Андрей Тесля

Концепция отчуждения дает нам ключ к пониманию исторической динамики аксиологического статуса собственности. Последний определяется по тому месту, какое он занимает в структурах отчуждения.
Одним из аспектов рассмотрения проблемы аксиологического статуса собственности является презентация ценностного статуса собственности в зависимости от признания или непризнания за последней самостоятельного ценностного значения. Соответственно, сугубо логически в данном случае возможны три позиции: во-первых, принятие собственности, признание за последней безусловного ценностного значения – феномен собственности выступает как самостоятельная социальная ценность. Во-вторых, столь же полное неприятие собственности, когда феномен собственности воспринимается как имеющий сугубо негативное ценностное значение. В данном случае следует отметить, что негативное ценностное значение является именно значением, обладает своей определенностью, не сводимой к простому отрицанию положительной ценности: «Противоположность между позитивной и негативной значимостью… является не контрадикцией, а противопоставлением. Поэтому негативная значимость – это не просто отклонение от позитивной, ибо это как раз и означало бы, что объект индифферентен или нейтрален. […] Здесь имеет место диаметральная противоположность. Это относится к любой негативной значимости…» 91).

Третьим случаем выступает, соответственно, та ситуация, когда за феноменом собственности не признается самостоятельного ценностного значения – ценность или анти-ценность собственности носит в таком случае производный характер, будучи обусловлена иными социальными ценностными установками, в зависимости от той реальной роли, каковую собственность играет в обществе. Следовательно, перемена социальной ситуации способна повлечь в последнем определении ценностного статута собственности также и перемену социальной оценки феномена собственности – без изменения наличествующей социальной системы ценностей.

Нейтральный статус – это индифферентность объекта, его невключенность в ценностную систему, неспособность «отрицательно или положительно мотивировать эмоциональный ответ» 92). Собственность в этом случае относится к миру фактического, является голой данностью, «не имеющей отношения» к миру ценностей. Примером такого аксиологического статуса собственности могут служить некоторые варианты буддийской доктрины – собственность никак не соотносится с теми ценностями (равно положительными или негативными), которые имеют значения для достижения основной (единственной) цели – обретения просветления и освобождения от сансарических форм существования 93). Разумеется, это вовсе не означает, что в рамках данного общества собственность пребывает вовсе за пределами системы ценностей – она получает свой аксиологический статус в рамках локальных обществ, в частности профессиональных, однако в целостной базовой иерархии ценностей собственность своего аксиологического определения не имеет (точнее, имеет нейтральное).
Приведенную классификацию обобщенно представляет следующая таблица:

Таблица 1

Возможные аксиологические статусы собственности

Аксиологический статус	Краткая характеристика
Положительный	Безусловное принятие, собственность по своей природе имеет позитивное социальное значение
Негативный	Безусловное отвержение, собственность как явление исходно является социальной анти-ценностью
Условно положительный	В данной конкретной ситуации, при существующих общественных условиях роль собственности позитивна
Условно негативный	В данной конкретной ситуации, при существующих общественных условиях роль собственности негативна
Нейтральный	Собственность не имеет социальной ценности, не включаясь в базовую иерархию ценностей данного общества

Однако сама данная классификация мало что дает для реального раскрытия стоящей перед нами проблемы, поскольку является только логическим исчерпанием возможных вариантов. Существо же вопроса состоит в том, каково реальное наполнение каждого из возможных аксиологических статусов собственности – более того, для нашего исследования не столько важно социальное принятие или отвержение феномена собственности, сколько основания такового принятия-отвержения. В самых различных обществах аксиологический статус собственности, выраженный в рамках подобной логической классификации, может совпадать, однако сама характеристика аксиологического положения собственности будет весьма различаться. Более того, вполне возможен и тот вариант – который, несомненно, требует особенного учета – когда в разных обществах под тем, что мы обобщенно называем собственностью, будут пониматься феномены весьма различного рода или же, напротив, будет реально отсутствовать единое понятие собственности, а ценностные статусы различных частных видов собственности (существующие в данной, предполагаемой, культуре обособленно) – радикально различаться. Только конкретно-историческое рассмотрение существа вопроса может дать содержательное наполнение приведенной схеме, более того, раскрыть качественные различия социальных систем, которые формально будут, по присущему им аксиологическому статусу собственности попадать в одну классификационную группу.

