Родственные проекты:
|
Спецоперации
Лубянка и Кремль 1930-1950 годы
Рисунок, карандаш, листок блокнота, автор Белоцкий М.Л.
Текст на рисунке: «По троцкистской шпаргалке» рукой автора,
надпись «15 съезд ВКП. 7/XII.27» рукой неизвестного.
Ф. 74. Оп. 2. Д. 168. Л. 150.
Вход в здание Кремля, где работал
Сталин, был мне знаком по прошлым встречам
с ним. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и пошли по длинному безлюдному
коридору, устланному красным ковром, мимо кабинетов с высокими дверями, какие
бывают в музеях. Нас с Берией пропустил тот же офицер охраны, который дежурил и
тогда, когда меня приводил сюда
Ежов. Сейчас он приветствовал уже не Ежова, а
Берию: "Здравия желаю, товарищ Берия!"
Берия открыл дверь, и мы вошли в приемную таких огромных размеров, что стоявшие
там три письменных стола выглядели совсем крошечными. В приемной находились
трое: двое в кителях того же покроя, что и у Сталина, и один в военной форме.
Берию приветствовал невысокий, казавшийся с виду коренастым, человек в зеленом
кителе, голос которого звучал тихо и бесстрастно. (Уже потом я узнал, что это
был Поскребышев, начальник секретариата Сталина.) Мне показалось, что в этой
комнате было правилом полное отсутствие внешних проявлений каких бы то ни было
эмоций. И действительно, таков был неписаный и раз навсегда утвержденный
Сталиным и Молотовым порядок в этом здании.
Поскребышев ввел нас в кабинет Сталина и затем бесшумно закрыл за нами дверь.
В этот момент я испытывал те же чувства, что и в прежние встречи со Сталиным:
волнение, смешанное с напряженным ожиданием, и охватывающий всего тебя восторг.
Мне казалось, что биение моего сердца могут услышать окружающие.
При нашем появлении Сталин поднялся из-за стола. Стоя посередине кабинета, мы
обменялись рукопожатиями, и он жестом пригласил нас сесть за длинный стол,
покрытый зеленым сукном. Рабочий стол самого Сталина находился совсем рядом в
углу кабинета. Краем глаза я успел заметить, что все папки на его столе
разложены в идеальном порядке, над письменным столом - портрет Ленина, а на
другой стене - Маркса и Энгельса. Все в кабинете выглядело так же, как в прошлый
раз, когда я здесь был. Но сам Сталин казался другим: внимательным, спокойным и
сосредоточенным. Слушая собеседника, он словно обдумывал каждое сказанное ему
слово, похоже имевшее для него особое значение. И собеседнику просто не могло
прийти в голову, что этот человек мог быть неискренним.
Было ли так на самом деле? Не уверен. Но Берию Сталин действительно выслушал с
большим вниманием.
- Товарищ Сталин, - обратился тот к нему, - по указанию партии мы разоблачили
бывшее руководство закордонной разведки НКВД и сорвали их вероломную попытку
обмануть правительство. Мы вносим предложение назначить товарища Судоплатова
заместителем начальника разведки НКВД, с тем чтобы помочь молодым партийным
кадрам, мобилизованным на работу в органах, справиться с выполнением заданий
правительства.
Сталин нахмурился. Он по-прежнему продолжал держать трубку в руке, не раскуривая
ее. Затем чиркнул спичкой (жест, знакомый всем, кто смотрел хоть один журнал
кинохроники) и пододвинул к себе пепельницу. Он ни словом не обмолвился о моем
назначении, но попросил Берию вкратце рассказать о главных направлениях
разведывательных операций за рубежом. Пока Берия говорил, Сталин встал из-за
стола и начал мерить шагами кабинет, он двигался медленно и совершенно неслышно
в своих мягких кавказских сапогах.
Хотя Сталин ходил не останавливаясь, мне казалось, он не ослабил свое внимание,
наоборот, стал более сосредоточен. Его замечания отличались некоторой
жесткостью, которую он и не думал скрывать. Подобная резкость по отношению к
людям, приглашенным на прием, была самой, пожалуй, типичной чертой в его
поведении, составляя неотъемлемую часть личности Сталина - такую же, как оспины
на его лице, придававшие ему суровый вид.
По словам Берии, закордонная разведка в современных условиях должна изменить
главные направления своей работы. Ее основной задачей должна стать не борьба с
эмиграцией, а подготовка резидентуры к войне в Европе и на Дальнем Востоке.
Гораздо большую роль, считал он, будут играть наши агенты влияния, то есть люди
из деловых правительственных кругов Запада и Японии, которые имеют выход на
руководство этих стран и могут быть использованы для достижения наших целей во
внешней политике. Таких людей следовало искать среди деятелей либерального
движения, терпимо относящихся к коммунистам. Между тем, по мнению Берии, левое
движение находилось в состоянии серьезного разброда из-за попыток троцкистов
подчинить его себе. Тем самым Троцкий и его сторонники бросали серьезный вызов
Советскому Союзу. Они стремились лишить СССР позиции лидера мирового
коммунистического движения. Берия предложил нанести решительный удар по центру
троцкистского движения за рубежом и назначить меня ответственным за проведение
этих операций. В заключение он сказал, что именно с этой целью и выдвигалась моя
кандидатура на должность заместителя начальника Иностранного отдела, которым
руководил тогда Деканозов. Моя задача состояла в том, чтобы, используя все
возможности НКВД, ликвидировать Троцкого. Возникла пауза. Разговор продолжил
Сталин. - В троцкистском движении нет важных политических фигур, кроме самого
Троцкого. Если с Троцким будет покончено, угроза Коминтерну будет устранена.
Он снова занял свое место напротив нас и начал неторопливо высказывать
неудовлетворенность тем, как ведутся разведывательные операции. По его мнению, в
них отсутствовала должная активность. Он подчеркнул, что устранение Троцкого в
1937 году поручалось
Шпигельгласу, однако тот провалил это важное
правительственное задание.
Затем Сталин посуровел и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил:
- Троцкий должен быть устранен в течение года, прежде чем разразится неминуемая
война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть
уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших
союзников по международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно
выполнить свой интернациональный долг по дестабилизации тылов противника,
развернуть партизанскую войну.
У нас нет исторического опыта построения мощной индустриальной и военной державы
одновременно с укреплением диктатуры пролетариата, - продолжил Сталин, и после
оценки международной обстановки и предстоящей войны в Европе он перешел к
вопросу, непосредственно касавшемуся меня. Мне надлежало возглавить группу
боевиков для проведения операции по ликвидации Троцкого, находившегося в это
время в изгнании в Мексике. Сталин явно предпочитал обтекаемые слова вроде
"акция" (вместо "ликвидация"), заметив при этом, что в случае успеха акции
"партия никогда не забудет тех, кто в ней участвовал, и позаботится не только о
них самих, но и обо всех членах их семей".
Когда я попытался возразить, что не вполне подхожу для выполнения этого задания
в Мексике, поскольку совершенно не владею испанским языком, Сталин никак не
прореагировал.
Я попросил разрешения привлечь к делу ветеранов диверсионных операций в
гражданской войне в Испании.
