Александр Андреевич Карзинкин. 1895.

В нашей исторической литературе – популярной, а порой даже и научной – распространено странное представление о православных коммерсантах. Как в прошлом веке, так и в нынешнем, молодом столетии, часто пишут, что православие сдерживало предпринимательскую жилку, чуть ли не превращая людей в живые консервы, мешая им применяться к ходу времен, проявлять гибкость. Однако чем глубже современные исследователи погружаются в дух и быт дореволюционной купеческой среды, тем лучше видно, что вера не препятствовала купцу стать миллионером, она просто не давала ему сделаться дурным человеком. Вера не мешала ему окунуться в высокую культуру светского типа, получить хорошее образование, заняться самообразованием, наконец… Она мешала лишь вместе со знаниями, вместе с новыми культурными навыками подцепить распущенность. Порой в одном роду купеческом отец бывал человеком Традиции, жил в XIX веке, а душою и повадками принадлежал XVIIIили даже XVII столетию; сын же менялся, входил на равных в средоточия столичной образованной публики, обретал вкус к утонченной культуре, к науке, искусству, начинал мыслить иными категориями, примерять образ действий к ускоряющемуся времени. Но в то же время оба прекрасно понимали друг друга, оставаясь добрыми христианами. У обоих в сердце оставались области вечного, не затрагиваемого временем пространства – пространства веры. По-разному одеваясь, выражая мысли, избирая разные сферы интересов, оба одинаково хотели спасти душу, оба покорялись Богу, оба приносили в жертву этой покорности и этой любви к Небесному Судии часть своих богатств. Тут между ними не могло быть ни спора, ни разноречия. При этом оба оставались превосходными коммерсантами, людьми состоятельными, сильными в деле своем.

Примером такого семейства могут служить знаменитые московские купцы Карзинкины, предприниматели первой величины в деловом мире России. Речь пойдет о двух представителях этого рода – Андрее Александровиче Карзинкине и его сыне, Александре Андреевиче. Принадлежа разным эпохам в исторической судьбе страны, да и просто к разным поколениям, они, тем не менее, представляют собой один тип благотворителя: традиционный. Если Щукин и Мамонтов – выходцы из нового слоя европейски образованного купечества, то Карзинкины словно бы являются продолжением стародавних времен – тех, в которых берет свое начало их род. И благотворительность их принимает строго традиционные формы. В то же время, сын, вращавшийся в интеллигентских кружках, был человеком более светским, более погруженным в стремительно модернизирующуюся культуру поздней Империи. Но настолько крепки в нем были церковные устои, что, сочетавшись со светскостью, они дали поразительные результаты. Сын – такое же дитя Традиции, как и отец, выглядел и вел себя как человек новой формации. В его судьбе к стародавним по форме актам благотворительности примешивалась нота активного меценатства. К делам искусства и науки он не остался равнодушен, и много жертвовал на них… ничуть не отдаляясь от Церкви.

Династия предпринимателей Карзинкиных берет свое начало в 60-х годах XVIII века и считается одной из старейших московских купеческих династий, «доживших» до начала века XX-го. Иной раз можно встретить в тексте другое написание той же самой фамилии: Корзинкины. Объясняется это различие тем лишь, что в XIX веке не существовало общепринятых орфографических норм, так что фамилия эта, так же как и многие другие, имела два абсолютно равнозначных варианта написания: Карзинкины и Корзинкины.

Родоначальник династии, Андрей Сидорович Карзинкин (около 1760-1822), прошел путь от экономического крестьянина[1] до купца третьей гильдии – торговца «яблошного ряду» (с 1791), а от него – до купца первой гильдии (в 1810-х годах, в отдельные годы – купец второй гильдии)[2]. Незадолго до смерти, в 1822 году, он пожертвовал 10 тысяч рублей в пользу Андреевской богадельни[3]. Его сыновья, Иван Андреевич (1790 – после 1869) и Александр Андреевич (1792 – после 1835), московские купцы первой гильдии (с 1820-х годов), потомственные почетные граждане[4], стали родоначальниками двух ветвей семейства. Оба брата занимались чайной торговлей, которая позволила им значительно приумножить капиталы[5]. Оба они к этому занятию добавили новое: открыли текстильное дело. С тех пор Карзинкины трудились на двух нивах одновременно.

Ниже речь пойдет об отпрысках одного из братьев – о сыне и внуке Александра Андреевича Карзинкина. Другие Карзинкины, пусть и не менее славные своими делами, останутся за пределами повествования.

Датой рождения Андрея Александровича Карзинкина принято считать 1823 год[6]. Карзинкин – выходец «из природного московского купечества», и воспитание он получил традиционное, в доме родителей[7]. Продолжил дело отца – и прославился на всю Москву как крупный чаеторговец. Вместе с отцом был пожалован званием потомственного почетного гражданина (1834), входил в первую гильдию московского купечества. На склоне лет Андрей Александрович удостоился титула коммерции советника (1886) – «по засвидетельствованию министра финансов о полезной деятельности на поприще отечественной торговли и промышленности». В течение ряда лет (1855-1858) Карзинкин был – «по выбору Московского купеческого сословия» – экспертом для освидетельствования контрабандного чая в Складочной таможне[8]; это свидетельствует не только об удельном весе его фирмы в области чаеторговли, но и о репутации солидного человека, заработанной им среди коллег. В 1870-1875 и с 1879 года А.А. Карзинкин – выборный Московского биржевого общества, а с 1866 – «Московского купеческого сословия». В 1866-1867 и 1869-1873 годах – депутат Городского депутатского собрания… И это далеко не полный список общественно значимых дел Андрея Александровича Карзинкина[9].

Но при кипучей энергии Карзинкина, при его мощной витальной силе отправление возложенных на него общественных поручений являлось, в сущности, мелочью, по сравнению с коммерческой деятельностью. Именно при Андрее Александровиче семейное чаеторговое дело стало приносить особенно богатые прибыли. Четыре его амбара располагались в самом сердце Москвы – в Старом Гостином дворе, а фирменные чайные магазины, число которых доходило до десятка, были разбросаны по всей первопрестольной. Наследовал Андрей Александрович и другое дело отца – текстильное. Так, самое активное участие он принимал в деятельности Товарищества Ярославской Большой мануфактуры, став, наряду с братом Иваном Александровичем и петербургским купцом Г.М. Игумновым, его учредителем (1858) и директором[10]. Мануфактура, на которой велось бумагопрядильное и ткацкое производство, стала к 1912 году вторым по мощности предприятием данного профиля в России[11].

Успешный предприниматель, Андрей Александрович прославился не только деловой хваткой. Семейство Карзинкиных было деревом, выросшим на почве Русской Православной Церкви – и прочно в этой почве укорененным. Кроме того, крепко пустили они корни и в землю родного своего города. Как Андрей Александрович, так и отец его, и – по некоторым сведениям – дед, а затем сын на протяжении почти целого столетия оказывались в старостах московского храма Трех Святителей, что на Кулишках[12]. Быть старостой – дело хлопотное, порой требующее больших расходов. Староста принимает личное, притом весьма деятельное, участие в жизни всего прихода. Зато и почета должность эта приносит немало. И если кого регулярно выбирают старостой – выходит, заслужил признательность многими трудами. Церковный староста из своего кармана финансировал все строительные работы, следил за их выполнением. Он поддерживал в исправности как само здание, так и его внутреннее убранство: следил за наличием в храме лампад и подсвечников, за своевременным поновлением иконостаса, за пополнением ризницы и церковной утвари. Далеко не всякий мог занять пост старосты. Мало того, что им в подавляющем большинстве случаев оказывался человек состоятельный, обладающий хозяйственной сметкой. По действующим во второй половине XIX века правилам, церковным старостой мог быть избран человек не моложе 25 лет, непременно грамотный. Он не должен был состоять под судом или следствием; непозволительным делом в отношении кандидата в церковные старосты считалась и опека за расточительство. Самое же главное – будущего старосту прихожане должны были знать как человека, всецело преданного христианской церкви[13]. Карзинкины, добрые христиане, подходили по всем параметрам…

Старостой храма Андрей Александрович был, начиная с 1880-х годов.

