Родственные проекты:
|
Философско-исторический контекст
аксиологического статуса собственности
Монография
Глава III
Аксиологический статус собственности в капиталистическом
обществе
3.1. Основные характеристики и тенденции развития капиталистической
системы хозяйствования
Приступая к описанию аксиологического статуса собственности в
западноевропейской культуре Нового времени, мы должны по аналогии с
соответствующим описанием, относящимся к Средним векам, наметить некие общие
«контуры времени». Положение отчасти облегчается для нас тем, что в данном
случае мы имеем дело с историческим периодом сравнительно близким и тем
самым освобождающим от обязанности прояснять многочисленные подробности –
многие из них, в отличие от средневековых, предстают для нас самоочевидными.
Однако подобная историческая близость объекта описания порождает обратную
проблему – если средневековье есть некий «Иной», постоянно грозящий
предстать «Чужим» (т.е. закрытым для понимания), то Новое время порождает
опасность ложной самоочевидности, беспроблемности объекта. Новое время
принадлежит «современности» и тем самым подталкивает к беспроблемному
распространению на него ключевых характеристик ситуации нашего времени.
Следовательно, прежде чем приступать к решению нашей основной в данном
разделе задачи – поиску ответа на вопрос об аксиологическом статусе
собственности в Новое время – нам следует проблематизировать само «Новое
время», ответить на вопрос о том, каковы его основные характеристики, каковы
его границы и представляет ли оно собой с точки зрения нашей проблемы некую
целостность, непосредственно подходящую к границам современности, или же
имеет более сложную структуру.
Если задаться в первую очередь вопросом о производственных отношениях, то
Новое время традиционно характеризуется как эпоха господства
капиталистических отношений – первоначально в сфере экономики, а после
Французской революции 1789 г. однозначно охватывающих собой и сферу
политических отношений. Мы полагаем данное понимание в своей основе верным,
однако требующим для решения стоящей перед нами задачи существенной
конкретизации и уточнения.
При детальном анализе мы обнаруживаем, что хотя капиталистический способ
производства, согласно положениям марксисткой теории исторического процесса,
утверждается в XVII – XVIII вв. и отчетливо заявляет себя (уже в качестве
политического, идеологического фактора) в первых буржуазных революциях
(Нидерландской XVI в. и Английской XVII в.), однако при этом основная
структура производства остается неизменной по сравнению с предшествующим
периодом.
Основной сферой производства по прежнему является сельское хозяйство,
причем вне зависимости от того, кто является субъектом-организатором
производства – феодал или буржуа – тип производственных отношений остается
прежним, по существу феодальным. Капитализм в сельском хозяйстве проявляется
почти исключительно в сфере обмена, реализации продуктов сельского
хозяйства. В данном случае показательным примером может служить Terra Ferma,
где подавляющее большинство сельских собственников были венецианскими
купцами или их наследниками, однако способ ведения хозяйства оставался
прежним – феодальным. Более того, сама земля и целые имения изначально
приобретались не с целью налаживания новых форм хозяйствования, а ради двух
целей, свойственных именно средневековью: во-первых, ради приобретения пусть
и значительно меньшего, чем при торговых операциях, однако устойчивого
дохода; во-вторых, и значимость данного момента не следует преуменьшать,
ради статуса, который придавался лицу землевладением 335).
