далеком берегу, в доме, называемом  без затей «пост №…»,  среди  весельных лодок, бакенов с керосиновыми лампами и вех, обозначающих мели.  Но она и сейчас убеждена -- хорошая  была жизнь.

 

Пятерка

Как-то поближе к осени заехал я в Шавань к Харитоновым-Петуховым, а двор у них весь дурной травой зарос. В вёдро-то куда ни шло, а после дождя и к дровенику не пройти – вымокнешь по пояс. Попросил Анну Ивановну добыть у соседей косу и поставил условие: обкошу двор, а за это она расскажет мне несколько историй из прошлой жизни. Ударили по рукам. Уже через полчаса мы сидели за столом, пили чай с вареньем, и Анна Ивановна (Лукьянова) рассказала, как она попала на такой важный участок работ на Беломорско-Балтийском канале как «обстановка».

Задачи здесь всегда были и остаются сложные. Нужно следить за состоянием  судоходного пути, чтобы всегда были исправными на берегах створные знаки, на своем положенном месте стояли бакены и сияли прочие навигационные огни.  После того, как её с мужем из трудпоселка Сумская Ветка перевели на канал, оказалось, что в начале нужно учиться. Дали книжки. Через какое-то время в Сосновецком техническом участке сказали: «Готовьтесь к экзаменам. Кто экзамен не сдаст, к работе допущен не будет».

…Представьте себе 20-летнюю девчонку, неграмотную орловскую крестьянку, приехавшую вслед за мужем, с которым успела прожить всего несколько дней, словно на иную планету. Что знала она, никогда не выезжавшая из своей деревни, не видавшая до той поры  даже лодки, про судовой путь, фарватер  с бакенами и  пароходы? Однако, вероятно,  благодаря крестьянскому природному чутью, она очень скоро  поняла, что учеба - это тоже работа, а уж работать её заставлять было не нужно. Готовилась к испытаниям так: муж по книжке читал, а она сидела рядом и на слух учила. И вот экзамен.

«Вхожу в кабинет, а там комиссия заседает, важные все, в речной форме. «Ну что, Лукьянова, - спрашивают, - готова отвечать?» Готова, говорю. «Тащи билет. Ответишь правильно, четко и с первого разу -- считай, сдала». Беру билет, подаю комиссии. Там читают: «Что такое перекат?» Спрашиваю, можно ли отвечать? «Валяй». Громко отвечаю: «Перекат - это отрезок русла со всеми подводными отмелями...» И так далее, как записано в книжке.  «Ну, молодец, -- говорят, а сами  удивленно переглядываются. -- Пятерку  честно заработала. Ступай».

Вышла я в коридор, а сама думаю:  что же они мне пятерку-то не дали? Стала ждать, думала, позабыли. Пока экзамены не закончились, в коридоре простояла. Дождалась, когда последний  выйдет,  снова в кабинет захожу.

«Тебе чего, Лукьянова?» 

Спрашиваю, мол, пятерку-то мне когда дадите? Вижу, не понимают. Напоминаю, что экзамен сдавала, а мне за это пять рублей посулили, сказали, что заработала. Они давай смеяться.  Потом объясняют:

«Это  не рубли, это оценка такая. А  пятерки с десятками  ты  теперь  на  воде  зарабатывать будешь».

С того самого первого экзамена Анна Ивановна  никогда не работала простой бакенщицей, но всегда только старшей. И не было во время работы на канале экзаменов, которые бы она не сдавала с блеском, всякий раз удивляя членов комиссии. Перед начальниками-то всегда её личное дело лежало, а в нем строчка про образование с одним-единственным словом: «неграмотна».  А дочь Анны Ивановны Зоя Васильевна Петухова (Харитонова)  позже стала первым  и единственным в СССР руководителем крупного  гидросооружения,  начальником шлюза № 11, очень авторитетным, уважаемым   на ББК специалистом. К какому-то празднику в Управлении ББК подсчитали, что  семьи Харитоновых и Петуховых  вместе отработали на канале 200 лет.

 

«Я маленькая...»

С самых первых дней и, примерно, до середины 70-х годов такая распространенная и абсолютно пустая  для современных руководителей фраза, как « я отвечаю за всё», на ББК понималась буквально. У канальского начальства любого уровня существовало правило во время  частых объездов своего хозяйства совать, как говориться, нос повсюду.

Начальником Сосновецкого технического участка, в ведении которого находятся  шлюзы с 10-го по 19-й, то есть  на расстоянии добрых сто километров от Надвоиц до Беломорска, в одно время  работал Сергей Александрович Малахов. Был он из заключенных, по рассказам, очень деловым,  въедливым и имел  обыкновение  обходить все квартиры на шлюзовых поселках  без исключения. Чужие здесь не жили, поэтому начальник выслушивал советы и предложения  в домашней обстановке, да и сам, разумеется, на подобные не скупился.  

Приехав однажды на 10-й шлюз, он осмотрел гидроузел, поговорил с дежурной сменой (вахтой) и привычно пошел по домам. В первом же доме, на втором этаже, в квартире, что по коридору справа жила бабушка Филатова.  Малахов заходит. То да сё, слово за слово. Видит, паутина в углу возле самого потолка.

-- А это что у тебя за украшение такое, -- спрашивает строго. -- Изленились, что ли, в этом доме совсем?

-- Так я же маленькая, -- нашлась бабушка Филатова, -- никак не достану.

-- А ну, давай метелку, я тебе помогу.

 Дали начальнику метелку, взобрался он на табурет и еле-еле, но достал-таки паутину, смахнул на пол. Слез с табурета и говорит Филатовой:

-- А теперь давай смеряемся.

Нужно сказать, что был Малахов очень маленького роста, чем невыгодно отличался по всему каналу. Смерялись. И оказалось, что начальник  ростом  ниже  бабушки Филатовой пальца на два.

-- Ну, смотри у меня, -- погрозил Сергей  Александрович бабушке на прощанье. – Стыдно, небось...

 

Война

Отца известного на южном склоне Беломорско-Балтийского канала специалиста и руководителя Н. Н. Смирнова звали Николай Арефьевич. Это был очень известный и интересный человек. К сожалению, я с ним познакомиться не успел, но однажды в поездке подробно расспросил о нём Николая Николаевича. Меня интересовала работа отца в войну. Мы остановили машину на каком-то берегу, смотрели на воду и теплоходы, и Николай Николаевич Смирнов, не спеша, рассказывал о том, что помнил из детства сам и что в разное время слышал от отца.

Оказывается, до большевистского переворота в октябре 1917 года Николай Арефьевич работал на Волге, на землечерпалках, воевал в гражданскую, был в плену, потом до 1938 года трудился на старой Мариинской водной системе. На ББК он оказался в 1938 году. Как знающего специалиста-речника, его сразу же определили  начальником 9-го шлюза, а перед самой войной перевели на 8-й шлюз. Любую сферу хозяйства возьми, хороших специалистов и тогда было мало, да и теперь негусто. 

            Как известно, перед 8-м шлюзом расположен водораздел -- Маткозеро. Финны подходили к этим местам чуть ли не вплотную, даже заняли часть островов. Наши  военные заминировали гидросооружения шлюза, и Николай Арефьевич с тогдашним начальником Повенецкого техучастка Евгением Ивановичем Макарьевым всю войну просидели на шлюзе, начиненном взрывчаткой.  При себе они имели строжайший приказ: при первой попытке захвата  поднять всё на воздух…

 

При счете 2:0

В начале 80-х годов многолетний начальник Управления ББК Юрий Яковлевич Шолохов дал мне на вечер несколько нетолстых папок с грифом «НКВД» и «Совершенно секретно». Это были только что рассекреченные документы о войне на канале. В папках оказались подшиты отчеты о последствиях вражеских обстрелов и  бомбардировок,  ходе восстановительных работ и так далее. Впоследствии, как мне говорили в Медвежьегорске, эти документы куда-то исчезли. Никогда не поверю, что у кого-то могла подняться рука их уничтожить.

Из отчетов выходило, что с июня по август 1941 года ББК подвергался  налетам вражеской авиации пять раз. Наиболее заманчивыми целями для финских (или немецких) летчиков были шлюзы № 6,7, 8 и 9. …Представляю, с каким предвкушением легкой победы они бросали бомбы на тоненькие, как казалось с высоты, тельца дамб, как ждали, что огромные Волозеро или Маткозеро хлынут в пробитые бомбами проёмы и выльются, обескровив канал на годы.

Но ничего из их затеи не вышло. Летчики  иногда попадали в намеченные  цели, но обслуживающий персонал шлюзов, работая днём и ночью, устранял последствия бомбардировок, и канал снова  и снова  оживал.

И, как это не странно, в воздушной войне победил-таки ББК. Во время авиационных налетов противника на практически беззащитный канал противник  потерял два самолета.

Начальник 1-го шлюза (июнь 1941 года)  Николай Кириллович Леонтьев рассказывал мне про один такой случай. В самом начале войны два самолета начали бомбить шлюз № 7. Первый сбросил бомбу на нижнюю часть шлюза. Бомба попала на мощный железобетонный устой и так рванула, что сорвала ворота. Второй самолет, летевший позади первого, от этого взрыва просто переломился пополам. Летчик второго самолета не учёл, видимо, каким может быть эффект, если бомба взорвется на железобетонной поверхности…

 

Об отношении к разводам

Яков Васильевич Федоровский работал  до войны на ББК монтером и заведовал дизельной электростанцией. Был он женат, и когда началась эвакуация,  вместе со  многими другими работниками канала и семьей,  уехал куда-то подальше на Север.

            Нужно сказать, что с началом войны из 800 работников гидросооружений канала осталось только 80, остальных эвакуировали вместе с семьями. Тем не менее, канал продолжал работать. В 1941 и 1946 _______________________________________________________________________________________________________________________________годах _______________________________________________________________________________________________________________________________работали все 19 шлюзов,  с 1942 по 1944 годы только 11 шлюзов, а в 1945 году 12 шлюзов из 19-ти. Можно представить, какими невероятными усилиями немногочисленных оставшихся на судоходной трассе речников это давалось.

Однако через некоторое время супруга нашего бравого монтера вернулась с матерью домой и объявила, что  Яков Васильевич положил глаз на другую, живет с ней, а  её бросил. Местным шлюзовским бабам этот поступок Федоровского  очень не понравился.   Руководствуясь присущей  только им логике, бабы  еще больше не одобрили поведение той, другой, «которая при живой жене...» и так далее по тексту.

Закончилась война, эвакуированные на пароходах и баржах возвращаются на канал. Федоровскому начальство определило  жить и работать на 12 шлюзе. А его уже здесь поджидают. С 13-го шлюза сообщают на 12-й: едет, мол, встречайте! Пароход пристает, вещи сгружают на берег, а женщины их  обратно на палубу  забрасывают. С парохода сгружают снова, их снова забрасывают... Так  продолжалось долго.  

