Родственные проекты:
|
Великая Война и Февральская Революция
1914-1917 гг.
Книга 3
{35}
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— 1917 г., с 27 января до отъезда Государя в Ставку. — Осведомленность
Петроградского Охранного Отделения и доклады его Начальника. — Министр
Внутренних дел Протопопов. — Отсутствие товарища министра. — Директор
Департамента Полиции Васильев. — Рабочая группа Военно-промышленного Комитета в
Петрограде. — Арест Группы. — Протекция Гучкова и Коновалова. — Блеф Протопопова.
— Начало февраля. — Заговорщицкая группа Гучкова. — Неудавшийся план
цареубийства. — Новый план. — Тревожные доклады генерала Глобачева. —
Беспокойство Протопопова. — Выделение Петрограда в самостоятельную единицу. —
Генерал Хабалов. — План охраны Петрограда. — Планы Маклакова и Протопопова. —
Меры оппозиции. — Ходатайства Вел. Кн. Михаила Александровича, Георгия
Михайловича и Александра Михайловича. — Ссора последнего с Императрицей. —
Последний доклад Родзянки. — Государь отказывается от реакционного плана
Маклакова. — Слух о конституции. — Обращение к рабочим Милюкова и Хабалова. —
Открытие Госуд. Думы. — Революционные речи. — А. Ф. Керенский. — Революционный
психоз. — Жизнь во дворце. — Энергия и работоспособность Государя. — Государь и
Вел. Кн. Виктория Федоровна. — Решение ехать в Ставку. — Последние дни в Царском
Селе. — Прибытие Гвардейского экипажа на охрану. — Отъезд Государя в Ставку 22
февраля.
Петроградское Охранное Отделение, начальником которого был Корпуса Жандармов
генерал-майор К. И. Глобачев, подчиненный формально Петроградскому
градоначальнику, но в деловом отношении как бы непосредственно министру
Внутренних дел, было хорошо осведомлено об общем настроении и об общем
недовольстве в столице.
В докладе министру Вн. дел от 6 января Глобачев писал между прочим: „Настроение
в столице носит исключительно тревожный характер. Все ждут каких-то
исключительных событий и выступлений как с той, так и с другой стороны.
Одинаково серьёзно и с тревогой ожидают как разных революционных вспышек, так и,
несомненно, якобы, в ближайшем будущем „дворцового переворота", провозвестником
которого, по общему убеждению, явился акт в отношении пресловутого старца.
Доклад указывал, что всюду идут разговоры о начале террора, что переживаемый
момент очень похож на время предшествовавшее первой, 1905 г., революции. Что
первою жертвою террора будут министр Народного просвещения или
Протопопов, „как
главный виновник всех зол и бедствий, испытываемых страной".
„Либеральные партии верят, — говорил доклад — что в связи с наступлением,
перечисленных выше, ужасных и неизбежных событий, правительственная власть
должна будет пойти на уступки и передать всю полноту власти в руки кадет, в лице
лидируемого ими Прогрессивного блока и тогда на Руси все образуется".
Левые же партии доказывали, что власть не пойдет на уступки, что наступит
стихийная и анархическая революция и тогда создастся почва для „превращения
России в {36} свободное от царизма государство, государство, построенное на
новых социальных началах".
Перед 9 января (воспоминание Гапоновского шествия в 1905 г.) Глобачев
докладывал, между прочим, и об „общей распропагандированности пролетариата".
На докладе от 19 января он настойчиво указывал на растущее недовольство от
дороговизны жизненных продуктов, на успех левых газет и журналов, на симпатии
широких масс к Гос. Думе, о готовящемся терроре, о разговорах о существовании
офицерской организации, которая решила убить ряд лиц, мешающих обновлению
страны.
„Население, — писал Глобачев, —
открыто, на улицах, в трамваях, в театрах,
магазинах критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные
мероприятия".
„В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, раздаются речи опасного
характера, затрагивающие даже Священную особу Государя Императора". Доклад
указывал на противоправительственную работу Пуришкевича,
Гучкова, Коновалова,
князя Львова. Указывалось на „жажду общества найти выход из создавшегося
политически ненормального положения, которое с каждым днем становится всё
ненормальнее и напряженнее".
Ген. Глобачев докладывал, что часть либеральной оппозиции ищет поддержки в
рабочих. Раскачать рабочие массы на поддержку Г. Думы должна была Рабочая группа
при Военно-Промышленном Комитете. Ей покровительствовали Гучков и Коновалов. Они
наивно верили, что сумеют использовать рабочий класс и при их помощи овладеть
властью.
Создав широкое рабочее движение около Гос. Думы, Гучков надеялся более легко
осуществить и самый персональный дворцовый переворот, осуществление чего
являлось его особо-конспиративной работой, бывшей географически вне поля зрения
Петроградского Охранного Отделения, о чем ниже.
Письменные доклады Глобачева, передаваемые министру при личном словесном
докладе, дополнялись и иллюстрировались более красноречивыми живыми фактами и
именами.
{37} Сомнений в них не возникало. Каждое данное шло из недр соответствующей
партии, организации, группировки. Сведения, представлявшиеся Начальником
Охранного Отделения были вполне достаточны для хорошего министра Вн. дел, дабы
сделать все надлежащие выводы, принять необходимые разумные и целесообразные
меры, с одной стороны, и в то же время параллельно принять предупредительно
карательные меры. Но в России не было тогда ни настоящего министра Внутренних
дел, ни его Товарища по политической и полицейской части, ни настоящего
Директора Департамента Полиции, который помогает министру видеть, знать и
понимать всё совершающееся в стране. Вот, что представлял собой А. Д.
Протопопов, как министр.