- Это ваша обязанность и партийный долг находить и отбирать подходящих и
надежных людей, чтобы справиться с поручением партии. Вам будет оказана любая
помощь и поддержка. Докладывайте непосредственно товарищу Берии и никому больше,
но помните: вся ответственность за выполнение этой акции лежит на вас. Вы лично
обязаны провести всю подготовительную работу и лично отправить специальную
группу из Европы в Мексику. ЦК санкционирует представлять всю отчетность по
операции исключительно в рукописном виде.
Аудиенция закончилась, мы попрощались и вышли из кабинета. После встречи со
Сталиным я был немедленно назначен заместителем начальника разведки. Мне был
выделен кабинет на седьмом этаже главного здания Лубянки под номером 755 -
когда-то его занимал Шпигельглас.
Жена была обеспокоена моим быстрым повышением по службе в 1938 году. Она
предпочитала, чтобы я оставался на незаметной должности, и была права, так как
травля меня началась именно из-за этого, хотя назначение носило сугубо временный
характер. Я был не врагом народа, а врагом завистливых коллег - таков был
заурядный мотив для травли в годы чисток.
Новое назначение не оставляло времени на длительные раздумья о кампании против
меня, которая чуть было не стоила мне жизни. Головокружительная скорость, с
которой развивались события, увлекла меня за собой. Партийное собрание так и не
рассмотрело мое персональное дело. Через два дня после беседы в Кремле мне
сообщили, что партбюро пересмотрело свое решение об исключении меня из партии и
вместо этого вынесло выговор с занесением в учетную карточку за потерю
бдительности и неразоблачение вражеских действий бывшего руководства
Иностранного отдела.
На следующий день, как только я пришел в свой новый кабинет, мне позвонил из
дома Эйтингон, недавно вернувшийся из Франции.
- Павлуша, я уже десять дней как в Москве, ничего не делаю. Оперативный отдел
установил за мной постоянную слежку. Уверен, мой телефон прослушивается. Ты ведь
знаешь, как я работал. Пожалуйста, доложи своему начальству: если они хотят
арестовать меня, пусть сразу это и делают, а не устраивают детские игры.
Я ответил Эйтингону, что первый день на руководящей должности и ни о каких
планах насчет его ареста мне неизвестно. Тут же я предложил ему прийти ко мне,
затем позвонил
Меркулову и доложил о состоявшемся разговоре. Тот, засмеявшись,
сказал:
- Эти идиоты берут Эйтингона и его группу под наружное наблюдение, а не
понимают, что имеют дело с профессионалами.
Через десять минут по прямому проводу мне позвонил Берия и предложил: поскольку
Эйтингон - подходящая кандидатура для известного мне дела, к концу дня он ждет
нас обоих с предложениями.
Когда появился Эйтингон, я рассказал о замысле операции в Мексике. Ему
отводилась в ней ведущая роль. Он согласился без малейших колебаний. Эйтингон
был идеальной фигурой для того, чтобы возглавить специальную нелегальную
резидентуру в США и Мексике. Подобраться к Троцкому можно было только через нашу
агентуру, осевшую в Мексике после окончания войны в Испании. Никто лучше его не
знал этих людей. Работая вместе, мы стали близкими друзьями. Приказ о ликвидации
Троцкого не удивил ни его, ни меня: уже больше десяти лет ОГПУ-НКВД вели против
Троцкого и его организации настоящую войну.
Вынужденный покинуть Советский Союз в 1929 году, Троцкий сменил несколько стран
(Турцию, Норвегию и Францию), прежде чем обосновался в 1937 году в Мексике. Еще
до своей высылки он, по существу, проиграл Сталину в борьбе за власть и,
находясь в изгнании, прилагал немалые усилия для того, чтобы расколоть, а затем
возглавить мировое коммунистическое движение, вызывая брожение в рядах
коммунистов, ослабляя нашу позицию в Западной Европе и в особенности в Германии
в начале 30-х годов.
По предложению Эйтингона операция против Троцкого была названа "Утка". В этом
кодовом названии слово "утка", естественно, употреблялось в значении
"дезинформация": когда говорят, что "полетели утки", имеется в виду публикация
ложных сведений в прессе.
Леонид знал нашу агентурную сеть в Соединенных Штатах и Западной Европе, так что
был в состоянии реально представить, на кого из агентов мы можем с уверенностью
положиться. К сожалению, Марию де Лас Эрас, нашего лучшего агента "Патрию",
которую мы сумели внедрить в секретариат Троцкого еще во время его пребывания в
Норвегии и которая была с ним в Мексике, необходимо было немедленно отозвать. Ее
планировал использовать Щпигельглас в 1937-1938 годах, но бегство
Орлова, хорошо
ее знавшего, разрушило этот план. Мы не могли рисковать и оказались правы. Не
исключено, что вынужденный временный отказ от боевой операции в Мексике
обусловил трагическую участь Шпигельгласа. Он слишком много знал и перестал быть
нужным.
Судьба Марии де Лас Эрас оказалась легендарной. Во время Великой Отечественной
войны ее забросили на парашюте в тыл к немцам, где она сражалась в партизанском
отряде Героя Советского Союза Медведева. После войны она активно работала в
агентурной сети КГБ в Латинской Америке, выполняла обязанности радиста. В общей
сложности Мария де Лас Эрас была нелегалом более двух десятков лет. В СССР она
возвратилась только в 70-х в звании полковника, а умерла в 1988 году.
Через два месяца после своего бегства в Америку Орлов написал анонимное письмо
Троцкому, предупреждая о том, что разрабатываются планы покушения на него и
осуществлять эту акцию будут люди из его окружения, приехавшие из Испании. В то
время мы не знали о письме Орлова с этим предостережением, но вполне допускали,
что Орлов может пойти на подобную акцию.
Мой первоначальный план состоял в том, чтобы использовать завербованную
Эйтингоном агентуру среди троцкистов в Западной Европе и в особенности в
Испании. Эйтингон, например, лично завербовал лидеров испанских троцкистов
братьев Руанов. У него на связи находились симпатизировавшие Троцкому бывшие
анархисты, министры республиканского правительства Испании Гаодосио Оливеро и
Фредерико Амундсени. Однако Эйтингон настоял на том, чтобы использовать тех
агентов в Западной Европе, Латинской Америке и США, которые никогда не
участвовали ни в каких операциях против Троцкого и его сторонников. В
соответствии с его планом необходимо было создать две самостоятельные группы.
Первая группа "Конь" под началом
Давида Альфаро Сикейроса, мексиканского
художника, лично известного Сталину, ветерана гражданской войны в Испании. Он
переехал в Мексику и стал одним из организаторов мексиканской компартии. Вторая
- так называемая группа "Мать" под руководством Каридад Меркадер. Среди ее
богатых предков был вице-губернатор Кубы, а ее прадед являлся испанским послом в
России. Каридад ушла от своего мужа, испанского железнодорожного магната, к
анархистам и бежала в Париж с четырьмя детьми в начале 30-х годов. На жизнь ей
приходилось зарабатывать вязанием. Когда в 1936 году в Испании началась
гражданская война, она вернулась в Барселону, вступила в ряды анархистов и была
тяжело ранена в живот во время воздушного налета. Старший сын Каридад погиб (он
бросился, обвязавшись гранатами, под танк), а средний,
Рамон, воевал в
партизанском отряде. Младший сын Луис приехал в Москву в 1939 году вместе с
другими детьми испанских республиканцев, бежавших от Франко, дочь оставалась в
Париже. Поскольку Рамон был абсолютно неизвестен среди троцкистов, Эйтингон, в
то время все еще находившийся в Испании, решил послать его летом 1938 года из
Барселоны в Париж под видом молодого бизнесмена, искателя приключений и
прожигателя жизни, который время от времени материально поддерживал бы
политических экстремистов из-за своего враждебного отношения к любым властям.