В сельском хозяйстве сосредоточено 85 – 90 % от общего числа работников,
сельскохозяйственное производство в XVII – XVIII вв. по прежнему дает 80 –
85 % всей производимой продукции. Экономика этого времени по существу не
знает кризисов перепроизводства – она напряжена до крайности, ее сил хватает
только на удовлетворение основных потребностей старыми способами. Ее
по-прежнему сотрясают кризисы недопроизводства – голод остается повседневной
реальностью Европы в XVIII веке. Правда, это уже не собственно голод – тот,
что обрушивался на Европу XIII или XIV вв. – он теперь сменился недоеданием
336). Средства сообщения уже достаточно развиты и подвоз в
пострадавшие от недорода регионы возможно организовать, в том числе и из
довольно отдаленных территорий. Однако вспышки недоедания, резкие нехватки
продовольствия остаются и основными дипломатическими новостями являются
сообщения о погоде, о видах на урожай, поскольку сельское хозяйство, в
конечном счете, определяет все остальные виды деятельности. Но наиболее
важным является уже отмеченное выше обстоятельство, а именно: аграрный
сектор европейской экономики не только является исключительным по объемам,
но и сохраняющим свой традиционный характер. Если аграрные отношения нельзя
квалифицировать как феодальные (в этом отношении феодализм в целом ряде
европейских стран завершается в деревне уже в XIV – XV вв.), то
«крестьянская экономика» в значении, определенном выше, остается
преобладающей в аграрном секторе. Это по-прежнему мир мелких производителей,
по прежнему к определению эффективности и структуры соотношения доходов и
расходов данных хозяйств неприменимы традиционные экономические критерии –
это сфера живет по принципам, описанным А.В. Чаяновым, и единственная точка,
где она соприкасается со сферой капиталистического хозяйствования – область
обменов 337). «Крестьянская экономика» существует во Франции
еще в первой половине XIX в. 338), Россия будет принадлежать к
этому типу организации хозяйства (по терминологии Д. Торнера) вплоть до 20-х
годов XX в. Данная характеристика в высшей степени важна для нас, поскольку
она означает, что вплоть до первой половины XIX в. даже во Франции
капитализм не проникает в сферу аграрного производства, ограничиваясь только
высшими этажами экономики – сферой обменов и постепенно расширяющимся
присутствием и затем решительным преобладанием в сфере промышленного
производства. Иными словами, это означает, что большая часть экономики с
точки зрения производственных процессов до означенного рубежа пребывает за
пределами капиталистической системы хозяйствования, охватываясь последней
исключительно как «внутренняя периферия».
Капитализм XVII – XVIII вв. охватывает преимущественно сферу торговли, в
производство проникая фрагментарно и, как правило, образуя своего рода
некоторую изолированную и сравнительно кратковременную область. Капитал
редок и может быть задействован исключительно в тех секторах экономики, что
обещают высокую норму прибыли и высокую оборачиваемость капиталов.
Капитализм этого времени весьма избирателен – но эта избирательность идет от
нужды, от острой нехватки средств. Средства столь ценны и редки, что
капитализм не может охватить все возможные секторы промышленности, дающие
прибыль. Напротив, он представляет собой в эту эпоху постоянного мигранта –
перетекает из одной сферы производства в другую, оставляя и ликвидируя
прежние не по их неприбыльности, а постольку, поскольку приходится выбирать
между разными уровнями прибыли – менее прибыльное производство должно быть
закрыто, дабы была возможность развивать обещающее больший успех. И в то же
время норма прибыли в действительности оказывается весьма невелика, сами
предприятия весьма неустойчивы и рассчитаны на короткий срок; области, где
развивается капиталистическое производство, располагаются очагами и также не
отличаются особенной устойчивостью 339). Тем не менее,
позволительно, на наш взгляд, будет сказать, что капиталистическое
хозяйствование к концу XVII – началу XVIII вв. приобрело достаточно
устойчивые формы, преимущественно сосредоточенное в сфере торговых оборотов
и связанного непосредственно с торговлей производства товаров с высокой
добавленной стоимостью. Эта модель хозяйства, представляющаяся нам по
сравнению организацией производства в XIX – XX вв. столь хрупкой и
ненадежной, в действительности устойчиво воспроизводит себя в XV – XVIII вв.
с вполне ощутимым количественным ростом. После масштабного обновления Европы
и фундаментального расширения сферы ее экономической деятельности в XVI в.
дальнейший процесс описывается скорее в терминах микротрансформаций, чем
качественных скачков.
Решительная перемена приходится на конец XVIII – первую половину XIX века
– капитализм становится промышленным, охватывает всю сферу экономики
общества и в дальнейшем мы можем уже с полным правом отождествлять (считая
исключения пренебрежимыми) экономику Западной Европы с капиталистической
экономикой.
Однако данная трансформация, как уже было отчасти показано, не может быть
объяснена исключительно через посредство имманентных тенденций
капиталистического хозяйствования. Решительная перемена обусловлена
промышленной революцией – становлением современной техники, дающей
совершенно новые условия для хозяйствования и в сочетании с
капиталистическим типом хозяйствования порождающей тот тип «взрывного»
развития, в ситуации которого мы пребываем по сей день. Иными словами, если
для «долгого средневековья» мы можем говорить о существовании тех или иных
капиталистических секторов экономики, нередко претерпевающих значительные
изменения, однако количественного характера, не затрагивающих структурных
оснований общества, то с конца XVIII – с первой половины XIX века мы
наблюдаем именно структурную трансформацию общества.