Изящный, светский, очаровательный в обращении, мужчина, 50 лет, А. Д. Протопопов
прежде всего был не совсем здоров психически. Он был когда-то болен „дурною
болезнью" и носил в себе зачатки прогрессивного паралича, что замечали близкие
друзья и знали доктора. Лечился у известного Бадмаева и у психиатра Бехтерева.
Некоторые его странности замечались сочленами по Гос. Думе. Премьеры Трепов и
кн. Голицын докладывали об его нездоровье Государю. Зимою ему даже было
предложено отдохнуть некоторое время от нервного переутомления.
Во-первых, он находился под большим психическим влиянием некоего хироманта и
окультиста, спирита и магнетизера Перрэна.
Карл Перрэн — здоровый, высокого роста мужчина, австрийский еврей,
натурализовавшийся в Америке, приезжал в Петроград зимою 1913-14 г., жил в Гранд
Отеле и публиковался в газетах как философ и хиромант. Тогда с ним и
познакомился Протопопов. Перрэн предсказал Протопопову блестящую карьеру, стал
лечить его дочь и наблюдать за здоровьем Протопопова. С января по август 1915 г.
Перрэн жил в Петрограде и за ним наблюдало Охранное Отделение, но ничего
преступного замечено не было. 15 июня Перрэн вновь приехал через Белоостров в
Петроград, был заподозрен в шпионаже в пользу немцев, обыскан и выслан из {38}
России, а в начале июля Департамент дал знать на пограничные пункты о
воспрещении Перрэну въезда в Россию.
В начале октября Перрэн, узнав про назначение Протопопова министром, прислал ему
поздравительное письмо из Стокгольма, напомнил о старом знакомстве и сообщил,
что он, Перрэн, как человек науки об уме, „алхимии" и „магнетической
концентрации", очень интересуется судьбою Протопопова.
„Вы находитесь, — писал Перрэн, — под влиянием Юпитера. Я проник в вашу душу и
нашел, что элементами вашими является честность, сила и стремление к движению
вперед. Что вы человек большого упорства и большой силы убеждения..." „Под вашим
управлением возникнет СИЛЬНАЯ, НОВАЯ, СЧАСТЛИВАЯ РОССИЯ. Правда, путь ваш не
всегда будет усыпан розами, работа ваша будет трудна и обременительна, но вы
преодолеете все препятствия и все затруднения, предстоящие государственному
деятелю..."
Далее „доктор" сообщал Протопопову, что между ноябрем 1916 г. и сентябрем 1917
г. ему грозит болезнь и Перрэн предлагал свои услуги, но только безвозмездно,
настолько он интересуется Протопоповым, как „ученый".
Доктор сообщал, „что в продолжение двух ближайших месяцев он будет стараться при
помощи сильной астральной, магнетической концентрации, предупредить возможность
опасности от болезни".
Протопопов был настолько доволен письмом, что приказал перевести его с
английского на русский язык и хвастался им перед друзьями.
В половине декабря Протопопов получил новое письмо, в котором доктор сообщал,
что собирается приехать и писал между прочим:
„Помните, что вы в настоящие дни являетесь человеком не только с национальной,
но и международной репутацией. Человеком на виду у всего света и если находятся
«дурные глаза», то мы будем знать, как с ними бороться".
{39} Протопопов хотел было посодействовать приезду Перрэна, но доклад о том, что
Перрэн заподозрен в шпионаже, изменил это решение и Перрэну была послана
телеграмма, что по обстоятельствам военного времени министр не может оказать
содействия к приезду его в Петроград. Вот этому-то „доктору Перрэну" и верил
искренни Протопопов. Он верил в его предсказания, верил и в то, что Перрэн
оберегает его своими силами и что, в случае какой-либо опасности, Перрэн
предупредит его. И когда один из друзей стал предупреждать его о надвигающейся
революции, а значит и личной для него опасности, Протопопов лукаво улыбнулся и
многозначительно сказал:
— Нет, дорогой, ведь ОН-то блюдет.
На изумленный вопрос — кто ОН, — Протопопов назвал Перрэна, а дальше следовал
рассказ о гороскопе, об Юпитере и т. д.
Характерною чертою Протопопова была боязнь общественного мнения. Хорохорясь в
Царском Селе по адресу общественников, он по натуре был за них. Он только из
карьерных видов ушел из их лагеря. Он боялся их; хитря перед подчиненными, не
делал часто того, что обязан был делать, как министр. Вот почему он так
отстаивал Гучкова и Коновалова, о чем будет ниже. В душе они были для него свои
люди.
Еще в день назначения министром большой портрет Гучкова украшал стену его
кабинета. Арест кого-либо из „выборных" казался ему непозволительным.
Выслушивая доклады генерала Глобачева, он старался казаться твердым, отнюдь не
либеральным и потому хитрил и лукавил, чтобы оправдать свое бездействие. Чтобы
отделаться от надоедливого генерала, он брал иногда несколько подлинных его
докладов и при английской записке отсылал их для прочтения Императрице... Можно
себе представить, как разбиралась Ее Величество в этих вопросах!
Таков был Протопопов в деле. Ставя выше всего личную карьеру, он, прежде всего,
делал всё, чтобы угодить Их Величествам. Он разыгрывал из себя в Царском Селе
энергичного, {40} решительного, готового на всякую борьбу человека. Он уверенно
и смело лгал, что он всё знает, всё предвидит и, главное, всё предупредит. Чтобы
окончательно закрепить свое положение на женской половине, он не стеснялся
разыгрывать из себя поклонника памяти убитого Старца. Он делал вид, что верит в
его загробные молитвы, уверял таинственно, что Старец руководит им „оттуда".
Передавали, что он уверял однажды Императрицу, что видел „астрал" Старца.
