Русский исторический сборник

       Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

       РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Р >


Русский исторический сборник

--

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА


БИБЛИОТЕКА
А: Айзатуллин, Аксаков, Алданов...
Б: Бажанов, Базарный, Базили...
В: Васильев, Введенский, Вернадский...
Г: Гавриил, Галактионова, Ганин, Гапон...
Д: Давыдов, Дан, Данилевский, Дебольский...
Е, Ё: Елизарова, Ермолов, Ермушин...
Ж: Жид, Жуков, Журавель...
З: Зазубрин, Зензинов, Земсков...
И: Иванов, Иванов-Разумник, Иванюк, Ильин...
К: Карамзин, Кара-Мурза, Караулов...
Л: Лев Диакон, Левицкий, Ленин...
М: Мавродин, Майорова, Макаров...
Н: Нагорный Карабах..., Назимова, Несмелов, Нестор...
О: Оболенский, Овсянников, Ортега-и-Гассет, Оруэлл...
П: Павлов, Панова, Пахомкина...
Р: Радек, Рассел, Рассоха...
С: Савельев, Савинков, Сахаров, Север...
Т: Тарасов, Тарнава, Тартаковский, Татищев...
У: Уваров, Усманов, Успенский, Устрялов, Уткин...
Ф: Федоров, Фейхтвангер, Финкер, Флоренский...
Х: Хилльгрубер, Хлобустов, Хрущев...
Ц: Царегородцев, Церетели, Цеткин, Цундел...
Ч: Чемберлен, Чернов, Чижов...
Ш, Щ: Шамбаров, Шаповлов, Швед...
Э: Энгельс...
Ю: Юнгер, Юсупов...
Я: Яковлев, Якуб, Яременко...

Родственные проекты:
ХРОНОС
ФОРУМ
ИЗМЫ
ДО 1917 ГОДА
РУССКОЕ ПОЛЕ
ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА
ПОНЯТИЯ И КАТЕГОРИИ

Русский исторический сборник

И. А. Курляндский*

«Алексей Максимович! Если бы вы только видели весь этот ужас!»

(А. М. Горький и голод 1932–1933 гг.)

Отношение великого русского писателя А. М. Горького к поразившему многие области СССР организованному голоду 1932–1933 гг. является неудобной темой, к которой неохотно обращаются специализирующиеся на изучении жизни и творчества Горького историки и филологи.

Известно то серьезное, активное участие в деле помощи голодающим, которое принял Горький в годы голода в советской России в 1921–1922 гг. В связи с этим нелишне напомнить о некоторых фактах биографии писателя. Уже весной 1921 г. стали ясны размеры надвигающегося бедствия, поразившего советскую Россию, — голода, вызванного последствиями гражданской войны и политикой военного коммунизма. Правительство, не располагавшее достаточными средствами для борьбы с голодом и в условиях международной изоляции РСФСР, вынуждено было использовать авторитет некоторых крупных деятелей внепартийной интеллигенции для организации международной помощи, — в их числе видный фигурой был писатель М. Горький, чье отношение к новой власти в 1917–1922 гг. было неоднозначным, двойственным. С одной стороны, он искренне одобрял многие шаги по строительству большевиками нового мира, преодоление ими всегда тревожившей писателя опасной анархической стихии русского бунта. С другой стороны, Горький выступал подчас резким критиком власти, периодически прибегавшей к террору против культурных сил страны. Писатель считал необходимым вести линию их сбережения, тогда как власть проводила их селекцию и частичное истребление в политических и идеологических целях.

Горький, прежде, в 1917–1920 гг., деятельно спасавший многих деятелей российской культуры и ученых от голода, разорения и необоснованных репрессий, принял активное участие и в деле борьбы с голодом 1921–1922 гг., вложив в него много души, энергии и организаторского таланта. Благодаря усилиям Горького был создан Всероссийский комитет помощи голодающим, просуществовавший всего месяц (с 21 июля по 27 августа); его история кончилась арестом большинства беспартийных членов по надуманным политическим обвинениям и реквизицией всех собранных средств. В 1921 г. Горький, будучи убежденным противником религии и церкви, пошел и на сотрудничество с Патриархом Тихоном, убедив его выступить совместно с воззваниями. В Архиве Горького в одном и том же деле хранятся тексты воззваний М. Горького «Честные люди» (датировано писателем 6 июля 1921 г.) и Патриарха Тихона (без даты), с написанным Горьким от руки названием «Архиепископу г. Нью-Йорка» на первом листе[i]. 13 июля Алексей Максимович писал своему другу баронессе М. И. Будберг: «Патриарх Тихон и Ваш слуга выпустили прилагаемые воззвания, они уже переданы по радио в Чикаго, Нью-Йорк, Лондон, Париж, Мадрид, Берлин, Прагу и т. д.»[ii]. И в тот же день сообщил В. Г. Короленко: «Посылаю Вам копию воззвания Патриарха. Это очень умный и честно мыслящий человек, он хорошо знает печальные недостатки великорусского племени»[iii]. Эта оценка весома в устах деятеля культуры, открыто не любившего церковников.

В воззвании «Честные люди» М. Горький писал: «хлебородные степи Юго-востока России поражены неурожаем, причины его небывалая засуха. Несчастие грозит миллионам населения России смертью от голода. Напомню, что народ русский сильно истощен влияниями войны и революции и что степень его сопротивления болезням, его физическая выносливость, — значительно ослаблена. Для страны Льва Толстого и Достоевского, Менделеева и Павлова, Мусоргского, Глинки и других всемирно ценных людей наступили грозные дни, и я смею верить, что культурные люди Европы и Америки, поняв трагизм положения русского народа, немедленно помогут ему хлебом и медикаментами. Если гуманитарные идеи и чувства — вера в социальное значение которых так глубоко поколеблена проклятой войной и безжалостным отношением победителей к побежденным, я говорю, вера в творческую силу этих идей и чувств должна и может быть восстановлена — несчастье России является для гуманитариев прекрасной возможностью показать жизнестойкость гуманизма. Я думаю, что особенно горячо следует принять в деле помощи русскому народу тем людям, которые в годы позорной войны натравливали людей друг на друга, уничтожая этой травлей воспитательное значение красоты идей, выработанных человечеством с величайшим трудом и так легко убитых глупостью и жадностью. … Я прошу всех честных людей Европы и Америки о немедленной помощи русскому народу. Дайте хлеба и медикаментов. М. Горький»[iv]. Воззвание Патриарха Тихона было более лаконичным, но говорило о том же: «Через вас зову народ Соединенных Штатов Северной Америки: в России голод. Огромная часть ее населения обречена на голодную смерть. Хлеба многих губерний, бывших раньше житницей страны, отмечены засухой. Но почве голода — эпидемии. Необходима немедленно самая широкая помощь. Всякие соображения иного порядка должны быть оставлены в стороне: гибнет народ, гибнет будущее, ибо население бросает свои дома, земли, поля, хозяйства и бежит на восток с криком: хлеба. Промедление грозит бедствиями, неслыханными доселе. Высылайте немедленно хлеб и медикаменты. С таким же призывом обращаюсь к народу Англии через Архиепископа Кентерберийского. Молитесь, да утихнет гнев Божий, движимый на нас. Тихон, Патриарх Московский и всей России»[v]. Воззвание Патриарха Тихона и обращение М. Горького на английском языке были опубликованы 23 июля в газете «Нью-Йорк таймс»; они не только публиковались в иностранных газетах, но и распространялись по дипломатическим каналам. Совместная акция писателя и патриарха вызвала крупный международный резонанс и дала значительный эффект в деле привлечения к борьбе в голодом в Советской России ряда крупнейших иностранных благотворительных организаций — в их числе была Американская администрация помощи (АРА), возглавляемая Г. Гувером, внесшая наиболее существенный вклад в дело помощи голодающим[vi].