К 1938 году Рамон и его мать Каридад, оба жившие в Париже, приняли на себя
обязательства по сотрудничеству с советской разведкой. В сентябре Рамон по
наводке братьев Руанов познакомился с Сильвией Агелоф, находившейся тогда в
Париже, и супругами Розмерами, дружившими с семьей Троцкого. Следуя инструкциям
Эйтингона, он воздерживался от любой политической деятельности. Его роль
заключалась в том, чтобы иногда помогать друзьям и тем, кому он симпатизировал,
деньгами, но не вмешиваться в политику. Он не интересовался делами этих людей и
отвергал предложения присоединиться к их движению.
Был у нас и еще один важный агент под кодовой кличкой "Гарри" - англичанин
Моррисон, не известный ни Орлову, ни Шпигельгласу. "Гарри" работал по линии
Особой группы Серебрянского и сыграл ключевую роль в похищении в декабре 1937
года архивов Троцкого в Европе. (По моей подсказке этот архив был затребован
Дмитрием Волкогоновым и использован им в его книге "Троцкий", 1992.) "Гарри"
также имел прочные связи в седьмом округе управления полиции Парижа. Это помогло
ему раздобыть для нас подлинные печати и бланки французской полиции и
жандармерии для подделки паспортов и видов на жительство, позволявших нашим
агентам оседать во Франции.
Эйтингон считал, что его агенты должны действовать совершенно независимо от
наших местных резиденту? в США и Мексике. Я с ним согласился, но предупредил,
что мы не сможем перебазировать всех нужных людей из Западной Европы в Америку,
полагаясь лишь на обычные источники финансирования. По нашим прикидкам, для
перебазирования и оснащения групп необходимо было иметь не менее трехсот тысяч
долларов. Для создания надежного прикрытия Эйтингон предложил использовать в
операции свои личные семейные связи в США. Мы изложили наши соображения Берии,
подчеркнув, что в окружении Троцкого у нас нет никого, кто имел бы на него
прямой выход. Мы не исключали, что его резиденцию нам придется брать штурмом.
Раздосадованный отзывом агента "Патрии" из окружения Троцкого, согласившись на
использование личных связей Эйтингона, Берия неожиданно предложил нам
использовать связи Орлова, для чего мы должны обратиться к нему от его имени.
Орлов был известен Берии еще по Грузии, где командовал пограничным отрядом в
1921 году. Эйтингон решительно возражал, и не только по личным мотивам: в
Испании у него с Орловым были натянутые отношения. Он считал, что Орлов, будучи
профессионалом, участвовавшим в ликвидациях перебежчиков, наверняка не поверит
нам, независимо от чьего имени мы к нему обратимся. Более того, заметив слежку
или любые попытки выйти на него, он может поставить под удар всех наших людей.
Скрепя сердце Берия вынужден был с нами согласиться. В результате переданный мне
Берией приказ инстанции гласил: оставить Орлова в покое и не искать никаких
связей с ним.
Берия был весьма озабочен тем, как использовать свои старые личные связи в
оперативных делах. По линии жены Нины у Берии были два знаменитых родственника
Гегечкори: один - убежденный большевик, его именем назвали район в Грузии,
другой, живший в изгнании в Париже, - министр иностранных дел в меньшевистском
правительстве Грузии. (Позднее это явилось основанием для обвинения,
сфабрикованного против Берии, в том, что он через свою родню связан с
империалистическими разведками.) Наша резидентура во Франции была буквально
завалена его директивами по разработке грузинской эмиграции, в особенности
меньшевиков, правительство которых в изгнании находилось в Париже. Мне помнится,
какие-то грузинские князья долго морочили нам голову слухами о невероятных
сокровищах, якобы спрятанных в тайниках по всей нашей стране.
Из тогдашнего разговора с нами Берия, однако, понял, что нам действительно
понадобится новая агентурная сеть, которая исключила бы возможность
предательства. Он сказал, чтобы мы начали действовать, не беспокоясь о
(финансовой стороне дела. После того как будет сформирована группа, он хотел
добавить в нее нескольких агентов, известных ему лично.
Берия распорядился, чтобы я отправился вместе с Эйтингоном в Париж для оценки
группы, направляемой в Мексику. В июне 1939 года Георг Миллер, австрийский
эмигрант, занимавший пост начальника отделения "паспортной техники", снабдил нас
фальшивыми документами. Когда мы уезжали из Москвы, Эйтингон как ребенок
радовался тому, что одна из его сестер, хроническая брюзга, не пришла на вокзал
проводить его. В их семье существовало суеверное убеждение, что любое дело,
которое она благословляла своим присутствием, заранее обречено на провал. Из
Москвы мы отправились в Одессу, а оттуда морем в Афины, где сменили документы и
на другом судне отплыли в Марсель.
До Парижа добрались поездом. Там я встретился с Рамоном и Каридад Меркадер, а
затем, отдельно, с членами группы Сикейроса. Эти две группы не общались и не
знали о существовании друг друга. Я нашел, что они достаточно надежны, и узнал,
что еще важнее, - они участвовали в диверсионных операциях за линией фронта у
Франко. Этот опыт наверняка должен был помочь им в акции против Троцкого. Я
предложил, чтобы Эйтингон в течение месяца оставался с Каридад и Рамоном,
познакомил их с основами агентурной работы. Они не обладали знаниями в таких
элементарных вещах, как методы разработки источника, вербовка агентуры,
обнаружение слежки или изменение внешности. Эти знания были им необходимы, чтобы
избежать ловушек контрразведывательной службы небольшой группы троцкистов в
Мексике, но задержка чуть не стала фатальной для Эйтингона.
Я вернулся в Москву в конце или середине июля, а в августе 1939 года Каридад и
Рамон отплыли из Гавра в Нью-Йорк. Эйтингон должен был вскоре последовать за
ними, но к тому времени польский паспорт, по которому он прибыл в Париж, стал
опасным документом. После немецкого вторжения в Польшу, положившего начало
второй мировой войне, его собирались мобилизовать во французскую армию как
польского беженца или же интернировать в качестве подозрительного иностранца. В
это же время были введены новые, более жесткие ограничения на зарубежные поездки
для поляков, так что Эйтингону пришлось уйти в подполье.