Промышленная революция и предшествующая ей и создающая для нее
возможности полузабытая аграрная революция (позволившая отвлечь рабочие руки
от сельского хозяйства в пользу промышленности) создают ситуацию,
обозначенную Пьером Шоню как «взлет» экономики. Возникает качественно новая
ситуация – на смену прежним цикличным подъемам и упадкам, конъюнктурным
колебаниям, зачастую довольно длительным периодам экономического роста, за
которыми следуют столь же затяжные рецессии, приходит ситуация перманентного
роста, на смену долгим рецессиям приходят стагнации и кратковременные
кризисы, за которыми рост вновь возобновляется. Если рассматривать ситуацию
в долго- и даже среднесрочной перспективе, то рост становится постоянным
явлением – вслед за кратковременным кризисом следует подъем, уже на первой
своей фазе ликвидирующий последствия кризиса.
В конце XVIII – начале XIX века формируется ситуация, в которой новый
уровень формирования капитала «обеспечивает ежегодное увеличение валового
национального продукта на 10 %» 340).
Взлет первых десятилетий промышленной революции – а затем долгая фаза
непрерывного роста. Показатели роста экономики в XIX веке и их коренная
противоположность ситуации предшествующих столетий особенно ярко предстают
при переводе числовых показателей в форму графиков. Мы приведем только один,
отражающий рост валового национального продукта во Франции с 1781 г. по 1938
г.
График 1
Показатели валового национального, промышленного и
сельскохозяйственного продукта Франции
(1781 – 1938 гг.)
Примечание 1. График воспроизводится по изданию: Бродель Ф. Что такое
Франция. В 2 кн. Кн. 2: Люди и вещи. Ч. 2: Крестьянская экономика до начала
XX века / Ф. Бродель. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1997. С. 219.
Примечание 2. Подписи на графике (сверху вниз) переводятся: 1) валовой
национальный продукт; 2) валовой промышленный продукт; 3) валовой
сельскохозяйственный продукт.
Если брать соответствующие показатели Великобритании, то диаграмма роста
промышленного производства вплоть до начала XX века оказалась бы более
крутой, а степень кривизны наиболее существенно возросла бы в конце XVIII и
в особенности в первые десятилетия XIX века, поскольку во Франции рост
промышленного производства существенно тормозился, с одной стороны,
произведенным революцией дроблением крупных земельных хозяйств и упрочнением
и увеличением мелких крестьянских хозяйств, с другой стороны – значительным
отвлечением рабочих рук, помимо сельского хозяйства, также огромными
военными предприятиями сначала революционной, а затем наполеоновской
Франции.
Итак, с 80-х годов XVIII в. «статистические указатели отметили тот
неожиданный, крутой, почти вертикальный взлет, который и является подлинным
запуском» 341). Запускаемым стала система самоподдерживаемого
экономического роста, когда система хозяйства перестала быть ответом на
наличные вызовы, но впервые стала системой, самостоятельно порождающей
задачи и формирующей потребности. Иными словами, с этого момента экономика
развивается благодаря экономике, рост создает условия для последующего
роста, не исчерпывая наличную базу роста, но формируя ее. Эта ситуация и
является нашей современностью в широком смысле – рост и постоянные
трансформации в различных сферах жизни общества с этого момента стали
повседневной реальностью.
Если для человека традиционного общества всякая перемена есть то, что
рано или поздно закончится возвращением вещей к своим привычным соотношениям
(или же ситуация, раз изменившись, далее сама станет стабильностью до
следующей трансформации), то с конца XVIII века мы живем в ситуации, когда
изменение само по себе является нормой. Таким образом, человек утрачивает
пространство пребывания – самотождественность себе вещей и понятий. Мир и
человек перестают быть некими данностями – напротив, отныне они
проблематизированы в своем существе 342), более того,
становится сомнительной сама возможность говорить о некоем «существе» –
скорее, соответствующим этому миру является взгляд, по которому
существование предшествует сущности.
Дабы прояснить нашу позицию, отметим, что мы отнюдь не полагаем, что те
или иные изобретения сами по себе обусловили столь радикальную трансформацию
общества. Техническое изобретение – как и всякое научное изобретение –
только возможность, которая может быть реализована исключительно в том
случае, если общество готово к использованию изобретения 343).