Рассказывали: новая монтерская жена поняла, в чём дело, стоит, бедная, сжалась вся. Наконец, дрогнуло бабье сердце, пожалели, начали роптать, мол, она-то здесь при чём? «Это наш кобелина виноват, ему  и надо бы глаза-то выцарапать». Однако, жалость-жалостью, но на 12 шлюзе на берег сойти им так и не дали. Пришлось  плыть дальше, на  11-й шлюз, и там жить.

 

 «Калужане»

Если в иных населенных пунктах работников, во множестве завозимых в республику по оргнабору, называли одинаково пренебрежительно «вербованными», то в шлюзовских поселках на ББК у них было свое прозвище:  «калужане». Это были деревенские жители, завербованные по «нарядам» в ходе оргнаборов 1950 года главным образом в Калужской области.

«Кулаки», оказавшиеся здесь не по своей воле, да «калужане», приехавшие на север от голодухи послевоенных лет, многие десятилетия составляли костяк трудового коллектива канала.  Те и другие бывали ой как тяжелы характером, но очень высоко ценились на производстве. Это были потомственные крестьяне исконной хлеборобной России, с их удивительной двужильностью, добросовестностью на уровне подсознания, цепкой жадностью до всего нового и неколебимым чувством собственного достоинства.

Местные жители поморских и карельских деревень шли на канал неохотно. Работа здесь считалась «услонской». И до сих пор старухи бранят хулиганистых ребят словом «услонец», давно позабыв, вероятно, что аббревиатура «УСЛОН» расшифровывалась так, что мурашки по коже: Управление Соловецких Лагерей Особого Назначения.

Тонкое искусство вербовки (оргнабор) всегда строится на известном лукавстве. Главная задача заманить, обратно ведь не уедут. На ББК эта задача была возложена на хорошо известного в те годы кадровика Якова Воробьева. Как это происходило, рассказывает ветеран ББК, пенсионер со шлюза № 10 Алексей Егорович Тимоховский:

«У Яши имелась бумага за подписью, как говорили, «самого Сталина», то есть какое-то постановление. Воробьёв приезжал, в деревне вывешивали объявление, желающих проверяли на поведение во время оккупации. Дело-то было сразу после войны и на оккупированных районах. Обещание давали такое: подъемные, квартира, 2 га сенокосов, 0,5 га пахотной земли и... ловлю рыбы ведром. Соглашались многие, но не всех брали. На месте выяснилось, что кроме подъемных и жилья, из обещанного правдой оказалась только рыба ведром...  Много лет потом соберутся, бывало, мужики, выпьют и обязательно явится идея пойти Яше морду бить...»

4-го сентября 1950 года 23-летние «калужане» Тимоховские, Алексей с супругой Зинаидой, из деревни Грибовка Куйбышевского района приехали в Надвоицы, а на следующий день, 5-го, впервые вышли на работу на шлюзе № 10. И остались здесь на всю жизнь. Алексей Егорович проработал 37 лет, а Зинаида Афанасьевна 32 года. Теперь их сын Александр сам руководит соседним 11-м шлюзом.

На канале в ту пору начиналась активная модернизация и электрификация, требовались специалисты. Крестьянская въедливость Тимоховскому очень пригодилась. В зрелом возрасте он пришел в седьмой класс вечерней школы. «Сколько не учился?» - спросила математичка. «25 лет». «Тогда я тебя не возьму. Что мне с тобой делать?» «Дайте хотя бы попробовать».

Математичка задала из учебника пример и велела прийти назавтра. Снова задала,  и он снова решил. Так целую неделю ходил в школу за примерами и решал их вечерами дома. А когда был принят, очень быстро стал, как он сам с улыбкой вспоминает, «образцово-показательным» учеником. После школы так же успешно окончил заочный техникум.

С калужанами поначалу случались и казусы. Люди они были из срединной России, с чернозёмов, а потому сухопутные.  Многие даже не подозревали, что воды следует бояться пуще огня.  Ветеран ББК Антонина Григорьевна Харитонова со шлюза № 16 вспоминает:

«Глубокой осенью 1951 года отправили нас на 19-й шлюз обкалывать лёд. И одна льдина зависла, нужно бы оттолкнуть, а багры не достают. На льдину встать боимся: очень опасно. А с нами была одна рабочая из «калужан», все звали её «тетка Ольга». И не успели мы глазом моргнуть, она прыг на льдину. Да ступила, не знаючи, на самый край. Льдина возьми и перевернись. Еле-еле успели вытащить на берег до смерти перепуганную тетку Ольгу, ухватившись за её мокрую фуфайчонку».

 

«Каланча»

Долгое время на канале начальник шлюза был, как исстари говорили в России, -- Бог, царь и воинский начальник. На нём лежали не только производственные обязанности, содержание жилых домов в поселке, бани, благоустройство, но и поддержание общественного порядка. К примеру, начальник шлюза № 18 Юрий Викторович Шалин рассказывал мне, сколько нервов отняла у него когда-то проблема удержания дома одной из дочерей работника шлюза, живущего по соседству. С присущей этому возрасту энергией она рвалась в соседний поселок на танцы. И когда, запертая в доме со всех четырех сторон, однажды выбралась на волю через узкое оконце в хлеву, прорубленное, чтобы выбрасывать навоз из-под коровы, родители поняли, что исчерпали свои возможности. Они пришли к Шалину: «Ты у нас начальник, принимай меры...»

Доставалось всем, если у начальника оказывалась некая собственная идея, какой-нибудь пунктик. К примеру, у начальника шлюза № 17, а затем и № 10 Степана Гавриловича Лайкачева обнаружилась настоящая страсть к озеленению и благоустройству. Сразу после войны канал оставался невзрачным. Ломаный камень, щебень да ровное место вокруг -- вот что представляли собой окрестности шлюзовых поселков. Степан Гаврилович наметил план и жестко требовал от коллектива его исполнения. Рядами высаживали молодые деревья и кустарники, разбивали цветники, скалу и щебень закрывали ковром из дерна, который привозили с дальних полей.

Важно добавить, что вся эта работа проводилась помимо главной -- пропуска судов по каналу. Всё повторилось один в один, когда Лайкачева перевели с 17-го шлюза на 10-й. Об этом вспоминала ветеран ББК с 10-го шлюза Зинаида Афанасьевна Тимоховская:

«Вся сегодняшняя зеленая красота на шлюзе от Лайкачева. Он гонял нас, как шведов. На минутку не давал присесть. Когда территорию шлюза и поселка засадили деревьями и кустами полностью, Степан Гаврилович заставил разбивать цветник вдоль камеры, а это 150 метров с одной и 150 метров с другой стороны. Ужас!»

До 1954 года начальником шлюза № 16 был Владимир Павлович Рольский. Здоровенный мужичина громадного роста и неукротимого нрава, он требовал от своего коллектива работы, работы и еще раз работы. Днем и ночью. Выходных здесь не знали вовсе. Чтобы не было соблазнов увильнуть от работы и опозданий (часы тогда были далеко не в каждом доме), Рольский распорядился повесить в поселке кусок рельса и бить в него молотком за десять минут до пересменки. Это сооружение назвали «каланчой». И поселок, и соседняя деревня Выгостров в течение долгого времени вовсе обходились без часов, жили по «каланче». В 7.50, 11.50 и 15.50 звон рельса можно было услышать даже за несколько километров в лесу.

В сентябре 1954 года В. П. Рольского сменил на посту начальника шлюза Евгений Иванович Трубин. Он тотчас отменил «каланчу», все внеурочные работы и впервые дал рабочим выходные дни.

«При Трубине-то мы впервые свет Божий увидели», - до сих пор с видимым облегчением вспоминает бывшая работница шлюза 70-летняя Антонина Григорьевна Харитонова.

 

Сирена для начальника

            Как оказалось, рассказ про Е. Трубина и сигналы побудки для шлюза №16 и окрестностей нуждается в продолжении. Ветеран ББК Е. И. Волков хорошо знал Трубина и рассказал, каким было начало его работы на канале и не менее любопытную историю женитьбы. 

         Итак, появился на шлюзе №16 молодой, инициативный и деловой начальник Евгений Трубин. И сразу многих очаровал. Был он высокого роста, статный красавец, очень увлекающийся любым делом, за которое брался. Купил, к примеру, новенький  мотоцикл и решил так: в начале изучу материальную часть, а потом примусь за правила вождения. Мотоцикл разобрал до винтика, а когда стал собирать, чуть не ведро «лишних» запчастей  обнаружилось. Завёл и поехал, правда, не далеко: ухнул в глубокую лужу. Оказалось, что-то там прикрутить забыл...

Что касается правил дорожного движения, так в ту пору были они не очень-то нужными. Водитель Сосновецкого техучастка Алексей Хижний после войны лет десять на грузовике ездил, пока во время сенокоса не утопил машину. Только потом обнаружилось, что водительского удостоверения у него нет.

Одна проблема оказалась у молодого начальника шлюза Трубина: уж очень часто он просыпал на утренние рабочие планёрки, которые в то время назывались на канале «разводами». И вот когда дело стало принимать серьёзный оборот по причине неудовольствия начальства, пригласил Евгений к себе энергетика  шлюза и попросил: «Володя, сделай так, чтобы мои стенные «ходики» будили меня ровно в семь. Иначе, не сносить головы».

Володя сообразил так: под часами, на высоте, которую достигала гирька «ходиков» ровно в семь утра, установил конечный выключатель, срабатывающий от нажатия и включающий… сирену гражданской обороны.

Можете себе представить, какую побудку жителям шлюзового поселка и деревни Выгостров устраивал Трубин, который сразу перестал опаздывать на разводы! Рельс В. П. Рольского сладкой музыкой стал казаться. Правда, продолжалось это не долго. Вскоре начальство запретило использовать сирену не по назначению.

 

Жену за хомут

            Во время электрификации Беломорско-Балтийского канала в 50-60-е годы в большом дефиците были специалисты-энергетики и электромонтеры. Строили линии электропередач, механизмы гидроузлов переводили на электрический привод, одновременно учились работать по-новому. Однажды на канал прислали группу девушек-электриков, выпускниц одного из учебных заведений. И оказалась среди них красавица по имени Изольда. Высокая, стройная, с копной золотисто-рыжих волос, она сразу очаровала Трубина.

            И нужно было такому случиться – распределили Изольду работать на отдаленный 12-й шлюз, начальником на котором был строгих правил Иван Никифорович Букаев. Он сразу понял: уведёт Трубин молодого специалиста дефицитной специальности, если вовремя не принять меры. И стал всячески препятствовать свиданиям.

Трубин -- парень тоже хваткий: и по селектору звонит: «Богом прошу, дай добро на перевод Изольды на мой шлюз, я с начальством договорюсь…»,  и так приступает, и этак, но всё напрасно.