В течение долгих десятилетий один император сменял на троне другого, отношения между властью и Церковью то улучшались, то ухудшались, трансформировалась система купеческого образования и самые взгляды купцов на общество, – а Карзинкины по-прежнему оставались ктиторами церкви Трех Святителей на Кулишках. Возможно, не случись революции, семейная традиция не пресекалась бы до нашего времени. И это многое говорит о семействе Карзинкиных. Они были теми глубинными людьми, людьми народной толщи, которыми земля Русская держится, которые составляли хребет Империи и плодоносную почву нации. Что бы ни происходило, такие люди крепко стоят на ногах. Они сильны верой в Церковь, в отечество, в необходимость каждого человека жить собственным трудом – теми убеждениями, которыми руководствовались еще их отцы и деды. На солидных, добропорядочных и работящих Карзинкиных другие прихожане смотрели с уважением. Семья эта отличалась высокой степенью христианского благочестия, которую не могли поколебать новые общественные веяния и причуды западного «секулярного мышления»… Храм же Трех Святителей, расположенный среди китайгородских переулков, и по сию пору является одним из драгоценных камней в церковном венце Москвы.

Но… пора вернуться к Андрею Александровичу Карзинкину. Женат он был на Софье Николаевне, урожденной Рыбниковой. Их венчание прошло в 1860 году, в церкви Трех Святителей на Кулишках. Андрей Александрович был старше своей супруги на 13 лет, и эта разница в возрасте позволила художнику В.В. Пукиреву написать картину «Неравный брак» (1862). Тем более, что брак этот состоялся «по расчету» – со стороны родителей невесты. В Софью был влюблен С.М. Варенцов, небогатый молодой челок. Но ее отец, богородский купец, известный собиратель русских былин и песен Рыбников, предпочел для своей дочери супруга побогаче и поименитее… Варенцов был шафером на свадьбе возлюбленной. На картине Пукирева изображена трагедия молодой девушки, которую выдают замуж за человека старого и нелюбимого, но в браке Рыбникова была счастлива. У супругов родилось трое детей: сын Александр, а также две дочери – Елена и Софья. Младшая дочь, Софья, умерла в юном возрасте.

Не одной только церковной благотворительностью прославил Андрей Александрович свое имя. Часто и помногу жертвовал он в пользу нищих, сирых и убогих. Так, он дал 50 тысяч рублей только на учреждение стипендий своего имени в Николаевском доме призрения вдов и сирот купеческого сословия[14]. 12 тысяч ушло на увеличение капитала Вспомогательной кассы московского купеческого сословия и. почти 8 тысяч – в капитал Мещанских училищ. Это пожертвование было сделано «по душе» раба Божия Алексея – брата жертвователя. В общей сложности за три десятилетия, с 1873 по 1902, Андреем Александровичем было отдано на нужды московских неимущих почти 70 тысяч рублей. Может, в сравнении с размерами филантропических трат К.Т. Солдатёнкова эта сумма и кажется незначительной, но на деле это громадные деньги – особенно если учесть, что жертвовал их человек, у которого есть наследники.

«По выбору Московского купеческого сословия» Карзинкин с 1885 года находился попечителем Николаевского Дома призрения вдов и сирот Московского купеческого сословия, а с 1892 – Богаделенного дома Д.А. Морозова. На протяжении 1857-1866 годов Андрей Александрович был еще и членом-благотворителем Московского Коммерческого училища. Кто знает, какие душевные силы – и какие суммы – он вложил в развитие этого учебного заведения?.. Кроме того, и супруга его занималась благотворительностью. Так, после смерти мужа Софья Николаевна пожертвовала – в память об ушедшей раньше срока дочери – свыше 20 тысяч рублей на постройку в Бахрушинской больнице барака для туберкулезных женщин, а при жизни его 3 тысячи – также на медицинские нужды. Была она и попечительницей 1-го Таганского женского начального училища.

Обширная благотворительная деятельность Андрея Александровича нашла положительную оценку со стороны правительства. В разное время он получил четыре медали. Первая медаль – золотая, с надписью «За усердие»[15] для ношения на шее на Аннинской ленте – была вручена ему в августе 1856 года с формулировкой «за заслуги ко дню Священного Коронования Его Величества Государя Императора Александра II» и давала купцу возможность в дальнейшем получать «статские» орденские награды – так же, как и медаль «За полезное», о чем будет рассказано в очерке о С.В. Перлове. Через два года, в 1858, предприниматель получил бронзовую медаль для ношения в петлице на Аннинской ленте – в память Крымской войны 1853-1856 годов, «за сделанные пожертвования на Государственное ополчение и другие военные надобности». В том же 1858-м А.А. Карзинкину была объявлена, за пожертвование на полушубки для войск Гренадерского корпуса 200 рублей серебром, «высочайшая государя императора благодарность». Две другие медали были получены Карзинкиным в 1880-х годах. Во-первых, темно-бронзовая, для ношения в петлице на Александровской ленте, – высочайше утвержденная в память о коронации государя императора Александра III(1883) – одна из большого числа приятных безделушек. Во-вторых, золотая, для ношения на шее на Владимирской ленте. Последнюю Андрей Александрович получил по представлению московского генерал-губернатора за отличие на службе как попечитель Николаевского дома призрения вдов и сирот Московского купеческого сословия (1889). Это была серьезная награда за действительные служебные заслуги[16].

Андрей Александрович умер в 1906 году, оставив сыну Александру, помимо семейного дела и немалого семейного состояния – еще и семейную добрую славу. У Александра Карзинкина были отличные стартовые позиции – и он сумел достичь еще больших высот, чем его отец.

Общественная деятельность Александра Андреевича Карзинкина[17] известна исследователям в меньшей мере, нежели деятельность его отца. Причина тому проста: биография Карзинкина-сына хуже документирована. Поэтому приходится восстанавливать судьбу этого человека по крупицам, используя источники самого разного рода: прессу, адрес-календари, личную переписку, воспоминания – благо, с Карзинкиным-младшим были знакомы многие известные деятели рубежа веков. С другой стороны, те же письма и воспоминания дают возможность судить об Александре Андреевиче как о личности – с ее устремлениями, предпочтениями, сильными и слабыми сторонами. В отношении его отца подобная работа фактически невозможна.

Александр Андреевич Карзинкин родился в 1863 году[18]. Отец его, как и отец П.И. Щукина, нутром чуял: в обществе происходят перемены. Он понимал, что в новых условиях оставить детей без образования – значит фактически поставить под угрозу их будущее благополучие. Дочь Елена, родившаяся в 1861 году, образование получила художественное: она окончила Московскую школу живописи, ваяния и зодчества, была ученицей знаменитого пейзажиста, мастера исторической и жанровой живописи В.Д. Поленова. Ее творчество представлено в собрании Третьяковской галереи. А сын Александр, видимо, по указке отца, получал знания более практического склада. В начале 1880-х годов он посещал лекции в Императорском Московском техническом училище[19] (ныне – Московский государственный технический университет им. Н.Э. Баумана). Сложно сказать, насколько это образование соответствовало складу личности и устремлениям тогда еще молодого коммерсанта… Но оно, как минимум, погрузило его в мир науки и техники.