Публика верила этому.
Распутин смеялся над Протопоповым и выразился однажды так: „У него честь, что
подвязка. Как захочешь, так и тянется". На оскорбление Родзянки Протопопов
ответил шуткою, а затем забвением. Честь, как подвязка — помогало ему в
политической игре.
+ + +
Товарища министра, заведовавшего полицией, наблюдавшего за Департаментом полиции
в самый критический момент жизни государства не оказалось по вине самого
Протопопова. После своего назначения он уговорил принять эту должность своего
друга молодости и однополчанина генерала П. Г. Курлова. Курлов согласился. Ему
нужна была реабилитация после убийства Столыпина, сломавшего всю его карьеру. Но
против Курлова была общественность, Гос. Дума. Началась травля. И дряблый
Протопопов, боясь общественности, обманул и предал старого друга. Он, министр,
получив Высочайший о том указ, в течение двух месяцев всё „забывал" подписать
рапорт в Правительствующий Сенат о состоявшемся о Курлове Высочайшем повелении.
Курлов служил, работал, подписывал бумаги как Товарищ министра, но Сенат не
давал им хода, не получая рапорта от Протопопова, а тот всё „забывал". А Гос.
Дума сделала запрос. Курлов оставил должность Товарища министра, а в январе и
совсем подал в отставку. Пример лукавства и двоедушия Протопопова. Таким образом
Протопопов лишился ценного помощника по политической части, знавшего и любившего
полицейское дело всех видов. Дело Департамента полиции осталось без
компетентного руководителя. Пришлось поручить {41} исправление этой должности
самому Директору Департамента — Васильеву. То был настоящий скандал.
Директор Д-та полиции А. Т. Васильев, когда-то Товарищ прокурора, был
порекомендован Протопопову генералом Курловым, причем это назначение
обусловливалось причинами ничего общего с делом не имеющими и вся моральная
ответственность за это неудачное назначение ложится всецело на ген. Курлова.
Васильев, симпатичный в жизни человек, умел хорошо выпить, любил играть в карты
и ласково, под винными парами, убаюкивал Протопопова сказками о том, какой тот
ловкий и удивительный министр.
Руководить Департаментом полиции, а тем более руководить политическим розыском
по империи Васильев был не способен ни по уму, ни по знанию дела, ни по его
характеру. Подделываясь под настроение Протопопова, он находил доклады ген.
Глобачева излишне пессимистическими. Он обезличивал их для дальнейшего
использования министром соответствующей литературной обработкой. Доклады теряли
остроту переживаемого момента. После переворота этот бесхарактерный человек вел
себя позорно.
Так трагически неудачно сложилось Министерство Внутренних дел накануне революции
по части политической, по части полицейской. Других частей я не касаюсь.
+ + +
Находясь под защитой Гучкова, Коновалова и их друзей, Рабочая Группа
Военно-Промышленного Комитета смело работала по агитации.
24 января Раб. Группа распространила среди рабочих прокламацию, в которой
говорилось, между прочим:
„Рабочему классу и демократии нельзя больше ждать. Каждый пропущенный день
опасен. Решительное устранение самодержавного режима и полная демократизация
страны являются теперь задачей, требующей неотложного {42} разрешения, вопросом
существования рабочего класса и демократии... К моменту открытия Думы мы должны
быть готовы на общее организованное выступление."
„Пусть весь рабочий Петроград к открытию Думы, завод за заводом, район за
районом, дружно двинется к Таврическому дворцу, чтобы там заявить основные
требования рабочего класса и демократии".
„Вся страна и армия должны услышать голос рабочего класса. Только учреждение
Временного Правительства, опирающегося на организующийся в борьбе народ, сможет
вывести страну из тупика и гибельной разрухи, укрепить в ней политическую
свободу и привести к миру на приемлемых, как для российского пролетариата, так и
для пролетариата других стран, условиях".
Большевики желали действовать самостоятельно и призывали рабочих на
демонстрацию, но только на 10 февраля, годовщина суда над депутатами
большевиками. В это время в Петрограде из известных большевиков работал
нелегальным лишь Шляпников да Скрябин-Молотов. Все остальные были или за
границей или в ссылке.
Рабочая масса медленно, но верно, раскачивалась. Стачки не прекращались.
Инциденты с полицией учащались. Женщины и дети, застрельщики революций,
становились на окраинах всё смелее и развязнее.
Охранное Отделение видело, что надо действовать. Ген. Глобачев, опираясь на
последнее выступление Рабочей Группы, представил министру обстоятельный доклад о
работе и планах Гучкова, Коновалова и Рабочей Группы и просил разрешения
арестовать их всех. Протопопов не соглашался и, по настоянию Глобачева, собрал у
себя совещание, на которое пригласил своего друга Курлова. Генерал Курлов
поддержал Глобачева. Протопопов согласился на арест, но только одной Рабочей
Группы. И то, по его решению, аресты должны были быть произведены по ордерам
военных властей. Так министр общественник боялся Г. Думы.
{43} В ночь на 27 января были арестованы одиннадцать членов Рабочей Группы, во
главе с Гвоздевым, и четыре члена пропагандистской группы. Все были заключены в
Петропавловскую крепость. Данные обысков были блестящи. Всем были предъявлены
формальные обвинения в государственных преступлениях. О происшедшем было сделано
правительственное сообщение. Удар был неожиданный и жестокий. Гучков и
Коновалов, спасенные от ареста Протопоповым, забили тревогу и стали хлопотать за
арестованных. 29-го они собрали совещание из представителей оппозиции, стараясь
увлечь их на протест. Проект не удался. На собрании выяснилось большое различие
во взглядах на методы борьбы с правительством. В то время, как Гучков и
Коновалов с друзьями работали на революцию, лидер Прогрессивного блока Милюков
высказал мнение, что руководство в борьбе с правительством принадлежит Гос. Думе
в лице ее Прогрессивного блока. То уже была борьба легальная, парламентская. Но
собрание показало, что все группировки от члена Думы с.-д. Чхеидзе до члена Гос.