Надо заметить, что сотрудничество с Патриархом Тихоном на почве борьбы с голодом, видимо, подвигло Горького на заступничество перед властью по некоторым делам, связанным с религией. Скорее всего, под влиянием бесед со святителем Тихоном Горьким 16–17 июля 1921 г. было написано письмо В. И. Ленину с осуждением деятельности «проходимца» Шпицберга на «антирелигиозном фронте», объявившем себя «богоборцем» и редактировавшим вместе с П. А. Красиковым журнал «Церковь и революция». Писатель заметил, что Шпицберг «совершил бесчисленное количество разных мерзостей, вредных для престижа Советского правительства» и перечислил брошюры и статьи последнего, как оскорбляющие чувства верующих[vii]. С аналогичными жалобами на Шпицберга примерно в то же время обращался к властям и патриарх Тихон[viii]. 29 июля в письме к Ленину Горький заступился и за православного священника Троицкой церкви в г. Колпино Петроградской губернии А. И. Боярского: «Я говорил Вам об аресте священника Боярского и о том, что за него ручаются 647 ч(еловек) колпинских рабочих. Вы обещали мне дать по этому поводу ответ, но я его не получил. Сегодня количество подписей под прошением об освобождении Боярского достигло 1400 и обещает еще возрасти. Ежедневно ко мне являются группы рабочих разных заводов с ходатайствами за Боярского. Все они утверждают, что Боярский «политикой не интересуется», но имеет огромное моральное влияние и «десятком слов может заставить работать. Примерно: лесная заготовка (прошлого года) организована им и огородное дело тоже. Он умеет говорить с нами и любит нас». Среди подписавших прошение об освобождении Боярского немало коммунистов. Я очень прошу Вас обратить внимание на это дело, а то, пожалуй, мы получим еще один Кронштадт»[ix]. Боярский был освобожден только в октябре 1921 г., впоследствии стал видным деятелем обновленческого движения и был расстрелян в 1937 г[x].

М. Горький летом-зимой 1921 г. и весной 1922 г. выступил еще с целой серией разных воззваний о борьбе с голодом, ориентированных на зарубежные круги: «Гражданам Великобритании», «Германии», «К французам!», «Рабочие Франции», «граждане Испании», «гражданам Соединенных Штатов Северной Америки, гражданам республик Америки Южной, гражданам Канады», «жителям немецкого города Тюбенгена» и др., выступал с речами, слал письма деятелям культуры, вел переговоры с иностранными делегациями[xi]. И эти усилия не пропадали втуне; они давали реальные результаты. Так, беседуя с группой советских военных корреспондентов, немецкий писатель Г. Гауптман вспоминал в 1945 г., что в ответ на призыв Горького им и Ф. Нансеном «собрана была солидная по тем временам сумма; мы купили медикаменты и отправили их пароходом в Революционную Россию»[xii]. После своего «добровольно-вынужденного» отъезда в Европу в октябре 1921 г. (под предлогом необходимости лечения) борьбу с голодом Горький продолжал рассматривать как одно из ведущих направлений своей деятельности, а глава советского правительства В. И. Ленин продолжал считать писателя своим сотрудником в этой области. Так, 6 декабря 1921 г. Ленин в частном письме просил Горького написать Б. Шоу и Г. Уэллсу «чтобы они оба взялись для нас помогать сборам в помощь голодающим… Хорошо бы, если бы Вы им написали. Голодным попадет тогда больше. А голод сильный»[xiii]. Думается, для Ленина подобные поручения Горькому были и тактическим маневром. Власть, несмотря на фактическую высылку писателя, не хотела слишком его отдалять от жизни советской России. Он должен был продолжать ощущать свою нужность строительству новой жизни. Горький в ответе Ленину от 25 декабря сообщил, что он уже писал Уэллсу, а Шоу писать бесполезно («Этот старый благер все остроумничает и рисуется скептицизмом»). Алексей Максимович информировал политика о других своих усилиях («Вообще я делаю все, что могу…»). Им, в частности, замечалось, что в Бразилии и Аргентине много собрано денег и хлеба, но работа эта не объединена, «идет как-то в розницу», не знают, куда посылать деньги, надо ли покупать на них продукты — хлеб, одежду, обувь… Поэтому писатель предложил назначить агентов по сбору во всех странах, — «людей, которые указывали бы куда посылать, что покупать и вообще — толкали дело, всячески ускоряя отправку хлеба и продуктов в Россию». В качестве последних Горький рекомендовал Ленину свою гражданскую жену М. Ф. Андрееву, также известную активной ролью в организации зарубежной помощи голодающим, и своего друга баронессу М. И. Будберг[xiv]. Переписка писателя тех лет наглядно показывает, что тогдашние события он принимал «близко к сердцу», она проникнута его живым, неформальным отношением к делу спасения людей. Так, 3 января 1922 г. он писал Р. Роллану о тяжелом положении России, в которой «голод губит интеллектуальные силы»[xv]. И т. д.

Думается, власть устраивало то обстоятельство, что Горький в своих воззваниях объяснял причины голода 1921–1922 гг. главным образом погодными условиями и неурожаем, игнорируя породившие голод духовные, политические и социальные факторы, связанные с реалиями провалившейся политики «военного коммунизма». В этой связи уместно напомнить об ответном письме В. Г. Короленко к Горькому в июле 1921 г. По мысли Владимира Галактионовича, возникший голод не был «стихийным», а являлся закономерным следствием нарушения «естественного порядка труда». «Наше правительство погналось за равенством и добилось только голода, подавили самую трудоспособную часть народа, отняли у него землю, и теперь земля лежит в пустоте»[xvi]. Похожие размышления высказал в полемическом письме к Горькому и другой крупнейший русский писатель — И. А. Бунин. «Только ли «из-за засухи», советский псалмопевец? А сотни тысяч десятин незапаханных, незасеянных? А ваш пресловутый «революционный порядок», ваши «комбеды», ваше «советское опытное хозяйство», ваши «отобрания излишков», ваши «реквизиции», из-за которых мужики сгноили в земле миллионы пудов зерна, ваше натравливание бедняков на кулаков?»[xvii]. Однако эта звучащая со стороны собратьев по перу критика отнюдь не умаляет высокое благородное значение подвига Горького 1921–1922 гг., сумевшего объединить людей разных политических убеждений в деле помощи голодающей советской России.

Диаметрально противоположную картину мы увидим, когда посмотрим на отношение М. Горького к повторению трагедии, но на другом историческом этапе — к не менее опустошительному голоду 1932–1933 гг., также унесшего миллионы жизней. Позицию писателя в этой связи можно охарактеризовать как полное неучастие и совершенное отстранение от постигшей народы СССР тяжелой беды. Тема голода ни разу не возникает ни в обширной публицистике Горького тех лет, ни в его многочисленных речах и выступлениях, в том числе, связанных с обращениями к международной общественности, ни в его переписке с советскими писателями и с зарубежными деятелями культуры (Р. Роллан, Г. Уэллс и др.), ни, наконец, в переписке с вождями Советского Союза (И. В. Сталин, В. М. Молотов, Л. М. Каганович и др.). Между тем, информация с мест, скорбные письма Горькому о последствиях коллективизации и о голоде (некоторые из них нами цитируются ниже, а одно публикуется полностью) до высокого адресата доходили и сохранялись им в своем архиве. Это дает возможность заключить, что Горький о голоде 1932–1933 гг. знал. В чем же причины произошедшей столь серьезной перемены в отношении писателя к такой народной беде, как голод?