Будучи отпрыском видного купеческого семейства, Александр Андреевич должен был пойти по стопам отца. Так и произошло. Унаследовав со временем семейное дело, Карзинкин-младший значительную часть своего времени отдавал делам Товарищества Ярославской Большой мануфактуры, одним из директоров которого он стал еще при жизни родителя, в 1886 году. Современники величали Александра Андреевича «льняным королем»[20]. Впрочем, при нем Товарищество не ограничивалось производством льняных материй. После окончательного присоединения Средней Азии к России (в 1880-х) семейство Карзинкиных стало одним из пионеров освоения среднеазиатского хлопка в российской текстильной промышленности. В конце XIX века Товарищество стремительно расширялось. В Туркестане располагались его хлопковые плантации[21]. В Ферганской долине и близлежащих землях была создана целая сеть хлопкоочистительных заводов. Кроме того, Товариществу принадлежали два вспомогательных предприятия по производству прутового железа в Череповецком уезде Новгородской губернии… Помимо всего прочего, Александр Андреевич стал после кончины родителей крупнейшим домовладельцем. Он унаследовал пять домов в Москве (2 от отца и 3 от матери), 4 амбара в Старом Гостином дворе, 10 лавок, дачу в Сокольниках и имение в Звенигородском уезде. А.А. Карзинкин-младший, пребывая в числе владельцев Ярославской мануфактуры – огромного современного предприятия – претворял вместе с ними в жизнь широчайшую социальную программу для рабочих. Например, для детей работников были устроены школы и детский сад, тратились значительные средства на жилье и больницы. Бывавший на Карзинкинской фабрике художник К.А. Коровин сказал как-то в разговоре с искусствоведом П.П. Муратовым: «У Карзинкина на фабрике рабочие жили так, как в Англии не живут»[22]. Сам же Муратов рассказывает о том, что в глазах А.А. Карзинкина-младшего семейное дело являлось частью дела общероссийского. По мнению Муратова, для Александра Андреевича и других «традиционно принадлежавших к промышленности» коммерсантов, т.е. представителей старых купеческих родов, было свойственно особое отношение к труду как к самостоятельной ценности, помимо прибыли, – отношение, которого уже не знали многие крупные фигуры «современного индустриального мира». «Для Александра Андреевича, – пишет Муратов, – эта мануфактура была семейным, наследственным, воистину родным делом. Он служил ему верно и старался беречь его лучшие традиции. Хозяином был он мягчайшим и заботливейшим»[23].

Помимо устройства дел мануфактуры, Александр Андреевич выполнял и немало общественных обязательств. Купец-первогильдеец, потомственный почетный гражданин, владелец огромного предприятия[24],Карзинкин был членом советов Московского учетного банка, Московского банка, Российского взаимного страхового союза. И, однако, высокая социальная активность не мешала ему иметь собственные культурные и научные интересы. Мало того, эта сторона жизни предпринимателя могла, как ни парадоксально, представлять для него даже большую ценность…

Та среда, которой Карзинкин-младший принадлежал по рождению, воспринималась им двояко. С одной стороны, мир московского купечества являлся для него родным – как вода для рыбы. С детства узнавал он деловых товарищей отца, знакомился с членами их семей, входил в курс дела отцовских предприятий. С другой же… Александр Андреевич ясно чувствовал, что помимо дел коммерции, помимо материальных интересов, есть нечто другое, как минимум, не менее важное. Наука, искусство. То, чем постепенно пропитывалась жизнь вокруг него. И Карзинкин пожелал войти в этот новый для себя мир. Иначе зачем бы молодой человек, уже располагая и высоким социальным статусом, и многообещающими перспективами, пошел в дом крупного ученого Александра Васильевича Орешникова и высказал желание всерьез заниматься под его руководством нумизматикой? Притом не просто собирать монеты, а окунуться в сложные вопросы нумизматики как особой исторической дисциплины. С этого момента – Карзинкин был 23-х лет, Орешников 31 года от роду, – началось наставничество ученого над Александром Андреевичем, и вместе с ним – крепкая дружба, не прекращавшаяся на протяжении всей их жизни, несмотря ни на какие внешние обстоятельства.

А.А. Карзинкин в письме 1918 года, адресованном своему старшему товарищу, признается ему, что именно А.В. Орешников, как наставник, способствовал формированию личности Александра Андреевича, проявлению его вкусов и увлечений. «Ясно помню я, как много лет тому назад… в 1-й раз явился я к Вам, в Вашу контору, которая находилась тогда в Стар[ом] Гост[ином] дворе, в Рыбном переулке и заявил Вам, что пришел, по совету А.И. Майтова, и что желал бы заняться нумизматикой. На Ваш естественный вопрос: каким именно отделом? я, подобно П.И. Чичикову, наивно ответил: «что – нумизматикой вообще». Вы ласково поддержали меня, подбодрили, пригласили к себе, помогли мне завести нумизматическую библиотеку и всемерно постарались не заглушить во мне этот наивный порыв к знанию, к свету, к науке. С этого времени, началось наше знакомство, а для меня, – началась моя умственная жизнь»[25].

В доме Орешникова Карзинкин знакомится с людьми науки, осваивает книжные премудрости, находит новые увлечения. Это был иной, свежий воздух, ничуть не похожий на тот, которым он дышал прежде. Матерый делец, купчина из рода купчин, Александр Андреевич неожиданно для себя воспаряет над миром «счетов и кредитов», быть может, крепко опостылевшим. Он как будто расстается с ветхими одеждами – пусть и прочными, добротно скроенными, удобно сшитыми, чтобы примерить новые, совершенно другие. Дух его приобретает опыт, который можно было бы, наверное, сравнить, с первой влюбленностью, внезапно переросшей в большую настоящую любовь – на всю жизнь. Но эти новые чувства происходят отнюдь не из того же источника, что у Остроухова. Тут не страсти, не беспамятные увлечения, нет! Александр Андреевич не поступается ради нового отношения к действительности ни нравственным чувством своим, ни верой. Господь послал ему душевный покой, которого Карзинкин-младший не терял, даже когда личность его вошла в полосу столь значительной духовной эмансипации. Наверное, здесь можно найти сходство с ласковым августовским дождем… Человек выходит из дому, думая о делах, о прибыли, о повседневной суете, чувствует, как теплые капли падают ему на щеки, останавливается, поднимает ладони к небу, ощущает, как сердце наполняется неизвестно откуда пришедшим ликованием -- и каким-то неизъяснимым чудом сохраняет это ликование на протяжении многих десятилетий, до гробовой доски. В душе у Александра Андреевича всегда был мир, он не ломался, не знал буйства внутренних революций. Кажется, спокойное счастье было даровано ему свыше…

В доме Орешникова и под влиянием его рассказов растет и крепнет в сердце коммерсанта восхищение великолепной Италией – родиной его будущей жены, да еще миром изобразительного и музыкального искусства, художественной литературы и строгой науки. Здесь, под впечатлением от бесед с И.Е. Забелиным, Хр.Хр. Гилем, О.И. Горнунгом, И.И. Толстым и другими крупными учеными, складываются его собственные ученые интересы, кристаллизуется новое мировосприятие, сфокусированное не на увеличении капитала, а на эстетических запросах.. Здесь он обретает почву для самостоятельного творчества и впоследствии, напитавшись ее соками, Александр Андреевич пишет первые статьи – и первую книгу, о медалях времен Лжедмитрия I. Карзинкин-младший знал иностранные языки, много путешествовал, впитывая европейскую и среднеазиатскую культуру. До конца жизни пронес А.А. Карзинкин в своем сердце признательность А.В. Орешникову.