Я возвратился в Москву, проклиная себя за задержку, вызванную подготовкой
агентов, но, к сожалению, у нас не было другого выхода. Мы проинструктировали
нашего резидента в Париже Василевского (кодовое имя "Тарасов"), работавшего
генеральным консулом, сделать все возможное, чтобы обеспечить "Тома" (так
Эйтингон проходил по оперативной переписке) соответствующими документами для
поездки в Америку. Василевскому потребовался почти месяц, чтобы выполнить это
задание. Пока суд да дело, он поместил Эйтингона в психиатрическую больницу,
главным врачом которой был русский эмигрант. По моему указанию Василевский
использовал связи Моррисона, чтобы раздобыть "Тому" поддельный французский вид
на жительство. Теперь "Том" стал сирийским евреем, страдающим психическим
расстройством. Естественно, он был непригоден к военной службе, а документ давал
ему возможность находиться во Франции и мог быть использован для получения
заграничного паспорта. Василевский был уверен, что паспорт подлинный
(французский чиновник получил соответствующую взятку), но все же оставалась
проблема получения американской визы.
Наша единственная связь с американским консульством осуществлялась через
респектабельного бизнесмена из Швейцарии - в действительности это был наш
нелегал Штейнберг. Однако тут возникла дополнительная трудность. Он отказался
возвращаться в Москву, куда его отзывали в 1938 году. В письме он заявлял о
своей преданности, но говорил, что боится чистки в НКВД. Василевский послал для
встречи с ним в Лозанне офицера-связника, нашего нелегала Тахчианова. Его
подстраховывал другой нелегал, Алахвердов. Во время встречи Штейнберг готов был
застрелить связника, боясь, что это убийца. В конце концов он согласился
устроить визу для сирийского еврея: он не узнал Эйтингона на фотографии в
паспорте - тот отрастил усы и изменил прическу. Через неделю Штейнберг достал
визу, и наш посланец вернулся с ней в Париж.
Эйтингон прибыл в Нью-Йорк в октябре 1939 года и основал в Бруклине
импортно-экспортную фирму, которую мы использовали как свой центр связи. И самое
важное, эта фирма предоставила "крышу" Рамону Меркадеру, обосновавшемуся в
Мексике с поддельным канадским паспортом на имя Фрэнка Джексона. Теперь он мог
совершать частые поездки в Нью-Йорк для встреч с Эйтингоном, который снабжал его
деньгами.
Постепенно в Мексике нашлось прикрытие и для группы Сикейроса. У нас было два
нелегала-радиста, но, к несчастью, радиосвязь была неэффективной из-за плохого
качества оборудования. Эйтингоном были разработаны варианты проникновения на
виллу Троцкого в Койякане, пригороде Мехико. Владелец виллы, мексиканский
живописец Диего Ривера, сдал ее Троцкому. Группа Сикейроса планировала взять
здание штурмом, в то время как главной целью Рамона, не имевшего понятия о
существовании группы Сикейроса, было использование своего любовного романа с
Сильвией Агелоф для того, чтобы подружиться с окружением Троцкого.
Рамон был похож на нынешнюю звезду французского кино Алена Делона. Сильвия не
устояла перед присущим ему своеобразным магнетизмом еще в Париже. Она ездила с
Рамоном в Нью-Йорк, но он старался держать ее подальше от Эйтингона. Случалось,
Эйтингон наблюдал за Рамоном и Сильвией в ресторане, но ни разу не был ей
представлен.
В троцкистских кругах Рамон держался независимо, не предпринимая никаких попыток
завоевать их доверие "выражением симпатии к общему делу". Он продолжал
разыгрывать из себя бизнесмена, "поддерживающего Троцкого в силу эксцентричности
своего характера", а не как преданный последователь.
Группа Сикейроса имела план комнат виллы Троцкого, тайно переправленный Марией
де Лас Эрас, до того, как ее отозвали в Москву. Она дала характеристику
телохранителей Троцкого, а также детальный анализ деятельности его небольшого
секретариата. Эта весьма важная информация была отправлена мною Эйтингону.
В конце 1939 года Берия предложил усилить сеть наших нелегалов в Мексике. Он
привел меня на явочную квартиру и познакомил с Григулевичем (кодовое имя "Юзик"),
приехавшим в Москву после работы нелегалом в Западной Европе. Он был известен в
троцкистских кругах своей политической нейтральностью. Никто не подозревал его в
попытке внедриться в их организацию. Его присутствие в Латинской Америке было
вполне естественным, поскольку отец Григулевича владел в Аргентине большой
аптекой.
Григулевич прибыл в Мексику в январе 1940 года и по указанию Эйтингона создал
третью, резервную, сеть нелегалов для проведения операций в Мексике и
Калифорнии. Он сотрудничал с группой Сикейроса. Григулевичу удалось подружиться
с одним из телохранителей Троцкого, Шелдоном Хартом. Когда Харт 23 мая 1940 года
находился на дежурстве, в предрассветные часы в ворота виллы постучал Григулевич.
Харт допустил непростительную ошибку - он приоткрыл ворота, и группа Сикейроса
ворвалась в резиденцию Троцкого. Они изрешетили автоматными очередями комнату,
где находился Троцкий. Но, поскольку они стреляли через закрытую дверь и
результаты обстрела не были проверены, Троцкий, спрятавшийся под кроватью,
остался жив.
Харт был ликвидирован, поскольку знал Григулевича и мог нас выдать. Инцидент
закончился арестом лишь Сикейроса, что дало хорошее прикрытие для продолжения
действий Григулевича и Меркадера, все еще не знавших о существовании друг друга.
Покушение сорвалось из-за того, что группа захвата не была профессионально
подготовлена для конкретной акции. Эйтингон по соображениям конспирации не
принимал участия в этом нападении. Он бы наверняка скорректировал действия
нападавших. В группе Сикейроса не было никого, кто бы имел опыт обысков и
проверок помещений или домов. Членами его группы были крестьяне и шахтеры с
элементарной подготовкой ведения партизанской войны и диверсий.
Эйтингон передал по радио кодированное сообщение о провале операции. Сообщение
поступило к нам с некоторым опозданием, потому что оно шло через советское
судно, находившееся в Нью-Иоркской гавани, оттуда шифрограмма по радио ушла в
Париж к Василевскому. Он передал ее в Москву, но не придал сообщению особого
значения, поскольку не знал шифра. В результате Берия и Сталин узнали о
неудавшемся покушении из сообщения ТАСС. Не помню точной даты, очевидно, это
было майским воскресеньем 1940 года. Меня вызвали на дачу к Берии - за мной
прислали его машину. На даче были гости: Серов, тогдашний нарком внутренних дел
Украины, и Круглов, заместитель Берии по кадрам. Когда я вошел, они обедали.
Берия, судя по всему, не хотел обсуждать наше дело в их присутствии. Он жестом
отослал меня в сад, где росли субтропические растения, посаженные им в надежде,
что они сумеют выжить в суровом московском климате. Садом занимались его жена
Нина, агроном по образованию, и сын Сергей. Берия представил меня им и прошел со
мной в дальний угол сада. Он был взбешен. Глядя на меня в упор, он начал
спрашивать о составе одобренной мною в Париже группы и о плане уничтожения
Троцкого. Я ответил, что профессиональный уровень группы Сикейроса низок, но это
люди, преданные нашему делу и готовые пожертвовать ради него своими жизнями. Я
ожидаю подробного отчета из Мексики по радиоканалам через день-два. После нашего
разговора мы вернулись в столовую, и Берия приказал мне немедля возвращаться на
работу и информировать его сразу же, как только я узнаю о дальнейших событиях.