Не вдаваясь в полемику, как с апологетами, так и с острыми критиками позиции Горького после возвращения писателя в сталинскую Россию в мае 1928 г., выскажу соображение, что Горький смотрел на все события советской действительности под своим, строго заданным углом зрения. Это был взгляд мажорно-оптимистический, когда окружающая реальность воспринималась и оценивалась сквозь призму победоносной поступи реальных и мнимых успехов и достижений первого в мире социалистического государства трудящихся, которое в тяжелой борьбе с многочисленными внешними и внутренними врагами строит самое справедливое общество на земле, свободное как от недугов прошлого, так и от отрицательных сторон современных «хищнических», капиталистических стран мира. Этим сознанием проникнута вся публицистика М. Горького 1930-х гг., аналогичное мировосприятие было присуще миллионам советских людей того времени — от рядовых рабочих и колхозниц до деятелей культуры. Официальная пропаганда сознательно подпитывала и умножала это оптимистическое мировосприятие, так как в нем была закваска энтузиазма советских людей, помогавшим им, невзирая на чудовищные трудности и лишения, возводить грандиозные стройки и промышленные гиганты, создавать оборону страны. Критика и так называемая «самокритика» в условиях все более усиливающегося общественного единомыслия могла при таких условиях сводиться только к осуждению отдельных частных недостатков в быту — при подтверждении неизменной правильности политики власти, воплощенной в генеральной линии партии. Поэтому такие тягчайшие массовые трагедии как раскулачивание (незаконные репрессии миллионов ни в чем не повинных сельских тружеников) или голод 1932–1933 гг. в общепринятой, официальной картине мира просто не могли существовать, они противоречили тому мажорно-оптимистическому вектору, который утвердился в сознании миллионов советских людей. Открытие страшной правды о реальных преступлениях режима лишило бы их внутренней основы, обессмыслило труд и подвиг их жизни. Не был в этом отношении исключением и такой замечательный писатель и подвижник культуры, как М. Горький. Так, наставляя писателя Е. Добина по поводу плана журнала «Литературная учеба», он считал необходимым учить писателей «правильно разбираться в двух одновременно существующих действительностях… Так как факты социалистической действительности крупнее и несравнимо более ярки, мы должны владеть ими так, чтобы они подавляли и уничтожали обильные мерзости мещанской жизнедеятельности…»[xviii] В царстве самообмана Горького и карательно-истребительная деятельность чекистов не могла не казаться способом чудесного воспитания хороших советских людей из социально-опасных элементов и врагов советской власти. Острая критика политики Сталина, звучащая со стороны эмигрантских изданий, Горьким воспринималась либо с отвращением, либо с иронией. Так, 20 ноября 1932 г. он писал Г. Г. Ягоде «Читаю обвинительные писания высланной англичанки и — смеюсь, экая дуреха!»[xix] Имелось в виду открытое письмо Ягоде «Я обвиняю» высланной из СССР англичанки мисс Клайман за публикацию сообщения о Кемском концлагере и преследованиях кулаков. Критика же сталинской политики со стороны ряда корреспондентов «изнутри» подвигала писателя на ядовитые, обличительные ответы в печати, в которых он характеризовал внутренних противников нового строя как «механических граждан», скептиков и пессимистов, носителей мещанских настроений и даже как «врагов трудового народа»[xx]. Однако сам Ягода, из-за болезни В. Р. Менжинского тогда уже фактический руководитель ОГПУ, в переписке с Горьким цинично проговорился о значении голода, как побудителя у крестьянства покорности власти. 18 марта 1933 г. Ягода написал: «Сейчас, по-моему, кулака добили, а мужичок понял, что если сеять не будет, если работать не будет, умрет, а на контру надежды никакой не осталось»[xxi]. Трудно судить, какие чувства у писателя-гуманиста вызвали эти страшные слова, но в переписке с шефом ОГПУ он никак не отозвался на них. Нет оснований сомневаться в искренности Горького, когда он обращался к Ягоде: «Вы стали для меня «своим», и я научился ценить Вас. Я очень люблю людей Вашего типа. Их — немного, надо сказать»[xxii].

Годы голода 1932–1933 гг. были наполнены бурной организационной деятельностью Горького по строительству советской культуры, несмотря на то, что большую часть этого времени, с 29 октября 1932 г. по 9 мая 1933 г., писатель жил за границей, главным образом в Сорренто. Так, Горький принял участие во многих культурных начинаниях — организация работы редакции «История фабрик и заводов», редактирование биографий для серии «Жизнь замечательных людей», издание серии иностранных романов «Жизнь молодого человека 19-го столетия», редактирование журнала «Наши достижения», ориентированного на прославление успехов социалистического строительства, альманаха «Год XYI», подготовка первого номера журнала «За рубежом» (под своей же редакцией), выпуск новых книг издательства «Academia» и серии литературы для детей и юношества, забота об организации ВИЭМ (Всесоюзного института экспериментальной медицины), работа по организации будущего Союза советских писателей и др.[xxiii] Будучи в Сорренто, М. Горький пришел в восторг от газетных отчетов о январском пленуме ЦК ВКП (б) 1933 г., полностью одобрившим разгромы последних внутрипартийных оппозиций Сталину (группы М. Н. Рютина, Смирнова-Эйсмонта), а также приведший к голоду сталинский курс выкачивания хлеба из деревни в ходе хлебозаготовительной кампании. Пленум возложил ответственность за все «продзатруднения» на кулаков и других врагов советской власти. 5 февраля 1933 г. Горький писал наркому просвещения А. С. Бубнову: «Читал я речи, произнесенные на Пленуме, и — радовался, и было тоскливо, что я не с Вами, товарищи, а здесь, где запах гниения становится все гуще, и все сильнее начинает попахивать обильным кровопролитием…»[xxiv] Возвращаясь в Союз, 17 мая 1933 г. М. Горький на пароходе прибыл из Стамбула в Одессу и затем проехал поездом-экспрессом через всю голодающую Украину, сделав остановку на перроне вокзала в Киеве 18 мая. И в Одессе, и в Киеве Горького шумно приветствовали и чествовали делегации разных организаций. Но писатель в ходе своего возвращения не замечал страданий народа (или делал вид, что не замечал). Зато «Правда» сообщила, что, выступив с краткой речью в Одессе, «М. Горький провел яркую параллель между ростом культуры и расцветом науки в Советском Союзе и полным упадком науки и культуры на Западе». 19 мая Горький был торжественно встречен в Москве[xxv].

Итак, о голоде 1932–33 гг. М. Горький молчал, — однако, раздражение в связи с так называемыми «хлебозаготовительными затруднениями», в которых писатель, вслед за руководством страны, винил происки мифических «кулаков», порывалось в его переписке. В письме Р. Роллану от 30 января 1933 г., то есть в разгар голода, Горький писал: «Героическая, изумительная по богатству результатов деятельность рабочих не понимается старым, кулацкого духа крестьянством. Кулаки все еще вожди деревни, и они учат ее: требуй с города все, что хочешь, и не давай ему хлеба! (О том, что на самом деле хлеб надо было дать деревне, Горький вопрос не ставил, да и никакими «вождями деревни» «кулаки» в 1933 г. не были. — И. К.). Разумеется, кулаков, в свою очередь, вдохновляют «внутренние враги»[xxvi] Сов(етской) власти, осколки буржуазии, вкрепленные в 163-миллионную массу и связанные с эмиграцией. Эмигранты Праги и Парижа не перестают «работать», черпая материал для критики советской действительности из советской же прессы, которая, на мой взгляд, слишком громко, а иногда даже истерически кричит о недостатках и ошибках нашего правящего аппарата, возлагая на него ответственность за все грехи, даже такие, как плохо построенная лестница в доме»[xxvii]. Уместно привести и другие суждения Горького из переписки с Р. Ролланом. Так, он восхищался, что «грязные русские деревни исчезают, заменяясь городами», а коллективизация якобы «освобождает крестьян от каторжного труда»[xxviii]. Р. Роллан был одним из сподвижников Горького по борьбе с голодом в советской России 1921–1922 гг., но о повторении трагедии в 1932–1933 гг. он не знал, а корреспонденты из Советского Союза вроде Горького поддерживали его уверенность о том, что, несмотря на все трудности и издержки, СССР успешно строит самое справедливое в мире общество.

Ниже публикуется письмо П. И. Иванова из Архива Горького, — вероятно, одно из многих писем, полученных писателем о голоде 1932–1933 гг. «П. И. Иванов» может быть и псевдонимом, а в конце письма автор сделал приписку: «Надеюсь, что за это письмо я не попаду в подвалы ГПУ». Письмо, как свидетельство, тем ценно, что его автор — человек коммунистических убеждений, принципиальный сторонник социализма, а по своему социальному положению рабочий, т. е. представитель «победившего» пролетариата. Он верит в Ленина, в его гуманизм и народолюбие («Ленин этого не допустил бы. Ленин любил и жалел людей!»), он верит в рассказы сталинской пропаганды о наличии «вредителей» в народном хозяйстве. Но, вместе с тем, публикуемое письмо содержит глубокие наблюдения и здравые мысли о постигшей Украину трагедии.

