Родственные проекты:
|
Великая Война и Февральская Революция
1914-1917 гг.
Книга 3
{271}
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ.
— День 2 марта в Царском Селе. — Настроение во дворце. — Бунт роты
Собственного Железнодорожного полка. — Слухи из Петрограда. — Разгром квартиры
Министра двора и артист Мамонт Дальский. — Царица и проект манифеста В. К. Павла
Александровича. — В. К. Павел Александрович и Кирилл Владимирович — Уход с
охраны рот Гвардейского Экипажа. — Офицеры экипажа. — Письмо Императрицы
Государю. — Грабежи в Царском Селе. — Нейтральная зона. — 2 марта в Петрограде.
— В Таврическом Дворце. — Впечатление от Приказа № 1. — Образование Временного
Правительства. — Министры Керенский и Милюков. — Слухи об отречении Государя и о
революции в Германии. — 2 марта в Ставке, в Могилеве. — Генерал Алексеев
сторонник отречения Государя. — Разговор генералов Лукомского и Данилова. —
Агитация за отречение. — Телеграмма Алексеева всем Главнокомандующим. № 1872 по
вопросу отречения. — Генерал Алексеев агитирует за отречение. — Переговоры
генералов: Алексеева с Брусиловым, Клембовского с Эвертом, Лукомского с
Сахаровым. — Телеграммы генералу Рузскому и В. К. Николаю Николаевичу. — Ответы
главнокомандующих. — Составление доклада Государю.
С утра 2 марта в Царскосельском дворце царила большая тревога. Из города шли
слухи, что готовится нападение на дворец. На Павильоне ночью взбунтовалась рота
Железнодорожного полка, охранявшая Павильон и пути к нему. Убили двух офицеров;
рота ушла в Петроград. Из Петрограда сообщили, что толпа разгромила и подожгла
дом Министра Двора графа Фредерикса, считая что он немец. Толпой громил
руководил красавец артист, любимец провинциальных сцен Мамонт Дальский. Он вдруг
сделался анархистом и стал во главе одной из банд. Дальский не стеснялся
хвастаться позже, какие вещи он отобрал для себя из квартиры Фредерикса и в их
числе громадное чучело медведя, стоявшее при входе. Больную графиню едва спасли
и увезли в один из госпиталей.
В 11 часов утра генерал Гротен, в присутствии графа Бенкендорфа, вручил
Императрице пакет от В. К. Павла Александровича. Граф прочитал Ее Величеству
заключавшийся там акт. То был как бы манифест с обещанием конституции после
окончания войны. Императрица выслушала документ, ничего не ответила и спрятала
его.
В тот же день в письме Государю Императрица уделила этому документу такие
строки: — „Павел, получивший от меня страшнейшую головомойку за то, что ничего
не делал с гвардией, старается теперь работать со всех сил и собирается спасти
всех нас благородным и безумным способом: он составил идиотский манифест
относительно конституции после войны и т. д."
Но Великий Князь, несмотря на отказ Императрицы подписать тот манифест, сам
подписал тот документ, собрал {272} под ним подписи нескольких членов династии и
отправил его в Государственную Думу. Там документ был принят Милюковым. Он
прочитал его, сказал что-то и спрятал его в карман. Великий Князь не ограничился
этим. Услышав о проекте отречения Государя, Вел. Князь написал Вел. Князю
Кириллу Владимировичу следующее письмо:
„Ты знаешь, что я, через Н. П. все время в контакте с Государственной Думой.
Вчера вечером мне ужасно не понравилось новое течение, желающее назначить Мишу
регентом. Может быть это только сплетни, но мы должны быть на чеку и всячески,
всеми способами сохранить Ники престол...
Если Ники подпишет манифест о конституции, то ведь этим исчерпываются все
требования народа и Временного Правительства. Переговори с Родзянко и покажи ему
это письмо. Крепко тебя и Дюкки обнимаю. Твой дядя Павел".
Вел. Кн. Кирилл Владимирович ответил следующим письмом:
„Дорогой дядя Павел. Относительно вопроса, который тебя беспокоит, до меня дошли
одни лишь слухи. Я совершенно с тобой согласен, но Миша, несмотря на мои
настойчивые просьбы работать ясно и единогласно с нашим семейством, прячется и
только сообщается с Родзянко.