Неизвестно, чем бы дело кончилось, если не случай. На одном из хозяйственных активов Букаев стал сокрушаться, мол, весна, работы в подсобном хозяйстве много, навоз возить, а тут еще профсоюз приступает, чтобы на индивидуальных огородах рабочих тягловой силой помог… А помочь нечем, единственный хомут на лошади лопнул. Где его, мол, теперь возьмёшь, коли партией и правительством  взять курс на механизацию земледелия в стране?         

            Трубин понял, что пробил его час. Как раз накануне его шлюзовской жеребец куда-то из конюшни сбежал. Искали его, искали, да так и не нашли.  Видно, в другой район какая-нибудь кобылица сманила. Хомут, стало быть, теперь свободен. Снова Трубин к служебному селектору, вызывает 12-й шлюз, Букаева: «Давай меняться, Иван Никифорович: я тебе почти новый хомут, ты мне Изольду переводом…»

            Букаев опытный был мужик, догадался, что Трубин всё равно уведёт от него специалиста, а так хоть польза шлюзу какая, хоть тот же хомут… Тут же ударили по рукам: «Привози хомут. Да на свадьбу не забудь пригласить».

 

«Смелый, грабят!»

В 50-е годы начальником шлюза № 17 работал Степан Гаврилович Лайкачев. Родом из небольшой деревни Оштомозеро, что близ крупного поморского села Нюхча Беломорского района, он очень рано познал труд. Когда ему исполнился год, умер отец, оставив матери троих детей. Чтобы поддержать семью, Степану пришлось уйти на заработки: он пас коров, нанимался на сплав леса, работал в леспромхозе. И всюду, где бы ни работал, сразу бывал заметен настоящей хваткой, умением организовать любое дело. Не случайно в 20 лет он уже десятник в леспромхозе, после двух лет учебы в техникуме уже руководитель -- прораб, а затем и начальник лесопункта Сорокского леспромхоза.

Пять лет Лайкачев служил в органах НКВД, начав службу со скромной должности физинструктора и завершив командиром дивизиона.  И годы Великой Отечественной войны Степан Гаврилович провел на Севере; лейтенант, заместитель командира роты, он награжден медалью «За боевые заслуги».  На ББК Лайкачев пришел в марте 1946 года обычным диспетчером, а через несколько месяцев принял шлюз №17 в качестве начальника. 

Властный, умный, интеллигентный, по-мужски красивый, он был ещё и настоящим хозяином. Согласитесь, эти качества в одном лице совпадают редко.

  Я уже рассказывал, что в ту пору шлюзы, пришлюзовая территория и поселки были крайне неблагоустроенными. Горы щебня и колотого камня, оставшиеся после строительства и войны, мало украшали ландшафт и вовсе не радовали глаз. Степан Гаврилович  разработал план озеленения  и не давал спуску никому. В рабочее и в нерабочее время  шлюзовые обитатели привозили дерн и выстилали им, словно зеленым ковром, окрестности шлюза и поселка. В течение нескольких лет они выкапывали в ближайших  лесах  черемуху, смородину, малину; по четкому плану высаживали  вдоль камеры, причальных пал и  между домов. Здесь же были посажены ели, рябины, осины и все, что могло радовать глаз.

С восточной и западной стороны шлюза на протяжении 150 метров был устроен метровой ширины цветник, благоухающий до поздней осени. Многие годы  и после отъезда С.Г. Лайкачева не было в школе ближайшей деревни Выгостров 1 сентября  букетов лучше, чем у ребятишек  с 17-го шлюза.

Был у Степана Гавриловича  Лайкачева  давний друг, с которым они сошлись потому, видно, что оказались очень близки по характеру, темпераменту в целом по отношению к жизни. Друг жил в соседнем доме с многочисленной семьей, работал механиком и звали его Василий Иванович Гнетнев. Старшим ребенком в его семье выпало  стать  мне.

Зимой, когда работы на шлюзах обычно  не так много, да и отложить ее можно  на время -- пароходов, слава Богу, нет,  Степан Гаврилович и Василий Иванович любили запрячь  в  легкие разъездные  санки-«гуляны» коня по кличке Смелый и съездить куда-нибудь в гости. Съездят, попируют, а как  возвращаться? Как  с вожжами-то управляться, куда рулить? После гостевания это бывает тяжело.

Как всегда,  выход  они нашли почти гениальный. На 17-м шлюзе хозяйственные работы  добрые полтора десятка лет держались на всеобщем любимце мерине Смелом. Мужики приучили  коня еще к одной команде. Теперь достаточно было добраться до санок, завалиться в сено и крикнуть во всё горло: «Смелый, грабят!», чтобы конь  стремглав летел домой, не слушая больше никого.  Останавливался  Смелый только сам и только возле собственной конюшни. Ну а здесь друзей поджидали верные супруги, которые, как  давно известно,  пропасть не дадут.

Справедливости ради, нужно сказать, что эта мужицкая находка едва не стоила жизни одному из моих братьев. В 1953 году отец приехал  на Смелом в Беломорск забирать из роддома мою маму с новорожденным. По пути, разумеется, наотмечался от радости, справедливо надеясь, что конь дорогу домой найдет и без него. Погрузил в санки чуть живую после родов маму, завалился сам, гаркнул: «Смелый, грабят!» и  с чувством исполненного долга заснул.

...Конь летит, как бешенный. Санки легкие, их немилосердно мотает  в колее из стороны в сторону. Одной рукой мама прижимает к себе сверток  с новорожденным, а другой хватается за борт, пытаясь удержаться. В лицо летят комья снега из-под копыт...

Это только в кино на такую гонку посмотреть любо. В санях, на облучке настроение  бывает  другое.  Мамы  хватило километра на четыре. Потом руки вконец ослабли, и ребенок полетел в снег...

Плохо представляю  себе её состояние  в ближайший час. Что передумала она,  пока Смелый не долетел  оставшиеся четыре километра до конюшни, пока не растолкали  отца, пока объяснили,  что произошло в дороге, и пока они не прилетели обратно, чтобы отыскать на обочине в снегу сверток с ребенком...

Мама рассказала мне эту историю сама. И я спросил, что было с  моим братом, когда они вытащили его из сугроба.  «Совсем ничего не помню, -- честно призналась она. -- Спал, кажется».

 

Коварная «улитка»

На шлюзах канала много, на первый взгляд, странных названий:»голова», «король», «устой», «штроба», «гаситель», «галерея», «улитка» и так далее. Расскажу про «улитку».

«Улиткой»  называют довольно обширное помещение в нижней части массивных  бетонных устоев шлюза. Помещения расположены на уровне дна и всегда заполнены водой. Три стены «улитки» из железобетона, а четвертой нет вовсе, поскольку  она выходит прямо к судовому ходу, к открытой воде. Роль четвертой  стены выполняет толстая стальная решетка с такой  же решетчатой дверью, которой летом пользуются водолазы. Решетка призвана задерживать всякий сор, который может попасть в галерею.

Посредине «улитки» в железобетонном полу имеется огромное круглое отверстие -- вход в галерею. Отверстие закрывается  затвором  в виде огромной  бочки. Когда нужно пропустить воду, лебедка поднимает на нужную высоту затвор, и вода  с огромной силой летит из «улитки» в  галерею и заполняет шлюзовую камеру.  Скорость воды при этом так велика, что на поверхности воды, то есть в четырех метрах к верху, образуется мощная воронка. К слову, именно в этих водоворотах-воронках шлюзовские пацаны  обычно топят приговоренных  щенков и котят.

В нашей стране было такое  время, когда всего старались сделать как можно больше. Долгое время это считалось хорошо. Больше построить,  надоить, вывезти. ББК заставляли работать до глухой зимы. Скажем, на календаре ноябрь, шлюз в снегу, механизмы обледенели, лед обступил со всех сторон. Пароход через толстый шланг подает пар, чтобы разморозить шлюзовые лебедки. Рабочие целыми днями и ночами обкалывают ледяные наросты, чтобы пропустить очередное  судно с каким-нибудь важным грузом...

Именно в такую пору на шлюзе № 17 случилось то, чего никто и никогда предвидеть не мог. Вот эту четвертую сторону «улитки», то есть металлическую решетку забило молодым  льдом, шугой, образовалась ледяная корка, и вода перестала поступать в галерею. Ужасная ситуация:  затворы открыты, а вода в камеру не поступает. Шок!

Что делать? В воду со стороны судового хода водолаза не пошлешь, там  лёд плавает. И достать  до решетки снаружи  невозможно: очень глубоко. В начале решили размывать шугу винтами подошедшего парохода. Развернули пароход кормой к воротам, дали полный ход и два часа гоняли машину на всю мощность. Ни к чему это не привело. Потом снова думали и решили спуститься в «улитку» по ступеням  узкого железобетонного колодца, изнутри пробить отверстие в шуге, и пока вода  размоет  ледяную стену, успеть убежать через тот же колодец наверх.

Представьте себе картину:  вы в пустом, холодном, мокром  и абсолютно темном  помещении. Где-то  позади, на дальней стене выступают  ржавые ступени, которые ведут в узкий лаз наверх – это единственный ваш шанс на спасение.  Над вами четыре метра  воды,  перед вами  ледяная стена, в которой нужно пробить отверстие, чтобы открыть путь воде. Маленькая заминка, просто поскользнулся,  промахнулся мимо лестницы... Ничто не спасет. Легкая смерть.

Мужики молча постояли у этого лаза снаружи, покурили, подумали, а потом спустили одного  в «улитку», он пробил лёд в одном месте, в другом и в третьем. Бесполезно. Пробитая ломом шуга сочились водой, ледяная стена гудела от напора воды, но отверстия тотчас заполнялись льдом снова.

Что делать? Решили повторить операцию после обеда. А через полчаса все услышали страшный грохот. Вода вместе со льдом с ужасным шумом хлынула в галерею, а затем в шлюзовую камеру, образовав мощный неконтролируемый поток! Что случилось? И только после того, как задержанные было суда прошлюзовали и разобрались, что же произошло, на головах участников «операции» зашевелились волосы. Оказалось, решетка не выдержала напора шуги, её сорвало с креплений и выбросило далеко в камеру…  Окажись хоть кто-нибудь в это время в улитке, ни малейшего шанса не было бы на спасение.

Шлюз продолжал работать.  А мужики пошли домой и «снимали стресс» традиционным для россиян способом. И всё это время никто  не решался вызвать их на ледовые авралы.

Об этой невероятной истории с «улиткой» строжайше запрещено было говорить кому бы то ни было, поскольку были нарушены все мыслимые  и не мыслимые правила безопасности. Даже спустя 43 года рассказ о ней мне рекомендовано было выбросить из книги со словами: «Сажать за это нужно, а не в книгу писать». Однако так было на самом деле.  Назову даже имена участников: рабочий Николай Козырь, электрик Владимир Поджарый,  начальник вахты Афанасий Панченко, механик Василий Гнетнев (мой отец). Начальником шлюза № 17, принявшим на себя всю ответственность за последствия, был тогда Евгений Иванович Волков.