В письме указывалась главная причина голода на Украине (как, заметим, и в других местностях СССР) — драконовские изъятия государственными заготовительными органами сельскохозяйственной продукции у крестьян, вплоть до запасов зерна, кормов, мелкого домашнего скота и даже домашних животных. Иными словами, беззастенчивый грабеж властями деревни («село же все отдало государству, и ему оставлено лишь право голодной смерти»). Все это делалось для масштабного экспорта в целях индустриализации. На обычные человеческие судьбы и даже на элементарное выживание простых тружеников сталинская власть при этом не обращала внимания. Это письмо, как и другие подобные живые свидетельства участников событий, — укор тем авторам современных школьных учебников по истории России, которые, презрев историческую правду, отрицают организованный характер голода 1932–33 гг., выставляя главной его причиной погодные условия. Наблюдательный автор письма называл важную причину разорения советского хозяйства — исчезновение личной заинтересованности у людей в результатах своего труда. Заметим, что Горький в своей публицистике пренебрегал значимостью этого фактора. Писателю казалось, что коллективный труд является тем чудесным средством, который способен сам по себе обеспечить расцвет социалистической экономики и значительно повысить благосостояние трудящихся. Факты реальной жизни опровергали радужные надежды писателя, но он их не замечал. Автор письма поставил вопрос о цене выполнения громадных сталинских планов. Для Горького высокая цель искупала все вероятные издержки. Вопрос соотношения цели и средств он давно решил в пользу цели, что обусловило его позицию публициста как апологета советского социализма. Трудно не согласиться с современным исследователем А. В. Евдокимовым, что для Горького «важен результат, полученный большевиками, — подъем экономики и культурного развития страны. А то, каким образом, а, самое главное, какими средствами этот прогресс был достигнут, для него было на рубеже 1920–30-х годов уже не столь важным»[xxix]. Да и в чем именно был достигнут этот «подъем» и по каким параметрам его следует определять? По лубочным картинкам, рисуемым официальной пропагандой, по бодрым рапортам о бесчисленных успехах и достижениях, или по реальным фактам, среди которых были и те мрачные явления, преступления и трагедии, о которых свидетельствовали и отдельные авторы таких смелых писем? П. Иванов обращал внимание писателя и на полную общественную безгласность, сопровождавшую бесчисленные жертвы и лишения простых людей, — подобную безгласность обеспечивали каждодневным полицейским террором карательные органы советского государства, навешивавшие ярлык «контрреволюции» на различные проявления протеста против произвола властей. П. Иванов в письме затронул и тему неоправданных привилегий для партийно-советской номенклатуры, ставших цельной системой к началу 1930-х гг. Строки письма обличали особую безнравственность положения «жиреющих» партийцев — от Сталина до рядовых секретарей райкомов — в годы голода, выкашивающего миллионы простых сельских тружеников. От своего поколения победителей в гражданской войне автор спрашивал «за что же мы кровь-то проливали?» и не находил ответа. Он признавал ошибочность политики насильственной коллективизации, прямо приведшей к сельскохозяйственной катастрофе и к голоду, и тщетно взывал к знаменитому писателю, наивно надеясь, что тот возвысит свой голос протеста, как когда-то смело возвышал его против крайностей большевистской политики в конце 1910-х — начале 1920-х гг. Автор письма не ограничился честным показом страшной картины голодающей и вымирающей деревни; он доносил до писателя информацию и о тяжелом, бедственном положении рабочих в сталинском «раю», вынужденных, чтобы как-то свести концы с концами, массово идти в ударники, при этом «добровольно» отказываясь от тех социальных льгот, которыми на бумаге одаривал их режим. Корреспондента Горького искренне возмущала ложь и лицемерие сталинской прессы, совершенно не замечавшей трагедии миллионов людей и трубившей исключительно об успехах и достижениях. Автор возлагал надежды на выступление всемирно известного писателя по поводу его письма. Но реакции М. Горького на это письмо, включая предложение автора посетить вымершие села Украины, также не последовало. В архиве Горького хранятся и аналогичные письма, — настоящие «крики души» замученных режимом людей, к которым также оставался глух всемирно известный писатель. Однако его бесспорная заслуга в том, что он сохранил их в своем архиве, как уникальные свидетельства эпохи. Некоторые отрывки из этих писем мы считаем необходимым привести в этой вступительной статье. Так, некто Бобров озаглавил свое письмо Горькому от 10 августа 1933 г. как «письмо искреннего, умирающего человека». Он взывал: «Не сотни, а тысячи желали бы видеть в Вас того Горького, который боролся за угнетенных обиженных и униженных, но теперь, на склоне лет, ушел от них!!! Этот Горький не хочет знать того, что в житнице России, на Украине и Кубани десятки тысяч гибнут, пухнут от голода, не считаясь ни с возрастом, ни с полом, а просто целыми селениями — это факты и голые факты. Я не говорю уже о высланных административно от ОГПУ, тут прямо повально мрут от голода в страшных мучениях. Мы уверены в том, что такой умница, как Сталин и Молотов и соответствующие начальники, этого не знают, то есть знают так, как Вы были в Соловецких и Курмаше. Я был в Ваш приезд в Соловецких, где за три дня одели нас и стали кормить лучше. Но не успели уехать, как одежды сорвали и стали кормить хуже собак! Так и (в) Мурмане, так показывают и всем русским и иностранным делегациям и высшему начальству. … Коснусь административно-высланных, что, живя и говоря с ними и проверяя их, убедился я крепко, что все это невинные люди и попали в эти края по недоразумению. Но смертность от голода так велика, …что на войне не гибнет больше. Бросьте верить, что есть кулаки, их уже нет и нет, они исчезли и не вернутся! …Я сам молюсь на ваши достижения, я сам партийный, но ледяной холод забирает, когда видишь на улицах голые трупы. Здесь просто с целью морят, ибо факт тот, что целые склады ржи, муки вся забронированы. … Нет слов, чтобы сказать, какая дикая смертность на почве голода. Едят только мякину, солому, малагу и мох. …Я написал и совесть моя чиста. Уберите отсюда оставшихся в живых административно высланных»[xxx]. Несколько раньше селькор Н. В. Гришакин 29 июня 1931 г. доносил до писателя жестокую правду о коллективизации: «Разве Вы, Алексей Максимович, писатель и старый рабкор, человек, вышедший из подонков старого общества… разве Вы не видите, что соцсоревнования есть мероприятия партии для выжимания последних капель энергии из рабочего, что это также эксплуатация — бабушка, но только в новом платье? Разве Вы не видите, что шум о добровольности коллективизации поглощается сумасшедшим нажимом на крестьянина (середняка, главным образом), страхом хлебозаготовок, высылания на Соловки, в Архангельск, на Урал, страхом разграбления и т. п. Нужно быть слепым, фанатиком, чтобы не сказать того же, что говорят правые: — Партия ведет политику военно-феодальной эксплуатации крестьянина. — Партия привела сельское хозяйство к немыслимой деградации. … Нужно быть слепым, чтобы не видеть, как снова барствует эта гидра — партийная бюрократия. … «Нужно быть слепым, — скажете Вы, — чтобы не видеть Днепростроя, 56 % коллективизированного сектора и т. д.» Но ведь это сделано в силу обстоятельств за счет обнищания рабочих масс, за счет наших легких и т. д. … Меня только удивляет, как можете Вы после всего говорить в лицо тысячам о правильности политики партии, не закрывая глаз и не забывая, что Вы видите тех же сирот, те же тысячи полуголодных, голых, несчастных, убитых алкоголем «хлебного вина», т. е. тысячи, за которые бились, освобождая их от ига Николая Кровавого? Вы человек искусства. Ваше первое дело — работать в этой области, но разве Вы не видите, что это все превращается в обязанность? Вы не смотрите, до чего мы докатились с этим партийным режимом? Вместо совести, идеала, труда и стараний — обязанность. Она одна тянет нас на собрания, в театр, в клуб, на работу. Она одна, да еще военная вакханалия, обилие вооруженных паразитов, на которых держится диктатура пролетариата в данное время и которые веселятся на наши копейки, заставляя нас молчать. Я — человек! Но я вижу, что меня превращают в скотину, но я должен повторять в уши партии: «Верю, так должно быть». «Ибо все к лучшему», как сказал еще Вольтер со своим Кандидом»[xxxi].

Надо заметить, что отдельные сигналы с мест о бедственном положении трудящихся Горький доносил до руководства страны, но касались эти письма недостатков в обслуживании на местах, злоупотреблений местных начальников, а не критики политики партии в целом. Так, в сентябре 1931 г. Алексей Максимович переслал председателю СНК СССР В. М. Молотову два письма «с критикой», — Мохова «от рабочих» и Чиркова «от крестьян». И то и другое касалось безобразий в бытовых условиях. Молотов в своем ответе писателю от 11 сентября провел анализ этих писем. Глава правительства согласился, что снабжение надо улучшить и одобрил мысль писателя о пробуждении инициативы комсомольцев в этом направлении. Вместе с тем, Молотов отметил предпочтительность письма рабочего Мохова над письмом крестьянина Чиркова, умело подыгрывая известным антикрестьянским убеждениям Горького. Последнее, по Молотову, «страдает известной ограниченностью и написано с противного Мохову конца — деревенского. Оно проникнуто типичной для мелкособственнической психологии ревностью к рабочему, которому, де, хорошо живется, не как в деревне и т. д.»[xxxii]. Этот совпадающий антикрестьянский подход властей и писателя тоже был одним из факторов, делающим невозможным выступления и протесты Горького против трагедии советской деревни — коллективизации, раскулачивания и голода 1932–1933 гг.