В первую очередь, следует отметить историческую динамику интересующего нас феномена – собственность в истории занимает весьма различное положение в ценностных иерархиях. Мы не будем здесь подробно останавливаться на конкретных реализовавшихся в истории моделях – этому посвящены последующие разделы – и только наметим общие контуры, необходимые для постановки вопроса.

Европейская культура XVIII – XIX веков помещает собственность на первый план, увязывая с ней и с ее оценкой статус иных социальных феноменов, более того – само объяснение конкретных структур социальности. Напротив, в настоящее время собственность явно отошла на второй план – преимущественный социальный интерес в хозяйственной сфере оказался сосредоточен на вопросах контроля, власти. а ключевой категорией стало имущество (подробнее об этом мы пишем в п. 3.2 гл. III).
Здесь отметим коренное различие между категориями собственности и имущества. И то, и другое относятся к сфере обладания, однако акценты, наличествующие в них, существенно отличаются:

- собственность преимущественно выражает статический элемент обладания, связана с контролем и фактическим (в частности и в основе – с физическим) владением материальным объектом. В феномене собственности всегда различима материальная реальность, по поводу и в отношении которой выстраиваются отношения субъектов.
- имущество акцентирует динамический момент, изменчивость. Суть переносится со ставшего на отношения; стремление «схватить» процесс, а не фиксировать результат (и тем самым прекращать развитие). На имущество как таковое нельзя указать – можно указать на материальные объекты, «составляющие» имущество, но подлинными составляющими будут не сами вещи, а права на них, отношения между субъектами (в том числе и по поводу вещей).

Если собственность субъекта может быть осмыслена как совокупность, то имущество – исключительно как система, где каждый отдельный элемент приобретает свое значение (в данном случае – ценность) только в рамках целого. Показательно, что если XIX век еще мог вполне адекватно мыслить в рамках такой категории, как сколько «стоит» тот или иной собственник (бессмертная гоголевская тонкая дифференциация поклона владельцу ста и ста двадцати душ), то сейчас цифры, выражающие состояния, являются скорее условными обозначениями, отражающими порядок, а не конкретную величину 94).

Вместе с тем сама категория собственности также сравнительно недавно вошла в культурный обиход. Вплоть до конца средних веков такое обобщающее понятие используется в рамках западноевропейской культуры весьма редко, в России собственность как юридическая категория входит в законодательство только в последней трети XVIII века, а активно применяться начинает с века XIX 95). В общекультурный обиход это понятие проникает раньше (в России – с начала XVIII века), опережая в большинстве случаев юридическую фиксацию, однако последняя позволяет определить с известной долей точности исторические ориентиры проникновения в культуру данного понятия. Слово выражает реальность и появление нового термина, служащего оперированию возникшим в данной культурной среде понятием, диагностирует изменение в самих структурах реальности. Дабы смогло появиться общее понятие собственности, обобщающее массу разрозненных вещно-правовых отношений, должны была измениться реальность.

Действительно, если мы сравним те категории, в которых осмысление собственности осуществлялось в западноевропейском средневековье или в Индии III в. до н.э. – XIX в. н.э., то на первый план выйдет следующий момент – предшествующая модель мышления в этой области более склонна к дифференциации, по возможности каждая форма отношения к вещи должна получить свое самостоятельное осмысление и быть отделена от иных форм.

Для демонстрации существа различия между буржуазной собственностью и предшествующими моделями осмысления социальных отношений по поводу вещей, приведем один пример. В конце XVII – в XIX веке шел спор о том, есть ли в Индии частная собственность. Бернье, чью позицию, в частности, разделяли Шарден, Тавернье и Монтескье, в знаменитой «Истории последних политических переворотов в государстве Великого Могола» утверждал, что вся собственность принадлежит государству и отдельные лица, владеющие землей, суть только ее арендаторы 96). Анкетиль-Дюпейрон, также, как и Бернье, долгое время проведший в Индии, пришел к прямо противоположным выводам и также снискал единомышленников 97). Спор приобрел новую остроту в первой половине XIX века, когда британские чиновники озаботились проблемами налогообложения индийских землевладельцев, стремясь выяснить субъекта собственности и, соответственно, плательщика налога с имущества. Однако и тогда вопрос так и остался без убедительного ответа, а в разные годы были проведены противоречивые решения (распространившиеся на разные районы Индии) о субъекте собственности 98).

