Константин Гнетнев

       Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

       РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Г >


Константин Гнетнев

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


БИБЛИОТЕКА
А: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...
Б: Бажанов, Базарный, Базили...
В: Васильев, Введенский, Вернадский...
Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...
Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...
Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...
Ж: Жид, Жуков, Журавель...
З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...
И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...
К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...
Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...
М: Мавродин, Майорова, Макаров...
Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...
О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...
П: Павлов, Панова, Пахомкина...
Р: Радек, Рассел, Рассоха...
С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...
Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...
У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...
Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...
Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...
Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...
Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...
Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...
Э: Энгельс...
Ю: Юнгер, Юсупов...
Я: Яковлев, Якуб, Яременко...

Родственные проекты:
ХРОНОС
ФОРУМ
ИЗМЫ
ДО 1917 ГОДА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ

Константин Гнетнев

КАНАЛ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Беломорско-Балтийский канал: история в судьбах. Воспоминания ветеранов.

Рассказы о пережитом.

Предложение записать рассказы, с которые предложены в этой главе, мне подсказал в 1998 году начальник Беломорско-Онежского государственного бассейнового управления водных путей и судоходства (говоря по-старому – ББК) Михаил Яковлевич Амигуд. Это был уважаемый в отрасли человек. Молодым специалистом после окончания ЛИВТа он начал работу на водных путях и гидросооружениях Северо-Запада России, главным образом занимаясь организацией безопасного судоходства.

На Беломорско-Балтийский канал М. Я. Амигуд пришел в 1967 году, в 27 лет, и три десятилетия трудился в службе пути. С его непосредственным участием не только претерпел коренное улучшение главный судовой ход на канале, но и открыты новые ходы на канале и в Онежском озере, а состояние  подходов к причалам многих крупных предприятий Карелии и пристаням доведены до необходимых нормативов. С именем М. Я. Амигуда связано улучшение условий плавания до уровня почти комфортных в знаменитых Кижских шхерах. 1997 году став руководителем Управления ББК, М. Я. Амигуд активно занимался реконструкцией канала, внедрял современные технологии и методы организации труда.

М. Я. Амигуд был известен и как опытный журналист. Несколько десятилетий жители республики узнавали о работе канала, открытии и завершении навигаций из корреспонденций и статей М. Я. Амигуда в старейшей газете Карелии «Ленинская правда» («Северный курьер»). В частных беседах совершенно справедливо он выражал неудовлетворенность работой журналистов на канале, зачастую видевших в ББК только пример бесчеловечной сталинской политики. «Канал строили 20 месяцев, но ведь работают на нем без малого 70 лет, -- не раз говорил он во время наших встреч. – Несколько поколений выросло на его берегах. Люди живут здесь, работают, дружат, празднуют, рождаются и умирают. Почему же этого не видят?»  

Начиная дело, опасался я, что не будет воспринят сам стиль подобных воспоминаний о делах частных, бытовых, зачастую незначительных. Как ни одно из предприятий, ББК полвека приучали к строгости. По известным причинам большую часть своей истории он был в «мундире», да еще и застегнутом «на все пуговицы».

Однако опасения не оправдались. Подтолкнувший меня к этой идее ныне покойный М.Я. Амигуд (Михаил Яковлевич скоропостижно умер 19 апреля 2000 года, находясь в отпуске на юге) после выхода первой публикации с интересом хмыкнул что-то себе под нос и... рассказал мне историю о том, как однажды путейцы праздновали что-то на одном из своих маленьких теплоходиков и что из этого получилось. Я было обрадовался, что приобрел новую  историю, но Михаил Яковлевич запретил мне ее воспроизводить в печати. И теперь запрет этот снять некому.

Значительная часть рассказов -- историй записана от ветеранов Беломорско-Балтийского канала на протяжении трех десятков лет. Некоторых  из рассказчиков уже нет с нами. Тем выше для нас ценность этих  живых человеческих воспоминаний о делах своей юности и о предприятии, которому посвящена вся жизнь.

 

Случай

Анна Ивановна Лукьянова, которой без малого до 90 лет прожила на  шлюзе № 11,  что в шести километрах от Надвоиц,  приехала  в Карелию  в начале 30-х годов. Причем приехала добровольно. В это почти невозможно поверить, но дело тут в случае.

            Ее свекор Николай Иванович после германской  войны работал на Главпочтамте Москвы. Работал отлично, неплохо получал и жил хорошо. Но ему все время хотелось в деревню. Именно там мечтал он устроить свою старость. Человек деятельный, он накопил денег и уехал в село Большое Теплое Мценского района Орловской области,  где построил большой дом и стал жить-поживать, дожидаясь старости. Однако новые власти не дали отставному  почтмейстеру спокойно дожить свой век. В декабре 1933 года Николая Ивановича назвали «мироедом - кулаком», отобрали имущество и объявили к  высылке.

Вышло так, что за несколько дней до этого сын Николая Ивановича -- Василий женился на деревенской девушке из бедной семьи Анне.  Но тут отправка. Повезли  кулаков из села на железнодорожную станцию. Василий оставил дома молодую жену и пошел проводить отца. А когда поезд тронулся, энкэвэдэшники из охраны вдруг схватили провожающего Василия да  и запихнули с перрона в теплушку. Он кричал, брыкался, но кто его слушал? Шутка ли у них такая была? Не хватало ли людей для  счету? Так и не узнали.

Анна чуть не умерла от горя. А из колхоза уже пришли: отрекись, мол, от мужа да от свекра, мы тебя в колхоз примем да еще кое-что из имущества вернем. Не отречешься, в колхоз не возьмем, без хозяйства и земли с голоду помрешь. Но  Анна  решила: следом поеду, Василия найду, а там будь что будет.

Нашла она мужа в Карелии, в поселке Сумская ветка, что в семи километрах от железнодорожной станции Кочкома. Поселка того давно уже нет. Как без паспорта, без документов добиралась на поездах, как  попадала в режимный поселок, -- тема для целого романа. Только в 1935 году  они с мужем оказались на Беломорско-Балтийском канале, как здесь до сих пор говорят, -- «в обстановке», то есть в подразделении путейцев, обеспечивающих  безопасность плавания. Так она выбрала себе жизнь. Трудную, постоянно «мокрую», на далеком берегу, в доме, называемом  без затей, -- «обстановочный пост №...»;  жизнь среди  весельных лодок, бакенов с керосиновыми лампами и вех, обозначающих мели. Она и в старости была убеждена - выбрала хорошую жизнь.

«Пятерка»

Анна Ивановна поведала мне однажды, как  сдавала первый в своей трудовой жизни квалификационный экзамен. В конторе Сосновецкого техучастка, где ее с мужем определили в бакенщики - путейцы, сказали: готовьтесь к экзаменам. Кто экзамен не сдаст, к работе допущен не будет. «Помню, я очень испугалась – ведь грамоты совсем не знаю?»

Представьте себе 20-летнюю девчонку, неграмотную орловскую крестьянку, приехавшую вслед за мужем, с которым успела прожить всего несколько недель, словно бы на иную планету. Что знала она, не видавшая даже лодки, про фарватер  с бакенами, реки  и  пароходы? Однако благодаря природному чутью, очень скоро  поняла, что учеба - тоже работа, а уж работать ее заставлять было не нужно.

- Вхожу в кабинет, а там комиссия заседает.  «Ну что, Лукьянова, - спрашивают, - готова отвечать?» Готова, говорю. «Тащи билет. Ответишь правильно и четко с первого разу - считай, сдала». Беру билет, подаю комиссии. Там читают: «Что такое перекат?» Спрашиваю, можно ли отвечать? «Валяй». Громко отвечаю: перекат - это отрезок русла со всеми подводными отмелями... «Ну молодец, - говорят, а сами  удивленно переглядываются. - Пятерку  честно заработала. Ступай». Вышла в коридор, а сама думаю:  что же они мне пятерку-то не дали? Стала ждать, думала позабыли. Пока экзамены не закончились, в коридоре простояла. Дождалась, когда последний  вышел,  снова в кабинет захожу. «Тебе чего, Лукьянова?»  Так вы пятерку-то мне когда дадите? Вижу, не понимают. Напоминаю: я экзамен сдавала, а вы мне пять рублей посулили, мол, заработала. Они смеются. «Это  не рубли, это оценка такая. А  пятерки с десятками  ты  теперь  на  воде  зарабатывать будешь».