Примечания

* кандидат исторических наук, Институт российской истории РАН.

[i] АГ (Архив Горького) РпГ 1-25-1.

[ii] Горький А.М. Полное собрание сочинений. Письма. Т.13. М., 2007. С.205.

[iii] Там же. С.207.

[iv] АГ (Архив Горького) РпГ 1-25-1.

[v] Там же.

[vi] Латыпов Р. Помощь АРА Советской России в период «великого голода» 1921-1923 гг. / Научно-культурологический журнал. №123 (1 января 2006 г.). 

[vii] Горький А.М. Полное собрание сочинений. Письма. Т.13. С.209.

[viii] Там же. С.550,551.

[ix] Там же. С.216.

[x] Там же. С.562,642.

[xi] Летопись жизни и творчества М. Горького. М., 1959. Т.3. С.236-243.

[xii] Там же. С.277.

[xiii] Ленин и Горький. Письма, воспоминания, документы. М, 1969. С.218.

[xiv] Там же. С.219.

[xv] Летопись жизни и творчества М. Горького. Т.3. С.265.

[xvi] Горький А.М. Полное собрание сочинений. Письма. Т.13. С.548.

[xvii] Там же. С.542.

[xviii] Летопись жизни и творчества М. Горького. Т.3. С.290.

[xix] Неизвестный Горький. М., 1994. С.186.

[xx] Публицистика М. Горького в контексте истории. М., 2007. С.440-455

[xxi] Неизвестный Горький. М., 1994. С.189.

[xxii] Там же. С.180.

[xxiii] Летопись жизни и творчества М. Горького. Т.3. С.218-291.

[xxiv] Там же. С.273.

[xxv] Там же. С.293-295.

[xxvi] Так в тексте.

[xxvii] Горький М. Собрание сочинений в 30-ти тт. М., 1956. Т.30. С.283,284. 

[xxviii] Горький и Р. Роллан. Переписка. 1916-1936. М., 1996. С.197,198.

[xxix] Публицистика М. Горького в контексте истории. С.436.

[xxx] АГ КГ-рл 3-90-1. Лл.1-3.

[xxxi] Там же. КГ-рис 1-1/4-1. Лл.1-2 об.

[xxxii] Там же. КГ-082–60-3. Лл.1-3.

 

Письмо П. И. Иванова А. М. Горькому о голоде на Украине 1932–1933 гг.

[Не ранее 14 июня 1933 г.][i]

Уважаемый Алексей Максимович!

Я умоляю Вас, прежде всего, как бы Вы ни отнеслись к сему письму, дочитать до конца и поверить тому, что здесь написано, есть голая, ничем не прикрытая правда.

Украина вымирает с голоду. По самым грубым подсчетам, не менее 1/3 населения уже вымерло, а всего это 12–13 миллионов человеческих жизней[ii]. Это трудно проверить — это и засекречено, и этих сведений полностью мне же никто не даст. Но если в ряде сел и районов моего поля зрения и в ряде областей, в которых живут мои родные и друзья и мне пишут, — забито до 75 % деревенских хат, хозяева которых или вымерли или разбежались, чтобы умереть на дорогах и на мостовых городов, — то вы мне поверите, что это не прикраса, не паническая цифра напуганного обывателя, а голая, хотя и жуткая правда.

3 ½ летняя мировая война дала 10 миллионов жертв, а ведь там применялись самые усовершенствованные методы истребления людей — здесь же за пять-шесть месяцев бескровно такая же катастрофа! Мрут люди всех возрастов от грудного до старческого и в особенности мужчины цветущего возраста 20–40 лет и как мрут, с какой покорностью судьбе, опухшие от голода, еле волоча ноги, выгоняемые нуждою и колхозными бригадирами на работу, и каждый день с любой полевой делянки свозят в ямы мертвецов, погибших на работе. Те, что остались, питаясь бурьянами и макухой, тянут дальше лямку, дожидаясь свой очереди. Я не преувеличиваю, если скажу, что выживают только те, у кого есть корова. А таких очень немного! Алексей Максимович! Если бы вы только видели весь этот ужас! Если бы вы видели этих несчастных детей, или с опухшими лицами или с оттянутыми ссохшейся кожей костями, точно мумии с мукой и голодным отчаянием в глазах… Они ежеминутно стучатся к вам в дверь, прося что-нибудь поесть. Если бы вы видели, как они выбирают зерна из последнего помета, вы бы, как и я возненавидели, — но не коммунизм, не социализм, — а теперешних руководителей коммунизма. Число сирот — миллионы, число подкинутых — сотни тысяч. Голод заглушил материнское чувство, убил мораль! Где, когда, при каком режиме было что-нибудь подобное?!

На дорогах, в лесах лежат зловонные трупы — их даже некому убрать! Развилось снова людоедство. Дочь зарубливает мать и с мужем съедает ее, на улицах продают колбасу из человечьего мяса (мне об этом рассказывали коммунисты — деревенские работники). Исчезают дети. Всюду в городах открыты тысячи и тысячи детских домов, где в жутких условиях жизни и питания содержатся подобранные на улицах осиротелые и брошенные дети.

Украина вымирает с голоду. Украина вдребезги разорена. А помните А. Толстого «Ты знаешь край, где все обилием цветет»[iii]. Если бы вы видели теперь этот край, это обилье! Каким потрясающим нищенством оно заменено! Нет сил, нет красок, нет слов, какими бы можно было себе это описать! О причинах этого кошмара я буду говорить позже. Сейчас у меня к вам просьба: Спасите нас! Спасите Украину! Спасите ни в чем не повинных людей! Ведь им за чужие промахи, чужие грехи, за чужие преступные ошибки приходится расплачиваться своей жизнью. Вы мировой пролетарский писатель, вы совесть людей и вы не имеете права сидеть сейчас в Москве и писать историю заводов[iv] или что-нибудь другое. Вы должны быть здесь на фронте этого неслыханного бедствия!

Когда бывали стихийные недороды в царское время — все лучшие люди спешили на помощь голодающим. Короленко, светлой памяти писатель, рыцарь без упрека пером[v], деньгами и личным участием боролся за спасение погибающих от голода.

Вы должны быть здесь, с нами, вы должны изучить на месте, увидеть размеры этой всеукраинской катастрофы, чтобы помочь нам. Украина разорена. Если на селе осталось 10 % на круг заморенных, худых, как щепки, лошадей, — это максимум. Есть села с населением 5–6 тысяч (правда, наполовину опустевшие), где имеется на все село 3 лошади. Корову тоже имеет 10-й двор, не больше. Свинья еще большая редкость на селе. Исчезла птица: курица, гусь, утка, индюк — это почти забытые персонажи украинской действительности. Совсем почти нет овец, коз! Почему? Нечем кормиться людям, нечего давать скоту. Почти нет собак, кошек — все это полупринудительно забрано госзаготовительными органами на пушнину. Да и что стеречь деревенскому псу? Разве человеческую смерть?

Если бы вы ночью прошли по улицам этих сел, где когда-то, по Толстому, люди «вздыбивали пыль веселою пляской»[vi], вы бы в ужас пришли от этой мертвой тишины. Не лают собаки, не ржут кони на рассвете, не поют петухи — эти деревенские части не вздвигают шумно коровы в сараях[vii]. Тишина, ужас! Везде ли, всюду ли так? Есть отдельные колхозы, где люди наиболее сносные[viii] живут, хоть не вымирают. Но сколько таких колхозов? Я старожил в нашем городе и знаю на память 30–40 сел в окружности. Разве о двух селах я могу сказать, что в них нет массового вымирания. Как питаются еще живые. 200–400 грамм жуткого черного, как земля, хлеба — суррогата и еще макуха[ix] и борщи с бурьянами. Картофель, овощи, крупа — все это давно позабыто. Результаты для живых. Рождаемость понизилась в 4–5 раз, женщины, девушки по ½ — 1 году не имеют менструаций на почве недоедания, резко упала производительность труда — в 5–6 раз. Дети физически и умственно отстают в развитии, худосочны, бледны, колоссально развиваются эпидемии (степняк), которые довершают вымирание.