Приведенная ситуация почти двухвековых попыток определить, кто же является собственником земли в Индии, диагностирует ситуацию понятийного разрыва – западноевропейские экономические и юридические категории не срабатывали на материале индийского общества. То, что в западном капиталистическом обществе соответствовало понятию «собственности», отсутствовало в Индии, а перед наблюдателем представали феномены то несколько сходные, то, напротив, далекие от его социального опыта, давая, соответственно, основания для сближения или радикального размежевания индийского и западноевропейского землевладения.

Собственность как возникшая в истории категория осмысления социальной реальности фиксирует уже усредненный результат – основным в ней выступает абстрактное отношение субъекта к вещи, причем в своей классической стадии – в Code Civile – всякая индивидуализация тех объектов, по отношении к которым собственник реализует свою волю, сводится до минимума. Собственность уже предполагает усреднение социальной реальности – представление ее преимущественно в пределах исчислимости, сведения всех мыслимых отношений субъекта ко всему многообразию материальных объектов до нескольких правомочий, разнящихся в разных правовых системах (от 2-х до 11-ти), но этим не меняющих существа дела 99).

Попытаемся наметить контуры той реальности собственности, что наличествует в докапиталистических классовых обществах, ценностные системы которых подчинены принципу иерархии. Если в капиталистическом мире господствующего принципа равенства собственность способна определять человека, то в обществе иерархии возникает возможность обратного отношения: «Происхождение от свободных и знатных предков “облагораживало” землю, которой владел их потомок, и, наоборот, обладание такой землей могло повысить социальный статус владельца» 100).

Соответственно, здесь же коренятся истоки самой возможности феодально-раздельной собственности, когда одна и та же вещь принадлежит нескольким субъектам, каждый из которых считается собственником и обладает особым объемом прав, отличных от иных собственников той же вещи 101). Понимание этой конструкции невозможно на основе позиции юридического равенства, в свою очередь исходящей из принципа равенства, рассмотренного выше – ведь здесь вещь утрачивает свою самотождественность (не говоря уже о количественном «товарном» равенстве) 102). По отношению к каждому субъекту она открывается той или иной стороной – по отношению к каждому уровню иерархии она обретает свою, особую реальность.

Человек и вещь оказываются взаимосвязаны – они находятся каждый на своем месте и соответствуют друг другу. Поэтому и сами вещи вплетаются в социальную реальность, обладают качественными характеристиками – они сохраняют на себе следы своего происхождения. Показателен в силу своей типичности следующий средневековый проповеднический «пример» (exempla): «Некий паломник плыл по морю в Аккон, к святому Иакову, и оказавшаяся на борту корабля обезьяна украла его кошелек и, забравшись на мачту, стала вынимать из него монеты и обнюхивать их, одни с отвращением выбрасывая в море, другие убирая назад. Когда, наконец, паломник вновь завладел своею мошной, он уяснил, что все деньги, приобретенные посредством обмана паломников, обезьяна выбросила, а остальные деньги, которые достались ему по наследству, сохранила. Святой Иаков не желает, чтобы к его алтарю принесли неправедно нажитые деньги» 103).

В условиях ремесленного труда, натурального хозяйства, мировидения, насквозь пронизанного аксиологическими установками, предметы обладают индивидуальностью, зачастую столь сильной, что способны подчинять себе хозяев, но в то же время, как в вышеприведенном примере, и напротив, принимать на себя качества хозяев, становиться своего рода их «зеркалами» в мире.

Собственность как категория оформляется на стадии развеществления мира, как один из первых шагов на этом пути – для того, чтобы ввести предмет в категориальные рамки собственности, надо очистить его от качественных характеристик, сделать его сравнимым, сопоставимым с другими – иными словами, обратить в нейтральный объект.

Здесь следует особо остановиться на том обстоятельстве, что рассмотренный выше принцип равенства тесно связан с калькулированием, исчислимостью – реальное различие сводится к количественному, тогда как качественная грань либо отрицается вовсе, либо мыслится как результирующая количественных отличий.