Совета Гурко — все одинаково против правительства и желают его перемены.
Однако правительство не отступило перед шумихой в деле Раб. Группы. Только
премьера Голицына Гучкову удалось убедить, что Группа вела высоко патриотическую
работу. Арестованные оставались в крепости. Мы увидим ниже, насколько ген.
Глобачев был прав, обратив на них серьёзное внимание и какую роль сыграла Группа
при революции.
+ + +
Арест Рабочей Группы совершенно нарушил внутреннее равновесие Протопопова. Он
пришел в такой экстаз от добытых при обысках данных, что раздул значение арестов
до Геркулесовых столбов.
Он доказывал в Царском Селе, что сорвал революционный заговор, что аресты
предупредили революцию. Он хвастался и кричал при всяком удобном случае, что
раздавит революцию, как щенка. Что, когда нужно будет, он, министр, зальет
Петроград кровью. Друзья, зная его, улыбались, кто {44} не знал, верили. А в то
же время он хитро выгораживал в Царском Селе Гучкова и других либералов,
доказывая, что их аресты поведут лишь к увеличению их популярности. Их
Величества верили ему и тоже переоценили значение арестов Рабочей Группы. Стали
спокойней принимать слухи об оппозиции. Вера во всезнание Протопопова и в его
политическую проницательность возросли еще более.
Начался февраль месяц. Столица была как в лихорадке. Шли частичные забастовки на
заводах. Бродили по улицам ничего не делающие рабочие. Съезжались члены
Законодательных палат, которые должны были начать работы 14 февраля. Съезжались
многие политические и общественные деятели Земгора. Собирался съезд партии
Народной Свободы — КА-ДЕ. Продолжалась конференция Союзников. Происходили тайные
и явные собрания, совещания. Распространялись разные слухи, волновавшие все
круги населения. Все ждали каких-то важных событий. Шептались о возможности
государственного переворота.
В эти дни Гучков сделал первую попытку осуществить свой фантастический
младотурецкий план — захватить Государя Императора, вынудить его отречение в
пользу Цесаревича, причем при сопротивлении Гучков был готов прибегнуть и к
цареубийству.
Гучков полагал, что кто устроит этот переворот, тот и будет господином положения
в решении, кому быть регентом при молодом царе.
План приурочивался к Царскому Селу или Петрограду, но он не удался. Вот что
произошло.
В самую тесную конспиративную группу Гучкова входили: член Гос. Думы Некрасов,
камер-юнкер князь Д. Л. Вяземский, состоявший начальником 17-го передового
отряда Красного Креста, камер-юнкер М. И. Терещенко, служивший в распоряжении
директора Императорских театров, киевский миллионер, также Главноуполномоченный
Красного Креста {45} и участник Военно-Промышленного Комитета, а также служивший
на Румынском фронте генерал-майор Крымов.
Все члены группы, кроме Крымова, были в те дни в Петрограде. Терещенко приехал
из Киева, где он был в близких отношениях с состоявшим при Императрице Марии
Федоровне, князем Долгоруким.
Там, в Киеве, друзья приятно проводили время в гостинице Континенталь, говорили
о текущих событиях. Терещенко отвел в сторону князя Долгорукого и сообщил ему,
что он уезжает в Петроград, где от Государя потребуют отречения. Государыню
заключат в монастырь. Что в заговоре участвуют офицеры Собственного полка и
Конвоя Его Величества, называл фамилии и назвал даже одного полковника.
Переворот назначался на 8 февраля. На вопрос кн. Долгорукого, а что же будут
делать, если Его Величество не согласится на отречение, Терещенко ответил, что
тогда Государя устранят... Терещенко уехал.
На утро князь Долгорукий рассказал всё слышанное состоявшему при Императрице
князю Шервашидзе. Вызвали помощника начальника Дворцовой полиции подполковника
Шепеля и рассказали ему. Шепель отнесся к сообщенному, как к очередной сплетне,
не придал делу серьёзного значения и оно заглохло. До сведения Дворцового
коменданта ни со стороны свиты вдовствующей Императрицы, ни со стороны Дворцовой
полиции об этом случае ничего доведено не было.
Между тем, вернувшийся в Киев из Петрограда, Терещенко опять рассказал кн.
Долгорукому, что план не удалось осуществить. Один из участников, якобы, выдал
всё предприятие.
Последнее неверно. План не был выдан. Дворцовому коменданту он остался
неизвестен до самой революции. Правда в том, что Гучков не нашел среди офицеров
людей, соглашавшихся идти на цареубийство. Не нашел Гучков тогда и вообще
сочувствия среди общественников насильственному перевороту. На предложения
некоторым принять участие в {46} таком заговоре, получались отказы. В числе
отказавшихся был и член Гос. Думы Шульгин.
Гучков изменил и отложил временно план. Он решил организовать остановку царского
поезда во время следования его между Царским Селом и Могилевым, потребовать
отречения, а если придется, прибегнуть и к насилию. Выполнение нового плана было
назначено на половину марта. К этому времени был вызван с Румынского фронта
генерал Крымов.
О таком последнем, окончательном плане нападения на Государя главный начальник
охраны Его Величества, Дворцовый комендант Воейков осведомлен не был и знал ли о
нем Протопопов и его политическая полиция — неизвестно. Полагаю, что они этого
плана не знали.