Через два дня я получил из Парижа краткий отчет Эйтингона и доложил Берии.
Эйтингон сообщал, что он готов, при одобрении Центра, приступить к осуществлению
альтернативного плана - использовать для ликвидации Троцкого основного из наших
агентов-"аутсайдеров" - Меркадера. Для выполнения этого плана необходимо было
отказаться от использования Меркадера как нашего агента в окружении Троцкого и
не внедрять новых: арест агента, пытавшегося убить Троцкого, мог означать провал
всей агентурной сети, связанной непосредственно с Троцким и его окружением. Я
почувствовал, что подобное решение ни я, ни Эйтингон не могли принять
самостоятельно. Оно могло быть принято только Берией и Сталиным. Внедрение
агентов в троцкистские группы за рубежом являлось одним из важных приоритетов в
работе советской разведки в 1930-1940 годах. Как можно было иначе получить
информацию о том, что будет происходить в троцкистских кругах после убийства
Троцкого? Будут ли троцкисты обладать силой и представлять угрозу для СССР без
своего лидера? Сталин регулярно читал сообщения, приходившие от нашего агента,
который сумел проникнуть в штат троцкистской газеты, издававшейся в Нью-Йорке.
От него мы получали информацию о планах и целях их движения и строили
соответственно свою деятельность по борьбе с троцкизмом. Нередко Сталин имел
возможность читать троцкистские статьи и документы еще до того, как они
публиковались на Западе.
Ныне в угоду политической конъюнктуре деятельность Троцкого и его сторонников за
границей в 1930-1940 годах сводят лишь к пропагандистской работе. Но это не так.
Троцкисты действовали активно: организовали, используя поддержку лиц, связанных
с абвером, мятеж против республиканского правительства в Барселоне в 1937 году.
Из троцкистских кругов в спецслужбы Франции и Германии шли "наводящие" материалы
о действиях компартий в поддержку Советского Союза. О связях с абвером лидеров
троцкистского мятежа в Барселоне в 1937 году сообщил нам Шульце-Бойзен, ставший
позднее одним из руководителей нашей подпольной группы "Красная капелла".
Впоследствии, после ареста, гестапо обвинило его в передаче нам данной
информации, и этот факт фигурировал в смертном приговоре гитлеровского суда по
его делу.
О других примерах использования абвером связей троцкистов для розыска
скрывавшихся в 1941 году в подполье руководителей компартии Франции докладывал
наш резидент в Париже Василевский, назначенный в 1940 году уполномоченным
исполкома Коминтерна.
Я изложил все это Берии. Сначала он никак не прореагировал. Я вернулся к себе в
кабинет и стал ждать...
Ждать мне пришлось недолго. Всего через два часа я был вызван на третий этаж к
Берии. - Идемте со мной, - бросил он мне. На этот раз мы поехали к Сталину на
ближнюю дачу, находившуюся в получасе езды к западу от Москвы. Первая часть
встречи была весьма недолгой. Я доложил о неудачной попытке Сикейроса
ликвидировать Троцкого, объяснив, что альтернативный план означает угрозу
потерять антитроцкистскую сеть в Соединенных Штатах и Латинской Америке после
уничтожения Троцкого.
Сталин задал всего один вопрос:
- В какой мере агентурная сеть в Соединенных Штатах и Мексике, которой руководит
Овакимян, задействована в операции против Троцкого?
Я ответил, что операция Эйтингона, которому даны специальные полномочия
самостоятельно вербовать и привлекать людей без санкции Центра, совершенно
независима от Овакимяна, чья разведывательная деятельность под прикрытием нашей
фирмы "АМТОРГ" осуществляется вне связи с акцией против Троцкого.
Сталин подтвердил свое прежнее решение, заметив:
- Акция против Троцкого будет означать крушение всего троцкистского движения. И
нам не надо будет тратить деньги на то, чтобы бороться с ними и их попытками
подорвать Коминтерн и наши связи с левыми кругами за рубежом. Приступите к
выполнению альтернативного плана, несмотря на провал Сикейроса, и пошлите
телеграмму Эйтингону с выражением нашего полного доверия.
Я подготовил текст телеграммы и добавил в конце: "Павел шлет наилучшие
пожелания". "Павел" было кодовым именем Берии. Когда в 1953 году меня
арестовали, следователи, просматривая материалы операции "Утка" в моих рабочих
документах, хранившихся в сейфе, спросили, кто скрывался под именем "Павел". Я
не счел нужным подчеркивать, что Эйтингона высоко ценил Берия, который к этому
времени был арестован и расстрелян, и сказал, что это мое имя, добавленное для
подтверждения подлинности посылаемого сообщения.
Время было уже позднее, одиннадцать вечера, и Сталин предложил Берии и мне
остаться на ужин. Помню, еда была самая простая. Сталин, подшучивая над тем, что
я не пью, предложил мне попробовать грузинского вина пополам с шипучей водой "Лагидзе".
Эта вода ежедневно доставлялась ему самолетом из Грузии. Вопреки тому, что пишут
об этом сейчас, Сталин вовсе не был в ярости из-за неудачного покушения на
Троцкого. Если он и был сердит, то хорошо маскировал это. Внешне он выглядел
спокойным и готовым довести до конца операцию по уничтожению своего противника,
поставив на карту судьбу всей агентурной сети в окружении Троцкого.
Позже Эйтингон рассказал мне, что Рамон Меркадер сам вызвался выполнить задание,
используя знания, полученные им в ходе партизанской войны в Испании. Во время
этой войны он научился не только стрелять, но и освоил технику рукопашного боя.
Учитывая, что наши люди в то время не имели в своем распоряжении специальной
техники, Меркадер был готов застрелить, заколоть или убить врага, нанеся удар
тяжелым предметом. Каридад дала сыну свое "благословение". Когда Эйтингон и она
встретились с Рамоном, чтобы проанализировать систему охраны на вилле Троцкого и
выбрать орудие убийства, то пришли к выводу, что лучше всего использовать нож
или малый ледоруб альпиниста: во-первых, их легче скрыть от охранников, а
во-вторых, эти орудия убийства бесшумны, так что никто из домашнего окружения не
успеет прибежать на помощь. Физически Рамон был достаточно силен.
Важно было также выдвинуть подходящий мотив убийства, с тем чтобы
скомпрометировать Троцкого и таким образом дискредитировать его движение.
Убийство должно было выглядеть как акт личной мести Троцкому, который якобы
отговаривал Сильвию Агелоф выйти замуж за Меркадера. Если бы Меркадера схватили,
ему надлежало заявить, что троцкисты намеревались использовать пожертвованные им
средства в личных целях, а вовсе не на нужды движения, и сообщить, что Троцкий
пытался уговорить его войти в международную террористическую организацию,
ставившую своей целью убийство Сталина и других советских руководителей.
Зимним вечером, в начале 1969 года, я встретился с Рамоном Меркадером на
квартире Эйтингона, патом мы пошли обедать в ресторан Дома литераторов в Москве.
С момента нашей последней встречи минуло почти три десятилетия. И только теперь
Рамон смог рассказать мне во всех подробностях о том, что произошло 20 августа
1940 года.