Столь значительная перемена коснулась всего строя личности предпринимателя. Он происходил из древнего купеческого семейства, принадлежащего миру Тит Титычей. Однако новый образ действий, усвоенный им под влиянием доброго наставничества, создал крупному коммерсанту репутацию интеллектуала, деятеля исключительной культуры.

Знакомые Александра Андреевича неизменно отзываются о нем как о человеке просвещенном. О высоком культурном уровне А.А. Карзинкина говорит В.Н. Муромцева-Бунина, супруга И.А. Бунина. Семью Карзинкиных, в лице прежде всего Александра Андреевича и его сестры, художницы Елены Андреевны (в замужестве Телешовой), она причисляет к «одной из самых видных и просвещенных купеческих фамилий»[26]. Близко знакомый с Александром Андреевичем П.П. Муратов пишет: «А.А. Карзинкин принадлежал к той просвещенной среде московского купечества, которая была связана с искусством и литературой. Писатель Телешов был его родственником. И.С. Остроухов состоял с ним в давней и большой дружбе. Карзинкина хорошо знали художники, актеры, певцы, люди театра»[27]. Искусствоведу вторит В.П. Зилоти, старшая дочь П.М. Третьякова, находившаяся с Карзинкиным-младшим в приятельских отношениях: «…культурный, милый… Страшно любил Александр Андреевич музыку, литературу, театр… Стал он бывать у нас зимою в “Толмачах”, носил мне книжку за книжкой, и я ему много играла»[28].

Действительно, Александр Андреевич, вращавшийся в среде интеллектуалов высокой пробы, имел немало увлечений, требовавших серьезной работы ума и духовных усилий. Он много читал, занимался просветительским книгоизданием, писал труды по нумизматике и фалеристике. Наконец, он горячо любил театр.

П.И. Щукин называет Карзинкина в числе известных московских нумизматов. Да так оно и было.

У А.В. Орешникова, нумизмата первой величины, чьи труды не потеряли научной ценности и в наши дни, собирались знатоки монет. Когда в 1888 году было образовано Московское нумизматическое общество (МНО), его действительные члены А.А. Карзинкин и А.В. Орешников на протяжении многих лет были в числе наиболее инициативных его участников. Нумизматы, входившие в МНО, не просто уделяли часть своего досуга коллекционерству. Они ставили серьезные научные задачи и с успехом добивались их решения.Созданные при Обществе библиотека и общественная нумизматическая коллекция комплектовались в основном за счет пожертвований наиболее активных членов общества. Александр Андреевич не только внес существенный вклад в библиотеку МНО, но и наряду с П.В. Зубовым выручил Общество из того тяжелого финансового положения, в котором оно очутилось в 1898 году. Оказывать финансовую помощь Обществу Карзинкин продолжал в течение многих лет[29].

Современники называют А.А. Карзинкина заядлым театралом. Он неплохо знал жизнь театра и его деятелей, в частности, дружил с К.С. Алексеевым-Станиславским. Регулярно посещал театр и оперу, участвовал в постановках Алексеевского кружка, организовал даже собственный домашний театр в особняке на Покровском бульваре. Последнее отчасти было данью московской моде: на рубеже веков многие купцы, по образцу Мамонтовых и Алексеевых, увлеклись театральными постановками на дому. Женой Александра Андреевича стала прима-балерина Московского Большого театра, красавица-итальянка Аделина Джури (сценическое имя – Аделаида)[30]. В этом браке родилась дочь – дитя любви, – названная в честь матери и покойной сестры Александра Андреевича Соней – Сонюшей.

Карзинкин-младший любил и ценил живопись. Время от времени он покупал картины знаменитых мастеров, но не пытался составить коллекцию или учредить галерею, как например, те же Третьяковы. Так, будучи в Петербурге, он приобрел на академической выставке большой этюд И.И. Шишкина с лесной чащей[31].

Не став «галеристом», Александр Андреевич получил ценный опыт, который ему очень и очень пригодится… впрочем, об этом – ниже.

Но более всего Александра Андреевича привлекал мир печатного слова.

Человек традиционной культуры, Карзинкин не представлял себе жизнь без основы основ – без книги. В зрелые годы его духовная, религиозная книжность дополнилась книжностью светской, притом весьма высокого уровня. Знакомые называют Карзинкина любителем литературы, особенно стихов. Так, В.Н. Муромцева-Бунина пишет: «После обеда Ян (дружеское прозвище И.А. Бунина – А.Ф.) читал свои стихи. Александру Андреевичу понравился больше всего «Берег», мне было приятно: мы сошлись во вкусах. Я всегда ценила его тонкое понимание стихов»[32]. Книги были настоящим увлечением Александра Андреевича. П.П. Муратов вспоминает: «Шкафы огромной библиотеки тянулись из комнаты в комнату. Карзинкин гордился тем, что у него была лучшая библиотека в России по истории Французской революции. Он собирался пожертвовать ее Московскому университету»[33]. Когда Павел Павлович спросил Карзинкина, что именно заставляет его интересоваться этой эпохой, то «со всегдашней скромностью своей он (Карзинкин – А.Ф.) несколько смутился и как бы шепнул, по привычке своей, подняв палец и блеснув очками: “Страшное время, интересное время. Узнается человек-с”»[34].

Карзинкин сам был крупным издателем просветительского направления. В дневнике И.А. Бунина от 20 декабря 1902 года содержится запись «Карзинкин издал мои "Новые стихотворения"». А в 1914 году он стал соиздателем журнала «София»[35]. Кроме того, Александр Андреевич и сам регулярно вносил в науку солидный вклад. Его перу принадлежат книги и многочисленные статьи по нумизматике, а также работы, посвященные русским средневековым медалевидным знакам[36].

Наиболее ярким выражением тяги Карзинкина к художественной литературе стали «Среды» –журфиксы[37], объединявшие выдающихся деятелей русской культуры: литераторов И.А. Бунина, А.П. Чехова, М. Горького, А.И. Куприна, В.А. Гиляровского, Л.Н. Андреева, Н.Г. Гарина-Михайловского, И.С. Шмелева,а также художников А.М. Васнецова, И.И. Левитана, певца Ф.И. Шаляпина, композитора С.В. Рахманинова и многих других.Устроителем «Сред» был писатель Николай Дмитриевич Телешов – муж художницы Елены Андреевны, сестры Карзинкина. Детище Телешова, «Среды» проходили в его доме на протяжении многих лет – с 1899 по 1916 год[38]. Сперва собирались на Валовой улице, после женитьбы Телешова и Елены Андреевны – в их доме на Чистых прудах. И, наконец, в особняке на Покровском бульваре, 18, который Александр Андреевич Карзинкин предоставил в распоряжение сестры и ее супруга[39]. «Среды» были, главным образом, событием литературы. Проходили они сначала по вторникам, потом, как и следует из названия, по средам[40]. Участники журфиксов читали и обсуждали написанные ими стихи, поэмы, рассказы, пьесы. Так, Максим Горький впервые прочел здесь свою пьесу «На дне». Здесь обсуждалось большинство рассказов Л.Н. Андреева, почти все рассказы и повести И.А. Бунина той поры. Из произведений писателей кружка впоследствии были составлены сборники «Знание», «Слово» и «Нижегородский сборник». Александр Андреевич Карзинкин не только предоставил помещение для собраний, но и сам принимал активное участие в обсуждениях.