+ + +
Доклады Начальника Петроградского Охранного отделения министру Протопопову
становились всё тревожнее.
5 февраля ген. Глобачев докладывал об увеличивающемся недовольстве из-за
недостатка некоторых продуктов. Он предостерегал о возможности так называемых
„голодных бунтов" и эксцессов „самой ужасной из всех анархических революций".
Почти ежедневно его доклады сообщали о забастовках.
7 февраля генерал предупреждал, что 14 февраля возможна попытка устроить шествие
к Таврическому дворцу, что большевики, меньшевики и соц.-дем. объединение
вынесли такое же решение. Генерал предупреждал о „грядущих весьма серьёзных
последствиях".
Представил генерал Протопопову и список министров того Временного правительства,
которое предназначается после переворота. На листе значился премьером князь
Львов и все министры будущего Вр. правительства, кроме Керенского и Гвоздева.
Последнее встревожило, наконец, и легкомысленного Протопопова, верившего в свою
звезду Юпитер и т.д. Продолжая {47} хвастаться, что он знает всё и что он
расстреляет революцию и зальет кровью столицу, Протопопов струсил. Он начал
беспокоить докладами Их Величества. Возбуждая недовольство на генерала Рузского,
министр стал просить о выделении Петрограда из ведения Рузского, т.е. о
выделении его из северного фронта в особую единицу, с подчинением
генерал-лейтенанту Хабалову. Новый военный министр генерал Беляев внес этот
проект в Военный совет, тот провел проект и Государь утвердил.
Хабалова Протопопов расхваливал Их Величествам, как энергичного человека, что
совершенно не соответствовало истине. То был довольно старый, не разбиравшийся в
политике генерал солдатского типа, когда-то отличный Начальник Павловского
Военного училища, но теперь человек усталый. Боевая работа ему была уже не по
плечу, а пост ему вверили боевой. Хабалов и начал вырабатывать с
градоначальником Балком (человеком тоже новым для Петрограда) план военной
охраны Петрограда на случай беспорядков.
Чувствуя, однако, свою беспомощность, как министр, не одобряемый премьером,
презираемый с деловой точки зрения другими министрами, Протопопов надумал
провести на пост премьера Н. А. Маклакова. Их общий друг Н. Ф. Бурдуков стал
хлопотать за новую комбинацию. Маклаков соглашался работать совместно с
Протопоповым. Это бы усилило позицию Протопопова. Одновременно велась кампания
за немедленный роспуск Гос. Думы и за назначение новых выборов. Это была
давнишняя мечта Маклакова. Предпринятая кампания сначала имела успех.
8 февраля Протопопов передал Маклакову Высочайшее повеление заготовить проект
манифеста о роспуске Гос. Думы и привезти его лично Государю. На следующий день
Протопопов доложил Государю о предполагаемой на 14 число демонстрации и доложил
выработанный у Градоначальника план охраны Петрограда. План удостоился
Высочайшего утверждения.
{48} Этим планом министр Внутренних дел предусмотрительно сваливал всю
предстоящую борьбу и ответственность по столице на Начальника Петроградского
Военного округа.
+ + +
Слухи о реакционных планах и проектах Маклакова и Протопопова дошли до думских
кругов. Заволновалась вся оппозиция.
Родзянко стал действовать на бывших в Петрограде членов Династии с целью
повлиять на Государя не идти на реакцию.
6 числа с Государем уже говорил приезжавший к чаю из Гатчины Вел. Кн. Михаил
Александрович. Его старались настроить в нужном направлении Родзянко и Вел. Кн.
Александр Михайлович, вызванный в Петроград по делам авиации. Говорил с ним на
фронте и генерал Брусилов, прося повлиять на Государя относительно изменения
политики.
Великий Князь советовал Государю пойти на уступки. Но не надо забывать, что он
был младший брат, да, кроме того, в его взглядах видели влияние его супруги, что
не нравилось. (Об этом см. книгу воспоминаний Вел. Кн. А.М. на нашей стр.,
примечание
ldn-knigi).
9 числа у Государя был с докладом и завтракал В. К. Георгий Михайлович,
вернувшийся из объезда армий в течение трех месяцев. Он знал пессимистический
взгляд на будущее своих братьев Вел. Кн. Николая Михайловича и Сергея
Михайловича. Он много слышал на фронте от Брусилова и других генералов. Он и
доложил, что некоторые из высших начальников считают желательным дарование
реформ, что все относятся с уважением к Гос. Думе.
Еще более решительные шаги предпринял Вел. Кн. Александр Михайлович. В Киеве до
Великого Князя доходили слухи о самых важных революционных проектах либералов. С
ним имел беседу антидинастического характера Терещенко, что привело Вел. Князя в
негодование, т.к. он, прежде всего, понимал всю политическую несерьёзность и всё
легкомыслие Терещенко. В Киеве членам Династии было известно многое, чего не
знали в Царском Селе. Лишь в конце января {49} Императрица Мария Федоровна
получила письмо от одной из внучек, в котором внучка, очевидно наученная кем-то,
убеждала бабушку вернуться в Петроград, пригласить Государя в Аничков дворец и
убедить его сделать перемены в министрах.
Вел. Князь Александр Михайлович, вернувшись в декабре из Петрограда, начал
писать Государю письмо, которое закончил лишь и отправил Государю 4 февраля.
Вел. Князь убеждал Государя пойти навстречу обществу, уволить Протопопова,
назначить министров, пользующихся доверием страны. Вел. Князь писал между
прочим:
„Недовольство растет с большой быстротой и чем дальше, тем шире становится
пропасть между тобою и твоим народом... В заключение скажу, что, как это ни
странно, но правительство сегодня есть тот орган, который подготовляет
революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры,
чтобы сделать как можно больше недовольных и вполне в этом успевает. Мы
присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу".