Я был все эти тяжелые дни один, чтобы нести всю ответственность перед Ники и
родиной, спасая положение, признавая новое правительство. Обнимаю. Кирилл. 2
марта 1917 г."
Поведение в те дни Вел. Кн. Кирилла Владимировича вообще и, в частности, его
желание; чтобы роты Гвардейского экипажа ушли из Ц. Села в Петроград, находили
во дворце самое строгое неодобрение. И вдруг больно всех ударило сообщение, что
и последние две роты экипажа (1 и 3) ушли в Петроград. Одна из Александровки,
другая с Павильона. Но все 17 офицеров батальона (за исключением молодого
Кузьмина), во главе с ком-ром батальона Мясоедовым-Ивановым, явились во дворец в
распоряжение Ее Величества. Во дворец же было принесено и сдано знамя экипажа,
при котором находился мичман Черемшанский.
{273} Вечером Императрица вышла к офицерам, поблагодарила их за преданность и
верную службу и высказала пожелание, чтобы офицеры вернулись в Петроград в свою
часть.
Офицеры исполнили желание Ее Величества и в следующие же дни подверглись
преследованиям, а некоторые и арестам.
Поздно вечером Императрица написала два одинаковые письма Государю и вручила их
молодым офицерам: Соловьеву и Грамотину, пообещавшим доставить их Его
Величеству.
Императрица писала:
„...Всё отвратительно и события развиваются с колоссальной быстротой. Но я
твердо верю и ничто не поколеблет этой веры — всё будет хорошо.... Ясно, что они
хотят не допустить тебя увидеться со мною прежде, чем ты подпишешь какую-нибудь
бумагу, конституцию или еще какой-либо ужас в этом роде".
О членах Царской Семьи и о близких служащих Царица писала:
„Борис уехал в Ставку. Георгий в Гатчине, не дает о себе знать и не приезжает.
Кирилл, Ксения, Миша не могут выбраться из города, Твое маленькое семейство
достойно своего отца. Я постепенно рассказываю о положении старшим и Корове...
Беби я сказала лишь половину... Все в отчаянии, что ты не едешь. Лили — ангел,
неразлучна, спит в спальне. Мария со мной... Гротен — совершенство. Ресин
спокоен. Старая чета Бенкендорф ночует в доме, а Апраксин пробирается сюда в
статском. Я пользовалась Линевичем, но теперь боюсь, что и его задержали в
городе. Никто из наших не может приехать... Все мы бодры, не подавлены
обстоятельствами, только мучаемся за тебя и испытываем невыразимое унижение за
тебя, святой страдалец. Всемогущий Бог да поможет тебе..."
Царица просила Государя носить крест Распутина, „если даже и неудобно, ради
моего спокойствия." То было последнее письмо.
А в Царском шел грабеж. Громили винные магазины. Разнузданные банды солдат
бродили по городу. Но между {274} городом и дворцом была установлена нейтральная
полоса и банды и толпа за нее не переступали.
Во дворец уже проник слух, что возможно отречение.
Слуху не хотелось верить.
В тот день 2-го марта Таврический дворец кишел толпой, как муравейник. С утра на
стенах и заборах появился „Приказ № 1". Солдаты были в восторге. Офицеры в
панике. Во дворе против главного входа нельзя протолкаться — сплошная стена
солдат. В комнатах говорят про намеченных новых министров. Портфель министра
юстиции, чтобы угодить рабочим, отдан Керенскому, хотя раньше прочно стояла
кандидатура Маклакова. Керенский, несмотря на решение Исполкома не входить в
правительство, принял портфель и, когда объявил об этом в Совете Рабочих и
Солдатских Депутатов, гром аплодисментов как бы санкционировал его назначение.
Этому назначению многие, далеко не революционеры, искренне радовались, так как
популярность Керенского в массе была велика и он один умел влиять на толпу.
Керенский бросил толпе обещание добиться амнистии сосланным большевикам и толпа
неистовствала от восторга.