На встрече со своей матерью и Эйтингоном на явочной квартире в Мехико Эйтингон,
по словам Рамона, предложил следующее: в то время как Меркадер будет находиться
на вилле Троцкого, сам Эйтингон, Каридад и группа из пяти боевиков предпримут
попытку ворваться на виллу. Начнется перестрелка с охранниками, во время которой
Меркадер сможет ликвидировать Троцкого.
- Я, - сказал мне Меркадер, - не согласился с этим планом и убедил его, что один
приведу смертный приговор в исполнение.
Вопреки тому, что писалось о самом убийстве, Рамон не закрыл глаза перед тем как
ударить Троцкого по голове небольшим острым ледорубом, который был спрятан у
него под плащом. Троцкий сидел за письменным столом и читал статью Меркадера,
написанную в его защиту. Когда Меркадер готовился нанести удар, Троцкий,
поглощенный чтением статьи, слегка повернул голову, и это изменило направление
удара, ослабив его силу. Вот почему Троцкий не был убит сразу и закричал,
призывая на помощь. Рамон растерялся и не смог заколоть Троцкого, хотя имел при
себе нож.
- Представьте, ведь я прошел партизанскую войну и заколол ножом часового на
мосту во время гражданской войны в Испании, но крик Троцкого меня буквально
парализовал, - объяснил Рамон.
Когда в комнату вбежала жена Троцкого с охранниками, Меркадера сбили с ног, и он
не смог воспользоваться пистолетом. Однако в этом, как оказалось, не было
необходимости. Троцкий умер на следующий день в больнице.
- Меня сбил с ног рукояткой пистолета один из охранников Троцкого. Потом мой
адвокат использовал этот эпизод для доказательства того, что я не был
профессиональным убийцей. Я же придерживался версии, что мною руководила любовь
к Сильвии и что троцкисты растрачивали средства, которые я жертвовал на их
движение, и пытались вовлечь меня в террористическую деятельность, - сказал мне
Меркадер. - Я не отходил от согласованной версии: мои действия вызваны чисто
личными мотивами.
По нашему первоначальному плану предполагалось, что Троцкий будет убит без шума
и Рамон сумеет незаметно уйти - ведь Меркадер регулярно посещал виллу и охрана
хорошо его знала. Эйтингон и Каридад, ждавшие Рамона в машине неподалеку от
виллы, вынуждены были скрыться, когда в доме начался явный переполох. Сперва они
бежали на Кубу, где Каридад, используя свои семейные связи, сумела уйти в
подполье. Григулевич бежал из Мехико в Калифорнию - там его мало кто знал.
Первое сообщение пришло к нам в Москву по каналам ТАСС. Затем, неделей позже,
кодированное радиосообщение с Кубы прислал Эйтингон, снова через Париж. Мне было
официально объявлено, что людьми Эйтингона и их работой наверху довольны, но
участники операции будут награждены только после возвращения в Москву. Что
касается меня, то я был слишком занят в этот момент нашими делами в Латвии,
чтобы дальше думать о деле Троцкого. Берия спросил меня, удалось ли Каридад,
Эйтингону и Григулевичу спастись и надежно спрятаться. Я ответил, что у них
хорошее укрытие, неизвестное Меркадеру. Арестовали Меркадера как Фрэнка
Джексона, канадского бизнесмена, и его подлинное имя власти не знали в течение
шести лет.
Рамон также напомнил мне, что я дал ему и его матери на встрече в Париже совет:
если кого-нибудь из вас схватят, начинайте в тюрьме голодовку, но при этом
постарайтесь не возбудить у своих тюремщиков ненужных подозрений. Сперва ешьте с
каждым разом все меньше и меньше, готовясь к полному отказу от пищи. В конце
концов они начнут искусственное кормление, и период следствия растянется на
неопределенно долгое время, а страсти поостынут. Это то, что вам будет нужно.
Меркадер продолжал голодовку два или три месяца, во время следствия утверждал,
что он один из обозленных сторонников Троцкого. Его дважды в день избивали
сотрудники мексиканских спецслужб - и так продолжалось все шесть лет, пока не
удалось раскрыть его истинное имя. К тому же его все это время держали в камере,
где не было окна.
Берия объявил мне о решении не жалеть никаких средств для защиты Меркадера.
Адвокаты должны были доказать, что убийство совершено на почве склок и
внутреннего разброда в троцкистском движении. Эйтингон и Каридад получили приказ
оставаться в подполье. Полгода они провели на Кубе, а затем морем отравились в
Нью-Йорк, где Эйтингон использовал свои знакомства в еврейской общине для того,
чтобы раздобыть новые документы и паспорта. Вместе с Каридад он пересек Америку
и приехал в Лос-Анджелес, а потом в Сан-Франциско. Эйтингон воспользовался
возможностью возобновить контакты с двумя агентами, которых он и Серебрянский
заслали в Калифорнию в начале 30-х годов, и те взяли на себя обязанности связных
с нелегальной агентурной сетью, которая добывала американские ядерные секреты с
1942 по 1945 год. В феврале 1941 года Эйтингон и Каридад на пароходе отплыли в
Китай. В мае 1941 года, перед самым началом Великой Отечественной войны, они
возвратились в Москву из Шанхая по Транссибирской магистрали.
Личность Меркадера спецслужбам удалось установить лишь после того, как в 1946
году на Запад перебежал один из видных деятелей Испанской компартии,
находившийся до своего побега в Москве. Кстати, этот человек приходился дальним
родственником Фиделю Кастро. За утечку информации часть вины несет Каридад. Во
время войны мать Рамона эвакуировали из Москвы в Ташкент, где она жила с 1941 по
1943 год. Именно там она рассказала своему знакомому о том, что Троцкого убил
Рамон. Каридад была убеждена, что сказанное он будет держать в секрете.
После окончания второй мировой войны Каридад неоднократно пробовала добиться
освобождения Рамона, предлагала даже найти для него жену, но Сталин выступил
против этого плана, поскольку личность Рамона все еще привлекала к себе большое
внимание. Каридад ездила в Мексику, затем в Париж, предпринимала все меры для
досрочного освобождения сына.
Когда в Мексику доставили из испанских полицейских архивов досье Меркадера,
личность его была установлена, отпираться стало бессмысленно. Перед лицом
неопровержимых улик Фрэнк Джексон признал, что на самом деле является Рамоном
Меркадером и происходит из богатой испанской семьи. Но он так и не признался,
что убил Троцкого по приказу советской разведки. Во всех своих открытых
заявлениях Меркадер неизменно подчеркивал личный мотив этого убийства.
Условия содержания Рамона в тюрьме после разглашения перебежчиком его настоящего
имени сразу улучшились, и ему даже разрешали время от времени совершать вылазки
в Мехико, где он мог обедать в ресторане вместе со своим тюремщиком. Женщина,
присматривавшая за Рамоном в тюрьме, влюбилась в него и теперь навещала
еженедельно. Позднее он женился на ней и привез ее с собой в Москву, когда был
освобожден из тюрьмы 20 августа 1960 года. В тюрьме он отсидел двадцать лет.
До 1960 года Рамон никогда не бывал в Москве. Здесь жила в 1939-1942 годах его
невеста, которая умерла от туберкулеза.