Великий Князь был прав. Зная и помня, что тогда делалось, под его словами можно
подписаться полностью.
Приехав в Петроград по делам, обеспокоенный всеобщим настроением, зная, что
когда Их Величества вместе, то Государь всецело подчиняется Императрице, Великий
Князь решился добиться свидания с Ее Величеством, переговорить откровенно и
серьёзно с Царицей. От свидания уклонялись. Вел. Князь настаивал и, наконец,
получил приглашение к завтраку 10 февраля. Царица на завтраке не присутствовала.
После завтрака, Государь пригласил Вел. Князя пройти в спальню Царицы.
— Я вошел бодро, — писал позже Вел. Князь — Аликс лежала в постели в белом
пеньюаре с кружевами. Ее красивое лицо было серьёзно и не представляло ничего
доброго. Я понял, что подвергнусь нападкам. Это меня огорчило. Ведь я собирался
помочь, а не причинить вред. Мне также не понравился вид Никки, сидевшего у
широкой постели. В моем письме к Аликс я подчеркнул слова: „Я хочу вас видеть
{50} совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз". Было тяжело и неловко
упрекать Её в том, что Она влечет своего мужа в. бездну в присутствии его
самого".
Сев в кресло у кровати и указав на иконы, Вел. Князь сказал, что будет говорить,
как на духу. Он начал, и уже с первых реплик Царицы разговор принял запальчивый
характер. Великий Князь убеждал изменить курс внутренней политики, устранить
Протопопова, призвать к власти других людей, убеждал Царицу устраниться от
политики и предоставить государственные дела Государю. И вот, что произошло, по
словам Великого Князя:
„Она презрительно улыбнулась. — Все, что вы говорите, смешно. Никки —
Самодержец. Как может Он делить с кем бы то ни было свои Божественные права?
— Вы ошибаетесь, Аликс. Ваш супруг перестал быть Самодержцем 17 октября 1905
года. Надо было тогда думать о его „Божественных правах". Теперь это, увы,
слишком поздно. Быть может, через два месяца в России не останется камня на
камне, чтобы напоминало нам о Самодержцах, сидевших на троне наших предков.
Она ответила как-то неопределенно и вдруг возвысила голос. Я последовал ее
примеру. Мне казалось, что я должен изменить свою манеру говорить.
— Не забывайте, Аликс, что я молчал тридцать месяцев, — кричал я в страшном
гневе, — я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось
в составе нашего правительства или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу,
что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас. Разве мы
должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за
собою ваших родственников.
— Я отказываюсь продолжать спор, — холодно сказала Она. Вы преувеличиваете
опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы сознаете, что я была права.
{51} Я встал, поцеловал Её руку, причем в ответ не получил обычного поцелуя и
вышел. Больше я никогда не видел Аликс".
Разговор Вел. Князя был настолько резок и громок, что Вел. Княжна Ольга
Николаевна попросила дежурного флигель-адъютанта Линевича быть с нею в соседней
комнате.
Отношения между членами Династии были настолько натянуты, время же было
настолько нервное, что на женской половине кому-то пришла в голову мысль о
возможности какого-либо нападения.
Расстроенный Вел. Князь написал в библиотеке письмо Вел. Князю Михаилу
Александровичу о неуспехе своего разговора.
+ + +
Часом позже Государь принял Председателя Гос. Думы Родзянко. Расстроенный
предыдущей беседой, Государь просил прочесть доклад. Доклад был очень резкий,
критиковал отношение правительства к Думе, особенно нападал на Протопопова и на
принятые им в последнее время меры.
Государь слушал с неудовольствием и даже попросил, наконец, поторопиться,
сказав, что его ожидает Вел. Князь Михаил Александрович. Родзянко окончил.
Государь высказал, что он не согласен с его мнением и предупредил, что если Гос.
Дума позволит себе что либо резкое, она будет распущена. Родзянко высказал, что
значит это его последний доклад и предупредил, что после роспуска Думы вспыхнет
революция. Монарх расстался с Председателем Гос. Думы сухо. То было их последнее
свидание.
Государь пил чай с Вел. Князем Михаилом Александровичем. Братья говорили о
текущем моменте, а после Государь принял Щегловитова.
Горячая кампания, поднятая против проектов Маклакова и Протопопова возымела
успех. Когда 11 февраля Маклаков лично привез Государю проект манифеста о
роспуске Гос. Думы, Государь взял проект, но заметил, что этот {52} вопрос надо
обсудить всесторонне и этим дело закончилось. Перемена Государя по отношению Гос.
Думы была в те дни настолько ярко выражена, что около Родзянко говорили, будто
Государь намерен приехать на открытие Гос. Думы, дабы объявить о даровании
ответственного министерства. Говорили, что слухи шли от премьера князя Голицына.
Вопрос о комбинации правительства — Маклаков и Протопопов заглох совершенно.
+ + +
Спасая Гос. Думу от вмешательства толпы, лидер Прогрессивного блока, Милюков
обратился к прессе с открытым письмом, убеждая рабочих не поддаваться агитации и
оставить мысль о демонстрации у Думы в день ее открытия. Этим актом разбивался
слух, что Дума ищет поддержки рабочих и хочет использовать их 14 февраля.
Генерал же Хабалов, с своей стороны, сделал воззвание, приглашая не устраивать
демонстрации. И день открытия Гос. Думы, 14 февраля прошел спокойно.
Проектированное шествие не состоялось. Бастовало лишь до 20 тысяч рабочих. На
двух заводах вышли было рабочие с пением революционных песен и криками: „долой
войну", но были рассеяны полицией. На Невском студенты и курсистки собирались
толпами, но тоже были разогнаны.
