|
|
А.Л. Никитин |
|
1998 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
БИБЛИОТЕКАА: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...Б: Бажанов, Базарный, Базили...В: Васильев, Введенский, Вернадский...Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...Ж: Жид, Жуков, Журавель...З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...М: Мавродин, Майорова, Макаров...Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...П: Павлов, Панова, Пахомкина...Р: Радек, Рассел, Рассоха...С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...Э: Энгельс...Ю: Юнгер, Юсупов...Я: Яковлев, Якуб, Яременко...Родственные проекты:ХРОНОСФОРУМИЗМЫДО 1917 ГОДАРУССКОЕ ПОЛЕДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ |
А.Л. НикитинСлово о полку ИгоревеТексты. События. Люди
ХТОНИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В ЛЕГЕНДЕ О ВСЕСЛАВЕ ПОЛОЦКОМ 1Известный пересказ “песен” Бояна о Всеславе полоцком, включенный в текст “Слова о полку Игореве”, неоднократно привлекал внимание различных исследователей, пытавшихся выяснить исторические предпосылки определенных эпизодов, восстановить последовательность и причины реальных событий или реставрировать общий комплекс представлений о загадочном князе-оборотне.2 Следует отметить, что в большинстве случаев в центре внимания оказывались “темные места”, возможные варианты их толкований и исправлений, в то время как четкий, лишь в незначительной степени изученный мифологический пласт оставался за пределами исследования. В первую очередь это относится к чрезвычайно редким в древнерусской литературе (тем более, столь раннего времени) упоминаниям божеств хтонического пантеона, память о которых усиленно вытравлялась церковью. Цель данной заметки — показать возможность мифологического прочтения спорного фрагмента легенды о Всеславе. Речь идет о фразе: “Всеслав князь людемъ судяше, княземъ грады рядяше, а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше; изъ Кыева дорискаше до Куръ Тмутороканя; великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше3”. В этом фрагменте неизменное внимание современных исследователей привлекает сочетание “до куръ Тмутороканя”, где “до куръ” выступает как пространственный ориентир, или ориентир временной. В первом случае указанное слово определяется как топоним, в котором исследователи видят город Курск4, реку Куру5, или тюркизм (“до стен — или башен — Тмуторокани”)6; в другом — указание на время суток (“до пения петухов”)7. Рассмотрение этого выражения не изолированно, а в контексте, с учетом графических особенностей, воспроизведенных в первом издании 1800 г. и повторенных в известной “Екатерининской копии”, позволяет, на наш взгляд, предложить еще одно возможное толкование. В качестве исходных наиболее важными представляются два момента: связь “кура” с ночным оборотничеством Всеслава, когда Всеслав “великому Хръсови” (солнцу в его ночной ипостаси, в противоположность Даждь-богу, дневному солнцу)8 “путь прерыскаше” (т.е. опережал), и устойчивое написание Кура с прописной буквы как имя собственное или титул. Удержание такого написания и в Екатерининской копии9, и в первом издании10, о чем забывают последующие издатели и комментаторы “Слова о полку Игореве”, позволяет предположить, что в рукописном оригинале прописные буквы выделялись или бледной киноварью, или более жирным их начертанием, а многочисленные переписчики текста сохраняли написание, ассоциируя данное слово с определенным литературным (?) образом, в противоположность “Хорсу”, потерявшему в веках не только свое первоначальное значение, но и индивидуальную графическую характеристику, в результате чего в первом издании он и был воспроизведен со строчным начальным “х”. Иными словами, перечисленные выше признаки позволяют нам, отвлекаясь от топонима “Тмуторокан”, на котором концентрируют внимание комментаторы, представить “Кура” в качестве некого мифического существа, входившего в систему представлений “ночь-солнце-подземный мир”. Указанные три компонента, несмотря на свою малочисленность, обладают тем достоинством, что в совокупности очерчивают тот круг мифологического сознания, в котором может существовать “Куръ”, и, в известной мере, определяют этот загадочный образ. И ночное оборотничество Всеслава, и упоминание Хорса с неизбежностью приводят нас к той части мифологических представлений различных народов, которая концентрируется вокруг наиболее важной стороны солнечного мифа: ночного пути дневного светила, его умирания и воскресения в водах подземного мира, его схождения на закате в царство мертвых и т.