После 3 час., в Екатерининском зале говорил Милюков, министр иностранных дел. Он
расхваливал военного министра Гучкова и финансов — Терещенко. На сыпавшиеся из
толпы вопросы о Государе, о династии, Милюков заявил:
„Старый деспот, доведший страну до полной разрухи, сам откажется от престола или
будет низложен. Власть перейдет к регенту В. Кн. Михаилу Александровичу.
Наследником будет Алексей".
Толпа отвечала протестами и криками „долой, республика, республика". Агенты
Исполкома агитировали против династии, уверяя солдат, что каков бы ни был
Государь — станут преследовать за революцию. Манифестация против монархии со
стороны рабочих и солдат была столь внушительна и так энергично поддержана
Исполкомом перед новыми министрами, что Милюкову пришлось заявить толпе, что
мнение о будущем монархе и регенте есть его личное мнение.
Так либералы уже сдавали свои позиции революционной демократии.
А между тем, днем появились афиши с телеграммой Вел. Кн.
Николая
Николаевича,
что он коленопреклоненно умолял Государя об отречении. Солдаты неистовствовали
от восторга: „Микола", „Миколай Миколаевич за нас, ура, ура. Долой!" Часов после
четырех, среди министров уже положительно говорили, что Государь отрекся во
Пскове. Кто-то пустил утку, что и в Германии революция. То было напечатано в
московском „Русском Слове". Толпа неистовствовала от восторга. Сам председатель
Совета Рабочих и Солдатских депутатов, Чхеидзе, по словам Суханова, стоя на
столе, „потрясая какими-то скомканными листами бумаги, выкатив глаза,
подпрыгивал на столе на пол-аршина и что было сил, кричал ура".
Еще с большим усердием шли аресты. В 6 часов вечера, по личному приказанию
Керенского (уже министра юстиции), был арестован генерал Спиридович. За ним
приехал офицер Михайловского Артиллерийского Училища с конвоем и генерала
доставили сначала в Таврический дворец, откуда, по приказанию Некрасова, отвезли
в Петропавловскую крепость. Этим арестом закончилась официальная служба генерала
„Царю и Родине". Он был уволен в отставку и содержался под стражей до 2 октября
1917 года.
Между тем, в Ставке Верховного Главнокомандующего, в Могилеве, с утра 2 марта
шла лихорадочная работа по свержению Государя с престола. Уже более суток
генерал Алексеев стоял за отречение Государя, что, главным образом, и ободряло
Родзянко. Рано утром 2 марта генерал Алексеев, ознакомившись с телеграммой ген.
Рузского об его разговоре с Родзянко, принял открыто уже сторону тех, кто
добивался отречения Государя Императора. С этого момента генерал Алексеев
открыто, официально принимает ряд мер, чтобы склонить Государя Императора
передать престол Наследнику Цесаревичу.
Около 9 часов утра, по приказанию генерала Алексеева, генерал-квартирмейстер
Лукомский вызвал к аппарату генерала Данилова (Псков) и передал ему следующее:
{276} „Здравствуй Юрий Никифорович. У аппарата Лукомский. Генерал Алексеев
просит сейчас же доложить Главкосеву, что необходимо разбудить Государя и сейчас
же доложить ему о разговоре генерала Рузского с Родзянко. Переживаем слишком
серьёзный момент, когда решается вопрос свержению Государя с престола. Уже более
суток генерал Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать, так как
теперь важна каждая минута и всякие этикеты должны быть отброшены.
Генерал Алексеев просит, по выяснении вопроса, немедленно сообщить, дабы
официально и со стороны военных властей, сделать необходимое сообщение в армии,
ибо неизвестность хуже всего и грозит тому, что начнется анархия в армии. Это
официально.
А теперь я прошу тебя доложить от меня генералу Рузскому, что, по моему
глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Надо помнить, что
вся Царская Семья находится в руках мятежных войск, ибо, по полученным
сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками, как об этом вчера уже сообщал
вам генерал Клембовский. Если не согласиться, то, вероятно, произойдут
дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать царским детям, а затем начнется
междоусобная война и Россия погибнет под ударами Германии и погибнет вся
династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет. Я буду ждать твоего
ответа. Лукомский.
В приведенных словах сведения о занятии дворца войсками были совершенно неверны.