С того самого первого экзамена Анна Ивановна  никогда не работала простой бакенщицей, но всегда только старшей. И не было в ее жизни на канале экзаменов, которые бы она не сдавала с блеском. А ее дочь Зоя Васильевна Петухова (Харитонова) стала потом первым  и единственным в СССР начальником крупного  гидроузла - шлюза № 11 и знаменитой Шаваньской плотины, авторитетным, уважаемым  на ББК руководителем. В Управлении к какому-то празднику подсчитали, что  семьи Харитоновых и Петуховых  отработали на ББК все вместе 200 лет.

 

Москвичка

Эти истории из жизни Станкевич Тамары Васильевны, человека известного и весьма уважаемого на северном склоне Беломорско--Балтийского канала. Молоденькой девчонкой привез ее из Москвы на канал муж, Станкевич Евгений Владимирович, который с начала 50-х годов работал начальником шлюзов № 15, № 18 и № 19.

Е. В. Станкевич был из нового поколения специалистов—гидротехников ленинградской школы, которому выпала миссия модернизировать ББК, переводить работу его оборудования и механизмов в начале на электропривод, а затем и на автоматику. Это поколение молодых руководителей не несло в себе груза памяти о печальной истории строительства и всецело было устремлено в будущее. Немногие из этого поколения гидротехников и сегодня еще трудятся здесь, хотя давно обзавелись пенсионными книжками.

Он не дожил до реформ 90-х годов. Пренебрежение собственным здоровьем, даже некоторое бравирование этим, как известно, было присуще технократам 60-х годов. Всем на судоходной трассе от Повенца до Беломорска  был известен пунцовый румянец уважаемого Евгения Владимировича, выдававший в нем предельно высокое артериальное давление. Так же как все знали, что лечиться он не желал ни в какую. Его супруга Тамара Васильевна вспоминает:

--Летом заболеет, но в больницу не идет: «Ты что, мне навигацию нужно завершать». Навигация подходит к концу, отправляю его в больницу, а он: «Не могу, мне до нового года нужно ремонт закончить». После нового года снова не идет, мол, нужно к навигации готовиться, на кого я шлюз оставлю?  Прошу, ну хоть в амбулаторию сходи. «Нет, -- говорит,-- ты же знаешь, я уколов боюсь».

Е.В. Станкевич умер от сердечного приступа мгновенно, прямо на улице, неподалеку от дома.  Тамара Васильевна давно на пенсии, живет в том же доме на шлюзе № 19. Человек неуемной энергии и любознательности, она стала прекрасным специалистом, избиралась депутатом Верховного Совета Карелии 11-го созыва.

 

Первый рабочий день

            Т. В. Станкевич рассказывает. Привез меня Женя в Карелию на шлюз № 18 в 1956 году, чем мой папа был крайне недоволен. «За что это твой муж тебя так наказал? -- ехидно писал он мне в письмах. – Туда раньше только политссыльных отправляли». Я москвичка, но мне на шлюзе очень нравилось и я писала домой: «Красиво здесь!» Отец не соглашался: «Знаю я вашу красоту – вода, комары да камни...».

            Хотя я и закончила политехникум связи, Женя категорически не хотел брать меня на работу. Но когда я ему уже надоела упреками, согласился с условием: «Чтобы я никогда не слышал жалоб ни от тебя, ни на тебя». Помню, с каким удовольствием шла пешком километров двенадцать с 18-го шлюза в поселок Сосновец, в контору техучастка, оформляться на работу.

            Женя, конечно, принял меня рабочей по судопропуску, как у нас говорят – судопропускной. И вот в первый мой день проходит через шлюз подводная лодка на понтонах. Швартовый канат с судна на берег подается с помощью легкой веревки с грузом, которая называлась «легость». Вытягиваешь за «легость» толстенный канат, надеваешь на швартовую тумбу, и судно закрепляется в камере шлюза,  потом снимаешь с тумбы, и судно выходит.

Все я сделала как учили, но неосторожно – нога запуталась в «легости». На подлодке швартов выбрали, лебедкой тянут привязанную к толстенному швартову «легость», а в ней моя нога. Я в панике. Реву в голос. Села на землю, уперлась свободной ногой в причальный брус, но куда мне против лебедки бороться... Хорошо дядя Яша Дианов увидел, и лебедку остановили. Капитан с подводной лодки по громкой связи на всю округу возмущается: «Ну, девушка, вы как будто  первый день работаете!» А я ему сквозь слезы отвечаю: «Конечно,  первый».

 

«Замарашка»

В прежние годы зима была для нас сущей каторгой. Механизмы шлюзов слабые, несовершенные, их нужно было регулярно ремонтировать. Кроме того приходилось латать бетон, заменять много деревянных конструкций. Для этого насосами выкачивали воду, строили деревянные помещения – тепляки, в которых постоянно топили печи, чтобы выдерживать определенную температуру. И все это быстрее, быстрее... Теперь такого нет и в помине.

Перевел меня Женя топить печи. Однажды уже в конце дня подбросила очередную партию дров в огонь и сижу на пороге – чумазая от копоти, в грязной фуфайчонке. И вижу – высокая комиссия из Управления канала нагрянула и прямым ходом ко мне. Впереди начальник Управления ББК В. П. Александров. Он всегда был строгий, и его мы боялись.

--Ты что тут делаешь? -- спрашивает меня Александров.

--Печки топлю, -- отвечаю, а у самой душа в пятки.

--А ты – кто?

Не успела ответить, как кто-то из сопровождающих шепчет: «Это жена начальника шлюза Станкевича». Он в недоумении посмотрел на мое чумазое лицо и руки, на мою грязную фуфайчонку и спрашивает:

--Так за какие провинности он тебя сюда посадил?

А я уже осмелела немного и отвечаю ему с вызовом:

--А я здесь не сижу вовсе, а работаю.

--Ну, ну. Работай, замарашка, -- буркнул Александров, и комиссия проследовала дальше.

 

Экзамен

У нас на 19-м шлюзе работал начальником вахты Лайкачев. Это был не тот, известный всему каналу  Степан Гаврилович Лайкачев, начальник 17-го и 10-го шлюзов, а другой. Наш даже внешне здорово от него отличался – был худенький и щуплый. И вот однажды в Сосновце, в конторе техучастка, сдаем ежегодный экзамен на допуск к работе. Лайкачеву выпал вопрос об искусственном дыхании. Он пытался что-то объяснять из теории, мычал, путался – ничего не получается. Тогда говорит, зачем, мол, мне эта теория, когда я могу на примере показать. В комиссии говорят: «Хорошо, позовите из коридора следующего и покажите на нем». А следующим оказался В. П. Рольский со шлюза № 16 – огромный мужичина, ну просто гора! Рольский бросил на пол полушубок, завалился и лежит, а Лайкачев вокруг него бегает, и не то чтобы полноценное искусственное дыхание сделать, – просто руку ему поднять не в силах. Комиссия умирает со смеху, Рольский тоже утробные звуки с пола издает, а бедный Лайкачев аж взмок и ничего сделать не может. Ну и, конечно, отправили его на пересдачу. Экзамены у нас на канале всегда были делом строгим.

 

Юбилей 1958 года

В этот год, летом, на полях за шлюзом № 17 широко отмечали 25-летние ББК. Было много народу, играл духовой оркестр, вина и угощений было сколько угодно. Начальники шлюзов – 15-го Толя Стекольщиков, 16-го Володя Воинов, 17-го Женя Волков, 18-го мы, 19-го Володя Иванов уселись на поляне прямо на землю, постелили покрывало, моего Женю назначили тамадой и стали гулять. И вижу я, что за хлопотами ведущего Женя совсем не успевает закусывать. «Господи, -- думаю, -- как же мне домой-то потом попадать?» В то время  старшую свою дочь Олю я еще грудью кормила.