д.11 Трудно переоценить роль, которую играли представления о “нижнем мире” и культ хтонических божеств в жизни культурных народов древности. Не пытаясь даже в общих чертах охватить все сложное многообразие культов, мистерий и образов, на которых строилось дуалистическое постижение “жизни-смерти”, “микрокосма-макрокосма” и т.п., стоит отметить, что хтонические персонажи, окутанные тайной мрака, в представлениях древности и средневековья имели гораздо большее значение для повседневной жизни, чем их дневные антитезы, а вернее — всего лишь их дневные ипостаси. Этот дуализм, подробно разработанный в религиозных учениях и культах индоиранского мира, наиболее полно воплощенный в зороастризме12, в европейском средневековье нашел благоприятную почву среди еретических сект, из которых в южной Европе наиболее известны катары и альбигойцы13, а в восточной — богумилы (Болгария)14, чьи сочинения обращались на Руси15, попадая в индексы “отреченных” книг. Отчасти изданные16, но еще совершенно недостаточно изученные, эти “отреченные” сочинения, обращавшиеся на Руси уже в домонгольское время, сохранили следы и пересказы древнейших мифов Переднего и Ближнего Востока, восходящих от цивилизаций Анатолии и Двуречья к последователям Зороастра, а от них — через армян — к богомилам.17 Одним из таких отражений древнейшего солнечного мифа оказывается “Сказание о великом Куре”, входящее составной частью в малоисследованное “Сказание о всей твари” и более известное под названием “Слово о Троице о сотворении небеси и земли”. Оно упоминается в Соловецких индексах “отреченных” книг18, опубликовано в свое время Н.С.Тихонравовым по списку из Сборника № 774 1531 г.19 и содержится в Сборнике XVI в. собрания Исторического музея20, где на л.137 читается наиболее полный текст “Сказания о великом Куре”:
“...С(о)лнце же течеть по въздоухоу въ д(е)нь, а нощью по окияноу низко летить неомочаея но тъкмо триж(д)ы омывается въ окияне гл(агол)ет писание. Е(сть) коуръ емоу же глава до неб(е)си. а море емоу до кол[е]на. Ег(д)а же с(о)лнце омывается въ окияне тог(д)а окиянъ всъколиблется. и начноуть влъны морьскыя бити кура по(д) перье куръ же почютивъ вълны морьския воспоеть тоже протлъкоуеть, св[е]тодавче г(оспод)и дай же св[е]т мирови. ег(д)а же тотъ коуръ воспоеть св[е]тодавче г(оспод)и. тог(да) вси куры въспоють въ един го(д). въ всей вселенн[е]й тогда же слнце от(ы)ваетеся от акияна, оки(я)нъ отъ солнце, а от акияна вси воды”.
Предстающий в этом тексте “Куръ”, как можно видеть, отвечает именно тем признакам, которые были намечены выше, при анализе текста о Всеславе и Хорсе: он находится у вод мирового океана (т.е. в подземном мире), куда спускается вечером солнце, и “регламентирует” путь дневного светила в ночи, будучи связан с солнцем и ночью прямой зависимостью. Наличие “Сказания о великом Куре” в составе сочинений, связываемых с Болгарией21, интересно не только по отношению к Всеславу, но и в связи с многочисленными сербизмами и болгаризмами, отмечаемыми в “Слове о полку Игореве”22, не говоря уже о попытках некоторых исследователей связать с Балканами отдельных его героев (Траян, Боян)23 и поэтическую традицию Бояновых песен24. Правда, в данный момент для нас более интересна другая сторона “Сказания”, его реальное содержание, благодаря которому перед нами возникает фигура одного из хтонических божеств с ярко выраженным зооморфным обликом, превратившаяся под пером русского переписчика из обитателя подземного мира (царство мертвых, океан мертвых) в своего рода конечный ориентир мыслимого мира. Именно так — до Куръ, ad ultima Thule — до крайних пределов существующего мира, “до последнего моря” добирается князь-оборотень Всеслав, опережая в своем беге ночное солнце. И не он один. Попытка проследить истоки “Сказания”, отразившегося столь необычным