Поскольку принцип сущностного равенства людей становится коренным для современного общества, поскольку утверждение Руссо «Человек рождается свободным, но повсюду он в оковах» 104) делается догматом нового общества, то различия между людьми должны принадлежать сфере внешнего, приобретенного – к сфере существования, а не сущности. А из этого вытекает, далее, что различия, существующие между людьми, суть не проявления их сущности – напротив, они являются внешними свойствами. Человек становится самим собой – вот этим человеком – только за счет того, что не является им самим, что приобретается им – стало быть, собственностью.

Но собственность в свою очередь стремится потерять свою качественную определенность – важен не конкретный объект обладания, но его количественная характеристика (ведь к ним мы стремимся свести все содержательное), собственники опять же равны между собой, равны между собой по существу принадлежащие им объекты собственности – разница будет только в количестве, в том, во сколько эту собственность возможно оценить (и тем самым возникает возможность создать единую законченную юридическую категорию собственности).

И М. Вебер, и В. Зомбарт при всех различиях в присущем им понимании капитализма, сходятся в выделении в качестве решающей такой характеристики, как количественной рациональности, исчислимости, с которой начинается капитализм – как в форме бухгалтерского учета, так и в юридическом принципе формального равенства. Подобно тому как невозможна эффективная система качественного бухгалтерского учета, так и невозможно требовать равного гражданского права, не задавая формального критерия, не приводя все многообразие объектов собственности и всей массы собственников к некоему единому знаменателю, к которому все реальные различия будут представляться кратными 105).

Бухгалтерский учет приобретает значение символического воплощения этой хозяйственной системы, где все мыслимые объекты (начиная от банальных res corporales и заканчивая таким, казалось бы, неуловимым объектом, как деловая репутация) приобретают единообразие количественных характеристик, где все многообразие операций оказывается сведенным к схеме стандартных счетов – сколь ни был бы уникален объект, сколь бы исключительна ни была операция, они заведомо будут приведены к единому знаменателю и обретут свое место в балансе и отчете о прибылях и убытках 106). Как в понимании человека господствует принцип равенства, так пронизывает он и понимание собственности – вещи оказываются нейтральными друг другу и в отношении к человеку, определяющим, наделяющим их ценностью, отличающим делается нечто им самим чуждое – их стоимость: товарный мир стремится обернутся в единственную реальность социального существования человека: унифицированную реальность, подчиняющуюся не античной «мере» (внутренней сообразности вещей), но количеству. Товар «определяет и субстанциональное содержание, и субстанциональные формы производственного процесса, понятого и как процесс сотворения буржуазного мира, и как процесс поддержания его в равном самому себе состоянии» 107).

Обращаясь в товар, утрачивая качественную определенность и становясь исключительно объектом операций, собственность в то же время утрачивает и остатки вещественности, унаследованной ею от различных «собственностей» средневекового социального космоса. Чем дальше заходит процесс превращения собственности в объект операций, тем меньше значение телесной определенности – важным становится само обращение, товарное производство поглощает вещь, а вслед за ней и формальную конструкцию, опосредующую последнюю – собственность. На смену собственности приходит имущество, а последнее уже мало доступно ценностному отношению: «Материальный мир оказался функцией стремления к прибыли, которая потребовала отнюдь не только материальных расчетов» 108).