 Потом случилось то, чего больше всего боялась, -- Женя мой кувырк на бок и спит себе. Я чуть с ума не сошла. Вижу, электрик с нашего шлюза Миша Красовский на катере приехал. Я к нему: «Покажи, как заводить, я сама до дому дойду». Погрузила Женю в катер, оттолкнулась, завела и правлю на 18-й шлюз. И все было хорошо, пока не пришла. Только теперь вспомнила, что забыла спросить у Миши, как мотор выключается. Кружу у берега и не знаю, что мне дальше делать. В охране оказался дядя Яша Дианов. «Что случилось, Тамара?» -- кричит с берега. «Не знаю, как катер остановить!» -- отвечаю ему с воды. «Врезайся в берег». Я и врезалась. Ничего страшного не произошло. Мотор заглох, я бегом к ребенку, дядя Яша моего Женю следом ведет. У нас с собой был небольшой чемоданчик, с которым Женя за получкой для всего шлюза ездил. Дома глянула, а его кто-то подарками до верху набил. И бутылка водки здесь, и апельсины, и даже конфеты. Как сейчас помню – «Южная ночь» назывались. Ужасно вкусные были.  

                        

Марши Чебина

            Каждый год 22 апреля был на шлюзе праздником. Как же -- ленинский коммунистический субботник! К этому дню мой муж, начальник шлюза Евгений Владимирович Станкевич, обычно припасал побольше работы. Выходили все, даже не работающие старики. Среди них был и глубокий пенсионер дядя Леша Чебин, Александр Александрович. Работать он уже не мог, но здорово играл на гармошке. Он всегда брал с собой гармошку, даже когда ехал в Беломорск, в магазин. Играл на автобусной остановке.

            В тот год на субботнике мне довелось работать вместе с механиками Петром Ивановым и Григорием  Уховым. Мне дали два ведра раствора и поручили забетонировать новые болты на верхних тавриках в цилиндрическом затворе. Затвор выглядит как огромная бочка без дна, которую механизмом опускают на края водоотводной галереи – большой железобетонной трубы, и он не дает воде просачиваться внутрь. Чтобы проделать эту операцию, затвор -- «бочку», нужно было опустить. Место это очень неудобное, работать приходилось в легкой куртке, бетон в отверстия между болтами заправлять только рукой.

            Сижу внутри затвора, работаю. Снаружи слышу, как мужики гремят кувалдами. Наверху Леша Чебин марши играет. Он всегда нам на гармошке марши играл. Потом шум помаленьку стал стихать и совсем стих. Не слышу уже и маршей. Все свои дела закончила, постучала по штанге гаечным ключом – это был условный сигнал, мол, открывайте! Но тихо наверху.

            «Господи, -- думаю, -- да они про меня забыли!»

            А дело осложнялось еще и тем, что ремонтировать затворы на шлюзе мы могли только во время морского отлива. 19-й шлюз последний на канале – с одной его стороны у нас вода пресная, а с другой соленая -- Белое море. И вот чувствую – под ногами уже хлюпает: вода стала прибывать, прилив идет – а ну как утону!

            Сколько сидела внутри затвора – уж и не знаю. Но слышу вдруг высоко наверху шаги. Кто-то запирает двери башен, щелкает выключателем, гасит свет. Я хватаю гаечный ключ и так стучу по металлической штанге затвора, что у самой уши закладывает. Меня освобождают...

            А славно потрудившиеся на коммунистическом субботнике мужики с чувством исполненного долга ушли в баню и только там вспомнили обо мне. Прямо из бани Иванов и Ухов пришли к нам домой, жмутся в прихожей, шапки сняли, молчат. Да и как сказать начальнику шлюза, что его жену утопили. Я не выдерживаю, выхожу. Они аж просияли от радости: «Слава тебе, Господи, жива...» Никто их не наказывал. Мужики-то они хорошие, настоящие патриоты шлюза. «Идите, домывайтесь, да впредь будьте серьезнее», -- сказал им Женя.

 

«Соловьи»

            С Григорием Петровичем Уховым связана еще одна памятная история. Он был отличным специалистом-сварщиком и работал в монтажной бригаде, хотя жил на шлюзе и получал у нас зарплату. У стариков из первого поколения ББК было невероятно высоко развито чувство ответственности. Даже просто проходя по шлюзу в поселок, Г. П. Ухов всегда прислушивался, как работают механизмы. Покажется ему что-то не так, немедленно идет на пульт, к начальнику вахты, чтобы предупредить. А еще дядя Гриша был фронтовиком, прошел всю войну и День Победы встретил в Чехословакии. Он любил песню «Соловьи» и всегда ее пел во время общих праздников. Он и умер 9 мая. Приехал с торжественного вечера, сел за стол и умер. Жена его таким и нашла – сидящим, подпершись,  за столом и -- мертвым.

            К тому времени было у меня ответственное поручение – ездить в Беломорск, в банк, получать зарплату на весь коллектив. Однажды вместе с деньгами мне показывают квитанцию на штраф на 300 рублей для «гражданина Г.П. Ухова». Большие, по тем временам, деньги. Я говорю: не возьму. Во-первых, не такой дядя Гриша человек, а, во-вторых, когда он успел – ведь в санаторий ездил?! Дома рассказываю о штрафе Григорию Петровичу. Он долго морщил лоб, вспоминал, а потом вспомнил: «Да это же «Соловьи»! И рассказал, как встретил в санатории фронтового друга, пошли в ресторан, выпили, а там певица какая-то с эстрады нудит и нудит. Они с другом встали и грянули свои «Соловьи»... Интересно, что штраф свой немалый дядя Гриша, оказывается, заплатил еще в ресторане и просил не писать на работу. Но они и там взяли, и домой квитанцию отправили. Чтобы, значит, впредь не лез в чужой огород со своим репертуаром.

 

Никольская

            Очень хорошо запомнила день, когда мы с мужем приехали жить на 19-й шлюз: 13 апреля 1963 года. Здесь как раз отмечали девятый день со дня смерти Бабичева. Бабичев служил в охране еще на строительстве ББК, остался и работал уже во время его эксплуатации. Умер он от болезни сердца.

            В то время на канале жило много людей, о прошлом которых расспрашивать было не принято. Можно лишь догадываться, что такие воспоминания могли оказаться для них очень тяжелы. К тому же и сам канал считался всегда объектом режимным. Никто никому с лишними расспросами в душу не лез.             А люди колоритные, за плечами которых угадывалось богатое прошлое, были.

До конца 50-х годов главным «прибором» судоводителей оставались собственные глаза. Поэтому на канале было крупное путейское подразделение, которое следило за тем, чтобы бакена, огни и створные щиты, обозначающие фарватер, всегда были в исправности. Для этого судовая трасса была разбита на участки -- посты, за который отвечали свои рабочие и специалисты. Они и жили по берегам на этих постах.

Такой обстановочный пост существовал примерно посредине трехкилометрового судового пути между шлюзами № 17 и № 18. На берегу канала, неподалеку от ручья стоял дом, и в нем долгое время жила путейская рабочая, бакенщица  по фамилии Никольская. Это была странноватая и ужасно худая женщина неопределенного возраста. Она курила махорку, запросто в одиночку ходила по лесу, лучше иного мужика управлялась с лодкой и, судя по всему, никогда никого и ничего не боялась. Своей бани на посту не было, и она изредка приходила мыться к нам на 18-й шлюз. Откуда она появилась, никто не знал. Но иногда в бане, размягчев душой, она мечтательно проговаривалась женщинам: «Эх, было время, я с мужем на бричке ездила!» И говорила, что ее муж был не последним человеком в руководстве строительства канала. Так ли это на самом деле, не знаю. И едва ли теперь можно об этом узнать.

 

Десять лет счастья

Давние мои знакомые, сестры из деревни Выгостров, что неподалеку от Беломорска, -- Клавдия Григорьевна и Антонина Григорьевна Харитоновы, прочитав в газете рассказ про бакенщицу Никольскую, встретили меня с укором: «Мы ее знаем, она же выгостровская». Сестры Харитоновы рассказали об этой непростой судьбе.

Никольскую звали Таисия Александровна. Родилась она в деревне Выгостров в 1903 году в многодетной семье. Сестер было пятеро -- Любава, Марья, Надежда, Таисия и Анна. Девичья фамилия ее Матросова. С началом 30-х годов началось сооружение ББК, и трасса канала пролегла прямо по деревенской окраине. Таисия познакомилась с Никольским, который, вероятно,  был инженером и входил в техническое руководство громадного, даже по нынешним меркам, строительства, а затем вышла за него замуж. С завершением работ на ББК Никольский увез Таисию на новую стройку, куда-то на Дальний Восток.