образом в “Слове о полку Игореве” посредством пересказа легенды о Всеславе (правомерно задать вопрос: полоцком, или же — всеславянском?), уводит нас в глубь индоиранской мифологии, у истоков которой мы находим глиняные шумерские таблички с записями поэмы о Гильгамеше и покровительствующей герою богине Инанне. В древнешумерском варианте поэмы о Гильгамеше его друг и слуга Энкиду спускается в Подземный мир, где погибает в схватке с Куром.25 Древность этого мифа столь велика, что уже шумерский автор не дает точного разграничения между Куром — хтоническим божеством, чудовищем, драконом, обитающем между Землей и Первоначальными (Мировыми) водами (вспомним “великого Кура”, стоящего по колено в мировом океане), и понятием, переводимым как “Великое Подземное пространство”, подземный мир, царство смерти.26 Любопытно, что идеограмма “Кур”, по замечанию С.Крамера, первоначально означала понятие “гора”, от которого произошло другое — “чужая (или неведомая) земля”27, что невольно возвращает нас опять к поэтической образности “Слова о полку Игореве” (“в земле незнаемой”). Борьба Гильгамеша (Энкиду) с Куром — борьба жизни с мировым хаосом, персонифицированным в чудовище, обитающем у истока Мировых вод, в которые должно погружаться для очищения солнце. Чтобы понять хотя бы отчасти, каким образом это олицетворение Хаоса и Первопричины выделило из себя солнечную ипостась, трансформировавшуюся в четкий образ гигантского петуха, следует обратить внимание на повсеместную связь в индоиранском (и индоевропейском) регионе солнечной символики с петухами, выступающими в качестве излюбленного объекта жертвоприношения (в том числе и заупокойной жертвы) от Балтики до Индийского океана и от Пиринеев до Уральских гор и Памира. Изображения петухов мы встречаем на кельтских ритуальных сосудах28, на сакральных вышивках восточнославянских народов29, на ритуальных бронзах Луристана30. С петухами связан культ Деметры и Персефоны на Боспоре Киммерийском и, как утверждает А.А.Передольская, именно “изображения петуха указывают на связь... с культом хтонических божеств”31. Более определенные реминисценции источника “Сказания о великом Куре” можно видеть на Востоке, в первую очередь на арабском Востоке. Так в одном из мусульманских преданий повествуется, что у Аллаха есть белый петух: одно крыло его простерто на восток, другое — на запад, голова под престолом славы, а ноги в преисподней. Ежедневно рано утром он возвещает своим пением время молитвы, что слышат все обитатели земли и неба, кроме тех, кто отягощен грехом. Отвечают этому петуху все петухи земли.32 По-видимому, материалом для этого предания, как и для многих других, послужили талмудические сказания, в которых есть образ исполинской птицы, голова которой достигает неба, а ноги по колено в море, причем глубина в этом месте такова, что брошенный в воду топор и через семь лет еще не достигает дна.33 Заканчивая этот по необходимости краткий экскурс в область сравнительной мифологии, следует остановится на появлении “Тмутороканя” в тексте легенды о Всеславе, хотя это несколько выходит за рамки, поставленные темой. Как можно заметить, все упоминания Тмутороканя в “Слове о полку Игореве” носят чрезвычайно отвлеченный характер34, указывая не столько конкретно существующий объект, сколько некий отвлеченный (идеальный?) предел дерзновения, всю ту же ultima Thule. Не касаясь вопроса возможного местоположения Тмутороканя XI века35, можно думать, что для автора “Слова...” этот топоним лишь усиливал пространственное восприятие, подобно “земле незнаемой”. В таком случае резонно считать, что включив в текст поэмы изложение легенды о Всеславе, принадлежащей перу Бояна (“тому в[е]щей Боян...” и т.д.)36, и не совсем понимая выражение “до Куръ”, автор “Слова о полку Игореве” мог усилить его столь же для него неопределенным и уже имеющимся в тексте “Тмутороканом”, заставив исследователей искать грамматическое и смысловое соответствие между этими двумя компонентами, связанными лишь конкретизированным восприятием “дальней дали”.37 Никитин А.Л. Слово о полку Игореве. Тексты. События. Люди. М., 1998.
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании всегда ставьте ссылку |