 

Два черных цилиндра и треугольник

Рассказывает Юрий Викторович ШАЛИН, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, пенсионер, в течение нескольких десятков лет начальник шлюза №18:

            «В первой половине 60-х годов гидросооружения канала обслуживались вручную, ворота и затворы приходилось открывать ручными лебедками, и от того коллективы на шлюзах вынужденно были относительно многочисленными. Никаких радиостанций тоже не было. Судно подходило на расстояние простой видимости и давало два длинных гудка – «просилось», как тогда говорили. Дежурная смена (вахта) лебедками открывала ворота и на высокой мачте поднимала сигнал, разрешающий судно вход в камеру шлюза: два черных цилиндра и треугольник.

            Обязанность поднимать сигнал на мачте лежала на старшей рабочей по судопропуску (судопропускнице) с окладом в 410 рублей в месяц. Кроме сменного дежурства, судопропускницы должны были проводить мелкий ремонт, что-нибудь подкрашивать, поддерживать порядок на территории, выполнять множество внешне незаметных, но необходимых  на всяком гидросооружении дел.

            Однажды с инспекторской поездкой по каналу прошел на своем штабном катере начальник управления ББК В.П. Александров. Строгим глазом он усмотрел, что кое-где судопропускницы в рабочее время сидят. «Как это так»! Он расценил это как «безобразие» и повелел начальникам шлюзов докладывать ему лично, что сделано женщинами во время работы за время день.

Нетрудно подсчитать: 19 шлюзов, шесть десятков судопропускниц, каждый день...  Все поняли, что начальник явно погорячился и издал свой приказ сгоряча. Исполнять его было немыслимо. Но хорошо знали и другое: Александров всегда строг, а иногда и особенно крут, приказов своих менять не любит. И тогда начальники шлюзов стали откровенно издеваться над ним. Докладывают: «Мыли окна...». Назавтра снова: «Мыли окна...». Потом опять: «Мыли окна башен верхней и нижней головы». Когда надоест «мыть окна», переходят на «мытьё пола». Потом затевают «уборку территории» и так далее до бесконечности…

А что еще могут делать простые женщины – рабочие, которым и так приходилось несладко? И при этом главная забота которых заключалась вовсе не в мытье и уборке, а в другом – чтобы судно не задержать и побыстрее пропустить через шлюз.

И по всему видать, совсем заморочили начальники шлюзов В. П. Александрова этими ежедневными глупостями, или сам наконец понял, что погорячился и не дело затеял. Приказ был вскоре отменен».

 

Поэт Василий Алдошкин

Ю.В. Шалин продолжает рассказывать:

«У меня в домашнем архиве хранятся два стихотворения, подаренные давним товарищем и коллегой, многолетним начальником шлюза № 12 Василием Афанасьевичем Алдошкиным. Одно называется «Конец навигации»:

            Неторопливые рассветы.

            Безлиственная тишина.

            Знать, песню осени и лета

            Отпела в золоте волна...

            Остался берег, словно птица,

            И машет крыльями с тех пор,

            Как ветер северный стучится

            И застилает снегом створ...

            Второе стихотворение, посвященное мне, носит название «Стихи о воде» и завершается таким четверостишьем:

            ...Земная сточная вода

            Из самых разных мест

            В ней и песчинка, и звезда,

            И наша жизнь, и крест.

            Никто до сих пор в точности не знает, почему тем поздним осенним вечером упал в камеру родного шлюза почти с десятиметровой высоты Василий Афанасьевич Алдошкин. Говорили разное, и самая щадящая версия заключалась в следующем: устал, стал прикуривать, спичка ослепила глаза, потерял на миг сознание, споткнулся об упорный брус на краю и... всё. Вспоминали, что бывало и прежде, в поездках автобусом от ближайшего поселка  Летнереченский домой на 12-й шлюз, Василий Афанасьевич терял сознание на какие-то доли секунды...  Болезнь у него какая-то была. 

            Но я о другом. Для меня воспоминания о Василии Алдошкине всегда царапают душу. Прожив среди нас всю жизнь, он, по моему убеждению, так и остался до конца непонятым. К великому сожалению, его безусловный творческий потенциал вовремя не разглядели и не поддержали. Как незаурядной личности, ему не помогли подняться, но наоборот постоянно принижали. Вы знаете, как в среде ординарных, обычных людей относятся к пишущим стихи? Правильно, при всяком удобном случае потешаются над ними, притесняют. Все это Василий Афанасьевич полной мерой испытал на себе.

            А стихи Алдошкин писал замечательные. Пенсия маловата. А то бы собрал по подшивкам районной газеты все его стихотворения и напечатал книжкой. Вот бы получился настоящий памятник поэту!»

 

Москвичка

Хочу чуть подробнее рассказать о судьбе уже известной нам Тамары Васильевны Станкевич, человека весьма уважаемого на северном склоне Беломорско--Балтийского канала. Я писал, что совсем молоденькой девчонкой привез её из Москвы на канал муж, Евгений Владимирович, который с начала 50-х годов последовательно работал начальником шлюзов № 15, № 18 и № 19.

Е. В. Станкевич был из нового поколения специалистов-гидротехников знаменитой ленинградской школы. Именно им выпала миссия модернизировать ББК, переводить работу его оборудования в начале просто на электропривод, а затем и автоматизировать сам процесс шлюзования.

Это поколение молодых руководителей отличалось ещё и тем, что  не несло на себе груза памяти о печальной истории строительства ББК. Оно всецело было устремлено в будущее. Немногие из этого поколения гидротехников и сегодня еще трудятся здесь, хотя давно обзавелись пенсионными книжками. О некоторых из них наш рассказ впереди.

Е. В. Станкевич не дожил до реформ 90-х годов. Пренебрежение собственным здоровьем, даже некоторое бравирование этим, как известно, было присуще советским технократам 60-х годов. Всем на судоходной трассе от Повенца до Беломорска  был известен всегдашний пунцовый румянец уважаемого Евгения Владимировича, выдававший в нём, увы, не отменное здоровье, а предельно высокое артериальное давление. Так же как все знали, что лечиться он не желал ни в какую. Его супруга Тамара Васильевна вспоминает:

«Летом заболеет, но в больницу не идёт: «Ты что, мне некогда,  навигацию нужно завершать». Навигация подходит к концу, отправляю его в больницу, а он: «Не могу, мне до Нового года нужно ремонт закончить». И после Нового года не идет, мол, нужно к навигации готовиться, «на кого я шлюз оставлю»?  Прошу, ну хоть в амбулаторию сходи. «Нет, -- говорит,-- ты же знаешь, что я уколов боюсь».

Е.В. Станкевич умер от сердечного приступа мгновенно, прямо на улице, неподалеку от дома.  Тамара Васильевна давно на пенсии, живет в том же доме на шлюзе № 19. Человек неуемной энергии и любознательности, она стала прекрасным специалистом и общественным деятелем, избиралась депутатом Верховного Совета Карельской АССР 11-го созыва. В разное время я записал от неё несколько занимательных историй.

 

Первый рабочий день

            «Привез меня Женя в Карелию на шлюз № 18 в 1956 году, чем мой папа был крайне недоволен. «За что это твой муж тебя так наказал? -- ехидно писал он мне в письмах. – Туда раньше только политссыльных отправляли». Я москвичка, но мне на шлюзе очень понравилось, и я писала домой: «Красиво здесь!» Отец не соглашался: «Знаю я вашу красоту – вода, комары да камни...».

            Хотя я и закончила политехникум связи, Женя категорически не хотел брать меня на работу. Но когда я ему уже надоела упреками, согласился с условием: «Чтобы я никогда не слышал жалоб ни от тебя, ни на тебя». Помню, с каким удовольствием шла пешком больше 10 километров с 18-го шлюза в поселок Сосновец, в контору, оформляться на работу.

            Женя принял меня, конечно, только рабочей по судопропуску, как у нас говорят – судопропускной. И вот в первый мой рабочий день проходит через шлюз подводная лодка на понтонах. Швартовый канат с судна на берег подается с помощью лёгкой веревки с грузом, которая так и называлась «лёгость». Вытягиваешь за «легость» толстенный канат, надеваешь на швартовую тумбу, и судно закрепляется в камере шлюза; потом снимаешь канат с тумбы, и судно выходит.

Всё я сделала, как учили, но неосторожно – нога запуталась в «лёгости». На подлодке швартов выбрали, лебедкой тянут «лёгость», а в ней… моя нога. Я в панике. Реву в голос. Села на землю, уперлась свободной ногой в причальный брус, но куда мне против лебедки бороться...  Хорошо дядя Яша Дианов увидел, крикнул, и лебедку остановили. Капитан с подводной лодки по громкой связи на всю округу возмущается: «Ну, девушка, вы как будто  первый день работаете!» А я ему сквозь слёзы отвечаю: «Конечно,  первый».

 

Замарашка

В прежние годы зима для нас была сущей каторгой. Механизмы шлюзов слабые, несовершенные, их нужно было регулярно ремонтировать. Кроме того, постоянно приходилось латать бетон, заменять много деревянных конструкций. Для этого  насосами выкачивали воду, строили из досок помещения-тепляки, в которых непрерывно топили печи, чтобы выдерживать определенную температуру. И всё надо было быстрее, быстрее, быстрее... Теперь на канале этого нет и в помине.

Перевёл меня Женя топить печи. Однажды уже в конце дня подбросила я в топки  очередную партию дров и сижу на пороге – усталая, чумазая от копоти, в грязной рабочей фуфайчонке. И вдруг вижу: высокая комиссия из Управления канала нагрянула и прямым ходом направляется в мой тепляк. Впереди начальник управления ББК В. П. Александров. Он был строгий, подчас до грубости, мы его боялись.

-- Ты что тут делаешь? -- спрашивает меня Александров.

-- Печки топлю, -- отвечаю, а у самой душа в пятки.

-- А ты кто?

Не успела ответить, как кто-то из сопровождающих ему шепчет: «Это жена начальника шлюза Станкевича». Он в недоумении посмотрел на моё лицо и руки, на мою грязную фуфайчонку и спрашивает:

-- Так за какие провинности он тебя сюда посадил?

А я уже осмелела немного и отвечаю ему с вызовом:

-- А я здесь не сижу вовсе, я работаю.

-- Ну, ну, работай, замарашка, -- буркнул Александров, и комиссия важно  проследовала дальше.

 

Экзамен

У нас на 19-м шлюзе работал начальником вахты Лайкачев. Это был не тот известный всему каналу  Степан Гаврилович Лайкачев, начальник 17-го и 10-го шлюзов, а другой. Он даже внешне здорово от него отличался, был худенький и щуплый. И вот однажды в поселке Сосновец, в конторе района гидросооружений, сдаем ежегодный экзамен на допуск к работе. Лайкачеву выпал вопрос об искусственном дыхании. Он пытался что-то объяснить из теории, мычал, путался, и ничего у него не получалось. Видит, надо как-то выходить из положения, а то к работе не допустят. И тогда Лайкачев говорит членам комиссии: «Зачем, мол, мне теория, когда я могу на примере показать».