Если в первом случае вещь допускает взаимность, во втором терпит перенос и становится нашим социальным репрезентантом, то в третьем она становится прозрачной – как бы отсутствующей, пропускающей через себя, не задерживая, наше ценностное восприятие мира. В этой ситуации вещь растворяется для нас, оставляя своего символического заместителя. Но, развеществляясь, собственность открывает то, что скрывалось в ней – власть, способность определять и контролировать, определять реалии социальных отношений. Экономическая власть – или собственно власть – ранее претворенная, субстанционализированная в вещи, становится сама собой – пугающей, отталкивающей и влекущей.
Однако, параллельно этому процессу, сохраняется и собственность XIX века – имущество охватывает только те сферы социальной реальности, что непосредственно связаны с капиталистическим производством. Имущество – всецело процесс, но реальность обыденного (личного) существования остается во власти старой собственности (от того концепция собственности, уйдя из языка экономической теории, сохраняет прочные позиции в нашей повседневности). И здесь вещи также не обладают определенностью прошлых времен – в отчужденной реальности они становятся тем, посредством чего человек определяет себя, выстраивает свой образ перед миром и перед самим собой, в конечном счете выстраивая самого себя. Получается нечто подобное образу, набросанному Камю: человек вновь и вновь надевает маски – более того, ничего кроме масок в действительности нет – и нам не дано увидеть сущности человека, узнать, что он есть без очередной «личины», потому что он и есть сама смена масок. Но «лицедейство человека может сказать о нем ничуть не меньше, чем его искренние порывы» 109): «…Я, скорее всего, не узнаю актера глубже оттого, что увижу его в сотый раз. Но если я соединю всех героев, в которых он перевоплощался, и скажу, что на сотой учтенной мною роли я узнал о нем немного больше, в этом будет своя доля истины» 110).

И, поскольку мир и мы сами видимся себе сквозь призму «товара» (в концепции Лукача приобретающего метафизическое измерение), то это оказывается и рассказом о судьбе вещи преобразованной обществом в собственность, порождающей «товар», описываемый М.Н. Эпштейном следующим образом: «“несчастная” форма вещей, которым не гарантировано прочного места рядом с человеком, в его бытовом укладе, но скорее переменная, провокационная функция в человеческом самосознании. […] Покупая что-то, я всякий раз радуюсь быть тем, кем я еще не был» 111).

Мир лишился определенности, присущей вещам в прежних, построенных на иерархии, структуре ценностей и структуре отношений; и мы сами, и вещный мир вокруг нас теперь больше не имеют собственных оснований, а бесконечно отражаются – отчуждение, начавшись, обращается в структуру симулякра – подобий, утративших подлинник. Мы определяем себя через вещи, а вещам придаем ценность, перенося на них отчужденность нашего «Я», но ведь само наше «Я» оказывается запутано в круговорот подобий: где говорю я, а где говорят меня… И это же означает, что мы обретаем иное измерение свободы – свободы от себя и свободы от определенных, навязывающих свое значение вещей. Нам не дано более иллюзии однозначности, мы более не уверены в самих себе – и мы можем определять себя, можем сдвигать возможности, испытывая пределы, очерчивая конторы реальности себя и мира вещей: «Купить себя невозможно, но именно эта невозможность и образует мир бесконечных товарных возможностей. Покупая все новые вещи, мы становимся – и никак не можем стать – самим собой» 112).

В данной главе мы наметили только общие контуры социально-исторической динамики аксиологического статуса собственности. Исчерпывающий анализ и последующее целостное философское рассмотрение процессов становления и трансформации аксиологического статуса собственности возможно только посредством сквозных исторических исследований, выявляющих этот аспект социальной (экономической и культурной) истории человечества. Рамки данного исследования, равно как и способности отдельного человека не позволяют предпринять такое исследование, возможное только на основе долговременных и разноплановых усилий ряда специалистов. Мы же предпримем, основываясь на изложенной в общих чертах гипотезе, рассмотрение частного, но на наш взгляд весьма значительного аспекта данной проблематики – процессов становления наличествующего в современном западном обществе аксиологического статуса собственности, перехода от аксиологических реалий средневекового общества к современности.

Выбор названных временных и пространственных рамок рассмотрения проблемы (Средних веков, Нового и Новейшего времени преимущественно на материалах европейского общества) связан с тем обстоятельством, что в центре нашего внимания находится аксиологический статус собственности современной цивилизации. Фундаментом же последней являются ценности западной цивилизации, складывающейся в единое целое именно в Средние века. Античность, при всем бесспорном значении ее в становлении западной цивилизации, относится все-таки к области «предыстории», воспринимаясь, становясь неотъемлемой частью цивилизации Запада только через Средневековую рецепцию, иными словами – опосредованно. В еще большей степени сказанное об Античности применимо к древневосточным обществам. Таким образом, мы полагаем необходимым и эффективным ограничить пространственные и временные рамки исследования пределами собственно западной цивилизации, отнюдь не отождествляя, в то же время, ее с современной общемировой цивилизацией, но принимая ее решающий вклад в складывание последней.