Колоссально развивается преступность. Урками наполнены города. Для того чтобы украсть козу не стесняются зарезать двух девочек, которые пасли ее. Вам трудно на страницах этого письма все переживаемое нами описать. Не могли вы и увидеть этого, пролетев экспрессом из Одессы в Москву. Надо пожить здесь, чтобы увидеть и почувствовать весь этот кошмар. И не судите по Москве, Ленинграду, что там есть продукты. Это столицы, это показ иностранцам. Еще города у нас на Украине хоть как-нибудь живут — 200–400 грамм хлеба в день, фунт пшена в три месяца раз, да бутылка керосина. Все остальное в базаре, где стоимость рубля равна одной копейке, а средняя ставка рабочего и служащего 100–150 рублей (500 рублей — это только инженеры). Село же все отдало государству, и ему оставлено лишь право голодной смерти. И вот село вымирает. В городах вымерло менее устойчивого населения, около 10 % и это еще хорошо.

И снова у Толстого: «в вишневых рощах тонут хутора»[x]. Нет больше хуторов, нет вишневых садов; все вырублено, высажено, объедено садовыми вредителями. Нужен уход. Но когда исчезла заинтересованность личная (ведь за 15 лет людей не переделаешь), исчезли фрукты. Их, этих важнейших носителей витаминов, — почти нет в огороде. Страна клубники — Украина, потреблявшая и вывозившаяся ее тысячами видов, осталась без клубники. Бесконечные реквизиции ее по твердым ценам и раскулачивание трудовых хозяйств — клубника любит уход над собой — раскулачили и клубнику, а она, может быть, спасла бы от вымирания тысячи жизни. И некому работать на полях, село опухшее и полувымершее не может выставить…(нрзб.) рассчитанных на нормальные условия планов. И теперь в спешном порядке мобилизуют горожан. Делают облавы в садах, в театрах, на улицах, наводя панику на людей и опустошая базары — единственное место, где еще что-нибудь можно купить. И всех гонят на поля. Не так это страшно. Но сколько истерической поспешности, злобы, грубости проявляется над и без того затурканными[xi] людьми! И вообще поражает всюду грубость в обращении. Авансом, заранее в любом учреждении говорят с вами, как с преступниками. То же, что и было в царские времена, всюду те же держиморды, только с советскими звездами на околышках.

В чем же причина этого кошмара?

Нас разорила первая пятилетка, и доканывает вторая. Конечно, пятилетка, как говорит т. Сталин, выполнена, а по отдельным предприятиям и перевыполнена. На какой жуткой ценой куплено ее выполнение. Ведь если в течение пяти лет от нашего рта отрывали кусок за куском, вывозили хлеб, мясо, скот, масло, сало, рыбу, — за машины, то только кретину или глупцу не было ясно, что мы придем к голодной смерти. Но если кто-нибудь поднимал голос против и говорил, что такими тяжелыми жертвами нельзя получить построение фундамента социализма, его затаптывали, смешивали с грязью, уничтожали морально и физически. Каких только бессмысленных подчас эпитетов еще не наклеивали, уклонист, оппортунист, соглашатель, предатель, изменник и т. д. Так были ликвидированы Рыков, Томский, Бухарин, Зиновьев, Раковский и многие, многие другие честные коммунисты, которые обладали чувством перспективы и предвидения, к чему поведет эта измождающая гонка[xii]. Все было затерроризировано генералистами[xiii] –сталинцами. А за ними тянулась партрельгия[xiv] третьим рангом пониже. Все недурно снабжаемые лучшими колбасами, живя в кремлях и кремлишках (сколько их, этих кремлишек, разбросано по лицу СССР от Москвы до любого сельского колхоза). Умер, опух от голода хоть один ответственный партиец? Какое же право имели они от Сталина до последнего головы сельроты[xv] обрекать голодных на смерть, сами съедая то, что добыто мужицкими руками? Вот если бы наравне со всеми согражданами Сталин ел макуху, — как генерал в осажденной крепости, а Калинин лебеду, и оба пухли с голоду — хотя это и никому не нужно — тогда было бы хоть извинительно. История отпустила нам малые сроки, так волей — неволей приходится подтягивать брюхо. Но если от советских пайков многие партийцы жиреют, а их жены одеваются в шелка и спекулируют мануфактурой и предметами роскоши, если позиция «долой уравниловку» для единиц значит белый хлеб, сахар, масло, рыба, конфекты, шоколад, ветчину, а для других макуху-лебеду и голодную смерть, то мы имеем право спросить: «за что же мы кровь-то проливали?» И это столь обыденный вопрос нашего существования, что не получить на него ответ — значит потерять веру во все пятилетки, смысл и значение революции, коммунизма и многое-многое другое… В результате выполнения пятилетки из нашего оборота постепенно исчезли все пищевые продукты, т. е. в области сельского хозяйства мы провалились по всем швам. Ведь когда насильственно всех записывали в колхозы, сколько было кровавых бунтов против этого, и это было противозаконно. На бумаге писалось добровольно[xvi], а задание давалось выполнить и перевыполнить, и каждый сатрап и сатрапонек на месте хотел обязательно перевыполнить план коллективизации. Такова была установка — перевыполнить и за все это тебе чины, ордена, курорты и открытая дорожка ко всем кремлишкам СССР. Скажите: при отсутствии достаточного интеллектуального развития и задерживающих центров[xvii] многие ли из попавших в сатрапы товарищей способны были удержаться от бессознательного вредительства, от отрыва от действительности, от головокружений искренних и шкурных, от мании величия. «Ведь мы большевики и нет никакой крепости, которую бы мы ни взяли»[xviii]. Это определяло собой всю сумму дальнейшего поведения любого из них. «Дуй! Авось вывезу», «Нам Америка не указ». Это наше российское шапкозакидательство, помноженное на сознательное и бессознательное вредительство, и разорило и привело Украину к вымиранию. И все не верим, что у мужика только одна шкура. «Врет, притворяется, — наверняка есть другая шкура» — вот только снять первую. И не осталось этих дутых представлений о второй шкуре у мужика, о закопанном хлебе, о спрятанных богатствах, давали и дутые цифры экспортных возможностей, сообщали дутые сводки о своих успехах и достижениях, били в барабаны, погоняли себя и других, а мужик постепенно начал пухнуть, стал падать скот, сорняки на полях сместили рожь, пшеницу. Все не верили. Притворяется. Потом стали искать виновников. Конечно, это оказались кулаки! И одного не хотели понять, что новые непривычные формы хозяйничанья при полном отсутствии новых и хороших честных организаторов дела неминуемо должны были привести к временному упадку сельского хозяйства и уменьшению хлеба, а за ним птицы, скота и т. д. Но планы по раздутым предположениям плюс накинутые на мобилизацию внутренних ресурсов в 50 и 100 % необходимо было выполнить.

Заявки сделаны, контакты за границей заключены, а платить-то нечем. Вот тогда-то и сняли последнюю (и первую тоже) шкуру с мужика и увидели, наконец, воочию, что второй шкуры у него нет, что не в мужике причина, что просто не так просчитали. Вместо того чтобы отступить так, как отступить умел Ленин, — сложили руки перед катастрофой. Насели на голодного: «Работай, голодный, до смерти», а с питанием подождем до урожая, а Украина вымирает. Или подлинному вредителю (есть он) и кулаку (а кулак в небольшом количестве есть) это не на руку?