В комиссии переглянулись и говорит: «Ну, хорошо, позовите из коридора следующего и покажите на нём».

А следующим, как на грех, оказался начальник вахты с 16-го шлюза В. П. Рольский – огромный мужичина, ну просто гора! Рольский был из заключённых, остался на канале после строительства и долгое время работал начальником шлюза. Он вошел, бросил на пол полушубок, завалился и лежит -- ждёт, когда ему будут делать искусственное дыхание. Лайкачев вокруг него бегает, и не то чтобы полноценное искусственное дыхание сделать, просто одну руку поднять не в силах…

Члены комиссии за столом умирают со смеху, Рольский доволен этой потехе, утробные звуки с пола издает. Бедный Лайкачев понимает, что безнадежно проваливает экзамен, он аж взмок, но ничего сделать не может. Ну и, конечно, отправили его на пересдачу. Экзамены на канале всегда были делом строгим.

 

Знакомство

Помню, как впервые познакомилась с твоим отцом, Василием Ивановичем Гнетневым. Мы только приехали жить на 18-й шлюз, и однажды он входит – высокий, черный, строгий такой. Прямо перед собой обеими руками держит не две, не три и не пять, а целую охапку бутылок с вином. Не обращая на меня никакого внимания, ставит это богатство на стол и кричит в комнату:

-- Женя, я приехал твою жену смотреть!

Я возмутилась:

-- А чего на меня смотреть? Я что, вещь!

Он очень удивился:

-- Вот ты какая?! -- говорит. – И выпить, что ли, нам не дашь?

-- Не дам! -- говорю в запальчивости.

Не говоря больше не слова, он сгребает бутылки в охапку и прямиком направляется к другу своему Петру Ивановичу Колесову, у которого мы жили в соседях... Потом-то мы познакомились по-хорошему, гостили друг у друга. Василий Иванович часто приезжал, молока привозил: «Шура вот послала».  Мы же соседями долго были – вы на 17-м, а мы на 18-м шлюзах. Всего-то три с половиной километра по фарватеру.

 

Юбилей 1958 года

В этот год летом на полях за 17-м шлюзом торжественно и широко отмечали 25-летние со дня ввода в эксплуатацию Беломорско-Балтийского канала. Было много народу, играл духовой оркестр, вина и угощений было сколько угодно. Начальники шлюзов: 15-го -- Толя Стекольщиков, 16-го --  Володя Воинов, 17-го -- Женя Волков, 18-го – мы и 19-го -- Володя Иванов уселись на поляне, расстелили прямо на землю покрывало, моего Женю назначили тамадой и стали гулять. И вижу я, что за хлопотами ведущего Женя совсем не успевает закусывать. «Господи, -- думаю, -- как же мне домой-то потом попадать?» В то время  старшую дочь Олю я еще грудью кормила.

 Потом случилось то, чего больше всего боялась: Женя мой кувырк на бок и спать. Я чуть с ума не сошла. Вижу, электрик с нашего шлюза, Миша Красовский, на катере приехал. Я к нему: «Покажи, как катер заводить, я сама до дому дойду». Погрузила Женю в катер, оттолкнулась, завела мотор и правлю на 18-й шлюз.

И все было хорошо, пока не пришла. Только возле своего шлюза вспомнила, что забыла спросить у Миши, как мотор у катера выключается… Беда просто: кружу у берега раз за разом и не знаю, что же мне дальше делать. Мне повезло, в охране в этот день оказался дядя Яша Дианов.

-- Что случилось, Тамара? – кричит мне с берега.

-- Не знаю, как катер остановить, -- отвечаю ему с воды.

-- Врезайся в берег...

Делать нечего, я и врезалась. Ничего страшного не произошло. Мотор заглох, я бегом к ребенку, дядя Яша моего Женю следом ведёт… У нас с собой был небольшой чемоданчик, с которым Женя в Сосновец за общей получкой для шлюза ездил. Потом глянула, а его кто-то подарками до верху набил. И бутылка водки здесь, и апельсины, и даже конфеты. Как сейчас помню – «Южная ночь» назывались. Ужасно вкусные были.                           

 

«Висельник»

В ту пору, когда мы переехали работать на шлюз  № 18, все механизмы ещё стояли под открытым небом. Не было ни современных башен, ни электрических приводов для открывания ворот и затворов.  Работы выполняли вручную и под открытым небом. На шлюзе стояла только деревянная будка для дежурной смены, были в ней плита, стол, две скамейки и единственный телефон. Никакого автобусного сообщения с конторой технического участка тоже не было, добирались, кто как мог, чаще на попутках.

Однажды муж уехал в контору за получкой. Жду, а его нет и нет. Уже вечером в сумерках дай, думаю, схожу на шлюз, позвоню в контору. Открываю дверь, и -- о, ужас! Прямо перед собой вижу висящего человека... Со всех ног бросаюсь в поселок к механику Петру Ивановичу Колесову. Открываю дверь и в ужасе кричу: «На шлюзе кто-то повесился...»

А у Петра Ивановича гостил его друг, механик с соседнего шлюза Василий Иванович Гнетнев. Мужики быстро собрались и за мной на шлюз. Возле будки Василий Иванович остановил нас и говорит: «Постойте, сначала я сам посмотрю». Меня он вообще не подпустил, я была в положении. Резко открывает дверь будки и... со смехом зовет нас. Входим. На противоположной стене висит-болтается обсыхающий водолазный костюм...

 

«Цикличное шлюзование»

В первый год после нашего переезда с 18-го на 19-й шлюз я чуть было не совершила аварию. В то время в одном из ленинградских институтов разработали схему так называемого «цикличного шлюзования», а главный энергетик Сосновецкого техучастка Воронин на нашем шлюзе, её смонтировал и внедрял.

Идея была хорошая, здорово экономила время на пропуске судов. Поворачиваешь на пульте управления ключ, и всё остальные операции происходят автоматически: сами открываются и закрываются ворота шлюзовой камеры, поднимаются и опускаются затворы… Но, как оказалось впоследствии, была в схеме одна недоработка. После завершения цикла шлюзования ворота начинали вдруг самопроизвольно закрываться…

И вот однажды принимаем мы в шлюз с Белого моря пароход «Ижорец». У него на буксире лихтер водоизмещением 2000 тонн. И когда пароход уже подошел к воротам, они вдруг стали... закрываться. Катастрофа! Нажимаю кнопку «стоп» -- не работает. Что делать? Выключаю на пульте автоматическую систему управления и бегом бегу в помещение, в котором установлена монтажная панель.  Прямо на панели вручную отключаю схему цикличного шлюзования. Снова бегом возвращаюсь на пульт управления и начинаю открывать шлюзовые ворота...

Я была молода, бегала быстро, но всё равно не успела обогнать автоматику и предотвратить аварию. Ворота не успели раскрыться всего на 20 сантиметров. Этого бы вполне хватило, чтобы пароход сломал их своими бортами.

И шлюз, и меня спас матрос с лихтера. Он заметил, что ворота открылись не полностью и что я никак не успеваю, и решил дать мне немного времени. Матрос бросил с борта лихтера цинковый трос, да так ловко, что петлей попал прямо на швартовую тумбу. Швартов натянулся, как струна, и со всего ходу затормозил лихтер с буксиром. Трос так впился в деревянный столб причальной тумбы, что перерезал его на две трети. Мне же этих минут хватило, чтобы открыть ворота полностью.

После шлюзования ко мне на пульт пришли капитан «Ижорца» и тот самый матрос. Вижу, настроение у них плохое. Такой порядок -- испорчена тумба, и надо составлять протокол о повреждении. Капитан оправдывается и на все лады  ругает матроса. И очень удивляется, когда я бросаюсь к этому парню, трясу ему руку и приговариваю: «Спасибо тебе, спасибо тебе...»

А парень, между прочим, даже не подумал, что при такой нагрузке швартовый трос мог лопнуть и запросто его убить. Он думал, как помочь мне. После этого случая дальнейшее внедрение схемы цикличного шлюзования на Беломорско-Балтийском канале отменили.

 

Никольская

            «Очень хорошо запомнила день, когда мы с мужем приехали жить на 19-й шлюз: 13 апреля 1963 года. Здесь как раз отмечали девятый день со дня смерти Бабичева. Бабичев служил в охране еще на строительстве ББК, каким-то образом остался и работал уже во время его эксплуатации. Умер он от болезни сердца. Деталей его прежней жизни никто в точности не знал.

            Нужно сказать, что на канале в то время жило много людей, о прошлом которых ни расспрашивать, ни вслух говорить было не принято. Можно лишь догадываться, что такие воспоминания для кого-то могли оказаться тяжелы. К тому же и сам канал считался объектом режимным. Никто никому с лишними расспросами не лез.             А люди колоритные, за плечами которых угадывалось богатое прошлое, были.

В послевоенные годы основным навигационным прибором судоводителей оставались собственные глаза. Поэтому на канале было крупное путейское подразделение, которое следило за тем, чтобы бакена, огни и створные щиты, обозначающие фарватер, всегда были в исправности. Для этого судовая трасса была разбита на участки, они назывались посты.  За каждый из участков отвечали отдельные рабочие и специалисты. Они и жили по берегам на этих постах.

Примерно посредине почти четырехкилометрового судового пути между шлюзами №17 и №18 был такой обстановочный пост. На берегу канала возле ручья стоял жилой дом, и в нём долгое время жила путейская рабочая, бакенщица  по фамилии Никольская. Это была странная и ужасно худая женщина неопределенного возраста. Она курила махорку, запросто в одиночку ходила по лесу, плавала на лодке и, судя по всему, никогда ничего не боялась. Своей бани на посту не было, и она изредка приходила мыться к нам на 18-й шлюз.

Откуда она появилась, никто не знал. Но иногда в бане, размягчев душой, она мечтательно проговаривалась женщинам: «Эх, было время, я с мужем на бричке ездила!» И рассказывала, что муж был далеко не последним человеком в руководстве при строительстве канала.

Так ли это на самом деле, никто не знал и я не знаю. И едва ли теперь можно об этом узнать».

 

Так записал я рассказ Тамары Васильевны и напечатал в газете. И ошибся. Давние мои знакомые, родные сестры из деревни Выгостров, что неподалеку от Беломорска, -- Клавдия Григорьевна и Антонина Григорьевна Харитоновы встретили меня с укором: «Мы знаем Никольскую. Да и как не знать, она же из нашей деревни, выгостровская». И сестры Харитоновы рассказали о непростой судьбе бакенщицы Никольской, то, что мало кто знал даже при её жизни.

Звали её Таисия Александровна, родилась она в деревне   Выгостров в 1903 году в многодетной семье. Сестер было пятеро: Любава, Марья, Надежда, Таисия и Анна. Девичья фамилия Никольской  Матросова. С началом 30-х годов началось сооружение ББК, и трасса канала пролегла прямо по деревенской окраине. В ту пору Таисия познакомилась с Никольским, который, вероятно, был инженером и входил в техническое руководство громадного, даже по нынешним временам, строительства. Они поженились, а с завершением работ на ББК Никольский увез Таисию на новую стройку, куда-то на Дальний Восток.

