54. Д.И. Завалишину

1862 г. Сентября 27 дня. Петровский Завод

Очень был рад, когда получил вашу карточку и при ней ваше письмо, любезнейший Дмитрий Иринархович! Благодарю душевно и искренно за вашу память обо мне, за ваш, дорогой для меня, подарок и обещание // С 209 писать ко мне. Простите меня, что, пославши карточку, я не написал к вам, время не было, а ее получил пред самым отходом почты.

Если правда, если написали к вам истину о гласном суде, и что это не предположение в будущем, то я думаю, что оно скоро распространится по России, а не ограничится только столицами; и для меня удивительно, что за мера, куда ведет такая осторожность, зачем? Что тут такого замысловатого и опасного, чтобы одним дать, а другие ожидай. Не знаю, как вы думаете об этом, а я не знаю, что думать,— бравши за правило не верить русскому прогрессу, не верить ничему, что там делается. Смешной этот прогресс; все переиначивает только, а гарантий никаких, и даже никто об этом, как кажется, и не думает.

Я получил из Москвы письмо от Наталии Дмитриевны — оно в этом году первое; извиняется, что так долго не писала, что трудные дела с крестьянами тому были причиною, что в крестьянах мало развито чувство справедливости (?), но что они в том не виноваты — прежнее рабство тому причиною.

Что же касается до артели, то я не знаю, что это такое и где находится. Я получил с этим письмом от нее 150 руб. серебром, но она не пишет теперь, от кого это и какие деньги. Только извиняется, что поздно посылает. Я очень ей благодарен за все; она пишет с таким теплым чувством и зовет к себе в Москву; пишет, что, если я захочу ехать, то она тотчас пришлет мне 300 на прогоны. Все это прекрасно, только подумайте сами, как я могу ехать в Россию на неизвестное, когда у меня нет, так сказать, родины. В Малороссии все родные поумирали, сестра только одна живет с детьми в Петербурге, куда, как вы знаете, нельзя нам ехать. Пустившись туда, что ж дальше? Что там один я буду делать и как жить, и как мне здесь все бросить? Бросить свой угол, да, он мой, это» значит разорить себя, ехать с нуждою, не имея ничего в будущем.

Наталия Дмитриевна ни об ком из наших не упоминает в этом письме, но вот, что странно, я вам сделаю выписку из ее письма: «Я вам должна еще моим портретом, непременно представлюсь вам какая есть. Вы вероятно меня не очень помните, у меня здесь в Марьиной есть ваш портрет, знаете ли, что всех наших, или почти всех, в Петербурге и в Москве продают портреты — фотографическими карточками, преимущественно с коллекции Н. А. Бестужева, какими были во время оны1; это дань юного поколения и благомыслящих союзников наших, как называл мой Jean всех любящих нас и умеющих ценить наше изгнание» и проч.

Все это хорошо до первого случая, пока другой не попадется с этими карточками в тюрьму. Можно бы многое сказать об этих jean'a союзниках и посмеяться над ними — а прежде как они думали о нас, что они делали и делают; что писали и говорили. Хорошо смотреть на карточку и восхищаться; оно легко и безопасно. Эти союзники что делали и делают теперь с вами, каково жить вам, да и всем; теперь отнимают ваше достояние, // С 210 теперь, после 35-летних страданий; вы пишете, трудитесь, вы бы чрез это имели бы обеспечение и в настоящем и будущем — вам запрещают! О, русский прогресс, есть еще люди, которые еще верят во что-нибудь лучшее! Жаль мне одного, что не имею денег к вам приехать, хотя дня на два; многое можно бы передать друг другу — писать все нет возможности.

Вы желали бы знать, как я живу,— не стоит об этом говорить. Знаете ли, что я не женат, ни законно, ни беззаконно, следовательно, живу с работниками, ну, настоящая казарма ссыльных; заболей я так, чтобы не двигался, и все рушится; можете представить об удобстве такой жизни — хлопочешь из-за пустяков, тяжесть душевная невыносимая, скука, одиночество, ничего в будущем — вот жизнь моя.

Бестужев еще остается жить в Селенгинске, но сколько проживет — сам не задет. Не помню, писал ли я к вам, что Поджио переехал жить в Черниговскую губернию из Московской, он там живет вместе с фамилией Волконских, в деревне Елены Сергеевны Кочубей. Сергей Григорьевич жив, но дряхл, пишет Поджио. От Оболенского не имею писем.

Прощайте, Дмитрий Иринархович. Желаю вам здоровья, будьте добры, пишите ко мне, жму вам руку.

Ваш навсегда Ив. Горбачевский

И смешно, и грустно, и досадно — ко мне писал когда-то г-н Поплавский, что я буду аккуратно получать деньги каждую треть, и ничего не бывало. Как видно, его казначей, или кто-либо другой обманывает; я получил за одну треть 1862 г. деньги; но вторая треть давно прошла и ничего не получаю, вероятно, пришлют в декабре, а за третью треть не пришлют. Это верно — так новый год будет, так и пройдет.

Примечания:

Печатается впервые по автографу (ЦГАОР, ф. 1463-И, оп. 2, д. 482, лл. 3—4). 1 О галерее портретов декабристов, созданной Н. Бестужевым — см. исследование И. С. Зильберштейна в «Лит. наследстве», т. 60, кн. 2, 1956.

 

Печатается по кн.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Издание подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. Издательство Академии Наук СССР. Москва. 1963.