Сказалось свойство русского духа разрушать больше, чем созидать, сначала все разрушить, а потом строить. Элементы анархизма, который вырос на русской почве. И вот в результате всюду прорехи, всюду узкие места. Как журавль из русской народной песни: то голову вытащим — глянь, хвост увяз, и то хвост вытащим — глянь, голова увязла. Большевистского упорства у нас хоть отбавляй. И надо было, чтобы вымерло ½ Украины, что, наконец, пришел грозный приказ: «отменить все встречные, — запретить под угрозой смертной кары»[xix]. А ведь это несчастье, чаще всего, из карьерных шкурных соображений усердие, за которое проявивший инициативу и ограбивший людей, доведший их до голода и смерти сатрапишко получал ордена, местечки теплые и горячие в кремлях и кремлишках. И в результате вывоза и перевывоза последнего хлеба, на которую[xx] ни один колхозник, предвидя голодную смерть, не дал бы своего согласия добровольно, — Украина вымирает. А Литвинов на мировой экономической конференции на смех курам предлагает еще закупить на миллиард долларов машин для СССР[xxi]. Как будто там не знают о нашем хозяйственном разорении. И как будто Литвинов не знает, что Украина вымирает от голода, и нужно закупить хлеба для нее, иначе кто же будет дальше собирать хлеб, сеять. Уже сейчас должен быть поднят вопрос о колонизации Украины. Думает ли кто-нибудь об этом? Вероятно, нам нынче эту работу надо уже начать. И надо спасти еще не вымерших от голода, и надо первым дать первое зерно с поля. А Молотов уже заранее распоряжается: «первый сноп государству». Что это? — глупость или предательство, как говорил когда-то Милюков в Государственной думе об Александре Романовой[xxii]. Значит, не знает нарком 1/6 части земного шара, что творится у него под носом в плодороднейшей житнице СССР. Тогда какой же он нарком? И если знает, тогда какой же кары он заслуживает? И что это за агенты у Центрального правительства, если они скрывают размеры бедствия от него?[xxiii] Чушь, ерунда, бессмыслица, неслыханное преступление. История веков не знает ничего подобного. Выкачать все до последней порошинки, не оставить никаких запасов. Спланировать так головотяпски, не учтя неизбежных потерь на переход к новым формам землепользования, не учтя естественных потерь урожая вследствие засоренности полей…(нрзб.), унавоженности земли и неизбежного со стороны определенных групп населения вредительства, — это действительно проявление российского головотяпства, помноженного на непогрешимость и самомнение!

Пишу урывками — некогда. Что это за экономика, когда допустили гибель рыцаря зерновой индустрии, где один давал продукции один на двадцатерых. И кормил всех от себя до Сталина включительно! Дичь, позор! Да разве только это? Обеднили валюту до старых совзнаков, и чтобы как-нибудь прокормиться, рабочий объявляет себя ударником, то есть сознательно (и, конечно, по нужде) отказывается от 8-часового рабочего дня и работает как раб в английских колониях, без срока, давая дрянную продукцию… Вот у нас тракторы по-ударному ремонтировали. Работали стуками, вывели их в поле и через два дня 75 % вернули в мастерские обратно — все переломалось! А ударники валятся с ног от усталости и, разрушая свое здоровье, по ударным книжечкам раз в месяц получают ½ кило колбасы, да кило дрянных галет. Рабочую лошадь в старое время хозяин лучше берег. Я и все мы по тем же причинам берем по 2–3 службы и работаем по 16–18 часов, чтобы выработать 300–400 рублей — редко 500, т. е. по базарным ценам 3–5 рублей. А где же охрана труда? Разве это не есть фактическая принудительная отмена восьми-шестичасового дня? А нападали на заграницу и проливали слезы за то, что там пшеница, видите ли, подорожала на ¼ пфеннига за последний месяц! И бедному рабочему нечего кушать! Лицемерие! Я хотел бы иметь пищевые возможности заграничного безработного!

Кругом ложь и лицемерие! Газеты неделями пишут об ударной Татарии, Горьковском крае (вашем, Алексей Максимович!), которые дружно закончили сев! Смешно! А об Украине, что вымирает с голода, не пишут ни слова! А ведь вся-то Татария с вашим имени краем — это мизинец плодородной Украины! И Петровский и Чубарь не лишились своих авторитетных и почетных мест в Харьковском Кремле[xxiv]. Почему они не в Допре? Где же правда?

В этом зло диктатуры. Убита критика, всюду вошел в обиход шаблон лозунгов, директив, тезисов. Так сказал Сталин, так решил ЦК, т. е. опять-таки Сталин же. И, храни Аллах, попробовать покритиковать, сказать против, — от тебя мокрого места не останется. И в подвалах Г. П. У, для тебя найдут теплый вшивый уголок до смерти. А Г. П. У.? А выкачка золота путем неслыханных насилий, содержания в подвалах на воде… Почти без хлеба на 2–3 месяца, а пытки бессонницы, — т. е. вас ставили к стенке и не давали спать по целым неделям, а люди падали замертво! Какой страны охранка смеет делать попытку нас перещеголять. Давай золото — иначе сгинешь тут. Но были действительно невинные, т. е. бессеребренники, которых брали на арапа, авось даст, и держали в подвалах несколько месяцев. Простим мы когда-нибудь это насилие владыкам нашей жизни? Ведь сами сыты, а золото не всегда по счету и по квартирам прилипает! Да мало ли что еще можно сказать! Я возвращаюсь снова к прежней теме. Мы погибаем от чрезмерных большевистских аппетитов: заавоськались, захватили в рот кусок, второго не можем проглотить и давимся им. Мы подобны Толстовскому мужику из его рассказа «Сколько человеку земли нужно». Все ему казалось мало — он бежал, захватывал все новые и новые баночки, пока не лопнул. Вот и мы лопаемся! И первый шов треснул на Украине. А что если война? Какой тыл будет представлять из себя Украина с ее наполовину вымершим, наполовину отечным от голода населением? Что думают об этом Сталин и Ворошилов? А если думают, то чем мыслят они, когда допустили раскулачивание доброй половины населения — самого трудоспособного, создавшего себе крепкое трудовое хозяйство! Вместо 2–3% подлинных кулаков — раскулачили, т. е. разорили 50 % населения — середняков, деревенских кустарей — кожевников, кузнецов, сапожников, бондарей и т. д. А ведь Ленин завещал не ссориться с мужиком. А они рассорились с ним навеки! Какой же тыл для нас и себя они подготовили? Ленин этого не допустил бы. Ленин любил и жалел людей! А теперешние отгородились от жизни, от людей, от голой правды: в полутьме все дела решают, в тиши наркомов, в экономике: двадцатки, тридцатки, т. е. продукты для избранных 20-ти — 30-ти, в частной жизни — колючая проволока от беспартийных масс. И вот Украина вымирает. А именами «героев» продолжают называть фабрики и заводы. И есть немало «героев», которые объясняют голод на Украине «законом исторической необходимости». Другие говорят: «Кто нам нужен, тот и важней», «Не хотели работать в колхозах, так вымирайте». А признаться в том, что содрали три шкуры с медведя, и он умирает — этого нет. Ибо тогда надо судить многих «высоких недосягаемых». Так пострадает престиж власти! Как в доброе старое время. И дождались катастрофы. И это началось давно, еще тогда, когда насильно тащили коров в обобществленное стадо под открытым небом, и они гибли там тысячами, и иначе быть не могло. Корова, овца, свинья, лошадь — любят уход, тепло, свой угол (буржуйские привычки). В угоду % — необходимо было властям ввести и перевыполнить процент обобществления. У разумных людей надо было сначала построить скоторни[xxv], а потом гнать туда скот, — а у нас сделали наоборот, и вот так потеряли на Украине 90 % скота! Ах, Горький, как горько переживать все это, видеть и не иметь возможности помочь, исправить!

То, что думаю и пишу я — думают миллионы людей: рабочих, крестьян, специалистов, в городе и на селе, так думают и многие коммунисты, когда вы говорите с ними с глазу на глаз. В толпе же, на людях, на собраниях шкурные инстинкты, при отсутствии достаточно развитого чувства перспективы, берут верх и они говорят и голосуют за «генеральную линию», чтобы она не предлагала[xxvi], — они всегда одобряют. Вчера отбирали расчетливо скот в колхозные стада — они с пеной у рта доказывали, что это именно то, что нужно и благодарили вождя, что он открыл им глаза на это, — через несколько месяцев, когда скот стал дохнуть в угрожающей прогрессии, ЦК забил отбой, — назад![xxvii] Зачем мы поотбирали у колхозников скот и лишили их молока?!