И жила бы Таисия Александровна до старости за мужней спиной уважаемой «инженершей», не ведала бы ни голода, ни холода, «ездила на бричке», как она иногда вспоминала, но не случилось. Что там произошло, никогда не рассказывала она даже родне, но с мужем они расстались. В самый канун войны вернулась Таисия в деревню, на Выгостров. Возраст под сорок, работать нужно, а профессии нет. Взяли на канал, «в обстановку». Благо к лодкам и веслам приучена с детства.

Так Никольская оказалась обитателем обстановочного поста на  глухом берегу. Позади домика, за узкой полоской леса начиналось большое ягодное болото, которое именуют Шиженским – по названию ближайшего поморского села.

Это болото, лес, грядки да вода еще как-то кормили при крошечной зарплате. Однако когда Никольская вышла на пенсию (вероятно в 1958 году), пост упразднили. Она вернулась в деревню Выгостров, но ей там даже жить было негде. И тогда руководство канала сделало великолепный жест: плотники разобрали ее служебный домик на дальнем берегу, перевезли в Выгостров и собрали в полной сохранности – только живи!

В родной деревне дожила Никольская до старости. Умерла она в конце 70-х и похоронена на выгостровском кладбище. О Таисии Александровне в деревне не забыли. Племянница Рая Захарова ухаживает за ее могилкой. Бывший обстановочный пост – домик Никольской и поныне стоит в деревне. Теперь у него другой хозяин и иное, дачное, предназначение.

 С давних пор на Руси говорили, что «человек полагает, а Бог располагает». Жизнь Никольской на пенсии могла сложиться вовсе не так удачно. В конце 50-х годов начальником шлюза № 17 был Евгений Иванович Волков. Недавно он рассказал, что у домика Никольской, оказывается, было иное предназначение. В тот год, когда пост был упразднен, родилась идея перевести его на шлюз № 17, чтобы поставить взамен обветшавшей кузницы. И вот в декабре, в праздничный день советской конституции  Е.И. Волков пошел туда на лыжах, чтобы на месте посмотреть, как его разбирать и вывозить. «Домик был не обшит, и я хорошо помню крепкие смолистые бревна его стен», -- вспоминает Евгений Иванович.

А затем случилось неожиданное – у него внезапно заболел живот. Прямо здесь, среди заснеженного леса, где он был один. Боль все нарастала, и с большим трудом лишь к наступлению темноты он вернулся в поселок. «Скорая» увезла Евгения Ивановича в больницу, прямо к операционному столу с диагнозом «острый аппендицит». Операция, больница, выздоровление... О превращении домика бакенщицы Никольской в кузницу уже никто не думал.

     Так сложилась ее судьба. Жестоко? Наверное. Представим себе на минуту промозглую осеннюю стужу, дождь и ветер, срывающий белые барашки с волн и забрасывающие их в лодку. Грубый брезентовый плащ на гвозде у двери, с которого стекают на пол холодные ручейки, и ее, торопливо развешивающую мокрое платье у растопленной печки. О чем думала в такие минуты -- одна-одинешенька в огромном мире? Может быть, о том, что и она была счастлива когда-то своим женским счастьем? Целых десять лет! И, наверное, вспоминала жизнь на строительстве и потом, до войны, когда у нее был муж и она сама была кому-то нужна. И тихо радовалась. И ей становилось немного теплей.

 

Черный цилиндр и треугольник

Рассказы, записанные от ветерана ББК кавалера ордена Трудового Красного Знамени Юрия Викторовича Шалина.

            В первой половине 50-х годов гидросооружения еще обслуживались вручную, ворота и затворы приходилось открывать ручными лебедками, и от того коллективы на шлюзах был относительно многочисленными. Никаких радиостанций тоже не было. Судно подходило на расстояние простой видимости и давало два длинных гудка – «просилось», как тогда говорили. Дежурная смена (вахта) лебедками открывала ворота и на высокой мачте поднимала сигнал, разрешающий судно вход в камеру шлюза –  черный цилиндр и треугольник. Если треугольник располагался сверху над цилиндром, то входить в шлюз получало право судно со стороны верхнего бьефа. Если треугольник был внизу, то с нижнего.

            Обязанность поднимать сигнал на мачте лежала на старшей рабочей по судопропуску с окладом в 410 рублей в месяц. Кроме сменного дежурства, судопропускницы должны были проводить мелкий ремонт, что-нибудь подкрашивать, поддерживать порядок на территории, бороться с травой на откосах, выполнять множество внешне незаметных, но необходимых  на всяком гидросооружении дел.

            Однажды по каналу с инспекторской поездкой прошел на своем штабном катере начальник управления ББК В.П. Александров. Строгим взглядом он отметил, что кое-где судопропускницы сидят, расценил это как безобразие и велел начальникам шлюзов ежедневно докладывать ему, что сделано женщинами за день.

19 шлюзов, шесть десятков рабочих-судопропускниц, каждый день... Все поняли, что начальник погорячился. Но приказ есть приказ. И тогда начальники шлюзов стали докладывать: «Мыли окна...». Назавтра снова: «Мыли окна...». Потом опять: «Мыли окна башен верхней и нижней головы». Когда надоест «мыть окна», переходят на «мытьё пола». Потом затевают «уборку территории» и так далее до бесконечности. А что еще могут делать простые женщины – рабочие, которым и так приходилось несладко? И главная забота которых заключалась вовсе не в мытье и уборке, а совсем в другом – чтобы побыстрее пропустить судно через шлюз.

И по всему видать, совсем завалили начальника Управления ББК этими ежедневными глупостями. Приказ был вскоре отменен.

 

Поэт Василий Алдошкин

            Рассказывает Ю.В. Шалин. У меня в домашнем архиве хранятся два стихотворения, подаренные давним товарищем и коллегой, многолетним начальником шлюза № 12 Василием Алдошкиным. Одно называется «Конец навигации»

            Неторопливые рассветы.

            Безлиственная тишина.

            Знать, песню осени и лета

            Отпела в золоте волна...

            Остался берег, словно птица,

            И машет крыльями с тех пор,

            Как ветер северный стучится

            И застилает снегом створ...

            Второе стихотворение, с дарственным посвящением автора, носит название «Стихи о воде» и завершается почти мистическим четверостишьем:

            ...Земная сточная вода

            Из самых разных мест

            В ней и песчинка и звезда

            И наша жизнь и крест.

            Никто до сих пор в точности не знает, почему тем поздним осенним вечером почти с десятиметровой высоты упал в камеру родного шлюза Василий Афанасьевич Алдошкин. Говорили разное, и самая щадящая версия заключалась в следующем: устал, стал прикуривать, спичка ослепила глаза, потерял на миг сознание, споткнулся об упорный брус на краю и... Вспоминали о его нездоровьи, что и прежде в поездках автобусом с Летнего на 12-й шлюз Василий Афанасьевич, бывало, терял сознание на какие-то доли секунды.    

            Но я о другом. Для меня воспоминания о Василии Алдошкине всегда томят душу. Прожив среди нас, его товарищей и коллег, всю жизнь, он, по моему убеждению, так и остался до конца непонятым. К великому сожалению, так часто случается с творческими людьми. Его безусловный поэтический, литературный потенциал мы вовремя не разглядели и не поддержали.

            А стихи Алдошкин писал замечательные. Пенсия маловата. А то бы собрал по подшивкам районной газеты «Беломорская трибуна» с 60-х по 90-е все его стихотворения и напечатал книжкой. То-то вышел бы памятник поэту, так и не раскрывшему до конца свой талант!

 

 Вы что, с ума сошли!

(горькая шутка)

Чтобы лучше представить себе, как изменились требования к  техническому состоянию гидроузла с изменением финансового состояния канала, расскажу, как проходит традиционная приемка-сдача шлюза в канун летней навигации.