Дума открылась, как выражался депутат Шульгин, ,,сравнительно спокойно, но при
очень скромном внутреннем самочувствии всех". От Прогрессивного блока было
сделано заявление о непригодности настоящей власти. Чхеидзе, Ефремов, Пуришкевич
по-разному поддерживали это положение. Так начала свое наступление на власть Гос.
Дума.
15 февраля социалист-революционер А. Ф. Керенский произнес речь против Верховной
Власти. Он заявил, что „разруха страны была делом не министров, которые приходит
и уходят, а и той власти, которая их назначает, т.е. Монарха и Династии".
Слух об этой речи распространился по городу. Премьер Голицын по телефону просил
Родзянко прислать ему текст {53} сказанного. Родзянко отказал в присылке текста
и заверил премьера, что речь ничего предосудительного в себе не заключала.
Голицын поверил и был рад, что не надо начинать нового „дела". Протопопов же, по
обыкновению, перетрусил и выпад Керенского замолчали. Государю даже не доложили
во время и он узнал о том уже после и не от Протопопова.
Спустя два дня Коновалов, Чхеидзе (с.-д.) и Керенский, официально „трудовик",
вновь атаковали правительство. Вновь речь Керенского по нецензурности не могла
быть напечатана, и вновь Родзянко прикрыл ее своим авторитетом.
Но слух о ней распространился. Вновь говорили о Керенском. Это было началом
революционной славы Керенского. Кроме своей смелости, он обязан ею трусости
министра Внутренних дел Протопопова и попустительству Директора Департамента
Полиции Васильева. Только Императрица женским чутьем угадала тогда всю опасность
Керенского и стала твердить, что Керенского надо убрать.
Настроение же в Государственной Думе, при виде трусости правительства,
повышалось, смелость депутатов увеличивалась. Дума сделалась настоящей
революционной трибуной. А, между тем, едва ли кто из буржуазных депутатов хотел
революции. Революции в Думе боялись. Ни одна партия к ней не была готова.
Незадолго перед тем на одном конспиративном совещании революционных организаций
Петрограда представители рабочих заявляли, что для революции они не готовы.
— Они, революционеры, не были готовы, но она, революция, была готова, — говорил
позже депутат В. Шульгин. Они, думцы, сами раскачивали массы на революционное
выступление. Вся серая толпа, вся средняя интеллигенция, многие военные, бывшие
военными только по одежде, все смотрели на Гос. Думу с каким-то упованием. Все
радовались ее нападкам на правительство и сами приходили в волнение. Создавалось
общее революционное настроение. Было ощущение близости революции. Революционный
микроб отравлял {54} столицу, заражал толпу на улице, проникал на заводы и
фабрики, в казармы и канцелярии, в частные дома обывателей.
+ + +
За три недели февраля, до отъезда в Ставку, Государь принял до ста лиц в деловых
аудиенциях. Принял пять представителей иностранных держав, Великих Князей с
деловыми докладами — Бориса Владимировича, Павла Александровича (2 раза),
Сергея, Георгия и Александра Михайловичей и герцога Александра Лейхтенбергского.
К завтраку приглашались: граф Фредерикс, графиня Воронцова-Дашкова (жена
покойного Наместника), Вел. Князь Михаил Александрович (2 р.), Георгий
Михайлович и княгиня Елена Петровна; дежурные флигель-адъютанты: Мордвинов,
Свечин, Линевич, Петровский, гр. Замойский и гр. Воронцов-Дашков, по разу. По
два раза: Саблин, Вилькицкий, герцог Лейхтенбергский и гр. Кутайсов. К чаю были
приглашены: г-жа Ден, Вел. Кн. Александр Михайлович и дважды Вел. Кн. Михаил
Александрович.
К обеду приглашались по разу дежурные флигель-адъютанты: Свечин, гр. Д.
Шереметев, Линевич, гр. Воронцов-Дашков, А. Вилькицкий. По два раза — Мордвинов,
Кутайсов, Петровский, герцог Лейхтенбергский. Три раза был приглашен Саблин.
Один раз обедала А. А. Вырубова.
Обычные прогулки Государь совершал с кем-нибудь из дочерей. 5 и 12 февраля
Царская семья была в гостях у А. А. Вырубовой. Были приглашенные, знакомые,
играл румынский оркестр Гулеско, смешил рассказами артист Лерский. Слухи об этих
вечерах проникли в Петроград и была пущена легенда об „оргиях". Чего только не
выдумывали в петроградских гостиных, чтобы бросить грязью в Царский дворец.
Как всегда, днем, между докладами, Государь много занимался. Присылавшихся и
оставляемых министрами докладов было так много в этом месяце, что Государь даже
ни разу не читал вслух вечером семье, что было для него всегда большим отдыхом.
Государь был полон энергии и работал много.
{55} Никакой апатии, о чем так много говорили, особенно в иностранных
посольствах, в Государе не было заметно. Была заметна иногда усталость, особая
озабоченность, даже тревога, но не апатия. Комментировали тогда много тот факт,
что Государь не приехал на собрание Комитета обороны, что очень обидело Родзянко
и то, что Государь отклонил личный доклад вернувшейся из Румынии Вел. Кн.
Виктории Федоровны.
Что руководило первым обстоятельством — неизвестно, Второе же объяснялось тем,
что пред Государем только что прошли все совещания приезжавших принца Карола,
Братиано с Гурко и министрами. Его Величеству всё было ясно относительно
Румынии. Играли роль, конечно, и натянутые отношения с возглавлявшей
„Владимировичей" Вел. Кн. Марией Павловной. В половине февраля Вел. Кн. Мария
Повловна сочла за лучшее уехать на Кавказ. Но до дворца доходили слухи, что и
взгляды Вел. Кн. Виктории Федоровны не были в пользу Императрицы. Отклонив
личный доклад, Государь просил прислать письменный, что и было исполнено.