И жила бы Таисия Александровна до старости за мужней спиной уважаемой «инженершей», не ведала бы ни голода, ни холода, «ездила на бричке», как она иногда вспоминала, но не случилось. Что там произошло, никогда не рассказывала она даже родне, но с мужем они расстались. Может, случилось это насильно, может, дали инженеру Никольскому новый срок, как знать. Но в самый канун войны вернулась Таисия в родную деревню Выгостров. Возраст под сорок, работать нужно, а профессии никакой нет. Взяли на канал обслуживать бакены и створы на судоходном пути, благо к воде и лодкам была приучена с детства – корень-то поморский.

Так Никольская оказалась единственным обитателем обстановочного поста на глухом берегу. Позади домика, за узкой полоской леса начиналось большое ягодное болото. Это болото, лес, грядки да вода еще как-то кормили при крошечной зарплате. Однако когда Никольская вышла на пенсию (вероятно в 1958 году), пост упразднили, и даже жить ей оказалось негде. Она вернулась в Выгостров, но что было ей делать? Как быть дальше?

И тогдашнее руководство ББК сделало, на мой взгляд, великолепный, просто царский жест: плотники разобрали служебный домик на дальнем берегу, перевезли в родную деревню Никольской и собрали его здесь в полной сохранности и в прежнем виде: живи и радуйся.

В родной деревне и дожила Таисия Александровна Никольская до старости. Умерла она в конце 70-х и похоронена на местном кладбище. О Таисии Александровне в деревне не забыли. Племянница Рая Захарова ухаживает за её могилкой.

С давних пор на Руси живет поговорка о том, что «человек полагает, а Бог располагает». Оказывается, жизнь Никольской на пенсии могла сложиться вовсе не так удачно. В конце 50-х годов начальником шлюза №17 работал  Евгений Иванович Волков. Недавно он рассказал мне, что у домика Никольской по плану было, оказывается, другое предназначение. В тот год, когда пост был упразднен,  родилась идея перевезти домишко на шлюз № 17 и поставить взамен обветшавшей кузницы. И вот в декабре, в праздничный день советской конституции Е.И. Волков пошел туда на лыжах, чтобы на месте посмотреть, как его разбирать и каким путем вывозить.

Он едва добрался до места, как вдруг произошло неожиданное: внезапно заболел живот. Он оказался один-одинешенек со своей мучительной болью прямо среди заснеженного леса. Боль все нарастала, становилась едва переносимой; с большим трудом Волков вернулся домой в поселок лишь к наступлению темноты. «Скорая» увезла Евгения Ивановича в больницу, прямо к операционному столу с диагнозом «острый аппендицит».  Потом были операция, больница, выздоровление... О превращении домика бакенщицы в кузницу уже никто не вспоминал.

Так сложилась судьба этой женщины. Жестоко? Наверное. Представим себе на минуту промозглую осеннюю стужу, дождь и ветер, срывающий белые барашки с волн и забрасывающий их в лодку. Грубый брезентовый плащ на гвозде у двери крохотной избушки, с которого стекают на пол холодные ручейки, и её, торопливо развешивающую мокрое платье у растопленной печки.

О чём думала она в такие минуты, одна-одинёшенька в огромном мире? Может быть, о том, как была счастлива когда-то своим женским счастьем? Пусть и всего-то десять лет! И, наверное, вспоминала жизнь на строительстве и потом, до войны, когда у неё был муж, и она сама была кому-то нужна. И тихо радовалась своим воспоминаниям. И ей от них становилось теплей.

Давайте не будем свысока относиться к чужой жизни. Нам самим-то, таким устроенным и благополучным, всегда ли выпадает счастья больше.

 

Марши Чёбина

            «Каждый год день 22 апреля был на шлюзе праздником. Как же -- ленинский коммунистический субботник! Отмечаем со всей страной! К этому дню мой муж, начальник шлюза Евгений Владимирович Станкевич, обычно припасал побольше работы. Выходили все, даже не работающие старики. Среди них непременно был уже глубокий пенсионер дядя Леша Чёбин. Так у нас его звали все от мала до велика, хотя по паспорту он был Александр Александрович.

Работать на производстве, или даже просто на уборке территории, дядя Леша уже не мог.  Зато здорово играл на гармошке. Он всегда брал с собой гармошку, даже когда ехал в Беломорск в магазин. Играл на автобусной остановке, радовал случайную публику и сам радовался.

            В тот год нам, вместе с механиками Петром Ивановым и Григорием  Уховым, поручили закончить ремонт уплотнения на  одном из затворов  водоотводной галереи. Затвор выглядит как огромная бочка, которую, с помощью механизмов, опускают на края галереи – большой железобетонной трубы, и она не дает воде просачиваться внутрь.

Я предложила моим напарникам очень хороший, на мой взгляд, вариант. Заберусь, мол, внутрь затвора-«бочки», вы её опустите, и мне из абсолютной темноты будет хорошо видно, где нужно уплотнение поправить.

            Так и сделали. Сижу внутри затвора, работаю. Мне хорошо слышно, как наверху мужики гремят кувалдами и Леша Чебин марши играет. Он всегда нам на гармошке марши играл. Потом шум работы стал стихать и скоро совсем стих. Не слышу уже и маршей. К тому времени и я в своей «бочке» дела закончила. Тихо стало, темно и пусто.

            «Господи, -- думаю, -- да они про меня забыли!»

            А дело осложнялось еще и тем, что ремонтировать затворы на шлюзе мы могли только во время морского отлива. 19-й шлюз последний на канале, с одной его стороны у нас вода пресная, а с другой соленая, морская. Белое море у самых нижних ворот, а в море, как известно, приливы бывают с отливами. И вот чувствую – под ногами уже хлюпает: вода стала прибывать, прилив идет. Совсем страшно стало: ведь скоро затопит мою «бочку», утону…

            Сколько сидела внутри затвора – уж и не знаю. Но вдруг слышу где-то высоко-высоко чьи-то шаги, кто-то запирает двери башен, щелкает выключателем, гасит свет. Я хватаю гаечный ключ и так стучу по металлической штанге затвора, что у самой уши закладывает. Меня освобождают...

            Вечером Иванов и Ухов приходят к нам домой, жмутся в прихожей, шапки сняли, молчат. Да и как сказать начальнику шлюза, что его жену по забывчивости утопили. Я не выдерживаю, выхожу. Они аж просияли от радости: «Слава тебе, Господи, оказывается жива...» Никто их не наказывал. Мужики-то они были хорошие, настоящие патриоты шлюза».

 

«Соловьи»

«О Григории Петровиче Ухове, который жил на шлюзе № 19, я уже вспоминала, -- продолжает рассказ Тамара Васильевна Станкевич. -- Это был хороший и добрый человек. С ним связана еще одна памятная история.

Ухов был отличным специалистом-сварщиком и работал в монтажной бригаде, хотя жил на шлюзе и получал у нас зарплату. У стариков из первого поколения ББК было невероятно высоко развито чувство ответственности. Даже просто проходя по шлюзу в поселок, Г. П. Ухов прислушивался, как работают механизмы. Покажется ему что-то не так, немедленно идет на центральный пульт, к начальнику вахты, чтобы предупредить.

А еще все знали, что дядя Гриша был фронтовиком, прошел войну, а День Победы встретил в Чехословакии. Он любил песню «Соловьи» и всегда её пел во время общих праздников. Он и умер 9 мая. Приехал с торжественного вечера, сел дома за стол и умер. Жена его таким и нашла, сидящим за столом и мертвым.

К тому времени было у меня от начальника шлюза ответственное поручение: ездить в Беломорск, в банк, получать на весь коллектив зарплату. Однажды вместе с деньгами мне выдают квитанцию на штраф в 300 рублей для «гражданина Г. П. Ухова». Между прочим, большие, по тем временам, деньги. Я говорю: не возьму. Во-первых, не такой дядя Гриша человек, а, во-вторых, когда он успел, ведь в санаторий ездил!

Дома рассказала о штрафе Григорию Петровичу. Он долго морщил лоб, а потом вспомнил: «Да это же за «Соловьи»! И рассказал, что встретил в санатории фронтового друга, пошли в ресторан, выпили, а там певица какая-то с эстрады нудит и нудит, просто сил нет терпеть. Они с другом, таким же  старым солдатом, не выдержали, встали и грянули свои «Соловьи»...

Интересно, что штраф свой немалый дядя Гриша, оказывается, заплатил еще в ресторане, заплатил и попросил не сообщать на работу. Но люди там оказались тёртые: они и там с ветерана деньги взяли, и домой квитанцию отправили».

 

Разводной мост

В нескольких километрах от того места, где ББК соединяется с Белым морем, канал пересекает железнодорожная ветка направлением из Мурманска на станцию Обозерская и далее на Вологду и Архангельск. Это знаменитая в годы  войны «обозерская ветка», построенная через топи болот главным образом заключенными и военными сразу после начала Великой Отечественной войны.

 Словно живоносной пуповиной связывала «ветка» Кольский полуостров с его незамерзающим портом Мурманск с центром России. Именно через эти порты поступали воюющей стране грузы из стран-союзников по антигитлеровской коалиции. Пишут, что немцы и финны предприняли немало попыток перерезать важнейший железнодорожный путь. Однако ничего из этого не получилось. Помогли давние наши друзья -- бдительность и охрана, охрана и бдительность.

Война закончилась, а «давние друзья» остались, превратившись в отравителей жизни местного населения. Эшелоны с грузами и единственный здешний пассажирский поезд (плюс рабочая электричка два раза в сутки) проходят через канал по красивому разводному мосту. Мост охраняется. Во все времена существовал запрет всему живому с 22 часов вечера и до 6 часов утра приближаться к мосту, а не то, чтобы проходить под ним.

Неподалеку за мостом расположен 18-й шлюз ББК, там проживают десятка полтора семей. Летом обойдешь мост тропинкой, а зимой никакой другой дороги нет, кроме как по санному пути по льду канала, то есть под мостом. А здесь как раз и нельзя, не положено.

Для жителей поселка шлюза №18 удивительная складывалась картина. Вот они, рукой подать, -- село Шижня и поселок Водников с клубом, магазинами, школой, автобусным маршрутом, что ведет в близкий город Беломорск, с родными и близкими, праздниками и семейными трагедиями.

Да, близко, а не укусишь! Валяй кружной дорогой 10 километров! Ю.В. Шалин, проживший на шлюзе не один десяток лет, вспоминает:

«Однажды завезли в поселковый клуб какое-то нашумевшее кино. Хорошо бы сходить, но как возвращаться будешь – зима на дворе, не пустят под мостом. Входит знакомый:

«Э-э-э, говорит, это для меня не проблема. Хороший приятель как раз  начальником караула заступает, он пропустит».