Раньше было так. Ждем весной комиссию, которая дает «добро» на работу. Все отремонтировали, вылизали и покрасили. Приезжает в начале своя комиссия, из специалистов Сосновецкого района гидросооружений.  И сразу -- сделать то, сделать это, исправить здесь, переделать тут! Как мы не стараемся, а целый перечень разных доработок обязательно наберется. Кидаемся исправлять. Следом приезжает комиссия из Управления канала: сделать то, сделать это... Новый список. Пока не устранишь, разрешения не дадут.

Теперь происходит примерно так. Комиссия приезжает на шлюз, а список здесь уже готов: «Нам бы вот это надо сделать, вот это и вот это еще...» Комиссия опасливо берет список и начинает вычеркивать: «Это не нужно -- работайте так, без этого тоже обойдетесь, а это зачем записали?  Вы что, с ума сошли? Где мы вам денег возьмем?!»

 

Разводной мост

Километрах в двух от того места, где ББК соединяется с Белым морем, его пересекает железнодорожная ветка направлением с Мурманска на станцию Обозерская и далее -- на Вологду и Архангельск. Эта, ставшая знаменитой в  годы Великой Отечественной войны, «обозерская ветка» построена через топи болот главным образом заключенными и военными уже после начала Великой Отечественной. Словно живоносной пуповиной, связала она центр России с незамерзающим Кольским заливом Баренцева моря и Мурманским портам. По «обозерской ветке» воюющая страна получала грузы, доставляемые караванами союзников по ленд-лизу. Пишут, что враги предприняли немало попыток перерезать этот важнейший железнодорожный путь. Однако ничего из этого не получилось. Помогли давние наши друзья -- бдительность и охрана, охрана и бдительность.

Но война закончилась, а «друзья» остались, превратившись в настоящих отравителей жизни местного населения. Мост и сегодня жесточайшими образом охраняется. Как и в войну, существует запрет всему живому с 22 часов вечера и до 6 часов утра даже приближаться к нему. А неподалеку расположен 18-й шлюз ББК, проживают десятка полтора семей -- целый поселок. Летом проще -- обойдешь мост тропинкой, а зимой никакой другой дороги нет, кроме как по санному пути, по льду канала, то есть опять же под мостом.

Удивительная складывалась картина для жителей поселка шлюза № 18. Вот они, рукой подать, село Шижня и поселок Водников -- с клубом, магазинами, амбулаторией и автобусом до близкого Беломорска, где ждут родные и близкие. А не дойдешь! Валяй кружной дорогой 10 километров! Ю.В. Шалин вспоминает:

-Однажды завезли какое-то нашумевшее кино в поселковый клуб. Хорошо бы сходить, но как возвращаться будешь – зима на дворе? Заходит знакомый. Это, говорит, не проблема. У меня хороший приятель начальником караула заступает – пропустит. Пошли. Оба с супругами. Возвращаемся. С моста нас заметили, прожектором светят. Знакомец вперед вышел и шапкой машет, мол, свои. А оттуда очередями из ППШ как врежут! Что делать? Бежать некуда – глубокий снег вокруг. Пули по сугробам вжик, вжик, вжик... Потом видим, охранник на нас в атаку летит, на ходу от пуза строчит из автомата, а сам мотается из стороны в сторону распьяней вина.

Что же оказалось? Приятель нашего знакомого напился на дежурстве, и его отправили домой. Пришел сменщик и сделал то же самое. Но заменить его больше было некем, и вот он служит, проявляет бдительность. Трезвый бы  точно убил...

Примерно в трех километрах к северу «обозерская ветка» пересекает реку Выг в полукилометре ниже Беломорской ГЭС. Мост там охраняется еще более строго. Жители поселка энергетиков ни днем ни ночью ни под каким предлогом не могут ни пройти по нему, ни проплыть под ним на лодке и, добираясь  домой из Беломорска, вынуждены делать многокилометровый крюк. Однако вот что любопытно. Такой же железнодорожный мост возле города Кеми, от которого зависит работа не только одной какой-то «ветки», а всего северного крыла  Октябрьской железнодорожной магистрали, не охраняется вовсе.

 

Василий Семак

            Большой подьемный железнодорожный мост через канал возле шлюза № 18, а точнее не сам мост, а режим его охраны, о котором мы говорили, отравил жизнь не одному местному жителю. Шлюзовой плотник Василий Семак оказался одной из его жертв. Был Василий обычного роста, но широкогрудый и очень сильный. Работал плотником на шлюзе № 18 и, как мне теперь кажется, представлял уходящий в историю тип обычного русского мужика с его крутым характером, мужественный и сильный. В зависимости от поворотов индивидуальных судеб из таких прежде выходили неутомимые землепашцы, непобедимые бойцы или несокрушимые духом монахи.

            В 1970-е годы Сосновецкий район гидросооружений ББК каждый год формировал бригаду в полтора десятка человек и направлял ее под Сумпосад, на Мальостров, на морские покосы. Это была шефская помощь. Так делали все предприятия Беломорского района. Покосы были распределены райсоветом на несколько лет вперед, и весь район должен был пластаться на сенокосах, оказывая помощь двум местным полудохлым зверосовхозам. В бригаде я и познакомился с Василием Семаком.

            Работали с восьми до восьми с двухчасовым послеобеденным сном. Бригада косила тресту в палец толщиной (не путать с треской: треста – морская трава, треска – морская рыба), а Василий с помощниками, а чаще в одиночку  метал зароды. Кроме того, что это была физически трудная работа – вилами поднять и уложить между закольями до полутора тонн травы, она требовала особого опыта и мастерства. Зарод – хранилище для сена, построенное без крыши и со стенами из самого же сена. Он не должен рассыпаться во время шторма и промокать. Немногие умеют правильно сложить зарод. Василий умел, да так споро, что порой в одиночку изматывал всю бригаду.

            Он и на шлюзе плотничал в таком же темпе, прямо заявляя начальнику Ю. В. Шалину. Надо две нормы – пожалуйста, надо три – без проблем, особенно в конце месяца, когда пора наряды закрывать. «Только скажите...»

            Вечером на Мальострове мы разжигали большой костер и слушали байки Василия «про жизнь». Меня поражало, как спокойно рассказывал Семак о своей житье-бытье за проволокой в Энгозере, в котором оказался из-за пустяка. Жил он рядом с мостом и крепко враждовал с одним из начальников караула мостовой охраны. Тот несколько раз подлавливал его, пьяного, на «нарушении режима охраняемого объекта» и сдавал в милицию. На третий, что ли, раз Василий получил срок.

            -А что, лагерь?-- рассказывал Семак, -- хожу свободно, в кармане всегда деньги. Печку сложу, по столярной – плотницкой части чего попросят – мы с большой душой. Поят – кормят...

            Такое отношение к зоне тоже родное, присущее только нам. Помните у знаменитого Вертинского в «Чупчике кучерявом»? «А я Сибири, Сибири не боюся, Сибирь ведь тоже русская земля». Писали, что именно за эти слова популярнейшего певца невзлюбил Сталин. «Вождь всех народов» воспринял их как насмешку над главным инструментом собственной внутренней политики. Хотя наверное так оно и было.

            Погиб Василий нелепо. На спор решил переплыть канал и утонул в 30 метрах от берега. У многих его смерть вызвала ощущение досады. Говорили, не повезло, мол, Семаку жить  на окраине Шижни, у этого моста. А я думаю, он опоздал родиться. Тесно ему было в 70-х. «Скушно». Отсюда и маята, и пьянство. Никак невозможно проявить натуру, развернуться. Как медведю в заячьей клетке.

 

«Смелый, грабят!»

В 50-е годы начальником шлюза № 17 работал Степан Гаврилович Лайкачев. Властный, умный, по-мужски красивый, он был еще и настоящим хозяином. Согласитесь, что эти качества совпадают редко.  В ту пору и шлюзы, и пришлюзовая территория, и поселки были крайне неблагоустроенными. Горы щебня и колотого камня, оставшиеся после строительства, мало украшали ландшафт и вовсе не радовали глаз.