Для реализации потенций, содержащихся в начинающейся промышленной революции,
и для дальнейшего развития промышленной революции (в частности для
осуществления масштабных инвестиций, требуемых научными и техническими
проектами), необходим был определенный уровень развития капиталистических
форм хозяйствования.
С другой стороны, капитализм как тип хозяйствования сам по себе не
порождает с необходимостью новых форм производства, не вызывает промышленную
революция как детерминанта. Он только создал условия для развития последней,
для применения сформировавшихся новых идей и положений в промышленной
практике и создал условия для генерирования новых идей. Феноменальный
экономический рост, коренное преобразование экономики в XIX веке есть
следствие наложения двух разнородных процессов – капиталистической экономики
и промышленной революции, в результате породивших качественно новый феномен,
который позволительно (с известной долей условности) назвать «модерном».
Иными словами, «модерн» в широком смысле слова не является исключительно
результатом развития внутренних возможностей капиталистической системы,
однако только последняя создает условия для реализации возможностей,
заключающихся в серии технических инноваций второй половины XVIII века,
превращает их в реальную историческую силу 344). Однако
отметим, что опровержение высказанной точки зрения на соотношение
капиталистической системы хозяйствования и промышленной революции не влечет
за собой автоматически опровержения последующих выводов, поскольку во всяком
случае представляется бесспорным, что с начала промышленной революции в
конце XVIII – начале XIX вв. капиталистическая экономика претерпевает
качественную трансформацию и порождает новые, ранее ей не свойственные
феномены, ряд из которых (связанных с проблематикой аксиологического статуса
собственности) находятся в центре нашего дальнейшего изложения.
Однако прежде чем перейти непосредственно к характеристике
аксиологического статуса собственности в Новое время, мы считаем
необходимым, разумеется, со значительной долей условности, наметить этапы
становления современного мира. На наш взгляд, можно выделить три основных
этапа, характеризуемых нами следующим образом:
1. Конец XVIII в. – первая половина XIX в. – первый этап промышленной
революции. Промышленный переворот и вызванная им структурная перестройка
экономики ограничены преимущественно Англией и (в меньшей степени США). Иные
западные страны затронуты им в гораздо меньшей степени, как правило,
стремясь «вписаться» в новую ситуацию без структурной ломки собственной
системы хозяйствования; «очаговый» тип промышленного развития, трудовой
ресурсной базой которого является сельское хозяйство. Новые отношения
производства затрагивают сравнительно небольшую часть общества (20 %)
345). Главным «героем» развития выступает ранняя промышленная
буржуазия, с очень значительной долей предпринимателей. Промышленная
деятельность в этот период тесно связана с личной инициативой, с риском
изобретательского и инвестиционного характера.
2. Вторая половина XIX – начало XX в. – первое устойчивое состояние
капиталистической системы и последующий кризис. Формирование хрестоматийного
типа буржуа – рантье. Общество одновременно претерпевает экстенсивный и
интенсивный рост. С одной стороны, формируются совершенно новые типы и формы
деятельности. С другой – открытие новых рынков, формирование мощных
внутренних рынков (в силу одновременного демографического роста и повышения
доходов населения). Грань, отделяющая буржуа от иных слоев общества, с одной
стороны, построена по типу жестких сословных перегородок, с другой –
основным критерием, определяющим принадлежность к буржуа, выступает
богатство. Формирование крупных промышленных объединений и складывание так
называемой «первой индустриальной модели».
3. 1914 – 2000-е – кризис капиталистической системы, начавшийся I Мировой
войной и в 30-х – 40-х гг. проявившийся в полную силу в «великой депрессии»,
II Мировой войне и завершившийся становлением социалистического общества и
коммунистического проекта как глобальной альтернативы капиталистическому
строю. «Великая депрессия» и последовавшая II Мировая уничтожают буржуа как
социальный тип – автономному собственнику, живущему с доходов от свой
собственности, приходит конец. Формируется мощное государство, охватывающее
основные сферы жизни общества, контролирующее в среднем около 50% ВВП и
регулирующее все сферы экономики, в первую очередь, через резко усилившуюся
налоговую систему и финансовые институты косвенного регулирования. События
80-х – 90-х гг. – так называемая «консервативная революция» – не изменяют
ключевых параметров системы. Преобладающую роль в экономике играют
государство и крупные компании, мелкие предприятия в развитых странах
производят максимум 15 – 20 %% ВВП, как правило, в «нишевых» секторах
экономики.