Вернуть, да еще создать фаты[xxviii] для покупки коров всем колхозникам, — хотя знали, что покупать не за что и негде. И те же комитеты в один голос стали распинаться за это новое решение (мудрое!) — в этом-де спасение революции! Но коров во многих случаях все равно не возвратили: передохли, задоили… Нет людей! Для такого размаха — переустройства нужны миллионы образованных, развитых и честных людей. А их есть тысячи. Поэтому везде и всюду на ответственных постах сидят либо простачки, либо еще хуже — сидят и вредители. И дело гибнет, расползается. Такова …[xxix] всякой диктатуры — нет массовости в работе, и верхушки 1–10 человек, которые, вооружившись карандашом в тиши кабинетов, начитавшись и не переварив как следует НЭП, не увязав их с подлинной жизнью, перестраивают страну в решительно короткие сроки! А кто пикнет против: «Что? Не согласен? Значит, ты против революции? Против пролетариата? Взять его!» Разве это не правда?

Мы создали, построили многое огромное, вложили в это дело море нашего пота и крови. Надо передохнуть людям! Надо подкормить людей! Надо чтобы люди свободно вздохнули!

Приезжайте — пройдите по нашим вымершим селам и вы найдете ответ, что нужно делать. К моему же скромному голосу, как писку комаров, — кто прислушается? Я был бы счастлив и счастлив, что долг моей совести я выполнил, если бы на страницах «Известия» или вашего журнала «Наши достижения»[xxx] вы мне ответили. Ведь это не мне одному — нас так думающих миллионы. Или вызовите меня к себе, и я вам расскажу еще многое и многое.

Иванов П. И., Украина.

(По поручению тт. и от себя лично).

P.S. Надеюсь, что за это письмо я не попаду в подвалы ГПУ.

АГ КГ-рл 11–77–1. Лл.1–6 об. Автограф. На 1 странице письма рукой неизвестного сделана надпись: «Критика».                          

Примечания к письму

[i] Датируется по содержанию. Автор упоминает в тексте письма о состоявшемся 14 июня 1933 г. выступлении наркома иностранных дел СССР М.М. Литвинова на международной экономической конференции.

[ii] Число жертв голода 1932-1933 гг. в письме завышено. Современные исследователи оценивают жертвы голода 1932-33 гг. по всему СССР числом от 5 до 7 миллионов погибших.  

[iii] Неточная цитата первой строчки стихотворения А.К. Толстого:

«Ты знаешь край, где все обильем дышит,
Где реки льются чище серебра,
Где ветерок степной ковыль колышет,
В вишневых рощах тонут хутора,
Среди садов деревья гнутся долу
И до земли висит их плод тяжелый?
 
Шумя, тростник над озером трепещет,
И чист, и тих, и ясен свод небес,
Косарь поет, коса звенит и блещет,
Вдоль берега стоит кудрявый лес,
И к облакам, клубяся над водою,
Бежит дымок синеющей струею?
 
Туда, туда всем сердцем я стремлюся,
Туда, где сердцу было так легко,
Где из цветов венок плетет Маруся,
О старине поет слепой Грицко,
И парубки, кружась на пожне гладкой,
Взрывают пыль веселою присядкой!
 
Ты знаешь край, где нивы золотые
Испещрены лазурью васильков,
Среди степей курган времен Батыя,
Вдали стада пасущихся волов,
Обозов скрып, ковры цветущей гречи
И вы, чубы - остатки славной Сечи?
 
Ты знаешь край, где утром в воскресенье,
Когда росой подсолнечник блестит,
Так звонко льется жаворонка пенье,
Стада блеят, а колокол гудит,
И в божий храм, увенчаны цветами,
Идут казачки пестрыми толпами?
 
Ты помнишь ночь над спящею Украйной,
Когда седой вставал с болота пар,
Одет был мир и сумраком и тайной,
Блистал над степью искрами стожар,
И мнилось нам: через туман прозрачный
Несутся вновь Палей и Сагайдачный?
 
Ты знаешь край, где с Русью бились ляхи,
Где столько тел лежало средь полей?
Ты знаешь край, где некогда у плахи
Мазепу клял упрямый Кочубей
И много где пролито крови славной
В честь древних прав и веры православной?
 
Ты знаешь край, где Сейм печально воды
Меж берегов осиротелых льет,
Над ним дворца разрушенные своды,
Густой травой давно заросший вход,
Над дверью щит с гетманской булавою?..
Туда, туда стремлюся я душою!»

 

[iv] 1930-е гг. - время активного участия А.М. Горького в организации трудов по истории фабрик и заводов.

[v] Так в тексте.

[vi] Автором имеются в виду следующие строки цитированного им выше стихотворения А.К. Толстого «Ты знаешь край, где все обильем дышит…»:  «И парубки, кружась на пожне гладкой / Взрывают пыль веселою присядкой!».

[vii] Так в тексте.

[viii] Так в тексте. Вероятно, описка автора. Следовало: «сносно».  

[ix] Макуха – жмыхи семян масличных растений (подсолнечника, конопли, мака и др.). 

[x] Цитата из стихотворения «Ты знаешь край, где все обильем дышит…»

[xi] Так в тексте.

[xii] Под словом «ликвидированы» автор в 1933 г. видимо имел в виду отстранение бывших оппозиционеров от рычагов реальной политической власти в стране.  Все названные П. Ивановым лица были впоследствии и физически уничтожены Сталиным в 1936-1941 гг.

[xiii] То есть сторонниками генеральной линии.

[xiv] Так в тексте.

[xv] Так в тексте.

[xvi] Подчеркнуто автором в тексте.

[xvii] Так в тесте. Правильно: «сдерживающих центров».

[xviii]  Перефразирование цитат из речи Сталина на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г.: «Нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять», а также из доклада «О работах апрельского объединенного пленума ЦК и ЦКК» 13 апреля 1928 г. на собрании актива Московской организации ВКП(б): «Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики».

[xix] Очевидно, автор имеет в виду подписанную Сталиным и Молотовым директиву ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 22 января 1933 г. о запрещении массового выезда голодающих крестьян. В директиве констатировалось, что на Кубани и Украине начался массовый выезд крестьян «за хлебом» в другие области СССР. Это явление квалифицировалось как «контрреволюционная затея врагов Советской власти». Соответствующим партийным, советским и карательным  органам предписывалось не допустить такого массового выезда. По изъятию «контрреволюционных элементов» остальных предписывалось водворять в места их жительства. (Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 томах. 1927 – 1939. М., 2001. С. 634-635.). Этим преступным решением Сталин и Молотов обрекли на верную гибель миллионы людей.   

[xx] Так в тексте. Правильно: «на которые».

[xxi] Имеется в виду Международная экономическая конференция, проходившая в Лондоне с 12 мая по 27 июля 1933 г.  Выступая на конференции, нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов 14 июня заявил о готовности советского правительства разместить в других странах заказы на 1 млрд. долларов на основе получения долгосрочных кредитов. (История США. В 4-х тт. М., 1985. Т.3. 1918-1945. С.76.). 

[xxii] Имеется в виду знаменитая речь лидера партии кадетов П.Н. Милюкова в Государственной Думе 1(14) ноября 1916 г. Милюков в этой речи обличал действия самодержавного правительства и Государственной Думы в годы первой мировой войны и несколько раз риторически вопрошал, является ли это «глупостью или изменой»? Милюков упоминал некоторых членов правительства и царского окружения (Сазонова, Протопопова, Штюрмера,  Манасевича-Мануйлова, Распутина), но ни разу не назвал императрицу Александру  Федоровну.   

[xxiii] Сталин и советское правительство были полностью осведомлены о размерах голода 1932-1933 гг., получая подробные донесения ОГПУ, а также партийных и советских органов с мест. 

[xxiv] Г.И. Петровский в 1933 г. являлся председателем ЦИК УССР; В.Я. Чубарь – председателем  СНК УССР; оба в то же время были кандидатами в члены Политбюро ЦК ВКП (б).

[xxv] Так в тексте. Очевидно, имеются в виду помещения для содержания скота.

[xxvi] Подчеркнуто автором в тексте.

[xxvii] Имеется в виду статья Сталина «Головокружение от успехов» («Правда», 2 марта 1930 г.) и связанное с ней постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 14 марта 1930 г. «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении» (Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930-1940. М., 2005. Кн. I.   С.154-158.).

[xxviii] Так в тексте.

[xxix] Автором письма пропущено слово.

[xxx] Журнал «Наши достижения» был основан Горьким в 1930 г. под его же редакцией для пропаганды успехов и достижений СССР.

 

Вернуться к оглавлению

Русский исторический сборник. Выпуск II. М., 2010.


Далее читайте:

Горький Максим (Пешков Алексей Максимович) (1868-1936), писатель.

 

 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании всегда ставьте ссылку