«Среды» – далеко не единственное собрание людей культуры, в состав которого входил Александр Андреевич. С 1897 по 1908 годы он состоял в совете Музея гигиены и санитарной техники[41]. Кроме того, как человек разносторонних интересов, был в числе действительных членов Общества свободной эстетики[42]. Существовавшее в 1907-1917 годах, общество это пыталось воплотить в жизнь витавшую тогда в воздухе идею о синтезе различных искусств, об одновременном «охвате» всех областей культуры – изобразительного искусства и литературы, архитектуры и музыки.

И, что гораздо важнее, Александр Андреевич Карзинкин был в 1904-1912 годах[43] членом попечительского советагородской художественной галереи имени Третьяковых, возглавлявшегося в этот период И.С. Остроуховым. Тут-то и пригодилось Карзинкину знание живописи и умение разбираться в картинах, приобретенное им во время многочисленных визитов в отечественные и европейские галереи, да еще при покупке полотен современных живописцев. Через его руки прошло немало новых поступлений.

Карзинкин стал одним из тех представителей предпринимательского класса, которые стали в деловой среде живым воплощением высокой культуры. Благодаря какому-то врожденному аристократизму духа навыки и знания, приобретенные в изрядном возрасте, вошли ему в плоть и кровь, стали неотъемлемой частью его личности. Им под стать были и другие душевные качества Александра Андреевича.

Карзинкин-младший продолжил дело отца и стал успешным дельцом – умным, обладавшим замечательной деловой хваткой и большим кругозором. Он же, обретя новые знания и новый опыт, оказался в роли выдающегося мецената, помимо того, что всегда был добрым традиционным благотворителем. А для подобного счастливого сочетания нужны особые, недюжинные свойства души.

По воспоминаниям современников видно: Карзинкин – человек высокой нравственности.

Отличительной чертой Александра Андреевича была не только культурность, но и сердечная доброта, и удивительная, шедшая из глубины души, деликатность. О последней пишут многие его современники. Бережное отношение к окружающим; нежелание – неумение! – причинить сколько-нибудь серьезное неудобство другому человеку. Когда Вера Павловна Зилоти, (супруга известного пианиста А.И. Зилоти, старшая дочь П.М. Третьякова, после его смерти – хранитель семейного архива – и добрая знакомая Карзинкина), серьезно болела, он не переставал навещать ее: «Милейший Корзинкин, которому я больше играть не могла, по-прежнему носил мне книжки: Платона, Спенсера и других философов»[44]. Карзинкин мог дружбы ради оставить занимаемый его семьей номер в роскошном заграничном отеле и переехать в более скромное пристанище[45].

Деликатность его, по-видимому, возникла из сочетания естественной доброты с глубокой религиозностью Александра Андреевича. Ярчайший пример – ситуация с журналом «София», соиздателем которого Карзинкин стал в 1914 году. Издание это, уже упоминавшееся в очерке об И.С. Остроухове, затеяли К.Ф. Некрасов и П.П. Муратов. Задачей его было изучение древнерусского искусства, иконописи в первую очередь. Как пишет Муратов, «Карзинкин пожелал нам помочь. Он предложил К.Ф. Некрасову быть соиздателем, поставив только одно условие: чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах имя его не было названо. Некрасов соблюл это условие»[46]. Этот поступок выдает в Карзинкине не просто любителя научных знаний, но хорошего христианина. Здесь стоит вспомнить уже приводившуюся цитату из Евангелия: «Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6:3). Александр Андреевич, несомненно, знал эти слова. И он стремился сверять свою жизнь с евангельскими истинами.

Многие ли современные благотворители откажутся от бронзовой таблички со своим именем у подножия какого-нибудь монумента на городской площади или от места в реестре спонсоров, помещаемом на титульном листе журнала?

Карзинкину было присуще совершенно особое отношение к миру. Он всегда видел окружающую реальность с лучшей стороны. Видел не то, каков мир есть, а то, каким он должен быть, – то, что осталось в нем от Райского сада. В сколь бы тяжелых условиях ни находился Александр Андреевич, его глаза всюду обращались к тому, что красиво, гармонично, совершенно. И свою жизнь он старался строить под стать этому видению – красивой, совершенной и… наполненной. Ведь где есть полнота любви, там нет места пустоте, а значит – унынию, безнадежности, озлобленности. Там страсти не находят для себя плодородной почвы. Жизнь Карзинкина – это любимая и любящая семья, постоянные поездки с нею; это дорогой сердцу труд; это любование красотами природы, старинной архитектурой, душевными качествами людей. Карзинкин различал в жизни прежде всего черты творения Господня, и дух Александра Андреевича обращался к лучшему, самому совершенному, что сохранилось в ней от бесконечно далеких дней Изначалья. Такой взгляд – один из величайших даров Божьих, какие может получить современный человек, умудренный многоразличными знаниями. Карзинкин – деятель, изощренный в делах коммерции, соприкоснувшийся со сложным миром отечественного интеллектуалитета, к тому же, в пеструю эпоху Серебряного века. Но он при всем том… остался чист. Душа его осталась чиста, словно ей доставался время от времени глоток очищающей воды.

Тот же П.П. Муратов дает Александру Андреевичу превосходную характеристику, относя его к числу не просто хороших, но лучших людей из тех, которые встретились в жизни Павла Павловича. «Он был человеком редкой души в подлинном смысле этого слова. Не знаю ни в ком другом такого сочетания чувствительной деликатности, доброты, ласковости, скромности, благородства. Соединение в нем чистейших и драгоценнейших душевных качеств производило на меня и на других иной раз то гармоническое впечатление, которое заставляют испытывать художественные совершенства»[47].

Остается еще раз подчеркнуть: удивительный, редкий сплав личности, возникший из сочетания доброго семейного воспитания, стойких христианских чувств и приобщения к миру высокой культуры!

С этими-то чудесными свойствами натуры Карзинкин-младший успешно играл роль щедрого благотворителя. Такого, каким был его отец, да и другие православные купцы, многое унаследовавшие от реальности XVIи XVII столетий, пронизанных высоким благочестием. Благотворительность Александра Андреевича имеет традиционные черты. Видоизменившиеся под влиянием времени, дополненные культурными «новинами», но… более чем узнаваемые.

Прежде всего, Карзинкин после смерти отца избирается старостой церкви Трех Святителей на Кулишках – и исправно исполняет свои обязанности вплоть до закрытия храма представителями советской власти (конец 1920-х годов). Так, известно, что в 1927 году, когда администрация Мясницкой тюрьмы, расположенной в стенах близлежащего Ивановского монастыря, стала требовать закрытия храма, его священник, отец Василий (Пятикрестовский) и староста А.А. Карзинкин собрали несколько сот подписей в защиту церкви. Жаль только, что это не помогло. Храм закрыли, из него вывезли утварь и иконы, разобрали иконостасы. Приспособленный под тюремные нужды храм оказался обезглавлен, снесли также и шатер колокольни. Но нельзя забывать о том, насколько мужество, проявленное перед лицом неумолимо-жестокого врага, духовно возвысило тех, кто пытался отстоять храм. В жизни дореволюционной Александр Андреевич был защищен от многих неприятностей своим богатством. Однако исчезновение этой защиты не сделало его ни малодушным человеком, ни маловерующим.