На этот доклад Государь ответил Вел. Кн. Виктории Федоровне очень любезным
личным письмом. Государь писал между прочим, что он по-прежнему любит Вел. Кн.
Кирилла Владимировича и его братьев, безусловно верит им и не сомневается в их к
нему верности и преданности. Автор слышал это последнее лично от Вел. Кн.
Виктории Федоровны. Рассказав это, Вел. Княгиня прибавила, что это историческое
письмо сохранялась, как реликвия в их семье, даже при большевиках. Оно было
приколото кнопками снизу к обеденному столу.
Во второй половине февраля заболели простудой и слегли Цесаревич и Вел. Кн.
Ольга Николаевна, а затем и Вел. Кн. Анастасия Николаевна.
На первой неделе Великого поста Государь с семьей говел. 17 числа все
исповедывались, а 18-го Их Величества с Вел. Кн. Татьяной и Анастасией
Николаевнами причащались. А затем отец Александр причастил в их комнатах
Цесаревича и Вел. Кн. Ольгу и Марию Николаевен.
{56} 19 февраля Государь, пригласив Дворцового коменданта, сказал о своем
решении ехать в Ставку. На осторожно выраженную Воейковым мысль о переживаемом
времени, Государь ответил, что Протопопов не предвидит никаких осложнений и
просил сделать все распоряжения к отъезду на 22 число.
Вечером, Императрица, узнав, что у А. А. Вырубовой собрались несколько офицеров,
прибывшего на охрану Гвардейского экипажа, пригласила Анну Александровну со
всеми гостями в свои апартаменты. Собралась вся Царская семья, кроме больных. В
числе приглашенных были: г-жа Ден, Н. П. Саблин, командир прибывшего батальона
Месоедов-Иванов и офицеры Родионов и Кублицкий.
Батальон прибыл с фронта лишь 15 числа и расположился в деревне Александровке.
Он по охране выходил из прямого подчинения Вел. Кн. Кириллу Владимировичу и
подчинялся Дворцовому коменданту. Их Величества были очень довольны прибытием
моряков. Царские дети были в восторге. Командир батальона, Месоедов-Иванов, при
прибытии батальона собрал офицеров и просил быть осторожней при разных встречах
и парировать должным образом, если бы кто-либо позволил себе непозволительное по
адресу Царской семьи. Обращение командира встретило самый горячий отклик у
офицеров.
И в этот вечер, в гостиной Императрицы, прощаясь с офицерами, Государь сказал
Месоедову-Иванову, что он уезжает совершенно спокойно, так как оставляет семью
под их охраной.
20 числа Государь принял премьера князя Голицына, предупредил об отъезде и
напомнил ему, что в его распоряжении находится подписанный Его Величеством указ
о роспуске Гос. Думы, которым Государь уполномочивает Голицына воспользоваться в
случае экстренной надобности, проставив лишь дату и протелеграфировав о том в
Ставку.
21 числа Государь принял министров Беляева и Покровского, принял Щегловитова, а
вечером Протопопова. {57} Протопопов уверял Государя в полном спокойствии в
столице, желал хорошего путешествия и скорейшего возвращения. После доклада
Протопопова был принят Императрицей. Уходя из Царских покоев, Протопопов сказал
весело скороходу Климову: — Вот, Климов, ваши генералы уговаривают Его
Величество не уезжать в Ставку и говорят, что будут какие-то беспорядки. А я вам
говорю: — можете ехать, всё в порядке, берегите Государя. И, похлопав по плечу
Климова, министр быстро прошел к выходу. Позже эти заверения Протопопова не раз
будет вспоминать царская прислуга.
22 февраля. В Царском Селе ясный, солнечный, крепкий, морозный день. Государь с
утра укладывался в дорогу. Принял Мамонтова, которому повелел через неделю
приехать с докладом в Ставку, Кульчицкого и Добровольского.
К завтраку приехал Вел. Кн. Михаил Александрович. Он был очень доволен поездкой
Государя. Распрощавшись после завтрака с семьей и А. А. Вырубовой, Государь
выехал из дворца с Императрицей. Дружно крикнули: „Здравия желаем Ваше
Императорское Величество" стоявшие у главных ворот чины Конвоя, Собственного
полка, Дворцовой полиции. Проехали в церковь Знамения. Приложились к чудотворной
иконе Божией Матери. Поехали к Царскому павильону. Белая пелена расстилалась
кругом. Блестел на солнце купол Федоровского собора. Переливался веселый звон
его колоколов. Там только что окончили напутственный молебен.
В два часа Императорский поезд тронулся в путь. По сторонам, как вкопанные,
часовые Железнодорожного полка. Вдали на лыжах „охрана второй линии". Царский
поезд скрылся, повернув на Гатчину.
Царица в красных пятнах от волнения вернулась во дворец. Неясное предчувствие
чего-то нехорошего угнетало ее. Ее Величество долго молилась и плакала. Плакали
и на детской половине. Вечером слегла в постель А. А. Вырубова.
Вернуться к оглавлению
книги
Спиридович А.И. «Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 г.г.»
Всеславянское Издательство, Нью-Йорк. 1-3 книги. 1960, 1962 гг.
Электронная версия книги воспроизводится с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru/
OCR Nina & Leon Dotan
ldnleon@yandex.ru
{00} - № страниц, наши примечания - текстом меньше,
курсивом.
Далее читайте:
Спиридович
Александр Иванович (биографические материалы).
|