Данное пространственно-временное ограничение, на наш взгляд, с одной стороны, позволит детализировать ряд моментов общей гипотезы, а с другой – позволит на конкретном эмпирическом материале испытать ее состоятельность.

Примечания:

91) Гильдебранд Д., фон. Этика / Д. фон Гильдебранд. – СПб.: Алетейя, 2001. С. 34, 35.

92) Там же. С. 31.

93) См.: Торчинов Е.А. Философия буддизма Махаяны / Е.А. Торчинов. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2002; Ермакова Т.В. Классический буддизм / Т.В. Ермакова, Е.П. Островская – СПб.: Азбука-классика, Петербургское востоковедение, 2004.

94) См.: Вишнепольский К. В погоне за девятью нулями / К. Вишнепольский, П. Хлебников // Forbes. 2004, № 4. С. 46, 48.

95) См.: Ковальчук М. А. Земельная собственность в России: правовые и исторические аспекты (XVIII – первая половина XIX века) / М.А. Ковальчук, А.А. Тесля. – Хабаровск: Изд-во ДВГУПС, 2004. С. 11 – 14.

96) См.: Никифоров В.Н. Восток и всемирная история / В.Н. Никифоров. – М.: Наука, 1975. С. 84 – 85.

97) Там же. С. 93.

98) См. подробнее: Хобсбаум Э.Дж. Век революции. С. 223 – 229.

99) См.: Маттеи У. Основные принципы права собственности / У. Маттеи // Маттеи У. Основные положения права собственности / У. Маттеи, Е.А. Суханов. – М.: Юристъ, 1999. С. 46 – 47.

100) Гуревич А.Я. Аграрный строй варваров / А.Я. Гуревич // История крестьянства в Европе: Эпоха феодализма. В 3 т. Т. 1: Формирование феодально-зависимого крестьянства / Отв. ред. З.В. Удальцов. – М.: Наука, 1985. С. 107.

101) Ефимова Л.Г. Банковское право / Л.Г. Ефимова. – М.: БЕК, 1994. С. 253 – 255.

102) См.: Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность / А.В. Венедиктов. – М., Л.: Изд-во АН СССР, 1949.

103) Гуревич А.Я. Культура и общество… С. 201.

104) Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре / Ж.-Ж. Руссо. – М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 1998. С. 198.

105) См.: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма / М. Вебер // Вебер М. Избранные произведения / М. Вебер. – М.: Прогресс, 1990. С. 49; Неусыхин А.И. «Эмпирическая социология» Макса Вебера и логика исторической науки / А.И. Неусыхин // Вебер М. Избранное: Образ общества / М. Вебер. – М.: Юристъ, 1994. С. 593 – 594; Зомбарт В. Буржуа / В. Зомбарт // Зомбарт В. Буржуа. Евреи и хозяйственная жизнь / В. Зомбарт. – М.: Айрис-Пресс, 2004. С. 130 – 133.

106) См.: Хендриксен Э.С. Теория бухгалтерского учета / Э.С. Хендриксен, М.Ф. ван Бреда. – М.: Финансы и статистика, 1997. С. 33 – 35 и сл.

107) Давыдов Ю.Н. Д. Лукач и левое неогегельянство. Генезис неомарксизма / Ю.Н. Давыдов // История теоретической социологии. В 4 т. Т. 2 / Под ред. Ю.Н. Давыдова. – М.: Канон, 1998. С. 462.

108) Эпштейн М.Н. Поэзия хозяйства / М.Н. Эпштейн // Все эссе. В 2 т. Т. 2: Из Америки. – Екатеринбург: У-Фактория, 2005. С. 73.

109) Камю А. Миф о Сизифе / А. Камю // Камю А. Изнанка и лицо / А. Камю. – М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 1998. С. 116.

110) Там же.

111) Эпштейн М.Н. Поэзия хозяйства. С. 74.

112) Там же. С. 75.

Вернуться к оглавлению

Далее читайте:

Андрей Тесля (авторская страница).

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

Библиотека портала ХРОНОС: всемирная история в интернете

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

> ПОРТАЛ RUMMUSEUM.RU > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Т >