Ну, пошли, и оба с супругами. Посмотрели кино, возвращаемся. С моста нас заметили, светят прожектором. Знакомец вперед вышел и шапкой машет, мол, свои. А в ответ с моста, не говоря ни слова, очередями из ППШ по нам как врежут! Что делать? Бежать некуда – чистый снег вокруг. Пули по сугробам вжик, вжик, вжик – страшно. Потом видим, охранник совсем разгорячился и на нас в атаку летит, на ходу строчит из автомата, а сам мотается из стороны в сторону распьяней вина. Хорошо, что пьяный был, а то бы попал…

Что же оказалось? Приятель нашего знакомого напился на дежурстве, и его отправили домой. Пришел сменщик и сделал то же самое. Этого менять уже некем, служит, проявляет бдительность.

Нам, живущим десятилетиями за этим разводным мостом, долго казалось, что караулу забыли объявить, что война кончилась. А сами они никак не догадаются.

Любопытно, что примерно в трех километрах к северу «обозерская ветка» пересекает реку Нижний Выг. Мост там охраняется еще более строго. Жители поселка Беломорской ГЭС ни под каким предлогом не могут ни пройти по нему, ни проплыть под ним на лодке. Причём ни днем ни ночью. Чтобы добраться  домой из Беломорска, они вынуждены делать крюк километров 15.

Еще более любопытно, что такой же железнодорожный мост возле города Кеми, от которого зависит судьба не только одной какой-то «ветки», а всей ордена Ленина Октябрьской железнодорожной магистрали, похоже, с самой войны никем не охранялся вообще.

 

Василий Семак

            Разводной железнодорожный мост через канал возле шлюза № 18, а точнее, суровый режим его охраны отравил жизнь не одному местному жителю. Шлюзовой плотник Василий Семак оказался одной из его жертв.

            Был Василий обычного роста, но широкогрудый и очень сильный. Думаю сейчас, что представлял он распространенный в прошлом, а ныне уходящий тип обычного русского мужика, с его крутым характером, мужественный и сильный. Из таких прежде выходили и неутомимые землепашцы, и непобедимые бойцы, и несокрушимые духом монахи – в зависимости от поворотов индивидуальных судеб.

            В 1970 году Сосновецкий район гидросооружений ББК сформировал бригаду в полтора десятка человек и направил под Сумпосад, на Мальостров, на морские покосы. Так делали все предприятия Беломорского района. Покосы были распределены райсоветом на несколько лет вперед, и весь район должен был отвлекать от производства десятки работников, оказывая шефскую помощь двум местным полудохлым зверосовхозам. В бригаде я и познакомился с Василием Семаком.

            Работали мы с восьми до восьми с двухчасовым послеобеденным сном. Бригада косила в палец толщиной тресту (не путать с треской. Треста – морская трава, треска – морская рыба), а Василий с помощниками метал зароды. Кроме того, что это была физически трудная работа – вилами поднять и уложить между шестами-закольями до полутора тонн травы, она требовала опыта и мастерства. Зарод – хранилище для сена, построенное без крыши и стен из самого сена. Он не должен был рассыпаться во время шторма и промокать. Немногие умеют правильно сложить зарод. Василий умел, в одиночку изматывая всю бригаду.

            Он и на шлюзе плотничал в таком же темпе. Надо две нормы – пожалуйста, надо три, особенно в конце месяца, когда подойдет пора наряды закрывать, – будет три, только скажите…

            Вечером возле нашего барака на Мальострове мы разжигали большой костер и слушали байки самых бывалых. Меня поражало, как спокойно рассказывал Семак о своей жизни в лагере в Энгозере. Жил он рядом с мостом, в бывших железнодорожных бараках, и крепко враждовал с одним из начальников караула мостовой охраны. Тот несколько раз его, пьяного, подлавливал на «нарушении режима» и сдавал в милицию. На третий, что ли, раз Василий получил срок.

            -- А что, лагерь, -- рассказывал Семак, -- хожу свободно, в кармане всегда деньги. Печку сложу, по столярной-плотницкой части чего попросят – мы с большой душой. Поют-кормят...

            Такое отношение к зоне присуще только нам, это тоже наше родное, отечественное. Помните у знаменитого Вертинского в «Чупчике кучерявом»: «А я Сибири, Сибири не боюся, Сибирь ведь тоже русская земля». Писали, что именно за эти слова популярнейшего певца невзлюбил Сталин. «Вождь всех народов» воспринял их как насмешку над главным инструментом собственной внутренней политики. Хотя, наверное, так оно и было.

            Погиб Василий нелепо. Пьяный, на спор, решил переплыть канал и утонул в 30 метрах от берега. У многих его смерть вызвала ощущение досады. Говорили, что не повезло, мол, Семаку жить  на окраине Шижни, у этого моста. Из-за этого жизнь себе сломал…

А я думаю, дело в  другом.  Он опоздал родиться. Тесно ему было в 70-х. Скушно. Отсюда и маята, и пьянство, и бесконечные попытки то тут, то там лезть на рожон. Никак Василию невозможно было проявить натуру и по-настоящему развернуться. Как медведю в заячьей клетке.

 

Вы что, с ума сошли!

(горькая шутка)

Многие годы отработавший начальником шлюза № 18 Юрий Викторович Шалин рассказывал мне в середине 90-х годов, как тесно связаны уровень требований к техническому состоянию канала с его финансовым состоянием.

-- Раньше было так: весна, ждём на шлюзе комиссию, которая дает «добро» на летнюю работу. Всё отремонтировали, вылизали и покрасили. Приезжает в начале своя, из Сосновецкого района гидросооружений.  Посмотрели, всё обошли и пощупали. Дают заключение: сделать то, сделать это, исправить здесь, переделать тут! Целый перечень разных доработок. Кидаемся срочно исправлять.

Приезжает комиссия из Управления канала: сделать то, сделать это... Новый список. Пока не устранишь, разрешения не дадут.

Теперь это происходит примерно так: комиссия приезжает на шлюз, а список здесь уже готов: «Нам бы вот это надо сделать, вот это и вот это еще...» Комиссия опасливо берет список и начинает вычеркивать: «Это не нужно,  работайте как есть, без этого тоже обойдетесь, ну, а это зачем записали?  Вы что, с ума сошли? Где мы вам денег возьмём?!»

 

Двое в лодке, не считая  ревматизм

Юрий Викторович Шалин давно на пенсии. Несколько лет назад похоронил верную свою спутницу  и теперь одиноко живет в поселке Сосновец Беломорского района. Ежедневно, в любую погоду  ходит на местное кладбище, чтобы поклониться её могиле.  За  особой мягкостью и неспешностью  разговора, не привитой воспитанием, а какой-то «нутряной», природной  интеллигентностью Юрия  Викторовича   всегда угадывалось влияние старой петербургской школы. И немудрено: родом Шалин из Петрокрепости, окончил Ленинградское речное училище, традиции российского флота  в котором  в пору его курсантской юности  были очень сильны.

Кроме того, что работал отлично и орденом за труд отмечен, Юрий Викторович много времени отдавал своим увлечениям. В течение всей жизни такими были собирание альбомов по искусству, изучение живописи, чтение хороших книг и фотографирование.

Это был странный фотограф. Фотоаппарат с обычной пленкой из 36 кадров  носил с собой на рыбалки два-три года. К съемке одного кадра  мог подступать несколько лет, высматривая, выхаживая пространство будущего кадра весной, летом, осенью и зимой, подстригая «лишние» ветки и кусты, выжидая нужного освещения. Зато  почти всегда  его фотография выходила как настоящая картина, при виде которой захватывало дух. Первым навыкам  не  фотографирования даже, а понимания фотографии как художественно-эстетического факта обязан  Шалину и я.

Нас, его компаньонов по многочисленным рыбалкам, он никогда  на природе не снимал, будучи убежденным, что присутствие человека  никогда не  делает пейзаж лучше. И в жизни, и в фотографии начальник шлюза №18 Юрий Викторович Шалин оставался эстетом.

На северном склоне Беломорско - Балтийского канала 11 да 18 шлюзы расположены в стороне от большаков, наособинку. Случайно на них не заедешь: до 11-го 6 километров от Надвоиц попадай, как сможешь, до 18-го 2 километра от села Шижня,  – это ближний населенный пункт,  куда можно добраться рейсовым автобусом из Беломорска.

В этих условиях, когда почти нет пашни, а та, что есть под огородами, - наносная,  когда мало леса, но зато  много воды, невольно станешь заядлым рыбаком. Шалин рыбачил самозабвенно. Единственной  и серьезной помехой в этом был для него, равно  как и для многих из нас, радикулит (а может, остеохандроз - до сих пор  не знаю, есть ли между ними разница).

            Однажды  мы возвращались с верховьев речки Кузреки, где была у нас полуземлянка-полуизба и где глубокой осенью  в речных ямах скапливался   местный мелковатый сижок, просочившийся  сквозь ряды браконьерских сетей в морском устье. Шли тяжело. Позади была бессонная холодная ночь у костра, когда лицу и рукам жарко, а  спина нестерпимо стынет, а за ворот куртки хлопьями сыплет крупный мокрый снег; ночь, наполненная короткими засыпаниями, дрожью от холода и  ползаньем в абсолютной темноте по мокрым кустам в поисках дров, которые всегда заканчиваются  не вовремя.

            Нам предстояло  спуститься по реке к железнодорожной насыпи и  пройти несколько километров до ближайшего полустанка. У Шалина накануне болела поясница. И мы решили ему помочь, уговорили не брести берегом, а сплавиться по течению на надувной лодке.

Сейчас, когда за плечами многолетний опыт «борьбы» с  собственной спиной,  понимаю, что положение, на которое его обрекли, самое неудачное. Мы  спровоцировали так называемый «прострел».

Возле моста  помогли Шалину выйти из лодки, втащили рюкзаки на насыпь и сели передохнуть на теплом утреннем ветерке. Но не успели  расположиться, как послышался шум поезда.  «На полустанке и  отдохнем», --  решили мы. Юрий  Викторович встал, привычным движением  закинул рюкзак за спину и... замер в неестественной позе, будто собрался нырнуть. Лицо его покрылось потом и он предостерегающе прохрипел: «Только не подходите...»

Тысячи людей в Карелии  хотя бы раз испытали это состояние. Первое ощущение -- нестерпимая, ослепляющая  боль, второе --  животный страх от одной мысли, что боль повториться. Боишься пошевелиться, боишься даже моргнуть или сглотнуть слюну. Состояние оцепенения... Уже потом, позже, освоившись в этом новом для себя положении, понемногу  смелеешь, пробуешь шевельнуться, чтобы почувствовать  разрешенный болью диапазон движений. Но это потом.

«Не трогайте! Не подходите!» - хрипел Шалин, стоя  между рельсами. А нам казалось, что совсем рядом гремит товарный состав, стремительно приближаясь к мосту. Еще минута-другая, и  локомотив  навсегда избавит нашего товарища  не только от радикулита, но и от всех  земных страданий  сразу.