Ставка или продолжала питаться лживыми сведениями, или застращивала Псков, дат
бы подтолкнуть Государя на отречение.
Генерал Данилов, прочтя сообщение Лукомского, спокойно ответил, что через час
генерал Рузский будет с докладом у Государя и потому будить генерала раньше
времени он не находит возможным. Он сообщил, как трудно было Рузскому убедить
Государя дать ответственное министерство и он выразил убеждение, что едва ли
возможно будет получить от Государя определенное решение.
{277} Данилов закончил свое сообщение такими словами:
„Много горячих доводов высказал генерал Рузский в разговоре с Родзянко в пользу
оставления во главе Государя с ответственным министерством перед народом, но,
видимо, время упущено, и едва ли возможно рассчитывать на такое сохранение. Вот
пока всё, что я могу сказать. Повторяю, от доклада генерала Рузского я не жду
определенных решений".
Лукомский ответил: „Дай Бог, чтобы генералу Рузскому удалось убедить Государя. В
его руках теперь судьба России и Царской Семьи".
Разговор окончился. Лукомский доложил запись разговора Алексееву. Было ясно, что
надеяться на успех убеждения Государя только силою одного Рузского не
приходится. Алексеев решил воздействовать на Государя через всех
главнокомандующих, включая и Вел. Кн. Николая Николаевича, для чего,
предварительно, сговорить, согласовать их на это воздействие. Была ли это личная
инициатива самого Алексеева, или инициатива кого-либо из его помощников —
неизвестно. Позже Алексеев говорил Лукомскому, что то была инициатива Рузского,
но это не подтверждается никакими документами. Во всяком случае, Алексеев
приказал Лукомскому и для главнокомандующих была составлена циркулярная
телеграмма № 1872 следующего содержания:
„Его Величество находится во Пскове, где изъявил свое согласие объявить манифест
идти навстречу народному желанию — учредить ответственное перед палатами
министерство, поручив председателю Гос. Думы образовать кабинет. По сообщении
этого решения, Главкосевом председателю Гос. Думы, последний, в разговоре по
аппарату в два с половиной часа 2-го сего марта, ответил, что появление такого
манифеста было бы своевременно 27 февраля, в настоящее же время этот акт
является запоздалым, что ныне наступила одна из страшнейших революций,
сдерживать народные страсти трудно, войска деморализованы. Председателю Гос.
Думы хотя пока и верят, но он опасается, что сдержать народные страсти будет
невозможно, что теперь династический вопрос {277} поставлен ребром и войну можно
продолжать до победоносного конца лишь при исполнении предъявляемых требований
относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила
Александровича".
Далее в телеграмме следовало уже личное мнение генерала Алексеева.
„Обстановка, невидимому, не допускает иного решения и каждая минута дальнейших
колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армий
и работа железных дорог находятся фактически в руках Петроградского Временного
Правительства. Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжать до
конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу династии.
Это нужно поставить на первый план хотя бы ценою дорогих уступок.
Если вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать спешно свою
верноподданническую просьбу Его Величеству через Главкосева, известив Наштаверха.
Повторяю, что потеря каждой минуты может стать роковой для существования России
и что между высшими начальниками действующей армии нужно установит единство
мыслей и целей и спасти армии от колебаний и возможных случаев измены долгу.
Армии должны всеми силами бороться с внешним врагом, а решения относительно
внутренних дел должны избавить ее от искушения принять участие в перевороте,
который более безболезненно совершится при решении сверху. 2 марта 1917 г. 10 ч.
15 м. № 1872. Алексеев".
Такова была телеграмма генерала Алексеева, которая, по выражению генерала
Лукомского, „подсказывала главнокомандующим ответ, который начальник штаба
желал, чтобы они сообщили Государю".
Это неточно. Телеграмма не только „подсказывала" ответ, она подговаривала,
убеждала главнокомандующих добиться отречения, она соглашала их на отречение
Государя Императора.
В 10 ч. 15 м. утра 2-го марта началась передача этой телеграммы № 1872
одновременно по прямым проводам главнокомандующим
Брусилову, Эверту и Сахарову.
Началась официально преступная агитация за отречение Царствующего Императора.