            Степан Гаврилович  разработал план озеленения  и не давал спуску никому. В рабочее и не рабочее время  шлюзовые обитатели рубили на дальних опушках и полях дерн, на телеге подвозили и выстилали им, словно зеленым ковром, окрестности шлюза и поселка. В течение нескольких лет выкапывали в ближайших  лесах  черемуху, смородину, малину и по четкому плану высаживали вдоль камеры, причальных пал и  между домов. Здесь же были посажены ели, рябины, осины и все, что могло радовать глаз. С восточной и западной стороны шлюза на протяжении 150 метров устроили метровой ширины сплошной цветник, благоухающий до поздней осени. Многие годы  и после перевода С.Г. Лайкачева на 10-й шлюз  не было в школе ближайшей деревни Выгостров 1 сентября  букетов лучше, чем у ребятишек  с 17-го шлюза.

Был у Степана Гавриловича  Лайкачева  давний друг, с которым они сошлись потому, видно, что оказались близки по характеру и  отношению к жизни. Друг жил в соседнем доме с семьей, работал на шлюзе механиком и звали его Василий Иванович Гнетнев.

Зимой, когда работы обычно  не так много, Степан Гаврилович и Василий Иванович любили запрячь  коня в  легкие разьездные  санки-«гуляны» и съездить куда-нибудь в гости. Попируют в гостях, а как  возвращаться? Как  с вожжами-то управляться, куда рулить? И, как часто бывало,  выход нашли почти гениальный. На 17-м шлюзе хозяйственные работы  добрые полтора десятка лет держались на всеобщем любимце - мерине Смелом. Мужики приучили  коня к еще одной команде. Теперь достаточно было им добраться до санок, завалиться в сено, крикнуть во все горло: «Смелый, грабят!», как дальнейшее происходило словно бы само собой. После такой команды конь летел домой, не слушая никого, и остановиться мог только сам и только возле собственной конюшни. Ну а здесь Степана Гавриловича и Василия Ивановича   поджидали верные супруги, которые, как  давно известно,  пропасть не дадут.

Справедливости ради, нужно сказать, что эта мужицкая находка едва не стоила жизни одному из детей Василий Ивановича. В 1953 году он приехал  на Смелом в Беломорск забирать из роддома жену с новорожденным. По пути наотмечался от радости, справедливо надеясь, что конь дорогу домой сам найдет. Погрузил в «гуляны» чуть живую после родов супругу, завалился, гаркнул: «Смелый, грабят!» и  с чувством исполненного долга заснул. А дороги впереди километров семь.

...Конь летит, как бешенный. Санки в колее немилосердно мотает из стороны в сторону. Одной рукой бедная супруга прижимает к себе сверток  с новорожденным, а другой хватается за борт, пытаясь удержаться. В лицо летят комья снега из-под копыт... Это только в кино на такую гонку посмотреть любо. В санях настроение  бывает  другое.  Ее хватило километра на четыре. Руки вконец ослабли, и ребенок полетел в снег...

Плохо представляю  себе состояние молодой матери. Что передумала она,  пока Смелый не долетел  оставшиеся четыре километра до конюшни, пока не растолкали  отца и не объясняли,  что произошло в дороге, и пока не вернулись обратно и не отыскали в молодом снегу на обочине сверток с ребенком... Мама рассказала мне эту историю сама. И я спросил, что было с  моим братом, когда они вытащили его из сугроба.  «Совсем ничего не помню, -- честно призналась она. -- Спал, кажется».

 

Об отношении к разводам

Яков Васильевич Федоровский работал  до войны монтером и заведующим  дизельной электростанцией. Был он женат, и когда началась эвакуация,  вместе с  многими другими работниками канала и семьей  уехал куда-то дальше на север.

            Нужно сказать, что с началом войны из 800 работников на ББК осталось 80, остальные были эвакуированы вместе с семьями. Тем не менее канал продолжал работать, правда, с 1942-го по 1946-й 11-ю и 12-ю шлюзами из 19.

Через некоторое время супруга нашего монтера с матерью вернулись обратно и объявили, что  Яков Васильевич положил глаз на другую, живет с ней, а  ее бросил. Шлюзовским бабам этот поступок  очень не понравился.

Война закончилась, эвакуированные возвращаются домой. Я. В. Федоровскому начальством определено  жить и работать на шлюзе № 12. А его уже поджидают. С 13-го шлюза сообщают на 12-й: едет, встречайте! Пароход пристает, вещи сгружают на берег, а женщины их  обратно  забрасывают. С парохода сгружают снова, их снова забрасывают... Так  продолжалось долго. Та, другая, стоит, вся съёжилась. Так на берег сойти и не дали. Пришлось им  плыть дальше, на  11-й шлюз, и там жить.

 

«Я маленькая...»

В течение нескольких десятилетий, начиная с самых первых дней работы ББК, широко распространенная, но совершенно бессодержательная для большинства нынешних руководителей фраза: « Я отвечаю за все» на канале  понималась буквально. Поэтому у начальства, вероятно, до 60-х годов существовало непременное правило: во время объездов хозяйства совать, как говориться, свой нос повсюду.

Начальником Сосновецкого технического участка, в ведении которого находятся  шлюзы с 10-го по 19-й, то есть  на расстоянии от Надвоиц до Беломорска, в одно время  работал Малахов. Был он из заключенных, по рассказам, очень деловым,  въедливым и имел  обыкновение  обходить все квартиры на шлюзовых поселках  без исключения. Чужие здесь не жили, поэтому начальник выслушивал советы и предложения  не только от дежурной смены на шлюзе, но и ото всех, причем в домашней обстановке. И сам, разумеется, на подобные не скупился.  

Приехав однажды на 10-й шлюз, он пошел по домам. В первом же доме, на втором этаже, в квартире справа жила бабушка Филатова.  Малахов заходит. То да се, слово за слово. Видит, паутина в углу возле самого потолка.

--А это у тебя что за украшение такое, -- спрашивает. -- Изленились, что ли, в этом доме совсем?

--Так я же маленькая, -- нашлась бабушка Филатова, -- никак не достану.

--А ну давай метелку, я тебе помогу.

 Дали начальнику метелку. Взобрался он на табурет и еле - еле, но  достал-таки паутину. Слез с табурета и говорит Филатовой:

--А теперь давай смеряемся.

Нужно сказать, что был Малахов очень маленького роста. Смерялись. И оказалось, что начальник  ростом  ниже  бабушки Филатовой пальца на два.           --Так что же ты, старая, так живешь? -- спросил ее Малахов сурово.

Бабке от стыда хоть умри на месте...

 

Коварная «улитка»

На шлюзе много на первый взгляд странных названий: «король», «устой», «штроба», «гаситель», «шкафная часть», «галерея», «улитка». Расскажу про «улитку».

«Улиткой»  называют довольно обширное помещение в нижней части бетонного монолита, на котором установлены механизмы и навешены ворота, – «устоя». Они есть на той и другой сторонах шлюза. «Улитки» расположены на уровне дна и на некоторых шлюзах всегда заполнены водой. Три стены «улитки» из железобетона, а четвертой нет вовсе, поскольку  она выходит прямо к судовому ходу, к открытой воде. Роль четвертой  стены выполняет толстая стальная решетка с такой  же решетчатой дверью.

Посредине «улитки» в железобетонном полу большое круглое отверстие - вход в галерею. Отверстие закрывается  затвором  в виде огромной  бочки. Когда нужно пропустить воду в камеру, лебедка поднимает на нужную высоту затвор, и вода  с огромной силой летит из «улитки» в  галерею и заполняет шлюзовую камеру.  Скорость воды при этом так велика, что на поверхности воды, то есть в четырех метрах к верху, образуется мощная воронка. К слову, именно в этих водоворотах - воронках шлюзовские пацаны  обычно топят приговоренных  щенков и котят.

В 60-70-е годы грузооборот на внутренних водных путях страны был таким, что ББК приходилось работать до глухой зимы. Механизмы обледенеют,  шлюз в снегу по колено, лед обступает со всех сторон. Через толстый шланг судно подает пар, чтобы разморозить шлюзовые лебедки. Рабочие целыми днями и ночами обкалывают ледяные наросты...

Именно в такую пору на шлюзе № 17 случилось то, чего никто и никогда предвидеть не мог. Вот эту четвертую сторону улитки, металлическую решетку забило молодым  льдом, и вода перестала поступать в галерею. Ужасная ситуация:  затворы открыты, а вода в камеру не поступает!