«Поезд! Поезд! -- кричали мы на все лады, -- Уходи скорее!»

Что это была за пытка, Господи! Мы видели, с каким невероятным усилием воли Шалин собирается сделать первый шажок. Наконец он чуть-чуть  сдвинул ногу,  подтащил к ней другую. Шпала кончилась, через рельс ему было не перебраться, высоко, и мы подошли, подхватили его легонько под руки, перенесли скорчившегося в ожидании нового болевого удара товарища на край  насыпи...

Через минуту после того, как эшелон прогрохотал мимо нас, Шалин внезапно замерз. Его бил сильнейший озноб. «Ничего, ребята, -- пытался криво улыбнуться Юрий Викторович, -- Это отходняк, пройдет. Спасибо».

Он был опытным в этом деле.  Позже подобное  бывало и со мной. Но там, у Кузреки я впервые увидел, насколько относительны состояния, переживаемые  ежеминутно человеком. Как тонка граница между такими понятиями как  жарко и холодно, здоров и  болен, счастлив и несчастлив.

На моей памяти с  Шалиным такое случилось далеко от дома  лишь раз. Обычно больным его на рыбалку не отпускала супруга. И тогда Юрий Викторович ставил какие-нибудь снасти прямо на канале, в нескольких   сотнях  метров  от дома. Жители поселка, по-доброму смеясь,  рассказывали, как обычно проходила такая рыбалка.

После долгих препирательств с супругой Шалин  брёл на лед и начинал рубить пешней прорубь: раз, два, три... И застывал: поясницу в очередной раз «заклинивало». Постоит в такой позе, постоит, а потом со стоном  валится на бок. Этого и ждет супруга, ежеминутно выбегая  на крыльцо. Видит, рыбак  уже  готов,  берёт санки, на которых возят дрова, идёт на лёд, закатывает на них стенающего мужа  и доставляет домой к теплой печке и любимым репродукциям художественных коллекций лучших музеев мира.  До следующей рыбалки.

 

На 13-й за судьбой

В начале 60-х на Беломорско-Балтийском канале впервые применили эксперимент, при котором гидроузлы, расположенные в относительной близости друг от друга, подводили под одно руководство. Потом от этого отказались, а в 90-е годы ввели снова. Поскольку на бюджетном канале жирно не жили никогда, главные цели эксперимента и тогда и теперь состояли исключительно в экономии, в «оптимизации расходов на содержании персонала», как мудрено сказали бы теперь.

В связи с этим экспериментом   выпускник Ленинградского речного училища Виктор Антонов, 1 апреля 1963 года прибывший по распределению на ББК, сразу оказался в роли «запасного игрока». Его назначили помощником начальника 16-го и 17-го шлюзов Евгения Ивановича Волкова, которому при всем старании на два  коллектива «разорваться» было невозможно. Для грамотного парня, которому через несколько недель исполнялось 21 год, «курировать» двухкамерный 16-й шлюз было удачей.

Так и вышло. В «запасных» Виктор Иванович пробыл недолго. В самую горячую пору навигации этого же года начальству потребовалось сменить начальника 13-го шлюза Юрия Полякова. Умница, черноглазый красавец, великолепный охотник и фотограф, который давал мне на 17-м шлюзе первые уроки грамотной, осознанной рыбалки, Поляков в очередной раз пострадал от проблем на «личной почве».

-- Как же я не хотел уезжать на 13-й! -- вспоминает Виктор Иванович. – Меня уговаривали и так, и эдак, а я ни в какую. А уговорила жена начальника Сосновецкого района гидросооружений Галина Владимировна Васильева. Она работала механиком. Увидела, как я в коридоре страдаю, пригласила к себе и говорит: «Поезжай, Виктор, не майся. Может, судьбу себе там найдешь». И как в воду глядела. Первого июля 1963 года принял 13-й, и вот уже целое поколение на канале сменилось, а я все здесь, на одном месте. Самый старый остался из начальников. Даже самому иногда странно, как быстро время пролетело.

 

Хлопотные особенности    

            С озера Воицкого (кто не знает – именно на его берегу стоит современный поселок металлургов Надвоицы) вниз к Белому морю канал проложен по руслу реки Нижний Выг. В  трех с половиной десятках километрах ниже речное ложе резко сужается. Целая череда отмелей и порогов на речном отрезке длиной в шесть километров заставила изыскателей и инженеров спроектировать трассу канала не по руслу, а рядом, параллельно. На верхней оконечности искусственной «реки» построили большую плотину, в которую «вмонтировали» шлюз № 12, а позже и Палакоргскую ГЭС. Нижнюю часть закрыли шлюзом № 13. Так они с той поры и существуют параллельно – старое русло Нижнего Выга в порогах и бурунах – местная рыбацкая вольница, и прорытый в каменистой почве судоходный путь с тихой и смирной водой.

            Вот эта тихая вода и есть главная особенность шлюза № 13. Как известно, чем вода смирнее, тем она быстрее покрывается льдом. А это уже не просто проблема для судоходства, а очень большая проблема.

В 70-80-е годы движение судов по каналу было особенно интенсивным. В отдельные сутки вахтенные штурманы сухогрузов по рации в очередь записывались, чтобы пройти шлюзы. Навигации продолжались до 5-7 ноября, а иногда и позже, пока обледенелые механизмы еще как-то удавалось обкалывать ото льда или отогревать паром. В такое время пропуск судов через шлюзы напоминал битву. Шипенье пара, мертвенно-бледный свет судовых прожекторов в ночи, громкий рев сирен и тихий  мат шлюзовой дежурной вахты... К слову, одна из первых моих рабкоровских заметок в районную газету была посвящена именно такой «битве» с неотвратимо наступающей зимой на шлюзе № 17. Виктор Иванович Антонов рассказывает:

            -- Однажды в 1978 или 1979 году запустили мы в канал один за другим  два «Волго-Балта».  Пока они шли до 12-го шлюза, мороз усилился, и суда вмерзли в лед прямо на судовом ходу. Что делать? Неподалеку оказался небольшой буксир «Шлюзовой». Просим: «Помоги, браток, поработай ледоколом». В ужасной тесноте буксир обегал «Волго-Балты», обколол лед со всех бортов, и те быстренько-быстренько от нас дёру...

            На других шлюзах в такой ситуации спасением становился так называемый транзит. То есть дежурная смена постоянно сбрасывала воду, искусственно создавая приличное течение. Вода проносила битый лед и замедляла обмерзание механизмов. 13-й шлюз и в такой возможности был весьма ограничен.

Гидрологические особенности, в которых вынужден работать коллектив   шлюза №13, абсолютно понятные специалисту, подчас неадекватно воспринимались людьми из иных сфер. В 70-е годы особенно активно проводили каналом в Белое море так называемые «объекты», то есть большие, наглухо зачехленные доки. Что внутри дока, сказать трудно – военная тайна, но все догадывались: атомные подлодки. Проводили «объекты» по каналу, как правило, в сопровождении начальства, военных, сотрудников госбезопасности. Присутствие начальника шлюза в это время  было обязательным в любое время суток. Как это происходило здесь, рассказывает В.И. Антонов:

            -- Поскольку «объект» был для нас великоват, в шлюзовую камеру вмещался только док, без буксира. Процесс шлюзования становилось похожим на аттракцион. В начале мы должны были пропустить вниз, в нижнюю камеру, один из сопровождающих буксиров. Потом другим буксиром-толкачом затолкнуть в верхнюю камеру шлюза собственно док. После этого в дело вступали лебедки, которые перетаскивали «объект» из одной камеры в другую, а уж потом первый буксир выводил док из нижней камеры шлюза.

Сложнейшую процедуру пропуска через шлюз «объекта» крайне осложнял лед. Начинаем заталкивать док в камеру, а он не помещается – лед нагнало. Вытаскиваем обратно, пропускаем вниз лед и снова пихаем в камеру док... И так тренируемся с раннего утра до поздней ночи. Помню, в 8 часов утра начали, а в 23.30 наконец-то пропихнули док вниз. А нервы?!

 -- Вы что, не понимаете, что «объект» ждут,  где надо? -- спрашивает меня свистящим шепотом некий «секретный» товарищ, отжав в сторонку. -- Вам что, непонятно, что за его прохождением следят там?! -- И показывает пальцем в звездное небо. В десятый раз толкую про гидрологические особенности, тихую воду и этот дурной лед, которому наплевать на любое начальство, где бы оно не находилось, хоть даже на небе. Но по глазам вижу – не слышит он, не слышит.

 

«У меня политика такая...» 

Первая творческая командировка в моей журналистской судьбе состоялась еще до того, как меня позвали работать в газету. И ездил я именно сюда, на 13-шлюз. Начальник Сосновецкого района гидросооружений, в котором после армии я работал электромонтером, Евгений Иванович Волков однажды предложил написать о К.Я. Колесникове, бригадире здешних путейцев. Волков вручил мне школьную тетрадку с собственноручными выписками из «личного дела» Кузьмы Яковлевича. Я съездил и написал статью, которая долго казалась мне очень удачной. В редакции районной газеты поставили заголовок «Зажигающий огни» и поместили под рубрику «Человек и его дело».

Сегодня на 13-м шлюзе пятеро из девяти штатных работников происходят из семьи Колесниковых. Остальные из семьи Шакуло. Кузьмы Яковлевича и Григория Ивановича Шакуло – двух бывших российских крестьян, раскулаченных и доставленных сюда в товарных вагонах в 1933 году, уже нет. Однако всю историю шлюза под номером 13 создали именно они, их жены, дети и дети детей. Виктор Иванович Антонов никогда не забывает напомнить об этом.

Сам начальник с большим уважением относится к старикам и созданным ими за десятилетия традициям. Скажем, из десяти шлюзов северного склона ББК общественные бани сохранили только на 13-м и соседнем 12-м шлюзах. На остальных начальники посчитали для себя  банные хлопоты излишними. И налеплено теперь кургузых банек-«курятников» по берегам канала – не счесть. Антонов говорит: «Моя политика такая: старики для нас старались и мы будем стараться для молодых. Пусть добром вспоминают».

Ну а самого Виктора Ивановича не только на шлюзе, но и в многотысячном поселке Летнереченский есть кому и за что вспомнить добром. Кроме всего прочего, он известный в Карелии и Беломорском районе донор. За многие годы донорства сдал 15 литров своей крови! Не однажды приходилось ему в ночь-заполночь бежать в операционную и, лежа на соседнем столе, напрямую из вены в вену давать собственную кровь тяжелому больному. Вспоминая об этом, Антонов шутит: «У меня в поселке теперь много единокровной родни». Хотя какая же это шутка?

Гнетнев К. В. Беломорканал: времена и судьбы.


Далее читайте:

Гнетнев Константин Васильевич (авторская страница).

 

 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании всегда ставьте ссылку