Главнокомандующему Южным фронтом Брусилову телеграмму передавал сам генерал
Алексеев.
Передав всю телеграмму, Алексеев прибавил: — По-видимому из Пскова посланы были
повеления генералу Иванову возвратиться как ему самому, так и вернуть все
войска, направленные из армии в Царское Село. Сейчас мне сообщили, что генерал
Иванов через полчаса вернется в Могилев, чему, однако, я не вполне доверяю.
Алексеев. 2 марта, 11 ч.
БРУСИЛОВ ответил: — Колебаться нельзя. Время не терпит. Совершенно с вами
согласен. Немедленно телеграфирую через Главкосева телеграмму с всеподданнейшею
просьбою Государю Императору. Совершенно разделяю все ваши воззрения. Тут двух
мнений быть не может. Кончил.
АЛЕКСЕЕВ продолжал: — Будем действовать согласно. Только в этом возможность
пережить с армией ту болезнь, которой страдает Россия и не дать заразе
прикоснуться к армии. До свидания. Всего хорошего.
БРУСИЛОВ ответил: — Очевидно, должна быть между нами полная солидарность. Я
считаю вас по закону верховным главнокомандующим, пока не будет другого
распоряжения.
Да поможет вам Господь.
Главнокомандующему Западным фронтом Эверту телеграмму передавал по проводу
помощник начали, штаба генерал Клембовский.
Они начали разговор в 10ч. 15м. и окончили в 11 часов.
КЛЕМБОВСКИЙ, передав текст телеграммы, прибавил: — Вот и всё. Если имеете задать
вопрос, то я в вашем распоряжении.
ЭВЕРТ: — Этот вопрос может быть разрешен безболезненно для армии, если только он
будет решен сверху В противном случае, несомненно, могут быть и желающие ловить
рыбу в мутной воде. Есть ли время сговориться с командующими армиями? Запрошены
ли остальные главнокомандующие?
КЛЕМБОВСКИЙ: — Всем главнокомандующим сообщено одно и то же. Время не терпит,
дорога каждая минута, иного исхода нет. Государь колеблется. Единогласные мнения
главнокомандующих могут побудить его принять решение, единственно возможное для
спасения России и династии. При задержке в решении вопроса, Родзянко не ручается
за сохранение спокойствия, причем все может кончиться гибельной анархией. Надо
иметь в виду, что Царскосельский дворец и августейшая семья охраняются
восставшими войсками.
ЭВЕРТ: — Больше ничего не имею.
КЛЕМБОВСКИЙ: — Имею честь кланяться.
Главнокомандующему Румынским фронтом Сахарову телеграмму передавал
квартирмейстер генерал Лукомский.
ЛУКОМСКИЙ, подойдя к аппарату в 10 ч. 15 мин., начал:
— Попросите к аппарату главнокомандующего. У аппарата генквартверх. Для передачи
очень срочной и важной депеши и для личных объяснений, если таковые потребуются.
Вопрос крайне спешный. Поэтому прошу помощника главнокомандующего не отказать
подойти к аппарату возможно скорее.
ДЕЖУРНЫЙ: — Сию секунду доложу.
ЛУКОМСКИЙ: — У аппарата генерал-лейтенант Лукомский. Честь имею кланяться, ваше
высокопревосходительство. Генерал Алексеев поручил мне передать вам
нижеследующую телеграмму. И Лукомский передал полностью телеграмму № 1872, после
чего спросил: — Нет ли каких-либо вопросов, так как кончил?
САХАРОВ: — У аппарата генерал Сахаров. {281} Здравствуйте, Александр Сергеевич.
Скажите пожалуйста, то, что вы сказали, то составляет мнение Михаила
Васильевича?
ЛУКОМСКИЙ: — Да, мнение Михаила Васильевича начинается после слов Михаила
Александровича, — со слова „Обстановка". (См. выше — полный текст тел. № 1872).
САХАРОВ: — А от других главнокомандующих есть ответ или нет?
ЛУКОМСКИЙ: — Эта телеграмма одновременно передается всем главнокомандующим.
Генерал Алексеев говорит с генералом Брусиловым, генерал Клембовский говорит с
генералом Эвертом, мне поручено передать вам и передать в Тифлис.