Помимо исполнения ктиторских обязанностей, Александр Андреевич постоянно занимался социальной благотворительностью. В 1889 году 26-летний Карзинкин отдал 1 тысячу рублей на призрение душевнобольных (сбор денег производился по почину городского головы Н.А. Алексеева). Следующие известные его даяния приходятся на период после смерти отца. Так, в 1908 году Александр Андреевич пожертвовал 25 тысяч рублей Московскому купеческому обществу на пособия бедным, и столько же – Московской управе на образование фонда, – с тем, чтобы «…проценты с этой суммы ежегодно выдавались бедным купеческого сословия к праздникам Св[ятой] Пасхи и Рождества Христова»[48]. Оба пожертвования носили имя отца, Андрея Александровича Карзинкина. 1908 год, кроме всего прочего, стал важной вехой в семейном бизнесе: в этом году Карзинкины отпраздновали 50-летие начала работы фабрики Товарищества Большой Ярославской мануфактуры. К дате «1908» было приурочено строительство в Ярославле новой церкви по проекту архитектора А.В. Иванова на деньги Товарищества. Освятили храм во имя Андрея Критского – и здесь вновь можно усмотреть акт доброй памяти сына по отношению к любимому отцу… да и видное место Александра Андреевича в директорате Товарищества.

Столь крупное предприятие, как Товарищество Ярославской мануфактуры, вообще не могло не играть видной роли в жизни Ярославля. Например, ему принадлежала лучшая в городе пожарная машина, на которой добровольцы фабрики прибывали на тушение сильных пожаров. Когда же в 1900 году в Ярославле пустили первый трамвай, одна из трех его веток связала центр города именно с мануфактурой.

1908-й, при всей его важности, не стал еще венцом благотворительной деятельности Александра Андреевича. Всего через три года, в 1911-м, Карзинкин пожелал возвести и оборудовать на свой счет лечебницу на 15 грудных детей с амбулаторией. Это пожертвование было посвящено памяти его покойной сестры, Софьи Андреевны. Корпус с амбулаторией строился при активном участии самого Карзинкина, лично наблюдавшего за качеством и скоростью работ. Новое медицинское заведение открылось в Морозовской больнице (1914). Вообще, именные пожертвования являлись заметной частью предпринимательской благотворительности. В Российской империи бытовала традиция раздачи денег неимущим после смерти, «на помин души». Еще ранее на Руси утвердился обычай наделять нищих на церковной паперти после панихиды «поминальной» милостыней; в семействе умершего устраивались особые поминки для всех тех нищих и бедняков, кто зайдет во двор дома умершего. В этом обычае заложен сакральный смысл: православный христианин верил, что после смерти бедняки «отмолят» душу благотворителя, очистят ее от грехов своим обращением к Богу.

В 1917 году Александру Андреевичу исполнилось 54 года. Кто знает, сколько еще благих дел мог он совершить! Ведь Высший судия отвел ему еще немало лет. Но… грянула революция.

После прихода к власти большевистского правительства многие представители образованного класса вынужденно или добровольно покинули страну, превратившуюся из матери в мачеху. По свидетельству П.П. Муратова, который сам эмигрировал за рубеж, Александр Андреевич легко мог выехать из России в 1918 году: итальянская военная миссия жила в доме Карзинкиных перед отъездом из России[49]. Невзирая на советы друзей, Карзинкин не пожелал эмигрировать. В том же 1918 году он устроился работать в Государственный Исторический музей на должность научного сотрудника. Работать там ему довелось больше десятка лет: с 1918 по 1930 год, с вынужденными перерывами, проведенными им за решеткой Бутырской тюрьмы.

Знал ли Карзинкин, что его могут арестовать? Если и не знал наверняка, то догадываться уж точно мог – как догадывались об этом многие его знакомые. Когда ему советовали уехать из России, «…он волновался: “Как же я могу бросить фабрику. Ведь они там все разорятся”. – “Но вас арестуют”. Карзинкин улыбался немного таинственно. “Наши рабочие не дадут”, – говорил он не без гордости. Его действительно некоторое время не трогали. Он был избран в фабричный комитет и усердно работал там, пользуясь уважением даже рабочих-большевиков. Все это было возможно, разумеется, до поры до времени. Нашелся комиссар, который “убрал” его и поселил в Бутырскую тюрьму почти на целый год»[50].

Первый раз Карзинкина арестовали в начале августа 1920 года. Неделю спустя он сидел в камере Бутырской тюрьмы – вместе с Д.И. Щукиным. «Я нахожусь в интеллигентной компании и вообще в прекрасных условиях», – сообщает Александр Андреевич А.В. Орешникову в письме от 8 сентября[51] («прекрасные условия» – это когда к революционному празднику 7 ноября на арестантском столе появляются хлеб, молоко, масло! – А.Ф.) Приведенные выше строки пишет тюремный сиделец, впрочем, уже и на воле лишившийся семейного предприятия, собственного особняка, средств к существованию, наконец… Взамен утраченного материального благополучия у него появилось две комнатушки, плюс возможность работать и получать жалованье в Историческом музее. Что ж, многие не располагали даже этим. Карзинкина «выручили» его увлечения – то, что он был нумизматом и имел отношение к музейному миру; теперь он стал частью этого мира. В 1918 году ему дали место музейного сотрудника, в 1920-м у Карзинкина, по тюремным обстоятельствам, прервался, затем его восстановили на службе.

Чего Александр Андреевич не лишился вовсе – так это бодрости духа, надежды на лучшее и… христианского смирения. Историкам повезло: в фондах Государственного исторического музея отложился комплекс писем Карзинкина к Орешникову, написанных бывшим коммерсантом в стенах тюремной камеры. Письма эти демонстрируют удивительное мужество и, одновременно, готовность смириться пред лицом Господа, дарующего человекам нелегкие испытания.

Так, во многих письмах Александра Андреевича видна твердая вера в милость Царя Небесного. «Не чувствуя за собою вины, я твердо надеюсь на милосердие Божие, на то, что Он не оставит меня и мою бедную семью и пошлет нам силу духа, чтобы с твердостью и безропотно перенести это испытание»[52]. Карзинкина беспокоит не столько его собственная будущность, сколько будущность его семьи. Он просит старшего друга не оставлять его жену и дочь нравственной поддержкой. Ведь пребывание отца семейства в тюрьме, по его же собственным словам «…создало для…. бедной и милой жены непосильную физическую усталость (не говоря уже о нравственных муках!), неизбежную при ходьбе такую даль, как от нас до Бутырок!» И, далее: «Я боюсь, что эта усталость физическая в связи с нравственными страданиями – погубит ее бедняжку! Но и в этом я надеюсь на милость Бога»[53].

Единственная жалоба Карзинкина, обращенная к Орешникову – на то, что время за решеткой «тянется удручающе медленно». Еще бы! Человек действия бил лишен возможности трудиться и свободы передвижения. Он не получал новых впечатлений – если не считать наблюдений над тюремной жизнью – и, следовательно, живой, деятельный ум его оказался «на голодном пайке». А Карзинкин и будучи на свободе не любил напрасной траты времени[54]… У Александра Андреевича немало поводов к унынию: семья бедствует, жена еле-еле зарабатывает на хлеб уроками в танцевальной школе, которую по всякий день могут закрыть из-за холода в классах; у дочери обнаружилась сердечная болезнь. Но Карзинкин не падает духом. Мало в его письмах говорится о горестях, гораздо больше – о маленьких радостях заключенного. «Я много лежу читаю и думаю. Моя дорогая жена прислала мне Евангелие и еще несколько книг»[55]. Карзинкина интересует, как идет работа в музее. У него даже хватает силы духа и самодисциплины, чтобы вести в тюрьме научную деятельность – в надежде продолжить ее на свободе. «Я составил здесь хронологический перечень всех московских церквей, нужный мне для моей работы»[56]. Бывший миллионер трогательно благодарит Орешникова за посильную заботу о его семье, за устройство Аделины в театральное училище. По-видимому, тот же Орешников сумел достать бумагу «о поручительстве Алекс. Андре. от музея на поруки»[57]. Этот документ и вывел Карзинкина из тюремных стен. 2 (19) декабря 1920 года над ним состоялся суд, а 6 (23) декабря его уже выпустили на свободу[58].