В Москве Меркадер был принят председателем КГБ Шелепиным, вручившим ему Звезду
Героя Советского Союза. Однако, когда некоторое время спустя Меркадер попросил о
встрече с новым председателем КГБ Семичастным, ему было отказано. По
специальному решению ЦК партии и по личному ходатайству Долорес Ибаррури (Пасионарии)
Меркадера приняли на работу старшим научным сотрудником Института
марксизма-ленинизма в Москве. Кроме того, им с женой предоставили
государственную дачу в Кратове, под Москвой. Меркадер получал деньги от ЦК и от
КГБ. В сумме это равнялось пенсии генерал-майора в отставке. Однако его
отношения с КГБ оставались довольно напряженными в течение всех 60-х годов: он
не переставал требовать сначала от Шелепина, а затем от Семичастного, чтобы
Эйтингон и я были немедленно освобождены из тюрьмы. Он поднимал этот вопрос и
перед Долорес Ибаррури, и перед Сусловым. Старейший член Политбюро Суслов не был
тронут этим заступничеством, более того, в гневном раздражении по поводу того,
что Меркадер позволил себе обратиться лично к нему, заявил Меркадеру: "Мы решили
для себя судьбу этих людей раз и навсегда. Не суйте нос не в свои дела".
Сначала Меркадер жил в гостинице "Ленинградская" возле Ленинградского вокзала, а
затем получил четырехкомнатную квартиру без всякой обстановки недалеко от
станции метро "Сокол". Из тех, кто когда-то был связан с Меркадером по работе,
единственным не подвергшимся репрессиям оставался Василевский, хотя его и
исключили из партии. Он вступился за Меркадера - и тому для его новой квартиры
была предоставлена мебель. Жена Меркадера Рокелья Мендоса работала диктором в
испанской редакции Московского радио. В 1963 году они усыновили двоих детей:
мальчика Артура двенадцати лет и девочку Лауру шести месяцев. Их родители были
друзьями Меркадера. Отец, участник гражданской войны в Испании, бежал после
поражения республиканцев в Москву, а позднее, вернувшись на родину в качестве
агента-нелегала, был схвачен франкистами и расстрелян. Мать умерла в Москве во
время родов.
Меркадер был профессиональным революционером и гордился своей ролью в борьбе за
коммунистические идеалы. Он не раскаивался в том, что убил Троцкого, и в
разговоре со мной сказал:
- Если бы пришлось заново прожить сороковые годы, я сделал бы все, что сделал,
но только не в сегодняшнем мире. Никому не дано выбирать время, в котором
живешь.
В середине 70-х Меркадер уехал из Москвы на Кубу, где был советником у Кастро.
Скончался он в 1978 году. Тело его было тайно доставлено в Москву. Вдова
Меркадера пыталась связаться со мной, но в то время меня не было в Москве. На
траурной церемонии присутствовал Эйтингон. Похоронили Меркадера на Кунцевском
кладбище. Там он и покоится под именем Рамона Ивановича Лопеса, Героя Советского
Союза.
Мне совершенно ясно, что сегодняшние моральные принципы несовместимы с
жестокостью, характерной и для периода борьбы за власть, которая следует за
революционным переворотом, и для гражданской войны. Сталин и Троцкий
противостояли друг другу, прибегая к преступным методам для достижения своих
целей, но разница заключается в том, что в изгнании Троцкий противостоял не
только Сталину, но и Советскому Союзу как таковому. Эта конфронтация была войной
на уничтожение. Сталин да и мы не могли относиться к Троцкому в изгнании просто
как к автору философских сочинений. Тог был активным врагом советского
государства.
Жизнь показала, что ненависть Сталина и руководителей ВКП(б) к политическими
перерожденцам и соперникам в борьбе за власть была оправданной. Решающий удар по
КПСС и Советскому Союзу был нанесен именно группой бывших руководителей партии.
При этом первоначальные узкокорыстные интересы борьбы за власть эти деятели
маскировали заимствованными у Троцкого лозунгами "борьбы с бюрократизмом и
господством партаппарата".
Сын Троцкого, Лев Седов, носивший фамилию матери, находился под нашим постоянным
наблюдением. Он являлся главным организатором троцкистского движения в Европе
после того, как в 1933 году приехал в Париж из Турции. Мы располагали в Париже
двумя независимыми друг от друга агентурными выходами на него. В одной ведущую
роль играл Зборовский (подпольная кличка "Этьен", он же "Тюльпан"). О нем
подробно написал Волкогонов. Другую возглавлял Серебрянский. Зборовский навел
нас на след архивов Троцкого, а Серебрянский, использовав полученную информацию,
захватил эти архивы, спрятанные в Париже, и тайно доставил их в Москву. Он
сделал это с помощью своего агента "Гарри", находившегося в Париже, и агента,
работавшего во французской полиции.
В книге "Троцкий" Волкогонов утверждает, будто архивы были вывезены Зборовским,
тогда как на самом деле тот даже понятия не имел, как была использована добытая
им информация. Волкогонов также пишет, что Зборовский помог убить Седова,
находившегося в то время во французской больнице. Сын Троцкого, как известно,
действительно скончался в феврале 1938 года при весьма загадочных
обстоятельствах, после операции аппендицита.
Доподлинно известно лишь то, что Седов умер в Париже, но ни в его досье, ни в
материалах по троцкистскому интернационалу я не нашел никаких свидетельств, что
это было убийство. Если бы Седова убили, то кто-то должен был бы получить
правительственную награду или мог на нее претендовать. В то время, о котором
идет речь, было много обвинений в адрес разведслужбы, которая якобы приписывала
себе несуществующие лавры за устранение видных троцкистов, однако никаких
подробностей или примеров при этом не приводилось. Принято считать, что Седов
пал жертвой операции, проводившейся НКВД. Между тем Шпигельглас, докладывая
Ежову о кончине Седова в Париже, упомянул лишь о естественной причине его
смерти. Ежов, правда, комментировал сообщение словами: "Хорошая операция!
Неплохо поработали, а?" Шпигельглас не собирался спорить с наркомом, который
постарался приписать заслугу "убийства" Седова своему ведомству и лично доложил
об этом Сталину. Это способствовало тому, что НКВД стали считать ответственным
за смерть Седова.
Когда мы с Эйтингоном обсуждали у Берии план ликвидации Троцкого, об устранении
его сына ни разу не упоминалось. Легко предположить, конечно, что Седов был
убит, но лично я не склонен этому верить. И причина тут самая простая. Троцкий
безоговорочно доверял сыну, поэтому за ним велось плотное наблюдение с нашей
стороны, и это давало возможность получать информацию о планах троцкистов по
засылке агентов и пропагандистских материалов в Советский Союз через Европу. Его
уничтожение привело бы к потере нами контроля за информацией о троцкистских
операциях в Европе.
После ликвидации Троцкого часть агентуры, завербованной Эйтингоном, и другие
привлеченные к его сети лица, действовавшие в Соединенных Штатах и Мексике,
присоединились к нелегалам, не задействованным в операции против Троцкого. Эта
расширенная сеть агентуры впоследствии сыграла важную роль в выходе на круги
ученых, работавших над американской атомной бомбой. Наши нелегалы с фальшивыми
документами, не занимавшие никаких официальных должностей, обосновались в США
еще в конце 20-х и начале 30-х годов. Их главной задачей было поступить на такую
работу, где можно иметь доступ к научно-технической информации и
военно-стратегическим перевозкам на случай войны с Японией.