Что делать? В воду со стороны судового хода не полезешь - лед плавает. И достать  до решетки снаружи  невозможно - глубоко. Долго думали и решили спуститься в «улитку»  сверху, по ступеням  узкого железобетонного колодца. Решили, что если изнутри пробить отверстие в шуге, то дальше вода сама  размоет  ледяную стену. Главное, за это время успеть убежать через колодец наверх.

Представьте себе картину:  пустое, холодное, мокрое  и абсолютно темное  помещение. Где-то  позади, на дальней стене выступают  ржавые ступени, которые ведут наверх – это единственный шанс на спасение.  Над головой  четыре метра  воды,  впереди ледяная стена, в которой нужно пробить отверстие. Маленькая заминка, и ничто не спасет: легкая смерть...

Мужики спустили товарища в «улитку», а чтобы он быстрее нашел путь к лестнице, ему за пояс привязали легонькую веревку, которая  здесь  так и называется «легость». Он пробил лед и успел выскочить наружу... А потом все вместе они пошли домой и пьянствовали подряд  три дня и три ночи. И все это время никто их  не бранил и не вызывал на ледовые авралы.

В этой операции с «улиткой», о которой было строжайше запрещено говорить кому бы то ни было, поскольку были нарушены все мыслимые  и не мыслимые правила безопасности, участвовали: электрик В.Г. Поджарый,  начальник вахты А.С. Панченко и механик В.И. Гнетнев. Начальником шлюза № 17 был в то время Е.И. Волков.

 

Калужане

            Если в иных населенных пунктах работников, во множестве завозимых в республику по оргнабору, называли одинаково пренебрежительно – «вербованными», то в шлюзовских поселках на ББК у них было свое прозвище -- «калужане». «Кулаки», о которых мы говорили, да «калужане», то есть деревенские жители, завербованные по «нарядам» в ходе оргнаборов 1950 года, главным образом в Калужской области, многие десятилетия составляли костяк трудового коллектива. К слову сказать, и те и другие порой бывали тяжелы характером, но высоко ценились как работники. Это были потомственные крестьяне исконной хлеборобной России  с их удивительной двужильностью, добросовестностью и цепкой жадностью до всего нового.

            Местные жители из поморских и карельских деревень шли на канал неохотно. Работа здесь считалась «услонской». И до сих пор старухи бранят хулиганистых ребят словом «услонец», давно позабыв, вероятно, что аббревиатура «УСЛОН» расшифровывалась так, что мурашки по коже: Управление Северных Лагерей Особого Назначения.

            Тонкое искусство вербовки (оргнабор) всегда строится на известном лукавстве. Главная задача – заманить, обратно ведь не уедут. На ББК эта задача была возложена на хорошо известного всему каналу кадровика Якова  Петровича Воробьева. Как это было, рассказывает ветеран ББК Алексей Егорович Тимоховский:

            «У Яши имелась бумага за подписью самого Сталина, какое-то постановление. В деревне вывешивали объявление, желающих поехать на канал  проверяли на поведение во время оккупации. Обещание давали такое: подъемные, квартира, 2 га сенокосов, 0,5 га пахотной земли и... ловлю рыбы ведром. В деревне дали подъемные, на шлюзе квартиру, а из остального получили только рыбу ведром. Самого главного, за чем собственно и ехал крестьянин, -- землю -- взять было негде: болото да скала вокруг. Много лет потом соберутся бывало мужики, выпьют и обязательно явится среди них идея пойти Яше морду бить...»

            На канале в ту пору начиналась активная модернизация и электрификация, требовались специалисты. Крестьянская въедливость Тимоховскому очень пригодилась. В зрелом возрасте он пришел в седьмой класс вечерней школы. «Сколько не учился?» --спросила математичка. «25 лет». «Тогда я тебя не возьму. Что мне с тобой делать?» «Дайте хотя бы попробовать».

            Математичка задала пример и велела придти назавтра. Снова задала, и снова решил. Так целую неделю ходил в школу за примерами и решал их дома вечерами. А когда был принят, очень быстро стал, как он сам с улыбкой вспоминает, -- «образцово-показательным» учеником. После школы так же успешно окончил заочный техникум и получил специальность гидротехника.

            Однако с калужанами поначалу случались и казусы. Люди они были «сухопутные» и даже не подозревали, что воды порой следует бояться пуще огня. Рассказывает ветеран ББК Антонина Григорьевна Харитонова:

            «Глубокой осенью 1951 года отправили нас на 19-й шлюз обкалывать лед. И одна льдина зависла, нужно бы оттолкнуть, а багры не достают. На льдину встать боимся – очень опасно: сразу в воде окажешься. С нами была калужанка, которую все звали «тетка Ольга». И не успели мы глазом моргнуть, как она прыг на льдину. Да ступила, не знаючи, на самый край. Льдина конечно возьми и перевернись. Еле успели вытащить на берег до смерти перепуганную тетку Ольгу за ее мокрую фуфайченку.

 

«Каланча»

            Долгое время на канале начальник шлюза был, как исстари говорили в России, Бог, царь и воинский начальник. На нем лежали не только производственные обязанности, но и содержание жилых домов в поселке, бани, благоустройство и поддержание общественного порядка. К примеру, начальник шлюза № 18 Юрий Викторович Шалин рассказывал, сколько нервов отняла у него когда-то проблема удержания дома одной из взрослеющих дочерей работника шлюза, живущего по соседству. С присущей этому возрасту энергией она рвалась в соседний поселок на танцы. И когда запертая в доме со всех четырех сторон, однажды выбралась на волю через узкое оконце в хлеву, проделанное для того, чтобы выбрасывать навоз из-под коровы, родители поняли, что исчерпали свои возможности. Они пришли к Шалину: «Ты у нас начальник, принимай меры...»

            Доставалось всем, если у начальника вдруг созревала какая-нибудь идея или даже пунктик. Мы уже рассказывали о страсти начальника шлюза № 17, а затем и шлюза № 10 Степана Гавриловича Лайкачева к озеленению и благоустройству. Рассказывает ветеран ББК Зинаида Афанасьевна Тимоховская:

            «Вся сегодняшняя зеленая красота на шлюзе – это только от Лайкачева. Он гонял нас, как шведов, не давая присесть даже на минутку. Когда территорию шлюза и поселка  полностью засадили деревьями и кустами, Степан Гаврилович заставил разбивать цветник вдоль камеры – 150 метров с одной и 150 метров с другой стороны. Когда управились с цветником, заставил разбивать клумбы под окнами своих домов...»

            До 1954 года начальником шлюза № 16 был Владимир Павлович Рольский. Здоровенный мужичина громадного роста и неукротимого нрава, он требовал от своего коллектива работы, работы и еще раз работы. Выходных здесь не знали вовсе. Чтобы не было соблазна увильнуть или опоздать, Рольский распорядился повесить в поселке кусок рельса и бить в него молотком за десять минут до пересменки. Это сооружение назвали «каланчей» И в поселке, и в соседней деревне Выгостров годами обходилась без часов: жили по «каланче». В 7.50, 11.50 и  15.50 ее можно было услышать даже в ближайшем лесу.

            В сентябре 1954 года В. П. Рольского сменил приехавший на шлюз № 16 с красавицей женой интеллигентный Евгений Иванович Трубин. Он тотчас отменил «каланчу», дал выходные, а ночной смене запретил работу, не связанную с пропуском судов. «При Трубине-то мы впервые свет Божий увидели»,-- до сих пор с видимым облегчением вспоминает бывшая работница шлюза 70-летняя Антонина Григорьевна Харитонова.

 

На 13-й за судьбой

В юбилейном для Беломорско-Балтийского канала 2003-м году Виктор Иванович Антонов рассчитывает отпраздновать 40-летнюю годовщину руководства шлюзом № 13. В истории ББК большего времени гидроузлом не  руководил еще никто.