Следует особо отметить, что, на наш взгляд, основные параметры мировой
хозяйственной системы по сей день не завершены – более того, мы полагаем
более верным утверждение, что процесс складывания мировой экономики и
образования ее хозяйственных форм находится только в начальной фазе. С одной
стороны, попытка формирования глобального альтернативного капитализму
проекта хозяйственной системы на данный момент потерпела крах. С другой –
сами существующие формы западной организации хозяйства, во-первых, не
поддаются адекватному переносу в инокультурные пространства, либо
отторгаясь, либо – в случае успешной рецепции – подвергаясь значительным
трансформациям.
Далее. Популярный в 90-е годы тезис о формировании постиндустриальной
экономики на данный момент представляется по меньшей мере преждевременным,
поскольку основной хозяйственной системы по-прежнему остается индустриальное
производство 346). По существу, приходится говорить о мировом
разделении труда и переносе основных центров массовой индустрии на
периферию. Последствия данного процесса представляются неясными и в
отношении перспектив западной системы хозяйствования. Во всяком случае, мы
полагаем невозможным принимать линейную экстраполяцию тенденций текущего
момента в будущее за адекватное описание перспектив развития современной
цивилизации, в том числе и в аспекте ее хозяйственного развития. Речь о
формировании постиндустриальной экономики, на наш взгляд, будет возможно
вести только в том случае, когда мы будем наблюдать не территориальную
перестройку мировой экономики, а изменение самой производственной структуры,
когда «нематериальное» производство окажется задающим перспективы и основные
направления развития мировой экономики в целом, как то имеет место на данном
этапе с индустриальным производством 347).
Из сказанного вытекает, что основные проблемы современности в
интересующем нас отношении – в перспективе аксиологического статуса
собственности – остаются по существу проблемами «модерна», не претерпевая
качественной трансформации в последние десятилетия. Глобальные социальные,
экономические, политические трансформации конца XX – начала XXI вв. остаются
все-таки в пределах тех ключевых проблем, что сформировались для
человеческой цивилизации в конце XVIII – начале XIX веков и стали всеобщими
в первую половину XX века.
Примечания:
335) См.: Бродель Ф. Игры обмена… С. 276 – 280.
336) См.: Шоню П. Цивилизация… С. 218, 230.
337) См.: Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство… С. 200 – 203.
338) См.: Бродель Ф. Что такое Франция. Т. 2. Ч. 2. С. 8.
339) См. об этом подробнее: Бродель Ф. Игры обмена… С. 290
– 341.
340) Афанасьев Ю.Н. Историзм против эклектики: Французская
историческая школа «Анналов» в современной историографии / Ю.Н. Афанасьев. –
М.: Мысль, 1980. С. 194.
341) Хобсбаум Э.Дж. Век революции… С. 45.
342) См.: Бубер М. Проблема человека / М. Бубер // Бубер М.
Два образа веры / М. Бубер. – М.: Республика, 1995. С. 164 – 174.
343) В свою очередь, всякое изобретение обусловлено
обществом и возможно только на определенной стадии его развития. Идея (в том
числе изобретение) не может появиться во всякий момент, однако условия,
необходимые для того, чтобы идея могла возникнуть, отнюдь еще не являются
условиями, необходимыми для того, чтобы идея могла получить практическую
реализацию. Хрестоматийный пример этого рода – изобретение прообраза
парового двигателя в Александрии Птолемеев в III в. до н.э.
344) См. об этом подробнее: Арон Р. Избранное: Измерения
исторического сознания / Р. Арон. – М.: РОССПЭН, 2004.
345) См.: Быков П. Капитализм для всех: [Интервью Г.
Дерлугьяна] / П. Быков, Т. Гурова // Эксперт. 2006. № 15 (509). С. 78.
346) См.: Травин Д.[Я.] Европейская модернизация. В 2-х кн.
/ Д.[Я.] Травин, О. Маргания. – М.: АСТ, Terra Fantastica, 2004.
347) См.: Сорос Дж. Кризис мирового капитализма: Открытое
общество в опасности / Дж. Сорос. – М.: ИНФРА-М, 1999.
Вернуться к оглавлению
Далее читайте:
Андрей Тесля (авторская страница).
|