В конце 20-х - начале 30-х годов Эйтингон и Серебрянский были посланы в
Соединенные Штаты для вербовки китайских и японских эмигрантов, которые могли
нам пригодиться в военных и диверсионных операциях против Японии. К этому
времени японцы успели захватить центральные и северные районы Китая и
Маньчжурию, и мы опасались предстоявшей войны с Японией. Одновременно Эйтингон
внедрил двух агентов для длительного оседания - польских евреев, которых ему
удалось привезти в США из Франции.
Эйтингон также должен был дать оценку потенциальным возможностям американских
коммунистов в интересах нашей разведки. По его весьма дельному предложению, не
следовало вербовать агентов из членов компартии, а имело смысл сконцентрировать
внимание на тех, кто, не будучи в ее рядах, выражал сочувствие коммунистическим
идеям.
Эйтингон действовал параллельно с Ахмеровым, который, несмотря на серьезные
возражения Эйтингона, все-таки женился на племяннице Эрла Браудера, основателя
американской компартии. Операции в Соединенных Штатах и создание там сети
нелегалов не входили в число важнейших целей Кремля, поскольку в то время
получение разведывательных данных из Нового Совета не влияло на принимаемые
Москвой решения. Эйтингон, однако, поручил нескольким своим агентам следить за
американской политикой в отношении Китая. Ему, в частности, удалось найти
журналистов из журнала "Амерэйша", которые впоследствии сформировали лобби,
влиявшее на американскую линию дипломатии в Азии.
Одним из завербованных Эйтингоном агентов был весьма известный японский
живописец Мияги, позднее вошедший в группу Рихарда Зорге в Японии. Эйтингон и
мой хороший друг Иван Винаров (советник по разведке при Георгии Димитрове в 40-х
годах) вступили в контакт с Зорге в Шанхае в конце 20-х годов. Информация Зорге
рассматривалась как довольно ценная на протяжении всех 30-х годов, правда, с
оговоркой, что и немцы, и японцы считают его двойным агентом.
Наш агент "Друг" - генеральный консул Германии в Шанхае - часто встречался с
Зорге в 1939-1941 годах. Он отмечал его широкую осведомленность об обстановке на
Дальнем Востоке, не догадываясь о работе Зорге на Разведуправление Красной
Армии, и подчеркивал прочные, солидные связи Зорге с немецкой военной разведкой.
В 1932 году Эйтингон покинул Калифорнию и возвратился в Советский Союз через
Шанхай. Его назначили заместителем Серебрянского, но они не сработались, и
Эйтингон перешел на руководящую работу в Иностранный отдел ОГПУ.
В период обострения международной обстановки в канун вступления в войну Америки
разведывательную работу по линии НКВД на Восточном побережье США возглавлял
Хейфец. Ранее он работал в Коминтерне. Его отец являлся одним из организаторов
американской компартии. Хейфец лично знал многих видных американских
коммунистов. Учитывая коминтерновский опыт, его направили в начале 30-х годов на
работу в разведку НКВД. Он организовал нелегальные группы в Германии и Италии в
середине 30-х годов, выступая в роли индийского студента, обучающегося в Европе.
На самом деле Хейфец был евреем, но из-за своей смуглой кожи выглядел как
настоящий эмигрант из Азии, несмотря на голубые глаза. В Соединенных Штатах в
левых кругах он был известен как господин Браун.
Находясь до этого в Италии, Хейфец познакомился с молодым Бруно Понтекорво,
тогда студентом, учившимся в Риме. Хейфец рекомендовал Понтекорво связаться с
Фредериком Жолио-Кюри, выдающимся французским физиком, близким к руководству
компартии Франции. В дальнейшем именно Понтекорво стал тем каналом, через
который к нам поступали американские атомные секреты от Энрико Ферми.
Хейфецу повезло: в 30-х годах он не был репрессирован. Его отозвали в Москву, и
хотя в ноябре 1938 года Ежов дал указание об его аресте, оно не было выполнено.
Вскоре Хейфеца направили в Соединенные Штаты, на Западное побережье, для
активизации разведывательной работы.
Перед Хейфецом была поставлена задача установления прочных связей с агентурой
"глубокого оседания", созданной Эйтингоном для использования в случае войны
между Советским Союзом и Японией. Первоначальный план заключался в том, чтобы
создать сеть нелегалов в американских портах по примеру Скандинавии для
уничтожения судов со стратегическим сырьем и топливом для Японии. Не зная о
японских намерениях атаковать Юго-Восточную Азию или Пёрл-Харбор, мы
предполагали, что они сначала начнут военные действия против нас.
Помощнику Хейфеца в консульстве Сан-Франциско Лягину, инженеру, выпускнику
Ленинградского судостроительного института, было дано специальное задание
получить данные о технологических новинках на предприятиях Западного побережья.
Основная задача, поставленная перед ним, - сбор материалов по американским
военно-морским судостроительным программам. Я помню одно из его донесений. В нем
говорилось о большом интересе, который проявлялся американцами к программе
строительства авианосцев. Лягину также удалось завербовать агента в
Сан-Франциско, давшего нам описание устройств, разрабатывавшихся для защиты
судов от магнитных мин.
Чтобы не вызывать подозрений, Лягин воздерживался от любых контактов с
американскими прокоммунистическими кругами. Однако в Сан-Франциско он проработал
недолго. Его отозвали в Москву и выдвинули на должность заместителя начальника
закордонной разведки НКВД. Ему было всего тридцать два года. Во время немецкой
оккупации он был послан нами в качестве резидента-нелегала на немецкую
военно-морскую базу в Николаев на Черном море. Ему удалось провести ряд диверсий
на базе. Гестапо в конце концов захватило его и радиста группы. Лягин отказался
бежать из тюрьмы, так как не мог оставить арестованного вместе с ним раненого
радиста. Они были расстреляны. В 1945 году ему посмертно присвоено звание Героя
Советского Союза.
Оставшемуся в Сан-Франциско Хейфецу удалось, получив ориентировку от Эйтингона,
выйти на внедренных ранее двух агентов "глубокого оседания". Оба они вели
обычную, неприметную жизнь рядовых американцев: один - зубного врача, другой -
владельца предприятия розничной торговли. Оба были еврейскими эмигрантами из
Польши. Врач-стоматолог, известный лично Серебрянскому, в свое время получил от
нас деньги, чтобы окончить медицинский колледж во Франции и стать
дипломированным специалистом. Оба этих человека были внедрены на случай, если бы
их услуги понадобились нам, будь то через год или через десять лет. Потребность
в них возникла в 1941-1942 годах, когда эти люди неожиданно оказались близки к
коммунистически настроенным членам семьи Роберта Оппенгеймера - главного
создателя американской атомной бомбы.
Вернуться к оглавлению
Далее читайте:
Судоплатов Павел
Анатольевич (1907-1996), разведчик.
Карательные органы СССР
(справочник, включающий в себя также указатель имен).
|