САХАРОВ: — Повидимому, как ни грустно, а придется согласиться с этим
единственным выходом. Телеграмму составлю, но те было ли бы лучше отправить ее
после получения от вас окончательного решения, основанного на мнении всех
остальных. Но было бы крайне желательно и даже более всего необходимо знать
ответ с Кавказа.
ЛУКОМСКИЙ: — Должен доложить, что генерал-адъютант Рузский, по-видимому, с этим
согласен. Генерал Клембовский сейчас мне передает, что генерал Эверт,
по-видимому, не находит другого выхода. Лучше всего приготовьте ваш ответ как
Алексееву, так и телеграмму Государю, а я вам сейчас же доложу, как только будет
получен ответ с Кавказа, после чего вы и пошлете свои телеграммы.
САХАРОВ: — Отлично. Так и сделаю. До свидания, Александр Сергеевич.
ЛУКОМСКИЙ: — До свидания, ваше высокопревосходительство. Разговор окончен 2
марта в 11 ч. 7 м.
В то же время, в 10ч. 50м. телеграмма № 187а была отправлена в Тифлис генералу
Янушкевичу для В. К. Николая Николаевича, а также передана и генералу Рузскому.
Ставка очень торопилась и нервничала в деле отречения Государя Императора. В
12ч. 14м. генералу Янушкевичу, {282} за подписью Лукомского, была послана такая
телеграмма: — „Генерал Алексеев, вследствие срочности дела, просит сообщить
ответ Великого Князя", на что Янушкевич немедленно телеграфировал: — „Скоро, по
окончании редактирования, ответ будет сообщен. Составляется в духе пожеланий
генерала Алексеева. Янушкевич".
Известие о проекте отречения Государя Императора было встречено с большою
радостью в Тифлисе, в семье Великого Князя. Ответ же генерала Янушкевича весьма
удовлетворил генерала Алексеева. По его приказанию об этом столь важном ответе
генерал Клембовский в 13 ч. 39 м. сообщил генералу Сахарову и просил сообщить
его решение, причем добавил, что Брусилов и Эверт уже прислали их ответы.
Уговаривая столь зависимых от Ставки главнокомандующих воздействовать на
Государя с целью добиться „добровольного" отречения, генерал Алексеев пытался
привлечь к этому воздействию и начальника Морского штаба при Ставке адмирала
Русина, непоколебимого в верности и честности человека, которого очень ценил и
уважал Государь.
Не будучи подчинен Алексееву, Русин держал себя в Ставке очень достойно,
независимо и самостоятельно.
Утром адмирал Русин был приглашен к генералу Алексееву. Алексеев рассказал, что
Государь задержан в пути, находится во Пскове и ему из Петрограда предъявлены
требования.
— „Что же требуют? Ответственного министерства?" — спросил адмирал.
— Нет. Больше. Требуют отречения, — ответил Алексеев.
— Какой ужас, какое несчастье, — воскликнул Русин.
Алексеев спокойно и невозмутимо молчал. Разговор оборвался. Собеседники поняли
друг друга. Русин встал, попрощался и вышел из кабинета, даже не спросив для
чего, собственно, его приглашал Алексеев.
Так рассказывал об этой сцене автору сам адмирал Руcин.
{283} Пришел наконец и столь желанный ответ от В. К. Николая Николаевича. Стали
редактировать общую телеграмму от генерала Алексеева Государю Императору,
которая и была передана во Псков в 14ч. 30 м. дня.
Перед отправкой телеграммы под ней предложили подписаться и адмиралу Русину, от
чего адмирал Русин с негодованием отказался, считая обращение с подобною
просьбой изменой Государю Императору.
Вернуться к оглавлению
книги
Спиридович А.И. «Великая Война и Февральская Революция 1914-1917 г.г.»
Всеславянское Издательство, Нью-Йорк. 1-3 книги. 1960, 1962 гг.
Электронная версия книги воспроизводится с сайта
http://ldn-knigi.narod.ru/
OCR Nina & Leon Dotan
ldnleon@yandex.ru
{00} - № страниц, наши примечания - текстом меньше,
курсивом.
Далее читайте:
Спиридович
Александр Иванович (биографические материалы).
|