П.П. Муратов, встретившийся с Александром Андреевичем, как только того выпустили на свободу, спросил, почему он не уехал в 1918 году. «Я не жалею ни о чем, – сказал Александр Андреевич. – В тюрьме было очень интересно. Очень интересно-с! Да, тут узнается человек. Если б я жил прежней жизнью, я никогда бы не узнал того, что знаю теперь»[59].

В январе 1931 года Александра Андреевича арестовали вторично – по распоряжению ГПУ. Неужто припомнили его заступничество за храм? Снова пришлось отсидеть ему в камере Бутырки. Годом раньше Карзинкин, исполнявший тогда в нумизматическом отделе Исторического музея должность старшего помощника хранителя отдела теоретического музееведения[60], лишился работы. «Старорежимному спецу» советская власть принялась на старости лет сокрушать ребра… Чем мог навредить ей добрый старик-нумизмат, у которого от прошлого остались только воспоминания, да редкие товарищи, уцелевшие в большой русской катастрофе? Веру не могли ему простить – крепкую, всё выдержавшую? За прежние, давно утраченные богатства мстили? Сказал что-нибудь неблагостное в отношении нового порядка? Александр Андреевич, выйдя из тюрьмы после краткой отсидки, скоро ушел из жизни. 30 июля 1931 года он скончался от сердечной недостаточности в возрасте 68 лет. Прожил жизнь светлую, достойную, наполненную… всем.

Обычно смерть человека вызывает печальные мысли. Сколько бы он еще мог сделать доброго, сколько тепла подарить близким людям, если бы не «прибрал его Господь», как говорили наши предки. Однако бывают случаи, когда кончина выглядит не простым перерезанием нити, а… даром великого милосердия, ниспосланным свыше. Так вот, для Александра Андреевича Карзинкина последний срок наступил очень вовремя. Бог словно… отпустил его, как отпустил когда-то Симеона-богоприимца. Что ждало бывшего мецената, пожилого ученого, доброго верующего? Прозябание в самом жалком и униженном состоянии, без средств к существованию? Боль от картин разрушения всего того, что было для него дорого? И года не минет, как «безбожная пятилетка» примется с суетливым глумлением захлопывать двери храмов, коих и без того оставалось совсем немного. И еще при жизни Александра Андреевича «Академическое дело» нанесло страшный удар по науке, по архивам и музеям. Зубры научной мысли оказались на лесоповале, на их место пришли громкоголосые недоучки. Карзинкин-младший многое вынес на своем хребте, как и положено русскому православному человеку. Он был добр к ближним, не терял смирения и не снимал пояса веры в самые тяжкие годы. Он вдоволь поработал душой и умом. И он устал… Быть может, Бог шепнул ему на ухо перед смертью: «Теперь отдохни».




[1]Экономические крестьяне – категория феодально-зависимых от государства крестьян в Российской империи второй половины XVIII столетия. Это бывшие монастырские крестьяне, переданные в 1764 году, в результате произведенной правительством секуляризации церковных земель, под управление Коллегии экономии. Для экономических крестьян барщина и натуральный оброк были заменены подушным денежным оброком. В 1786 году Коллегия экономии была ликвидирована, а экономические крестьяне перешли в ведение местных органов администрации (казенных палат) и затем слились с общей массой государственных крестьян.

[2]Ульянова Г.Н. Карзинкины // Москва: Энциклопедия. М., 1998.

[3]ЦИАМ (Центральный исторический архив Москвы). Ф. 2. Купеческое отделение дома Московского градского общества. Оп. 1. Д. 1268. О пожертвовании купцом Андреем Сидоровиче Корзинкиным 10.000 рублей в пользу Андреевской богадельни -- Л. 1-2 об.

[4]Александр Андреевич Карзинкин получил звание потомственного почетного гражданина в 1834 году.

[5]Об Александре Андреевиче Карзинкине известно, что он торговал «китайскими товарами на Кяхте» – и в числе этих товаров главное место занимал, конечно, чай.

[6]В учетной документации той эпохи возраст человека порой указывался приблизительно, поэтому расхождение официально названной даты рождения с датой реальной может составлять от 1 до 5 лет.

[7]ЦИАМ. Ф. 3. Московская купеческая управа. Оп. 3. Д. 216. Формулярный список о службе Карзинкина Андрея Александровича. Л. 1 об.

[8]ЦИАМ. Ф. 3. Московская купеческая управа. Оп. 3. Д. 216. Формулярный список о службе Карзинкина Андрея Александровича. Л. 1 об.

[9]Кроме уже перечисленных постов, Андрей Александрович Карзинкин «исправлял должность» члена Московского коммерческого суда (с 24 января по 21 февраля 1868) и состоял, по выбору Московского биржевого общества, членом Учетного и ссудного комитета Московской конторы Государственного банка (с 30 января 1875). Подробнее см.: ЦИАМ. Ф. 3. Оп. 3. Д. 216. Формулярный список о службе Карзинкина Андрея Александровича.

[10]Ярославская Большая мануфактура была куплена братьями Андреем Александровичем и Иваном Александровичем Карзинкиными, в доле с петербургским купцом Г.М. Игумновым в 1857 году за 85 тысяч рублей. В 1858 году они учредили паевое Товарищество Ярославской Большой мануфактуры (с 1887 года – торгово-промышленное товарищество). Сама мануфактура была основана купцом Затрапезновым в 1722 году. См.: Ульянова Г.Н. Карзинкины // Москва: Энциклопедия. М., 1998.

[11]В 1912 году на фабрике Товарищества Ярославской Большой мануфактуры трудилось около 11 тысяч рабочих, а пряжи и тканей вырабатывалось на 18 миллионов рублей. См.: Ульянова Г.Н. Карзинкины // Москва: Энциклопедия. М., 1998.

[12]Полное название церкви: храм во имя Трех Святителей и учителей Вселенских Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого.

[13]Ульянова Г.Н. Благотворительность московских предпринимателей: 1860-1914 гг. М., 1999. С. 164.

[14]ЦИАМ. Ф. 3. Московская купеческая управа. Оп. 4. Д. 3020. О пожертвовании почетным гражданином Андреем Александровичем Карзинкиным 50.000 рублей в пользу Николаевского дома. Заявление его, от 15 марта 1902 года, звучало следующим образом: «Представляя при сем 50.000 рублей с тем, чтобы на проценты с этого капитала были учреждены в Николаевском доме призрения вдов и сирот Московского купечества стипендии моего имени, сколько окажется возможным на получаемые проценты; право замещения стипендий (т.е. право выбора той персоны, которая будет получать эту стипендию – А.Ф.) я предоставляю себе пожизненно, а после моей смерти сыну моему, Александру Андреевичу Карзинкину, – покорнейше прошу Купеческую управу капитал этот принять и о последующем меня уведомить».

[15]Лица, награжденные медалью «За усердие» или «За полезное» освобождались от телесных наказаний (с 1845 года).

[16]О наградах, полученных Андреем Александровичем Карзинкиным, как и о его общественной деятельности, известно из его «формулярного списка». См.: ЦИАМ. Ф. 3. Московская купеческая управа. Оп. 3. Д. 216. Формулярный список о службе Карзинкина Андрея Александровича. Л. 1 об.-5 об.