В начале 60-х на канале впервые испробовали эксперимент, при котором руководство гидросооружениями, расположенными в относительной близости друг от друга было поручено одному человеку. Потом от этого отказались, а недавно ввели снова. Поскольку на бюджетном канале никогда жирно не жили, главные цели «эксперимента» и тогда и теперь состояли исключительно в экономии, то есть в «оптимизации расходов на содержание персонала», как мудрено сказали бы теперь. Поэтому  выпускник Ленинградского речного училища Виктор Антонов, прибывший на канал 1 апреля 1963 года, сразу оказался в роли словно бы «запасного игрока». Его назначили помощником начальника  одновременно 16-го и 17-го шлюзов Евгения Ивановича Волкова. При всем старании Е. И. Волкову «разорваться» на два  коллектива было невозможно. Для грамотного парня, которому через несколько недель исполнялось 21 год, это была удача.

Но в «запасных» В.И. Антонов пробыл недолго. В самую горячую пору навигации этого же года начальству потребовалось сменить начальника 13-го шлюза Юрия Полякова. Умница, черноглазый красавец, великолепный охотник и фотограф, который давал мне на 17-м шлюзе первые уроки грамотной, осознанной рыбалки, Поляков в очередной раз пострадал от проблем на «личной почве».

--Как же я не хотел уезжать на 13-й! -- вспоминает Виктор Иванович. – Меня уговаривали и так, и эдак, а я ни в какую. А уговорила жена начальника Сосновецкого района гидросооружений Галина Владимировна Васильева. Она работала в РГС механиком. Увидела, как я в коридоре страдаю, пригласила к себе и говорит: «Поезжай, Виктор, не майся. Может, судьбу себе там найдешь». И как в воду глядела. Первого июля 1963 года принял 13-й и вот уже целое поколение на канале сменилось, а я все здесь, на одном месте. Самый старый остался из начальников на канале. Даже самому иногда странно, как быстро время пролетело.

 

Хлопотные особенности    

            С озера Воицкого (кто не знает – именно на его берегу стоит поселок Надвоицы: Над(озером)Воицким ) вниз к северу, в Белое море канал проложен по руслу реки Нижний Выг. Однако в нескольких десятках километрах ниже речное ложе резко сужается. Целая череда отмелей и порогов на этом участке длиной в шесть километров заставила изыскателей и инженеров спроектировать трассу канала не по руслу, а рядом, параллельно. На верхней оконечности искусственной «реки» построили большую плотину, в которую «вмонтировали» шлюз № 12 и, позже, Палакоргскую ГЭС. Нижнюю часть, выход, закрыли шлюзом № 13. Так они с той поры и существуют параллельно – старое русло Нижнего Выга в порогах и бурунах – местная рыбацкая вольница, и судоходный путь с тихой и смирной водой.

            Вот эта тихая вода и есть главная особенность шлюза № 13. Как известно, чем вода смирнее, тем быстрее она покрывается льдом. В 70-80-е годы движение судов по каналу было особенно интенсивным. В отдельные сутки вахтенные штурманы сухогрузов по рации в очередь записывались, чтобы пройти шлюзы. Навигации продолжались иногда всю первую неделю ноября, пока обледенелые механизмы еще как-то удавалось обкалывать ото льда или отогревать паром. В такое время пропуск судов через шлюзы напоминал битву. Шипенье пара, мертвенно-бледный свет судовых прожекторов в ночи, громкий рев сирен и тихий  мат шлюзовой вахты... К слову, одна из первых моих рабкоровских заметок в районную газету была посвящена именно такой «битве» с наступающей зимой на шлюзе № 17. Виктор Иванович Антонов рассказывает:

            --Однажды в 1978-м или 1979-м году запустили мы в канал один за другим  два «Волго-Балта», и пока они шли до 12-го шлюза, мороз усилился, и суда вмерзли в лед прямо на судовом ходу. Что делать? Неподалеку оказался небольшой мощный буксир «Шлюзовой». Просим: «Помоги, браток, поработай ледоколом». В ужасной тесноте буксир обегал «Волго-Балты» со всех бортов, обколол лед, и те быстренько, быстренько от нас дёру...

            На других шлюзах в такой ситуации спасением становился так называемый транзит. То есть дежурная смена постоянно сбрасывала через системы гидросооружений воду, искусственно создавая приличное течение. Вода проносила битый лед и замедляла обмерзание механизмов. 13-й шлюз и в такой возможности был весьма ограничен.

Гидрологические особенности шлюза, абсолютно понятные специалисту, подчас неадекватно воспринимались людьми из иных сфер. В 70-е годы особенно активно проводили каналом в Белое море так называемые «объекты», то есть большие, наглухо зачехленные доки. Что было внутри дока, сказать трудно – военная тайна, но все догадывались: атомные подлодки. Проводили «объекты» по каналу, как правило, в сопровождении начальства, военных и сотрудников госбезопасности. Присутствие начальника шлюза в это время  было обязательным в любое время суток. Как это происходило однажды глубокой осенью на 13-м, рассказывает В.И. Антонов:

            --Поскольку «объект» был для нас великоват, в шлюзовую камеру вмещался только док без буксира. Процесс шлюзования становилось похожим на аттракцион. В начале мы должны были пропустить вниз, в нижнюю камеру, один из сопровождающих буксиров. Потом другим буксиром-«толкачом» сзади  затолкнуть док в верхнюю камеру шлюза. Затем в дело вступали лебедки. На заключительной стадии первый буксир вытаскивал док из нижней камеры шлюза.

Вот такая сложнейшая процедура – это шлюзование, а тут лед мешает. Начинаем заталкивать док в камеру, а он не помещается – лед нагнало. Вытаскиваем обратно, пропускаем вниз лед и снова пихаем в камеру док... И так тренируемся с раннего утра до поздней ночи. Помню, однажды в 8 часов утра начали шлюзование, а в 23.30 наконец-то выпихнули док из нижней камеры. Сколько при этом сгорело нервной энергии – и не спрашивайте.

 

«У меня политика такая...» 

Первая творческая командировка в моей журналистской судьбе случилась еще до того, как меня позвали работать в газету. И именно сюда, на 13-шлюз. Начальник Сосновецкого района гидросооружений, в котором после армии я работал электромонтером, Евгений Иванович Волков однажды предложил написать о К.Я. Колесникове, бригадире здешних путейцев. Он вручил школьную тетрадку с собственноручными выписками из «личного дела» Кузьмы Яковлевича. Я съездил и написал статью, которая долго казалась мне очень удачной. В редакции ее назвали «Зажигающий огни» и поместили под рубрику «Человек и его дело».

Сегодня на 13-м шлюзе пятеро из девяти штатных работников происходят из семьи Колесниковых. Остальные из семьи Шакуло. Кузьмы Яковлевича и Григория Ивановича Шакуло – двух бывших российских крестьян, раскулаченных и доставленных сюда в товарных вагонах в 1933 году, уже нет с нами. Однако всю историю конкретного шлюза под номером 13 создали именно они, их жены, дети и дети детей. Виктор Иванович Антонов никогда не забывает напомнить об этом.

Сам начальник с большим уважением относится к старикам и традициям. Скажем, из десяти шлюзов северного склона ББК общественные бани сохранили только на 13-м и соседнем 12-м шлюзах. На остальных начальники посчитали для себя  банные хлопоты излишними. Сами как-то устроились, а подчиненные – жители шлюзового поселка – мойтесь где и как хотите. И налеплено теперь кургузых банек -- «курятников» по берегам канала – не счесть. Антонов говорит: «Моя политика такая: старики для нас старались и мы будем стараться для молодых. Пусть добром вспоминают». К слову сказать, не без стараний начальника шесть из девяти штатных работников гидросооружения получили среднетехническое образование. Таким образом небольшой и дружный коллектив шлюз № 13 сегодня один из самых образованных на Беломорско-Балтийском канале.

Ну а самого Виктора Ивановича не только на шлюзе, но и в многотысячном поселке Летнереченский есть кому вспомнить добром. Кроме всего прочего, он известный в Карелии и Беломорском районе донор. За многие годы донорства сдал для нуждающихся 15 литров своей крови! Не однажды приходилось в ночь-заполночь бежать в операционную и, лежа на соседнем столе, напрямую из вены в вену давать собственную кровь тяжело больным. Вспоминая об этом, Антонов шутит: «У меня в поселке теперь много единокровной родни». Хотя какая же это шутка?

Гнетнев К. В. Канал.


Далее читайте:

Гнетнев Константин Васильевич (авторская страница).

 

 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании всегда ставьте ссылку