[17]Карзинкин Александр Андреевич – правнук основателя династии Андрея Сидоровича Карзинкина, внук Александра Андреевича и сын Андрея Александровича. Встатье для энциклопедии «Москва» Г.Н. Ульянова ошибочно назвала его Андреем Андреевичем; эту ошибку повторили составители комментариев к воспоминаниям И.Э. Грабаря.

[18]В литературе обыкновенно называют лишь приблизительную дату рождения Александра Андреевича Карзинкина -- около 1863 года. Между тем, в формулярном списке о службе его отца названа точная дата рождения сына: 6 июня 1863 года.

[19]Научно-ведомственный архив Государственного исторического музея (НВА ГИМ). ОП. 2. Личный состав. Д. 135. Трудовой список А.А. Карзинкина. Л. 1 об.

[20]Муромцева-Бунина В.М. Жизнь Бунина: 1870-1906. М., 1989. С. 184.

[21]Муромцева-Бунина В.М. Жизнь Бунина: 1870-1906. М., 1989. С. 412.

[22]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 385.

[23]Там же. С. 384.

[24]Кроме всего прочего, Александр Андреевич Карзинкин был в числе учредителей Пивоваренного завода Трехгорного Товарищества в Москве, основанного в 1875 году. См. об этом: П.И. Щукин. Воспоминания: Из истории меценатства России. М., 1997. С. 109.

[25]Отдел письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ). Ф. 136. А.В. Орешников. Оп. 1. Д. 26. Письма нумизмата Александра Андреевича Карзинкина к А.В. Орешникову (1881-1921). Л. 81 об.-82 об. Подробнее см.: Приложение 2.

[26]Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина: 1870-1906. М., 1989. С. 184.

[27]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 385.

[28]Зилоти В.П. В доме Третьякова. М., 1998. С. 96.

[29]Подробнее о Московском нумизматическом обществе см.: Кравцов В.П. Московскому Нумизматическому Обществу 110 лет // Нумизматический альманах. 1999. № 1. С. 32-35.

[30]Джури Аделаида (настоящее имя – Аделина) Антоновна – балерина, артистка Большого театра (1891-1903). Дебютировала в Большом театре в партии Эсмеральды. Среди лучших партий А.А. Джури – Жизель; Лиза («Тщетная предосторожность»), Одетта-Одиллия и др. Рано оставив сцену из-за травмы (1903), все последующие годы занималась педагогической деятельностью – преподавала классический танец в различных московских студиях и школах: в студии им. Ф.И. Шаляпина, в Школе сценического танца Центрального парка культуры и отдыха им. М. Горького,в Хореографическом училище Большого театра (1926-1946). В 1945 Джури получила звание заслуженного деятеля искусств РСФСР.

[31]Отдел письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ). Ф. 136. А.В. Орешников. Оп. 1. Д. 26. Письма нумизмата Александра Андреевича Карзинкина к А.В. Орешникову (1881-1921). Л. 26.

[32]Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина: 1870-1906. М., 1989. С. 459.

[33]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 385.

[34]Там же. С. 385-386.

[35]Подробнее об этом журнале – в очерке, посвященном И.С. Остроухову.

[36]См., напр.: Карзинкин А.А. О медалях царя Димитрия Иоанновича (Лжедимитрия I); М., 1889; Его же. Материалы по русской нумизматике. М., 1893.

[37]Журфикс (фр. jour-fixe, букв. определенный день; устар.) – вечер для приема гостей в установленный заранее день недели.

[38]Телешов Николай Дмитриевич – писатель. Родился в 1867 году Москве в купеческой семье. Окончил Московскую Практическую коммерческую академию (1884). В 1899 году организовал литературный кружок «Среда». После 1917 года Телешов работал в Наркомпросе и других государственных учреждениях, а с 1923 – занимал пост заведующего музеем МХАТа. Произведения, принесшие ему наибольшую известность: повесть "Начало конца" (1933), мемуары "Записки писателя" (1953). Скончался Н.Д. Телешов в 1957 году в Москве. Тело его было похоронено на Новодевичьем кладбище.

[39]Судя по воспоминаниям В.М. Муромцевой-Буниной, в 1906 году супруги Телешовы уже переехали в особняк А.А. Карзинкина на Покровском бульваре. См.: Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина: 1870-1906. М., 1989. С. 255-258. Супруги Телешовы проживали в доме Карзинкина на Покровском бульваре вплоть до своей кончины; Елена Андреевна скончалась в 1943, Николай Дмитриевич – в 1957 году.

[40]Первоначально возглавленное Н.Д. Телешовым объединение писателей называлось «Парнас», и члены его собирались по вторникам. Но с тех пор, как их собрания стали проходить по средам, «Парнас» был переименован в «Среды».

[41]НВА ГИМ. ОП. 2. Личный состав. Д. 135. Трудовой список А.А. Карзинкина. Л. 2 об.

[42]Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 464. Материалы к биографии Б.А. Садовского. Оп. 2. Д. 9. Л. 6-8.

[43]Говоря о членстве А.А. Карзинкина в совете Третьяковской галереи, обычно указывают период с 1905 по 1912-й, а то и по 1913-й годы. Это, однако, не соответствует данным источников. См.: НВА ГИМ. ОП. 2. Д. 135. Л. 2 об.

[44]Зилоти В.П. В доме Третьякова. М., 1998. С. 146.

[45]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 386.

[46]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 387.

[47]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 384.

[48]ЦИАМ. Ф. 3. Московская купеческая управа. Оп. 4. Д. 3687. О пожертвовании А.А. Карзинкиным 25.000 рублей бедным. Л. 1 об.

[49]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 386.

[50]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 385.

[51]ОПИ ГИМ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26.. Л. 93.

[52]ОПИ ГИМ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26. Л. 89.

[53]Там же. Л. 89-89 об.

[54]Так, поездка в Ташкент, где находился главный центр Товарищества в Средней Азии, удручает Александра Андреевича скучной и длинной ездой на почтовых лошадях, особенно же – необходимостью тратить массу времени на почтовых станциях. ОПИ ГИМ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26. Л. 41.

[55]Там же. Л. 91.

[56]Там же. Л. 101.

[57]Письмо Аделины Антоновны Карзинкиной А.В. Орешникову. ОПИ ГИМ. Ф. 136. Оп. 1. Д. 26. Л. 113.

[58]А.В. Орешников. Жить и надеяться: Отрывки из дневников 1917-1920 гг. // И за строкой воспоминаний большая жизнь: Мемуары, дневники, письма. М., 1997.

[59]Муратов П.П. Памяти А.А. Карзинкина // Русская живопись до середины XVII века: История открытия и исследования. СПб., 2008. С. 386-387.

[60]Научные работники Москвы. Л., 1930. С. 123. Высказываемое в литературе (в частности. Г.Н. Ульяновой) утверждение, что «после 1917 Андрей Андреевич [Карзинкин] работал в Историческом музее старшим помощником хранителя Отдела теоретического музееведения по разделу русской нумизматики» грешит неточностью: на протяжении всего периода с конца 1910-х по конец 1920-х годов названия должностей в Историческом музее претерпевали изменения, порой весьма значительные. Так, в 1918-1926 А.А. Карзинкин состоял Ученым сотрудником ГИМа по отделу Теоретического музееведения, затем был повышен и значился с 1926 по 1929 помощником старшего Хранителя по тому же отделу, а с 15 октября 1929 – научным сотрудником 2-го разряда по Кабинету Теоретического музееведения.